Heu quam est timendus qui mori tutus putat! — Тот страшен, кто за благо почитает смерть!
***
Взрыв оглушительно гремит где-то над правым ухом, титан делает шаг — система стабилизации пытается выровнять машину. Феррум запоздало понимает — вражеское «перо». Подонок подобрался со спины. Но сделать уже ничего нельзя. Второй топливный бак — второй взрыв. Гидравлика, управление, стабилизаторы — летят к черту. Ударная волна срывает пластины бронелистов. Стальная крепежная планка пропарывает спинку кресла и бок Феррума. В корпусе дыра. Титан, пошатнувшись, заваливается вперед. Пламя врывается в кабину, опаляет лицо, лижет руки. Боль лишает рассудка. Титан согнувшись, падает на одно колено. Кабина пилота повисает в трех футах над ареной. Катапультироваться — разве что лбом в землю. Феррум бьет ладонью по приборной панели с прицелом на кнопку разгерметизации в надежде, что попадет в числе прочих — пальцы обожжены, не слушаются. В голове болезненная тяжесть, и глаза подводят — все плывет. Каждое мгновение на счету. Стекло кабины пилота отлетает в сторону, вырванное из пазов с корнем пневматическими клапанами. Радостно загудев, сильней взвивается пламя, глотнув кислорода. Отстегнув ремни, Феррум мешком падает из кресла пилота прямо на песок арены, сдирая до мяса красную обожжённую кожу на ладонях, пытается отползти, но не успевает. С нарастающим скрежетом титан позади падает. Коленный поршень не выдерживает тяжести машины. Край открытой кабины приземляется Ферруму на ноги. Дробит и ломает кости, заставляет захлебнуться диким криком, едва не теряя сознание от боли. Синхронизация блокирует болевые рецепторы. Но это не спасает. Уже нет. Феррум дергается, пытается вылезти из-под придавивших его обломков, чувствует, как рвутся сухожилия, последнее, что еще держит раздробленное месиво ног вместе. Темная фигура появляется откуда-то сбоку: «перо» — то самое. Черная броня и маска рогатой оскалившейся морды. Смотрит молча на обожжённое, покрытое гарью и волдырями искаженное лицо Феррума, потом спрашивает: — Хочешь, застрелю?***
Доберман приходит и сразу, без слов, становится ясно зачем. Садится, кладет пухлую папку себе на колени и смотрит так, словно хочет залезть Порезанному в голову. — С чего ты вообще решил, что это возможно? — Что именно? Злиться, разговаривая с Доберманом, нельзя: тот в ответ загорается яростью легко, как порох, а разобраться, что у психованного ублюдка в голове — задача не проще, чем состряпать дезинтегратор из спичек и мыла. Доберман давным-давно слетел с катушек. — С чего взял, что сможешь извлечь чип? Это тебе не в разбитых железках культями копаться. — Ты должен достать от Хайдигера чертежи. Остальное — моя задача. — Я обещал — я достал, — подтверждает Доберман, поглаживая папку ладонью. — С Хайдигером, правда, ты облажался. Даже непонятно, с какого хера вообще к нему прицепился. Чипы — не его специализация. А ты решил, что справишься — с чего? Ткнул пальцем в небо? — Нужные люди сказали, будет несложно, главное знать, куда ткнуть. Какая разница? Или тебе везде свою морду надо сунуть? — Порезанного проволочка бесит, и Доберман бесит, уже лет семь как. И каждый раз, когда водянисто-голубые глаза маячат перед носом, Порезанному слышится: «Хочешь, застрелю?» — Мистер Ф. сказал? — Че? В ответ Доберман выдергивает из папки лист и показывает внизу страницы подпись — витиеватый двойной вензель ФФ. — Хайдигеру мозгов не хватит, такой собачий хвост каждый раз вырисовывать. И инициалы не его. Значит, мистер Ф. обещал, что будет несложно провернуть дело? Кто этот двойной хер*? — Закрой пасть. — Ладно, закрыл, — сдается Доберман. — Все равно охренеть повезло. Я немного глянул. Там и правда: один разрез на затылке, а дальше хоть пальцами выковыривай. Держи, изучай. Порезанный подается вперед, но прежде чем он успевает подкатиться на своей коляске ближе, Доберман роняет папку плашмя на пыльный бетонный пол. — Раз уж мы подошли к финальной стадии веселья — когда к тебе под нож-то ложиться? — Хоть сейчас, — шипит Порезанный, свешивается через подлокотник, с трудом подцепляя папку двумя пальцами за корешок, — тебя прикончу по первой просьбе. Вали отсюда. Я сам тебе скажу, когда время придет. Может, дня через два, может, раньше. Готовься и сиди тихо. — Сложно будет. Доберман зевает, не прикрывая рта. — Сложно не создавать проблем? Порезанный листает спецификацию, смотрит на чертежи, снимки экспериментальных образцов. И дальнейший разговор для него проходит фоном. — Сложно вывернуться из этого капкана, — Доберман стучит костяшками по металлическому верстаку, привлекая к себе внимание. Порезанный вскидывает было голову и тут же вновь ныряет в бумаги. — Допустим, без чипа вас больше не смогут отследить. Но раньше надо еще выбраться. По одному выходи́ть раз в сутки — спалят на первой же вечерней поверке. А толпой переться… Двое — трое затерялись бы среди гостей. А двадцать — тридцать… Если пятнаши засекут, как толпа гладиаторов ломится на выход, думаешь, они не будут против? — Будут. А кто их спросит? Думаешь, тридцать наших не справятся с дежурными? — Глаза Порезанного блестят от предвкушения и голос начинает дрожать. — Будь спокоен, под синхронизацией — раскатаем как катком. А дальше, в городе… Ты правильно сказал. Даже двадцать или тридцать — плевать — тех, кого нельзя отследить, затеряются легко. — Давно ты в городе не был, — равнодушно роняет Доберман, — хотя, если твой ФФ поможет… Только Хайдигер-то дурак, учти. — И что? — Он очень старался с этими чертежами. Вывернулся наизнанку. Но у него есть большой — огроменный — недостаток, знаешь? Он верит в любую чушь. — И что? — А вещей у себя под носом не замечает в упор. Хотя, конечно, откуда бы ему знать. Но он упускает самое важное слишком легко. Порезанный нечленораздельно мычит, погруженный в чтение. — Мелочи. Всем плевать на мелочи. И если на самом деле там не хватает пары страниц, кто заметит? Можно было б подумать, Хайдигер серьезно решил меня убить, если б этот идиот не смотрел побитым щенком, когда приволок сегодня свое барахло. Последний шанс. А так, без злого умысла. Просто недоглядел. — Ага, — на автомате подтверждает Порезанный, переворачивает страницу. Под пристальным взглядом Добермана отрывается от документов: — Еще раз. Что ты там нес? — Последний шанс, говорю, надо ловить, когда он случается, — медленно повторяет Доберман и скалится. — Забудь. Ничего.