Vale*

— Здорово, Хэнк, — Алекс приветствует, до конца не погасив улыбки, хотя смешного в происходящем, на взгляд Хайдигера, мало и расклад неудачный, мягко говоря: трое громил, каждый в плечах, как два Алекса, и щуплый человек с узким крысиным лицом и покрасневшим от бритья подбородком. На приветствие пришлый отзывается липким, как растаявший леденец, голосом, в котором сквозит садистское удовольствие от игры, когда приличия и вежливость — всего лишь способ дать жертве надежду на благополучный исход только затем, чтобы позже наслаждаться отчаянием, разрывая эту надежду в клочья. — Здорово, говоришь. Здоровье — это хорошо. Здоровья-то, малыш, такому старику, как я, сейчас очень не хватает. — А что так? Суставы? На погоду? — внешне Алекс спокоен. Но Хайдигер замечает, как он пробегает взглядом по камерам видеонаблюдения под потолком и притихшим вышибалам в углу.       Те на помощь не торопятся. В прошлый раз, к разбушевавшимся байкерам, они подскочили мгновенно, но сейчас делают вид, что происходящее — не их собачье дело.       У Хайдигера складывается отчетливое впечатление, что дело именно в этом самом Хэнке, что его здесь хорошо знают и знают, что он из людей, которым можно все. — Сердце, — между тем приторно вздыхает тот, — сердце хватает у меня, дружок. На днях так защемило, думал — помру. Знаешь, какое паршивое чувство? — Ага, сам такой.       Алекс открыто нарываться не спешит. Но ситуация выглядит слишком гнетущей, чтобы рассосаться сама по себе. Один из мордоворотов развязно чешет поясницу, край куртки задирается, и Хайдигер видит пистолет, заткнутый за пояс. — А знаешь почему? — Хэнку надоедает ходить вокруг да около, — ты сказал, Доберман стартует в новом сезоне с места не ниже девятнадцатого. И я поставил на это неплохие деньги. И не только я, но и кое-кто из моих друзей. А в итоге — пшик. Доберман свалился на дно, далеко ниже первой двадцатки. И что еще хуже, все мои друзья сказали, что я их подставил, потому что сказал делать ставки по твоей наводке, малыш. А это — далеко не те люди, которые будут терпеть подставы. Уж не знаю, кто тебе наплел, будто Доберман на что-то способен, но вышло полное дерьмо. Признаю, раньше ты подкидывал иногда неплохие ставки, но в этот раз, похоже, решил, что можешь слить мне помои в уши и свалить с моими деньгами? — Доберман ещё наверстает, — Алекс отводит глаза, как фокусник, у которого не удалась коронная уловка. Но публика ждать повторения не хочет: один из мордоворотов берет его за плечо. — А ну, двигай.       Хайдигер не замечает, какой знак подал «крысиное лицо» своему телохранителю, что пора заканчивать: кивнул головой или за штанину подергал, но отчетливо понимает, что если вмешиваться, то сейчас. — Пошли, потолкуем.       Алекс встает медленно, потягивается, вертит головой, будто разминая затекшую шею, на самом же деле показывая — «не надо». Подмигивает Хайдигеру. Мордовороты замечают, но значения не придают. Только ухмылки у них становятся еще шире. — Пошли. Не смотри, не поможет тебе твой дружок.       Помочь Хайдигер может и правда мало чем. В кармане у него шоковый станнер, но это больше так — отбиться от хулигана. Против бандитов с пушками — не лучшее оружие. К тому же, Алекс сам показал не вмешиваться. Может, он надеется разрулить ситуацию как-то иначе: быстро и без применения силы.       Крысинолицый первым огибает бильярдный стол и выходит на улицу. Алекс с «эскортом» идут следом. На них почти никто не обращает внимания.       Бармен вздыхает тяжелее обычного и снова принимается за стаканы. Внутреннее чутье подсказывает Хайдигеру, что даже если через пару часов на заднем дворе найдут труп Алекса, даже тогда никто не увидит в этом ничего необычного. Может, сюда походят полицейские первое время, пару раз в неделю — позадают вопросы. Поймут, что вылавливать шваль тут можно бесконечно, и отстанут. И снова все вернется на круги своя. А может, если у Хэнка чуть больше терпения, чем на дне чайной ложки, разборки он устроит не на заднем дворе, а подальше. Увезет свою жертву на берег затхлого, воняющего тиной, залива во втором округе, в портовые доки, и там разделается. И Алекса больше вообще никто никогда не найдет. И вряд ли вспомнит о нем, потому что такие люди появляются и исчезают незаметно. И замену им легко найти в любом квартале Удовольствий. — Не надо, — говорит бармен, будто читает мысли, — бросьте, молодой человек. Ваш друг вам тоже сказал: сидите тихо.        Никто ничего не ждет от него. Ни баран-бармен, ни те громилы, уверенные, что он не помеха, ни сам Алекс.       Хайдигер кивает, кидает на стойку деньги по счету и спешит на улицу. Было бы разумно вызвать патруль, но времени нет.       На выходе двое парней в подпитии на вопрос: «Куда?» — беззаботно кивают на соседний проулок. Наверное, не было у Хэнка машины, а тащить волоком не захотел.       Хайдигер вытаскивает станнер и ныряет за угол, даже не придумав план.       Фонарь здесь горит всего один. Дома тесно жмутся друг к другу — сделать три шага в сторону и с главной улицы уже не видно, что происходит в потемках за мусорными баками. Алекс, прижатый за грудки к глухой стене одним из громил, брезгливо отворачивается от подступившего слишком близко Хэнка, замечает Хайдигера и удивленно поднимает брови. — Отпустите его!       Алекс морщится как ветеран, которому стыдно за ошибку новичка. Но разгадывать, что он думает, Хайдигеру некогда.       Двое бандитов переглядываются. Крысиная рожа ржет: — Не вовремя и не туда ты заглянул, друг мой.       Разряд станнера попадает одному из них в грудь. Пискнув, как щенок, тот закатывает глаза и падает в грязь. Перезарядка тридцать секунд. Достаточно, чтобы убежать, слишком мало, чтобы вытащить кого-то на себе. Второй бандит с побагровевшим лицом бросается к Хайдигеру и размашисто засаживает ему кулаком в скулу. Мир взрывается желтыми точками. Паника и адреналин бьют по нервам, как из пушки. Но тут Алекс, коротко ругнувшись про каких-то гребаных сук, рывком выворачивает на излом руку здоровяка, прижавшего его к стене, и с мерзким хлюпающим хрустом дважды бьет того в переносицу, заставив взвыть и отпрянуть, захлебываясь кровью. Его дружок, растерявшись, останавливается, не зная, на кого бросаться в первую очередь, потом что-то будто вспоминает и лезет под куртку. Алекс оказывается рядом с ним одним прыжком, быстрее, чем Хайдигер понимает, в чем дело. Достать пистолет бандит не успевает и машет рукой — скорее рефлекторно, перстнем на мясистом пальце, рассекает Алексу губу, а в ответ получает удар с разворота локтем в открытое солнечное сплетение и, скрючившись, падает.        На мгновение Хайдигеру кажется, все кончено.       Первая пуля попадает в стену только потому, что Алекс успевает вовремя пригнуться. Крысинолицый Хэнк, с выпученными от злости глазами, стреляет снова.       Из-за угла доносится чей-то испуганный крик — пальбу слышат.       Алекс виляет в сторону, по пути толкнув Хайдигера, хватает его за рукав и рывком тащит за собой. — Бегом!       Хайдигер срывается с места. Третий выстрел выбивает кирпичную крошку у них над головами.       Издали слышится завывание сирены — полицейский патрульный дрон тоже распознал стрельбу в какофонии ночного города.       Встревоженные пьянчуги вываливаются из бара, несколько самых отчаянных торопятся к месту событий. Алекс врезается в толпу, протаскивает Хайдигера за собой, и они бегут: как можно дальше от злополучного бара и взбешённого Хэнка.       Останавливается Алекс только через пару кварталов, вынырнув на оживленную магистраль. При этом головой он вертит, явно высматривая дроны в воздухе, а не бандитов за спиной, словно полицейский патруль грозит большей бедой, чем головорезы с пистолетами. Прохожие косятся на него с испугом и недоверием.       Хайдигер чувствует себя так, что сдохнуть кажется уже не самой плохой перспективой. Во рту металлический привкус крови и кислой желчной слюны. А еще горло печет, будто в глотку засыпали углей. — Ты больной? У тебя с головой непорядок? Нахера ты влез?       Для человека пробежавшего пару кварталов, у Алекса на удивление много сил, чтобы начать связно и разборчиво орать. Хайдигер может только выдавить из себя на выдохе в перерывах между мучительными сухими спазмами: — Так... тебя... спасти... — От этих жирных недоносков? Спасти меня? Ты с катушек слетел? — Хорошо. В другой. Раз. Если что. Буду смотреть. Как ты подыхаешь.       Если бы Хайдигеру сказали сейчас отдать десять тысяч энженов за бутылку воды — он бы согласился. Голова болит. В глазах плывут красные пятна. Алекс ловит его лицо, поднимает веки, заглядывая в зрачки. — У тебя может быть сотрясение.       У Алекса холодные пальцы, как будто кровь к ним не поступает вовсе. Хайдигер перехватывает его руку и кладет себе на лоб. — Вот так лучше. — Сердце ни к черту, — зачем-то поясняет Алекс, но руку не отнимает. — Вот, сука, зачем ты полез? А если б они тебя пристрелили? — А если б тебя? — Уж я как-нибудь справился бы. Сам. — А если нет? — У многих одной проблемой стало бы меньше.       Хайдигер фыркает, но и не думает возражать. То, что Алекс — ходячий магнит для всякого дерьма, он уже убедился. — Сам же жаловался. Что к вам — как к куклам. И снова жалуешься. Что я по-другому. Сказал бы спасибо.       Алекс отворачивается. Отвлекается на случайный шум, и Хайдигер не видит его лица, когда он отвечает: — Спасибо. Тебе куда? — Что — куда? — Живешь где? Адрес. Надо тебя доставить, пока тебе хреново. А то скоро похорошеет, совсем откиснешь, и тогда разве что на себе тащить или волоком.       Хайдигер задумывается — не опасно ли говорить домашний адрес, и понимает, что сейчас ему вообще плевать. На все. Алекс между тем бесцеремонно лезет к нему в карман и достает комм — вызвать такси. — Не часто так прилетает? — Не часто.       Адреналин выветривается, голова начинает болеть с удвоенной силой. К горлу подступает тошнота, тем сильнее, чем отчетливее осознание, насколько все это было опасно. Улица и огни вокруг в глазах Хайдигера начинают плясать и расплываться. Алекс молча подпирает его плечом и сплевывает на асфальт розовую слюну. У него самого губа разбита и на подбородке засыхает размазанная кровь. Все лучше, чем выплюнуть пару зубов, не увернись он в последний момент от прямого удара. Свитер на вороте разорван.       Хайдигер мелко трясет головой и из последних сил сдерживается, чтобы не блевануть себе под ноги. Зубы стучат как в лихорадке, хотя на улице не так уж холодно. — Поехали тоже. Со мной. Переоденешься. Захочешь — душ. И у меня есть аптечка.  — Дьюк меня прикончит, — неизвестно о чем жалуется Алекс, молчит, думает, потом оттянув на себе свитер, поджав губы, разглядывает дырку и кивает:  — Ладно. Поехали. Если тебе пустить не жалко.