Vale*

***

      Хайдигер пытается вспомнить, в какой из дней он разучился спать. Может, в тот день, когда Доберман ввалился в кабинет и с порога заявил о ребенке?       Подготовка к операции «Спасение» идет гладко. Слишком гладко, если задуматься. Хотя споткнуться можно на чем угодно: один въедливый вопрос Фишборна, один придирчивый взгляд распорядителя на документы в руках Добермана, одно неверное движение скальпеля. О последнем Хайдигер старается не думать.       Доберман выглядит удивленным, когда забирает чертежи: словно не верил и не ждал. Поворачивается уйти, но Хайдигер хватает его за руку: — Алекс, ты понимаешь, что это — твой последний шанс? Доберман поднимает брови: — Конечно. — Алекс, ты осознаешь?       Чего у Добермана не отнять, так это спокойной наглой уверенности. — Тебе-то чего трястись, Йен? Весь риск на мне. — Я бы поменялся, — честно говорит Хайдигер. — Свяжись со мной до того, как… решишься. Я дождусь. В городе или где условимся. Встречу на машине, спрячем тебя. Уедем, поживем в другом месте, пока полиция будет искать. Разберемся с ребенком… Может, все обойдется. Ты представь, может, все получится. Я найду самых лучших врачей, генетиков, они что-нибудь придумают. Только подумай — если будет… Рори.       Доберман раздраженно морщится, словно трогает больной зуб: — Лишнего не болтай. И вообще, езжай. Нечего тебе тут мелькать. Потом увидимся.       Хайдигеру кажется, Доберман колеблется. И в голосе у него ломка заядлого курильщика, который дрожащей рукой выбрасывает последнюю сигарету и обещает завязать, сам смутно в это веря.       Может, сон ушел после того боя Добермана с Кобальтом один на один, когда Доберман выполз еле живым на последнем издыхании с простреленным легким и разбитым в кровь лицом только благодаря своей сучьей подлой натуре грызться до последнего и бить исподтишка даже после того, как хозяева сказали сдаться. — Вали на хрен отсюда, — повторяет Доберман.       Грубо обметанный шов выреза на майке натирает ему ключицу. Красное пятно на коже, мелькает из-под одежды и напоминает чей-то укус. На руках видны новые синяки и царапины. Зато отросший за последние пару месяцев ежик серых волос снова аккуратно подстрижен, и плавные линии на выбритых висках — четкие, словно нарисованы карандашом.       Может, сон стал приходить короткими, прерывистыми, как азбука Морзе, урывками, когда впервые в голову закрались мысли о том, каково видеть Добермана у себя в доме каждый день?       — С вами все в порядке, сэр? — уточняет водитель.       Хайдигер хочет сказать «конечно», но спазм предательски стискивает горло. Да и разве похоже, чтобы человек, у которого все в порядке, по десять минут стоял возле машины и не мог себя заставить сесть в салон? — Наверное.       Это ближе всего к истине. Последнее время ни в чем нельзя быть уверенным.        В расписании боев перерыв — всего три — четыре дня. Но раньше не будет повода появиться.       Кто-то из древних сказал: «Неведение — благо». Хайдигер чувствует, что от страха, самого настоящего животного страха, трясутся руки, и сердце выпрыгивает из груди.       Доберман стоит больше одиннадцати миллионов. Сколько стоит жизнь наследника семьи и вице-президента компании «Tates», Хайдигер раньше не задумывался, но если бы Доберману нужен был ценный заложник, чтоб было кем прикрыться, как щитом, и выбраться с арены живым, Хайдигер согласился бы немедленно.       — Все в порядке? — тихо спрашивает отец. Хайдигер кивает — лучше и быть не может.       Заседание акционеров в самом разгаре. Очередной докладчик уходит с трибуны под жидкие обсуждения в конференц-зале.       Хайдигер опускает глаза и видит, что первую страницу распечатки, с темой собрания и именем докладчика, исчеркал вдоль и поперек одним-единственным словом: «Рори». — Кто это — Рори? — скосив глаза, допытывается отец. Последнее время его настроение колеблется на отметке «паршивое». Может, Пэм ему рассказала, что планы со свадьбой накрылись медным тазом. — Никто, — отвечает Хайдигер с поразительной честностью и сам удивляется, насколько точно подходит этот ответ, который чаще всего работал просто отмазкой. — Пока что — никто.       Вечером дома ждут виски со льдом, диван и новости. Новостной канал теперь вообще работает сутками напролет. Хайдигер засыпает под бодрые голоса дикторов в отутюженных костюмах. Сон дразнит, накатывает волнами и так же легко отступает, как отлив на морском побережье — стоит только закопошиться мыслям, что, может быть, сейчас Алекс лежит под наркозом с раскроенной головой.       Остается только бить себя по колену, пытаясь болью прогнать дурные мысли. Алекс наверняка бы связался, нашел бы способ, если б день «X» маячил на горизонте. А пока тихо — значит удобного случая нет.       В новостях — заседание казначейства и рассказы про лучшие курортные предложения этого сезона.       В отупении и бессоннице проходят два дня. Пэм не звонит. Она вообще пропадает с радаров. Хайдигер это замечает где-то между мыслями об опустевшей банке кофе и желанием рвануть на арену вопреки здравому смыслу и словам Алекса.       Отец занят по горло: то ли смирившись с бесполезностью сына, то ли посчитав, в лучших традициях Добермана, что лучше все сделать самому, он даже ночует в офисе. Надо бы спросить, чем вызван подобный энтузиазм, словно в преддверие катастрофы, но все незначительное, как Пэм или работа, мозг упорно задвигает на задний план.       Хайдигер смотрит новости, лежа на узком диване, поджав ноги и положив кулак под щеку. На журнальном столике — коробки из-под лапши быстрого приготовления, покрытые желтой засохшей коркой дешевого соуса. Алекс на связь не выходит. Хайдигер продлевает бронь в четырех разных отелях в разных концах страны и ждет.       Уже под утро, когда измученные офисные клерки начинают хлопать в предрассветной мгле спален по ранним будильникам, Хайдигер засыпает под рассказ толстухи-телеведущей о котировках акций. И уже проваливаясь в сон, на тонкой грани между явью и видениями, когда все кажется немного странным, а мысли цепляются друг за друга как кусты чертополоха, понимает, что на самом деле все началось гораздо раньше. В тот день, когда Доберман неслышно ушел рано утром, не оставив даже записки. А он, Йен, пытался себя убедить, что случайная интрижка с незнакомцем из бара закончилась, как и должна была. Но так и не убедил. А вместо этого ждал, ждал, ждал…       Не проходит и получаса, как небо на западе озаряет зарево пожара. Звучат отголоски далеких взрывов и сирен, заставляя таксистов на улицах беспокойно вертеть головой. Но Хайдигер, измученный ожиданием, спит и ничего из этого не слышит.