Vale*

***

      Драка разгорается внезапно и совершенно на пустом месте. Когда в туннеле, пролегающем под ареной и соединяющем тренировочный зал с жилым блоком, здоровый тяж с расплющенным, как картошка, носом, выворачивает из-за угла и движется навстречу, Доберман даже не думает свернуть, а по-честному, даже не обращает на него внимания.       После тренировки мышцы ноют и даже брошенная через плечо тренировочная куртка кажется тяжелой. Легкие болят при каждом вдохе, в горле сухо. Случайный толчок в плечо — ерунда, ради которой нет сил открыть рот.       Тяж молча проходит мимо, уходит за спину. Его пухлые губы крепко сжаты, а брови нахмурены. Кажется, это один из новеньких Хайдигера, но Доберман толком не задумывается над этим и оборачивается напоследок скорей по слепому наитию, чем почувствовав угрозу, чтобы в последнюю секунду увидеть боковым зрением лезвие ножа, нацеленное в шею.       Может, тяжу нужен был этот первый толчок — подспудным оправданием удара в спину, но вовремя пригибается Доберман лишь потому, что давно занес в привычку быть готовым к драке безо всякого повода.       Первые два удара тяжа уходят в молоко, развернуться в коридоре толком негде, мешают коммуникационные трубы, тянущиеся вдоль стены, но Доберман успевает отскочить и даже разок вмазать в ответ локтем в переносицу. Тяж мотает башкой, но нож не выпускает, а потом Доберман сам ловит головой тяжелый кулак и отлетает в сторону. От удара в глазах вспыхивают пятна, в ушах звенит, и двадцать процентов синхронизации уже перестают спасать: противник подходит к делу всерьез. Курткой, намотанной на руку, до поры получается парировать удары ножом, но движения тяжа становятся точнее и резче, уровень его синхронизации растет. Обезоружить его не получается. Тяж торопится. Злится. Кидается вперед, и в глазах у него слепая решимость отчаявшегося человека.       Доберман выхватывает керамбит, одолженный у Порезанного, зажимает обратным хватом в опущенной руке, ждет момент и даже чувствует удовлетворение, что не ошибся.       Тяж нападает, пытается сбить с ног, подмять под себя, чтобы прикончить уже наверняка. Узким стальным когтем не заблокировать здоровую тушу, приходится уворачиваться, зато изогнутое лезвие цепляется даже за жалкую частичку плоти с тем, чтоб распороть ее рваной, гуляющей полосой. Доберман бьёт тяжа по лицу, протыкает щеку и рвет на себя, не разбирая, как вести лезвие. Кровь на полу, на стене, на руках. Тяж, взвыв, отступает. На его голос вторая фигура выворачивает из-за угла. Стоявший на стреме подельник бросается на подмогу.       Расклад становится уже совсем поганым и надо бы делать ноги. Доберман пятится, потому что повернуться спиной и бежать — значит сразу подставиться под удар. А потом оказывается, вопль тяжа слышал не только его подельник.       Хлопает тяжелая металлическая дверь, торопливые шаги, сбегающие по ступеням, все ближе, и из-за спины доносится: — Что здесь происходит? И нет гладиатора, который бы не узнал в резком голосе со стальными жилами голос Полковника. Да и Полковник тоже не идиот, потому что открывшуюся картину оценивает верно за каких-то полсекунды, и табельный пистолет появляется в его руке. Слышен щелчок сорванного предохранителя. — Все на пол! Живо! Бросить оружие!       Доберман поднимает руки: положение не оставляет выбора — Полковник стоит ровно у него за спиной и первым на мушке, наверняка, держит его. Получить пулю в затылок — не самое желанное, что может быть. Зато нападавшим, прикрытым с линии огня чужим телом, как щитом, ясно, что это — их единственный шанс скрыться. Второй из нападавших, так и не успев толком вмешаться, исчезает моментально. Слышно только тяжелое дыхание убегающего человека. Тяж с залитым кровью лицом медлит пару мгновений, будто не может решиться, потом резко отталкивает Добермана так, что тот летит спиной вперед на подоспевшего Полковника, и, пользуясь общим замешательством, тоже кидается прочь.       Полковник ловить Добермана не планирует, отталкивает, грязно ругается, кое-как перескочив через чужие ноги на полу, кидается следом за убегающими, но быстро возвращается, видимо побоявшись растерять всех виновных. — Встать. И руки так, чтобы я видел. Доберман кивает. Синхронизация фокусирует зрачок. Полковник не просто зол, он в бешенстве и сейчас злить его — все равно что бить палкой по осиному гнезду. — Я сказал встать! Кто были остальные двое — отвечай!       Доберман хочет ответить, но мысли путаются. Во рту привкус крови. Тошнота поднимается к горлу. Майка липнет к телу, хотя драка заняла от силы пять минут и сильно вспотеть за такой короткий срок нереально.       А потом Полковник вдруг смотрит куда-то вниз и мгновенно успокоившимся голосом твердо говорит: — Ясно.       Доберман опускает глаза и видит, что майка липнет к коже не от пота, а от крови. Темное пятно быстро расползается левее брюшины там, где печень. Адреналин заглушает боль.       Доберман вспоминает, что у тяжа, который его оттолкнул, в руке тогда по-прежнему был нож.       Полковник тянется к рации на плече. Передача идет с хриплыми помехами. Из подвальных коридоров сигнал вырывается с трудом.       Доберман слушает про закрытый оцепленный периметр, проверку жилого блока, дежурных распорядителей, бригаду медиков, которые нужны срочно в служебном тоннеле блока B, а потом слова теряют смысл и начинают проскальзывать сквозь сознание, не оставляя зацепок и ассоциаций, глухим белым шумом. И тогда Доберман, качнувшись, рывком приваливается к стене и закрывает глаза.