— Если так прикинуть: полубог; суперсолдат; человек, чья борьба с собственной яростью дух захватывает; парочка первоклассных убийц… И ты, приятель, умудрился взбесить их всех до единого. — Такой был план.
***
Пэм Рейгер не любит Майка Д. Лексингтона. Хотя слова «любовь-ненависть» к Майку вообще сложно применимы. Можно ли ненавидеть комнатную собачку друга? Пэм Рейгер Майком Д. Лексингтоном брезгует. Что бы такого замечательного не видел в нем Йен — это дело вкуса. Для Пэм вечно растрепанный неухоженный Майк — как слон в посудной лавке. У него влажные ладони, он не умеет непринужденно начать разговор и красиво окончить. Он носит совершенно чудовищные клетчатые платки, которыми промакивает лоб удивительно неловко и не вовремя, когда смотрят абсолютно все. — Добрый день, мисс Рейгер. — Добрый день, Майк. Спасибо, что согласились встретиться. Вы бодро выглядите. Майк выглядит как обычно. Только взволнован нешуточно, и это тоже его обычное состояние, когда рядом Пэм. — Надеюсь, вы меня простите, что отниму у вас время? — Я не против, если бы вы отняли даже все мое время. Я хотел сказать, не вы отняли, простите, а я сам его с удовольствием вам бы отдал. Другому человеку слушать несвязное лепетание было бы утомительно. Но Пэм оно льстит. Она нравится Майку и знает это, не поощряет, но мужского внимания, пожалуй, все-таки никогда не бывает слишком много, что бы ни вещали утомленные бизнес-леди с надменным взглядом в строгих юбках до колен со страниц глянцевых журналов. — Мисс Рейгер, чем я могу быть вам полезен? — заученная и отточенная за многолетнюю юридическую практику фраза, дается Майку гораздо лучше и звучит увереннее, словно он становится на привычные рельсы. В Пэм просыпается дьявол тот, который, как говорят, сидит на обеих плечах хорошенькой женщины. Она наклоняется над столиком и берет Майка за руку. — Пожалуйста, Майк, помогите мне. Я не знаю, кого еще просить. Посреди рабочего дня на улице малолюдно, в кафе полно свободных мест. На часах три часа дня. Время ланча и занятых клерков, выбежавших из офиса урвать сэндвич в обеденный перерыв, уже позади. Три часа дня — время, когда от одного прикосновения Пэм Рейгер с Майком кончено. — Дорогая мисс Рейгер, для вас что угодно. Что в моих силах… — Поговорите со мной, Майк, — Пэм пьет кофе маленькими глотками и не знает толком как начать. — Вы — поверенный Йена. Знаете, скажу честно, я волнуюсь за него. Последнее время его как подменили. Он нервничает. Злится по пустякам. И кажется вымотанным до крайности. Что-то случилось? Какие-то проблемы в компании? Йен ничего мне не рассказывает, но я же вижу, как он места себе не находит. Майк отводит глаза. Кажется, кто-то из древних сказал: любой, кто отводит глаза — врет. — Уверен, если бы случилось что-то важное, первым делом Йен пришел бы к вам, а не ко мне. — Бросьте. Кто же ходит за советом к невесте, — Пэм усмехается. Ей хочется курить, но она не помнит, одобряет ли Майк девушек с сигаретой, — советоваться с невестой такой же моветон, как любить жену. Несколько дней назад Йен сорвался с приема в честь дня рождения отца, чтобы обсудить с вами какие-то таинственные и важные дела. Сами видите, кому он доверяет больше. Можно сказать вам правду? Стоило послать лесом эту правду: от волнения Майк начинает потеть и достает свой злополучный платок. — Йен кажется сильным. Очень. В этом его беда. Он выглядит слишком несокрушимым, чтобы друзья за него беспокоились. Но это ложь, Майк. Большая ложь. Не позволяйте себя обмануть. Он вовсе не такой пуленепробиваемый. — И чем же я могу помочь вам, мисс Рейгер. — Скажите мне правду. Что происходит с Йеном? Вам что-то известно? Официант ставит перед Пэм джем и тосты. Пэм ненавидит их. Но язык сам собой без запинки произносит: «Кофе без сливок и тосты с джемом», каждый раз, когда мысли заняты другим, и вопрос «Что вам угодно?» застает врасплох. В последнее время она, пожалуй, слишком часто заказывает тосты. — Дорогая, — сказала бы Эмми Фишборн, — вы слишком много думаете. Эмми — подруга и заноза в одном лице, вообще всегда знает все обо всем и вечно жаждет поделиться с окружающими, даже если ее не спрашивают. Последний раз, когда они с Пэм видятся, Эмми спрашивает, как поживает Йен, как отец. А потом, глядя в сторону, лукаво интересуется: — А как поживает Доберман? — Майк, скажите, беспокойство Йена как-то связано с этой проклятой ареной? На Майка смотреть жалко. Сейчас лютый недруг его отпустил бы с миром. — Почему вы так решили? — Женская интуиция, — Пэм пытается улыбнуться, но у нее упорно не выходит, — Йен часто там пропадает. Чаще обычного. Я подумала… — Это не твоя вина, — мурлыкает Эмми, — я думаю, ты и сама знаешь, дорогая, мужчины не терпят поводок. Стоит попробовать их хоть немного привязать, и они сразу же начинают вырываться. Хотя сами в жизни не ответят: куда и зачем. Твой драгоценный Йен Хайдигер — ничуть не лучше. На твоем месте, я бы потребовала от него перед свадьбой бросить заниматься ареной и больше там не появляться. Хотя, с другой стороны, по крайней мере, если тебе, в конце концов, надоест пустая постель, не надо будет гадать, где его искать. Правда… — Майк, просто скажите мне правду. Что происходит? Почему Йен постоянно ездит на арену? Что его там держит? Тост крошится в труху под нервными пальцами. Пэм отряхивает руки и сцепляет их в замок. Сегодняшний завтрак тоже отправился в мусорное ведро. Потом кто-нибудь похвалит ее аристократическую бледность и изящество фигуры. Но кто виноват, что последнее время еда кажется безвкусной, а сон бежит прочь? Потому что стоит остаться одной в тишине, и перед глазами встает лукавое лицо Эмми Фишборн с ее вздернутым носом и лисьими глазами. И звучит притворно-сочувствующий голос, когда воображаемая Эмми произносит раз за разом, как заевшая пластинка: — Правда, не знаю, сможешь ли ты обеспечить своему обожаемому Йену такое же… Полное первоклассное обслуживание, как Доберман. — Майк, Доберман… Это один из гладиаторов, верно? Это как-то с ним связано? — Почему вы считаете, что связано? Если бы Майк не сидел напротив, Пэм никогда не поверила бы, что это его натянутый деревянный голос. — Одна подруга сказала. Это правда? Возможно, не стоит верить Эмми. Она завидует еще с колледжа, когда Пэм стала президентом студсовета и заняла первое место на студенческом конкурсе красоты. И отцы их тоже вечно соперничали, вроде бы в шутку, но со стальным блеском в глазах. Пэм это помнит. Посылает Эмми приглашения на вечеринки, поздравляет с Рождеством, и держит в голове чужую старую зависть. Но любовники Эмми, как на подбор: мускулистые широкоплечие любители боев, гладиаторов и турниров, а отец вложил в арену столько денег, что в каком-нибудь ее углу точно должна висеть почетная табличка с его именем. Эмми могла слышать от одного из них. А в словах есть: и мерзкое, и тайное, что-то, от чего по плечам ползут брезгливые мурашки. Раньше Пэм никогда не слышала про Добермана. Поначалу, она и выяснять не планирует. Потом сдается: вечером, перед сном — лезет в сеть. Чертова Эмми. Но на сайтах нет намеков на то, что она имела в виду. Нет объяснения торжеству во взгляде, словно старый соперник унижен и побежден. Зато много фотографий бойца в черной броне и маске с жутковатым оскалом. ...Такое же первоклассное обслуживание, как Доберман… От нечего делать, Пэм забивает в поисковую строку «полное первоклассное обслуживание». С отторжением смотрит на вылезшие порно сайты с крикливыми заголовками. Смешнее и больнее всего — когда правда. Эмми хотела не просто уколоть, а под маской дружеской шутки проткнуть насквозь вечную соперницу. При таком раскладе лучшее, что можно сделать, вместо фальшивых сплетен и глупых небылиц — сказать правду. Той бессонной ночью — первой из многих — Пэм узнает о Добермане почти все: рост, вес, сборку обвеса, расписание боев в турнирной сетке. Майк — воплощение растерянности и страдания — смотрит жалостливо, как побитый пес. — Доберман, — бормочет он, — Доберман… Мисс Рейгер, я не знаю, правда. Йен, то есть… Мистер Хайдигер не советуется со мной касательно дел своей команды. За это отвечает Дэниел Адамс. — Значит, я ошибаюсь? — Мисс Рейгер… — Я просто истеричка, придумавшая бог знает что? — Я не говорил… Что вы… — Так скажите, Майк. Ради всего святого, скажите уже что-нибудь. Пэм плачет. Нервно и скоротечно — одними глазами. Так плачут актрисы, опасаясь испортить грим, но Майку и этого хватает с головой. — Мисс Рейгер, мисс Рейгер, — шепчет он с тревогой, вырывает из кармана платок и сует Пэм, — прошу, мисс Рейгер… — Вы понимаете, каково это? Йен никогда со мной не разговаривает… Сам. Каждый раз мне приходится звонить ему первой и рассказывать про свои страхи, оправдывая желание поговорить. Скоро он, наверное, кинет мой номер в черный список. А когда мы разговариваем, то это я говорю. А он слушает и смотрит сквозь меня. Когда четыре года назад он решил купить свою команду, разве он спросил меня? Йен просто… Делает, живет, идет дальше, а я как будто плетусь позади. И каждый раз, когда я пытаюсь встать рядом, помочь, взять на себя часть груза, Йен, он просто отталкивает меня. А теперь Доберман. Везде Доберман. Кто он? Просто гладиатор? Зачем он Йену? Йен хочет его купить? Почему меня спрашивают о Добермане? — Доберман… Никто, уверяю вас. Просто один из гладиаторов. Он и Йен… Да они даже, наверное, никогда не разговаривали. Но… — Майк торопится, глотает слова, смотрит в глаза, хотя, кажется, дал бы сто миллионов энженов, чтобы отвернуться, — мисс Рейгер, я поговорю с Йеном, я решу. Я все решу ради вашего спокойствия. Вам не о чем волноваться. Я же поверенный Йена, разбираться с его проблемами — моя работа. Не волнуйтесь, просто доверьте это мне. Пэм улыбается сквозь слезы, кивает и берет в руки страшный клетчатый платок, промокнуть лицо. Конечно, у нее в сумочке есть свой. Но сейчас, это сродни договору: росписи кровью или целованию перстня. Теперь они, с безнадежно влюбленным в нее и до чертиков встревоженным Майком — команда, и Пэм ничуть не заботит, что Майк ничего толком не сказал. Зато, он пообещал кое-что сделать ради нее — разобраться. А Пэм Рейгер знает, что дело важнее любых слов.