Vale*

***

       Доберман бьет со спины, Риджен падает. Короткая потасовка. Кровь летит веером.       Транслирующий дрон крупным планом выхватывает лицо Риджена, когда двое санитаров уже взваливают его на носилки.       Хайфокс тянет руку к окровавленному лицу, «протыкает» пальцами картинку, опомнившись, жмет на паузу. Изображение, мигнув, замирает. Дрожит под сеткой мелких помех дата трехлетней давности. — Зачем ты смотришь одно и то же? В подсобке, вон, целый архив. Выбрал бы что-нибудь поновее.       Хайфокс вздрагивает, словно успевает забыть, что он не тогда на трибуне, а сейчас, сидит на полу перед проектором в тесной норе Порезанного, в Коптильне, и что сам Порезанный у него за спиной в своем кресле-каталке. — Чтобы не забывать. Чип в башке, сам знаешь, как помогает свыкнуться с любым дерьмом и забивает мозги. — Как этот ублюдок повел себя посучьи? Если ты такое от него забываешь, значит, редко сталкивался.       Хайфокс жмет «стоп», карта памяти с записью боя с жужжанием выезжает из гнезда. — Доберман не ублюдок. Он просто… — Ублюдок, — неуклонно подсказывает Порезанный.       Люминесцентные лампы под потолком едва слышно потрескивают. Кожа в их неживом свете кажется холодной, синюшной. — Доберман… Боялся. Страх превратил его в это… А я тогда ничего не боялся. И Риджен тоже. Это же был наш второй день на арене. — Для кого второй, для кого последний. — Порезанному скучно, гости у него не часто, больше все приходится говорить с железяками и промасленными фильтрами аннигиляторов. Скука перевешивает отвращение к Доберману.  — Чего ж он, по-твоему, боялся? — Дать слабину, наверное. Все мы боимся дать слабину. А в тот день, — Хайфокс распрямляет скрещенные ноги и ложится прямо на пол. Стульев у Порезанного в мастерской нет, — неужели не понимаешь? Может, Доберман почему-то боялся сильнее обычного подставиться. И в ужасе выдрал из себя с мясом любое проявление слабости и человечности, заодно. Это арена виновата. Вдалбливает, что дашь слабину хоть немного — конец. Жалость — приговор. Должны бояться, восхищаться. Но не жалеть. Пожалели — считай списали. Хуже, чем обхаяли. Это не Доберман… Это все арена… Нельзя дать с этим запудрить себе мозги.  — Ублюдок, — в пустоту повторяет Порезанный, — и с чипом хрен забудешь. — Чего ж ты с ним связался, если считаешь ублюдком? — А какой был выбор? — Порезанный кривится. — Хозяин сказал, лучше всего действовать через Добермана. Про чип никто ничего кроме биоконструкторов толком не знает. Даже в спецификациях этого не светят. Компания Хайдигера клепает импланты, он вращается среди нужных людей и может знать нужную информацию. Или знать тех, кто знает. Повезло, что Доберман оказался в койке хорош и не отбил у Хайдигера к себе интерес за столько времени, иначе вообще было бы не подступиться.       Хайфокс пожимает плечами. Он не хочет соглашаться и не хочет ссориться. — Повезло, что твой хозяин вообще об этом в курсе. Хотя странно, да? — Что странного, они, вроде как, не первый день трахаются. Видно, Хайдигер на чем-то где-то однажды спалился или засветился, — в голосе Порезанного удовлетворение от чужой ошибки. — Его неудача — наше везение.        Арена отняла у Порезанного ноги и изуродовала лицо, но все равно словно осталась единственной любовью. И в любом событии он видит новый бой. Хайфоксу от этого не по себе: исковерканное тело страшит его меньше исковерканной души. — Нет, странно, что твой хозяин нам помогает. Ему-то какая выгода. Разве не опасно доверять «пиджакам»? — Не всем же быть уродами. Где, думаешь, я без него был бы сейчас? — Порезанный злится. — Думаешь, ты первый удивляешься, на кой ему возиться с инвалидом, раз я больше выступать не могу, и значит, ничего он с меня не поимеет? Лучше б продал или отдал на «успокоение». — А он не отдал, — покладисто соглашается Хайфокс, лишь бы не допустить взрыв. — Он не отдал. Лечение оплатил, операции. Пристроил в Коптильню техником, — Порезанный приглаживает волосы, рыскает кривыми перебитыми пальцами по пуговицам комбинезона, — и сказал, когда жареным запахло, как соскочить с этой ебучей арены, мать ее… А Доберман — сука, я с ним еще посчитаюсь. И за ноги, и за гонор его. Эта мразь думает — незаменимый и может делать, что хочет. Ничего, пусть только достанет схемы. — Достанет и что? — осторожно интересуется Хайфокс. — Ничего, — в глазах Порезанного горит мрачный огонь и брови угрожающе сходятся над переносицей. — Ничего. Еще смотреть будешь или хватит тебе на сегодня?       У Порезанного в его норе стоит один из немногих видеопроекторов, на которых можно просмотреть записи боев. И то — другие в «учебке». Туда распорядители дадут доступ и потребуют отчет, если сочтут слишком частые визиты подозрительными. Хайфокс решает с Порезанным не ссориться, да и для ссоры слишком рано, раз не объявился еще Доберман с заветными чертежами внутреннего устройства головных имплантов, кивает и молча жмет «рlay».