Vale*

      Хайдигер спешит. Майк сказал: «Жду в баре», это значит — все под угрозой. Ни один гладиатор не укладывает врагов с такой скоростью, как Майк опрокидывает шоты. А еще Хайдигера мучительно тянет выговориться, потому что Майк не просто поверенный. И не просто опора. Он — помост, на котором можно хоть станцевать.       Лифт несется вниз, отсчитывая по этажу в секунду. Может и меньше — Хайдигер не против упасть. Он так близок к краю, что внутренне почти разрешает себе это.       В холле отеля пахнет разношерстным дорогим парфюмом и чем-то искусственно сладким, будто смешаной с жасмином ванилью. Портье провожает Хайдигера взглядом, ища повод выслужиться, но помочь не может.       Хайдигер смотрит сам на себя со стороны и сам у себя не вызывает ничего, кроме кривой усмешки.       Можно… Выкупить Добермана. Деньги решают все. Но деньги не решают принципов.       Бесполезно прикидывать, какие суммы не сумасшествие потратить: Бенни не продаст. С обновленными имплантами Доберман снова может работать. Он может приносить прибыль. Но что важнее, он может неплохо подлатать ущемленную гордость Бенни. До первой передряги, пока не закончится «неустойка», уплаченная за Хайена, пока дела вновь не пойдут наперекосяк, Бенни с Доберманом не расстанется. Особенно теперь, когда того каждая собака знает. А если и расстанется, то цену заломит конскую. Такое не покрыть зарплатой или родительским пособием. И если брать со счетов компании, то как потом отчитываться перед учредителями за траты? А если брать у семьи — как объяснять крайнюю необходимость в гладиаторе отцу?       Можно подкараулить Добермана. Скрутить. Хайдигер искренне надеется, что Добермана, которого часто выпускают в бои, как главную ударную силу против трехметровых «титанов», скрутить все-таки можно, если постараться и послать, например, одновременно троих подобраться со спины. Отвезти в новый тренировочный центр, в медпункт, со своим надежным, а, главное, молчаливым медиком, и вырезать все… лишнее. Но провернуть такое тихо — слишком нереальная задача. И Доберман после молчать не будет.       Можно…       В баре свет приглушен и играет блюз. — Вы будете один?       Милая девушка — красивая кукла — смотрит на Хайдигера с изящной неживой улыбкой. — Меня ждут.       Майк сидит за стойкой, и это плохой знак. Хайдигер сразу замечает его широкую сутулую спину, берет под локоть и уводит вглубь бара, подальше от любопытных соседей и настороженных ушей бармена, на мягкий кожаный диван, где самые громкие признания глушит голос Бонни Лью, поющей о том, как грустно на свете без любви.       Майк стаскивает пиджак землистого цвета, закатывает рукава, ослабляет узел на галстуке и, зевнув, осведомляется: — Ну как вечеринка? — Не знаю, — Хайдигер даже не врет. В голове пустота. И спроси кто, что он говорил полчаса назад — вряд ли получится вспомнить. — Ты читал? Документы, которые мне скинул. — Ты просил достать, я достал. «Не читать» ты не просил. — Майк сидит, подперев волосатой рукой оплывшую щеку, и, пожалуй, лучшее, что есть в нем: умение не удивляться. — Как это вообще возможно?       Этого Хайдигер тоже не знает. Может, потом, когда биоинженеры посмотрят бумаги медпункта, что-то разъяснится. Но ясно одно, быстрым дело не будет — копаться в многотомниках документации на гладиатора, выискивая, как могли отдельные крупицы генома состыковаться настолько непредсказуемым образом. — Майк, я… — Ну ты или нет, кстати, тоже проверить не помешает, а то мало ли с кем он еще сходился… Вообще, не понимаю…       Майк замолкает, когда официант ставит на стол бутылку коньяка и пару стаканов. — Я, конечно, не по части всяких там ваших боев и новых прототипов, но скажу прямо. Была бы еще девчонка симпатичная, как в симуляторах — с буферами в бронелифчике. Но Доберман... Неужели такой голяк с бабами, что ты полез к этому… — Майк разводит руками, не зная, как выразиться так, чтобы не потерять в одночасье клиента. — Не выноси мозги.       Хайдигер думает, что если бы не люди вокруг, то приложился бы к бутылке прям из горлышка. — Я не знаю, понятно? Просто так получилось. Само. Спонтанно. И не я полез первым. — Ага, он перескочил на трибуны с арены и изнасиловал тебя, — мрачно подтверждает Майк. — Йен, ты мой лучший клиент, и неплохой друг. Я стараюсь прикрывать тебя, как могу, последние восемь лет. И я могу поверить, что ты переживал кризис. Помолвка эта. На тебя много чего свалилось за последний год. Еще к бизнесу серьезно припрягли. Вице-президент — ответственность нешуточная. Тебе надо было выпустить пар. И, между нами, я понимаю, что Пэм больше смахивает на учительницу, чем на любовницу. Ты нашел себе смазливого мальчика, с которым можно было не бояться, что его семья вкатит иск за совращение. И скажу честно, если бы вы у себя в лабораториях научились клепать красивых девушек для арены, может, я бы тоже начал захаживать на бои. Но если твоя главная линия защиты — объявить, что Доберман напал на тебя с пушкой в руках и заставил под дулом дезинтегратора снять штаны, то это будет однозначный провал. Я обещаю тебе это как юрист. А там тебе уже заявят полный набор: злоупотребление, нарушение, недопустимые условия, применение насильственных мер по сто второй пункт четыре точка два. И в любом суде обвинители КОКОНа сожрут тебя с потрохами. Поверь, если бы ты трахнул невинного мальчика из богословного хора, не поднялся бы такой шум, какой поднимется на волне сплетен про «насильственные действия по отношению к гладиатору», который не защищен юридически гражданским уставом, не имеет права сопротивляться действиям хозяина и не может дать отпор. — Да я вообще не знал даже сначала, кто он! Знал бы — сто раз подумал, прежде чем связаться! — Хайдигеру хочется запустить чем-нибудь тяжелым в стену. Или хотя бы напиться. — Лучше посоветуй, что делать. — Ну а купить его — не вариант? — За миллиона три энженов?       Майк восхищённо присвистывает. — Он и раньше-то стоил, как приличная вилла на побережье. А с тех пор, как газеты орут про него на каждом углу, — вообще как пара самолетов. И как прикажешь вписать его в бюджет? Команда и все придаточные записаны как собственность «Tates». Все финансирование идет от компании. Чтобы выбить средства на новый тренировочный центр, потребовалось три месяца маркетинга и час распинаться на собрании, доказывая, что вложение окупится. Думаешь, я смогу незаметно задним числом протащить через годовой отчет покупку небольшого авиапарка? — А говорили, бракованный, — вздыхает Майк. — Хотя он, вроде, уже долго держится. Может, подождать? Шумиха спадет, может, еще и в новом сезоне накосячит. Цена снизится. — Небольшого бракованного авиапарка. Подождать, пока дойдет до Бенни или когда все заметят?       Хайдигер задумывается, будет ли у Добермана видно живот, и сразу же вытряхивает из головы эту мысль. — Ну, если купить дорого, женись на нем, че, — философски вздыхает Майк. — Я не знаю, что тебе посоветовать. Как юрист я такого еще не встречал. Как человек… — Как человек?.. — c надеждой подхватывает Хайдигер. — Это же гладиатор. С ним что угодно может случиться в любом бою сезона. Или не в бою… Я понимаю, ты, может, и сможешь отвертеться. Подделать анализы ДНК, доказать, что ребенок не твой, и ты ни при чем, но одно слово Добермана, — и начнется разбирательство, а это уже скандал. Так что тут надо думать не как выкрутиться, а как заставить твоего любовничка молчать. Он сам-то чего хочет? — Не знаю, — Хайдигер внезапно осознает, что Доберман и правда его ничем не шантажировал. Просто вывалил — как снег на голову — и ушел, даже не заикнувшись про деньги или что-то еще. — Спроси. И от этого уже можно будет плясать. Ну и я тоже еще подумаю… — Майк выпивает залпом порцию коньяка и икает, прикрыв рот ладонью. — А еще вернее, найди кого-нибудь, кто Добермана не выносит, и спроси у него, чего он хочет, чтобы не ждать, пока Доберман ошибется на арене, а решить вопрос… Оперативно. Не такой уж плохой вариант, кстати.       Хайдигеру хочется плакать и смеяться одновременно. Любой план выглядит, как кусок говна. — Вот посмотришь на такое и уже задумаешься, так ли тебе хочется развлечься, — снова икает Майк. Бутылка коньяка потихоньку делает свое дело. — И почему вы не делаете девушек? Насколько лучше бы было. Ты только представь: команда сексапильных красоток. Вот на такое народ потянется.       Хайдигер встает. — Бежать пора. Приходи завтра после обеда в офис. Поговорим.       Часы показывают, что пора возвращаться. Отец вряд ли обрадуется, если захочет представить наследника корпорации какому-нибудь влиятельному магнату и неожиданно не найдет сына среди гостей. — Заметано. Буду. Йен… — Майк откидывается на спинку диванчика, и взгляд его загорается пьяным любопытством. — А все-таки. Ну вот Пэм — понятное дело. Две семьи — одна корпорация, выросли вместе, вас пристегнуть друг к другу сам бог велел. Так сказать, полное слияние интересов на всех уровнях. Но Доберман-то… Зачем он тебе сдался? Тем более, не знаю, что у вас там поначалу за история вышла, но потом-то ясен перец стал, что он гладиатор. Неужели ты в него типа… влюбился?       Влюбиться? В Добермана? Хайдигер чувствует растерянность, как если бы кто-то на полном серьезе заявил ему, что трава синяя. Любому, у кого есть глаза очевидно, что это невозможно. А Доберман, вечно злой, вечно скалящийся в усмешке, готовый вцепиться в горло любому, и любовь настолько несовместимы, что даже ставить их рядом кажется абсурдом.       На комме пропущенный от Пэм. Вряд ли что-то важное, но поторопиться стоит. И Хайдигер отвечает, чувствуя, что говорит чистую правду: — Не неси чушь.