Vale*

***

— Доберман. … — Доберман! … — Доберман, твою мать!!! — Да задрал ты, чего? В конце вопроса Дьюк отчетливо слышит широкий, влажный зевок. — Сова запросил поддержку. Ты ближе всех! — Хер с ним, с Совой. — Контрольную точку потеряем! — Ну и хер с ней. — Рейтинговый бой, скатимся по таблице. Ты тоже! — Ну и хер со мной. — Доберман!       Разговоры по ретранслятору записываются и прослушиваются. Это единственное, что сдерживает Дьюка от того, чтобы послать Добермана во все щели. Получить от судей из-за одного ублюдка метку о «критическом уровне несогласованности» не хочется. — Да иду уже. Иду… Спешу… Мчусь… Судя по интонации, Доберману тоска не то что мчаться, но даже с места сойти.       Дьюк не видел его с начала раунда. В какой норе Доберман отсиживается, Дьюк не знает: везде стоят камеры и курсируют транслирующие дроны. Но зато точно знает — почему. — Не надо, вроде сами отбились, — вклинивается в эфир унылый голос Совы, — Дьюк, дай дымовуху на двенадцать, у них новое «перо». Ублюдок слишком пристрелялся. Я пустой.       Дьюк щелкает тумблером — плечевые пластины титана сползают в стороны и дымовые заряды улетают далеко вперед, оставляя за собой серый шлейф.       Счет равный. Противник, злой как черт, дерется до конца, благо матч с холостыми. Три бойца «Мио» уже получили радиационную «метку о повреждении» и выбыли. Без собственного «пера» — Добермана — каждое очко приходится чуть ли не выдирать зубами. Новый снайпер чужой команды и правда хорош. Дьюк делает зарубку в памяти, узнать после о нем побольше, но все равно считает, что главный ублюдок здесь далеко не он.       Доберман выныривает откуда-то сбоку уже ближе к концу, почти одновременно с финальным гудком, взбирается по броне титана и устраивается на плече, похожий в своей черной броне на нахохлившегося ворона. — Как жизнь? Дьюк выключает ретранслятор и откидывает стекло пилотной капсулы, чтобы говорить напрямую. — Ты совсем свихнулся? — А что? — Какого черта ты творишь? — Ты лучше поторопись, — Доберман поправляет маску, голос из-под нее звучит глухо, — говори главное, а то мне уже надоедает тебя слушать. — Чем ты был занят? Все стояло на кону. Чуть не проиграли. Сова просил поддержки. У тебя совсем крышу снесло? — Дьюк вертит головой на всякий случай. Трибуны орут, надрывается комментатор. Самые яркие моменты боя мелькают на трансляционных табло. Дьюк понижает голос. — Ночами шляешься неизвестно где. Днем заторможенный, как вареный. Сейчас тоже забился в какую-то дыру и в пол глаза дрых? Даже не отвечай. С меня хватило, когда ты неделю назад явился за два часа до начала. Я думал, поседею. — Было бы полное дерьмо, ты и так не фонтан, — равнодушно отзывается Доберман. — Я серьезно. — А кто шутит-то?       Доберман — тот еще сукин сын, это ни для кого не новость. Но сукин сын живучий и таким безрассудно слетевшим с тормозов Дьюк его еще не помнит. Обида ходит где-то под руку с беспокойством. — Я что — крыса? Я тебя сдал хоть раз? Не прикрыл? Доберман пожимает плечами: — Не помню. Вроде, нет. — Тогда, может, расскажешь, какого, сука, хера вообще происходит? Ты что там нашел, в городе? Детрозол? Шлюх? На что подсел, что рвешься каждую ночь, рискуя башкой? — Ждал кое-кого. — Ждал? Кого?       Распорядитель машет красным сигнальным жезлом Дьюку разворачиваться в технический бокс.       Откуда-то сверху, навесом — на манер гранаты, с трибун летит перевязанный лентой букет цветов. Доберман ловит его на излете, запихивает в щель между металлической стенкой капсулы пилота и приоткрытым бронебойным стеклом, так, что титан выглядит как глупая девица, зацепившая за ухо ромашку, и молча спрыгивает вниз. Техники потом проклянут все на свете, вычищая присохшую мякоть стеблей из герметичных стыковочных пазов. Чертыхнувшись в тысячный раз за день, Дьюк тормозит, чтобы не наступить ненароком на Добермана. Перекатившись по земле, тот встает, машет рукой и бежит к Сьюпи и остальным, в шеренгу, уходящую к воротам Коптильни. Приклад винтовки угловато торчит у него из-за плеча.       Дьюк разворачивается в бокс. Запускает протокол «посадки». На контрольный лист отключения титана, отсоединения оружейных обвесов и отстыковки зарядных батарей уходит около четырех минут.       В соседнем боксе Сова мучается с вечно заедающим аннигилятором. В конце он откидывает стекло и лезет с гаечным ключом по толстой, как бревно, металлической руке, вручную ослабить крепеж.       Дьюк тянется через разделительную перегородку, пока еще остаточный заряд гуляет по узлам его собственного титана — поддержать, чтобы пятидесятифунтовый аннигилятор не рухнул на пол, когда ослабнут крепления. — Ты пересобери его, как будет время. И возьми другое масло. В последнюю партию, говорят, магнитную стружку просыпали. Вроде прогнали через очистительную турбину. Но все равно… Доберман тоже жаловался на затвор. — Наверное, — Сова как обычно немногословен. — Он поэтому сегодня чуть не запорол точку? Или просто оскотинился в край? — Угу, — Дьюк опускает аннигилятор на пол и заставляет своего титана сесть, сбрасывая давление в коленных поршнях за минуту до того, как панель управления, мигнув последний раз, издает тихий предупреждающий писк и выключается. — Он не оскотинился. Он всегда таким был. Не трогай его.       Техники прикатывают ремонтный верстак и разбредаются вокруг, проверяя каждый узел, каждый контакт.       Сова слезает с титана, расстегивает комбинезон, стаскивает рукава, оставив их болтаться по бокам. Дьюку не хочется идти рядом, но Сова ждет. Из боксов они выходят вместе. — Без Добермана будет лучше, — говорит Сова. — Будет, — соглашается Дьюк, — отстань от него. — Тебе какое дело? — в речи Совы не больше эмоций, чем если бы заговорили бетонные стены. — Думаешь, вы друзья? — Нет.       Дьюк даже не врет. И Доберман ему не друг. Просто он был первым, кого Дьюк увидел, когда открыл глаза. И сам Дьюк тогда плохо понимал, где он, и что происходит — кроме того, что ему не двинуться, и его куда-то везут, но четко запомнил лицо в кислородной маске за проплывшим мимо зеленоватым стеклом синтезирующей камеры, опутанной тысячью датчиков.       А спустя неделю Доберман вдруг появился рядом и следующие восемь месяцев спал на соседней койке в тренировочном центре. Отходил, оживал. Учился улыбаться, управлять своим телом, узнавал новые словечки. Впервые разозлился, когда Дьюк после неудачного теста синхронизации заблевал ему кровать. Вместе они практически «родились», вместе жили, вместе оказались на арене четыре года назад.       По большему счету — это мало что значит. Дьюк не сомневается, окажись они в разных командах, Доберман не задумываясь нажмет на спусковой крючок. Но если в мире есть существо хоть сколько-нибудь подходящие под понятие семьи для слепленного в лаборатории гладиатора, то Дьюку не приходит на ум никто кроме Добермана, кого можно было бы назвать, в конце концов, братом. Еще сукой, сволочью и много кем. Но, говорят, семью не выбирают. — Нет, — повторяет Дьюк, — мы не друзья. Рейтинги эти — чушь собачья. Даже не думай попытаться подставить Добермана или подговорить кого-то.       Сова молча уходит вперед, быстро, будто сдерживался все это время. В Коптильню Дьюк приходит последним и сразу замечает черную фигуру. Времени прошло достаточно, но распорядители не спешат распаковывать Добермана из брони, полностью оставив его в распоряжении низенького пухлого человечка в светлом костюме. Дьюк не любит, когда хозяин приезжает на арену, но подходит ближе, чтобы слышать разговор, потому что о неприятностях лучше узнавать заранее. Бенни на вестника плохих новостей не похож — улыбается и треплет Добермана по плечу. — Молодцы. Видел, смотрел… Красиво прошли. — Так рейтинговый бой, — довольным тоном заявляет Доберман, как будто самолично спас положение.       Сова стоит сбоку с кислой миной, скрестив руки на груди, но молчит. А на мину Совы уже давным-давно внимания никто не обращает.       Бенни тычет пальцем Доберману в грудь: — Пойдем, познакомлю тебя кое с кем. И ты тоже, — Сова поднимает голову, — хотя, нет, лучше ты, — Дьюк видит, как палец теперь указывает в его сторону, — чтоб попредставительнее. А то мажорчик этот — прикатит… С двумя своими новыми. Думает, ждут его здесь не дождутся. Спину уже готовят — на закорках прокатить… — Снарягу сниму? — Доберман разводит руки в стороны, демонстрируя, что стоит все еще в бронежилете и полном обвесе, даже маску не успел отцепить, только сдвинул на бок. Бенни машет руками, как мух отгоняет: — Нет, нет, давай так. Все отлично. Для солидности. Это Дьюку и так сойдет. А ты без снаряги — как мальчик-разносчик хот-догов на трибунах. И Доберман подчиняется без лишних споров.