Vale*

***

      Пэм плохо спит и курит больше обычного: лезет за сигаретой и видит пустую пачку. Мир крутится как на повторе: работа, дом, круглосуточный мини-маркет на углу — нужны сигареты. Дома Пэм встречают кот и кольцо: на салфетке, за стеклом раритетного, любовно отреставрированного серванта в стиле барокко.       Домработница, смахивая пыль, убирает кольцо в сейф, к остальному золоту. Пэм замечаний не делает, но молча возвращает кольцо на прежнее место: пока ему нет права лежать рядом с другими вещами. Ее вещами.       По утрам солнечные лучи нагло лезут сквозь шторы, превращая бриллианты в маленькие звезды.       Пэм смотрит на кольцо сквозь стекло, будто на витрину, и не может заставить себя его примерить, хотя, вроде бы, никто не смотрит. Кольцо до странного не ее. Пэм не по себе. Нехорошо брать чужие вещи.        Под вечер звонит Джеки Флакс — Пэм вечно забывает фамилию Джеки, зовет ее про себя «пищалкой» за режущий уши тембр голоса. — Нужно отправить бумаги в страховую, — говорит Джеки извиняющимся голосом — у Пэм выходной. — Наши намудрили, говорят, забыли внести поправки, а последние данные по переоценке коллекции…       Пэм кивает: да, у нее. Понимает, что никто ее не видит, и заставляет себя сказать вслух: — Дай мне пять минут. — Прости, дорогая, — уже совсем несчастным голосом просит Джеки. — Ты же понимаешь, если не закрыть реестр вовремя… — Ерунда. Я сама виновата, из головы вылетело.       Пэм со вздохом вылезает из постели, не выпуская комм из рук, идет к столу за ноутбуком. Ночью сон так и не пришел, только под утро удалось заснуть. А потом просыпаться напротив не хотелось вовсе, словно в реальности не ждало ничего хорошего.       Брать выходной посреди недели — безответственно, спроси кого хочешь. Но Пэм чувствует, что ей нужно. Джеки тоже брала отгул, когда два года назад умерла ее сестра. Тоже на похороны.       Кот с урчанием трется о голые ноги. После теплой кровати стоять на воздухе прохладно.       Домашняя футболка с растянутыми плечами — старая и выгоревшая на солнце, подвернулась под руку случайно. Она так не похожа на узкие вечерние платья и черные водолазки под горло, которые приходится надевать на банкеты и пресс-конференции, что Пэм натягивает ее, не думая, и, по глупому стечению обстоятельств, засыпает почти сразу, промучившись до этого почти шесть часов.       Когда-то футболка принадлежала Йену. Лет семь назад, задолго до помолвки, в ту пору, когда они с Йеном еще были друзьями детства и могли смеяться вместе над разной чепухой, семья Рейгер ездила в круиз на океанском лайнере вместе с семьей Хайдигер. Йен весь отпуск щеголял в этой самой футболке. Где она только не побывала: и в бассейне, под конец шумных ночных коктейльных вечеринок, и на белых песчаных пляжах. Выцвела на солнце, вымокла в соленой океанской воде. А под конец отпуска Пэм уложила ее в свой чемодан и убедила саму себя, что вышло это, в суматохе отъезда, абсолютно случайно. — Сейчас пришлю отчет…       Пэм садится на кровать, поджав ногу, и, придерживая, комм одной рукой, второй безуспешно пытается включить ноут. Кнопка пуска безучастно мигает, потом отзывается на раздражённое тыканье, экран загорается. — Прости, что потревожили, дорогая, — верещит трубка комма. — Пустяки.       Поисковое окно самовольно запускает закрытые страницы истории. «Турнирная таблица список участников». «Команда Мио». «Доберман» — гласит третья строка снизу. Фото гладиатора в чёрной броне — напротив. — Я сама виновата, — говорит Пэм в пустоту и вспоминает из-за чего… Из-за кого не могла заснуть. — Джеки, я отзвонюсь, как только вышлю бумаги.       Джеки пытается что-то спросить. Пэм не дает ей шанса, сбрасывает звонок. Минут пять, как завороженная, смотрит на фото. Потом, спохватившись, начинает набирать сообщение, нажимает «отправить». Конверт улетает в угол экрана с резким писком. «Письмо успешно отправлено адресату», — говорит встроенный голосовой помощник, — «попрощайтесь со своими тайнами».       Наверное, разработчики посчитали смешным — зашить в программу пару остроумных фраз, несколько неожиданных шуток, пару неожиданных ответов. Чтобы иногда казалось, что это — все-таки не робот. — Доберман — его любовник, — говорит Майк.       Пэм прижимает ладонь к губам, словно запрещая себе кричать, и сидит, не шевелясь.       Что зашили в Добермана? Какой забавный глюк добавили биоконструкторы, что Йену это подобие человека показалось живым?       Лалапалуза — написано на майке. Краска на второй «а» потрескалась и стала шершавой наощупь. Всего каких-то семь лет назад, Йен был ничей. А Добермана не существовало вовсе.       Пэм глотает слезы и подрагивающими руками берет комм. Пролистывает список контактов мимо «работы» и «Пищалки». Замедляется на «доме» и останавливается окончательно на короткой записи «Йен».       Гудки пролетают короткой цепочкой, потом обрываются, и на другом конце усталый голос говорит: — Слушаю. — Привет, — разговор может не получиться — должен не получиться: Пэм не знает сама, зачем звонит, — где ты? — Ездил к отцу, — Йен, судя по голосу, спешит и зол. — Опять поругались? — Немного. Черт! — на заднем плане слышится пронзительный гудок машины, — псих… — Будь осторожен, — на автомате просит Пэм и морщится, сейчас ей не хочется быть заботливой. — Что еще у тебя случилось? — Ничего. Выдвинул… Инициативу. Отец не поддержал, — Йен уходит от ответа, прячется за сухими формулировками. — Я разберусь, не бери в голову. — Хочешь, приезжай, обсудим.       Пэм сама себе напоминает удильщика. Йен — осторожная добыча. — Сказал же, не бери в голову.       Хлопает дверь, посторонние звуки гаснут, Пэм понимает, что Йен садится в машину. — Куда ты сейчас? — На арену, сегодня выступают мои. — И Доберман?       Шуршат шины. Урчит зажигание. Хайдигер молчит. Потом нехотя отвечает: — Наверное.       Добыча соскальзывает с крючка. — Йен, — пожалуй, это все же не рыбалка. Пожалуй, охота. Пэм готовится сделать контрольный выстрел. — Йен, приезжай, пожалуйста. Я понимаю, ты занят, но… — Хайдигер пытается вставить слово, Пэм торопится, не давая ему возможности. — Мне очень плохо. Не знаю — нервный срыв или что-то еще… Мигрень. Я начинаю говорить как моя мать. Мне правда нужно, чтобы ты приехал. Это эгоистично, я ненавижу себя за то, что порчу тебе планы. Ты очень нужен мне сейчас рядом. Приезжай, пожалуйста. В конце концов… — Любовник, — шепчет Майк.       Голос начинает бесконтрольно дрожать, и Пэм удивляется самой себе, с какой-то чистой, детской наивностью, как солдат после боя, с удивлением понимает, что рана, которую он в запале счел царапиной, оказалась смертельным прострелом навылет. — Могу я, как твоя невеста, побыть немного на первом месте, — Пэм улыбается, чтобы скрыть дрожь в голосе, — могу я потребовать первое место в списке твоих дел… — Ты звонила родителям? Хочешь, я позвоню им? Или Френн? Пусть побудет с тобой, — Хайдигер говорит отстраненно, как человек занятый одновременно двумя делами. За рулем ему не удается сосредоточиться на разговоре. — Нет, зачем. Я прошу тебя. Вторая стадия после отчаяния — всегда гнев. Слезы высыхают. — Йен, я прошу тебя. Думаешь, я не смогла бы набрать Френн, если бы хотела увидеться с ней? — Я занят. Правда. Столько всего разом навалилось. Я загляну позже, хорошо? Ты уверена, что не стоит вызвать врача или попросить твою мать заехать? — Ты уверен, что хочешь увидеть Добермана, а не провести вечер со мной? Повисает тишина. — Сегодня выступает моя команда, — наконец говорит Хайдигер деревянным голосом. — При чем тут Доберман? Я позвоню тебе позже. Отдыхай и не думай ни о чем.       Звонок обрывается. Пэм остается сидеть на кровати одна. Порыв набрать Йена заново и в этот раз уже выложить все начистоту захлестывает с головой. Но отец учил: первый порыв — всегда ошибка.       На часах шесть. До начала арены больше двух часов. Пэм вытирает глаза тыльной стороной ладони и вызывает такси.