Optime olere occisum hostem — Лучше всего пахнут кости врага.
***
Когда Хайфокс открывает глаза, в воздухе витает сладковатый запах детрозола, а на языке металлический привкус. Порезанный подъезжает ближе на своем кресле, наклоняется, заслоняя головой нависающую над кушеткой лампу, и спрашивает: — Ну как? Хайфокс перемен не ощущает, кроме тупой ноющей боли в голове. К счастью, Порезанному хватает смекалки уложить его набок и подпереть валиком из свернутого одеяла. — А как должно быть? — Пока никак. А там, смотри — агрессия, паника, захочется шею кому-нибудь свернуть от злости. Побочки не из приятных. Раньше все глушилось чипом, а теперь будет накапливаться, так что держи себя в руках. Лишний шум нам сейчас не нужен. Хайфокс морщится, трогает затылок, спускается пальцами к основанию черепа и натыкается на повязку. Порезанный перехватывает руку и отводит в сторону. — Не лапай. Я зашил и залил «липучкой». Регенерация схватит швы за пару дней, но все равно — это тебе не палец ножом порезать. Пластырь уже завтра отлепишь, а пока — воротник подними, и перед охраной не светись особо, хотя… Хайфокс и без продолжения понимает: в дни перерыва между боями распорядители в жилые боксы сунутся разве что по крайней нужде. Может, и вообще не зайдут, разве что на вечерней поверке зачитают список скороговоркой, да и свалят не задерживаясь. Но волнение не уходит. — А наши… Ты уже всех? — Предупредил? Порезал? Почти. Не крутись. В вену на руке Хайфокса входит игла, Порезанный подвигает капельницу ближе к койке, вешает пластиковый мешок с физраствором на штатив, и с довольным вздохом откидывается в своем кресле. — Часа два перекантуешься, а потом можешь идти. Только смотри, если голова закружится или тошнить будет… Пока не напрягайся без необходимости. Конечно, в таком состоянии лучше бы отлежаться. Но времени в обрез. — Понял. Значит… Все? — Ага. Завтра ночью выходим. Дальше тянуть нельзя, — Порезанный становится серьезным и как будто злым. Хайфоксу холодно. Среди разбитых аннигиляторов и развороченных броневых листов на жестком матрасе, Хайфокс чувствует себя уже списанным на убой. — Значит, Доберман не подвел. По сути — нет нужды говорить очевидное. Но Хайфоксу неожиданно хочется хоть каплю чего-то радостного. Подумать о хорошем. Еще раз услышать, пусть даже от самого себя, о том, что счастливый конец не за горами. Раньше Порезанный с его обоженным, будто оплавленным лицом, и закуток без окон, набитый старыми железками, так не угнетали. — Доберман все, кончился, — с мрачным удовлетворением говорит Порезанный, — сам виноват. Он когда пришел, я предложил сразу убрать чип, не тянуть, а он, дурак, отказался. Сказал, хочет посмотреть, как с другими пойдет. Попросил его последним «обслужить». Трусливая гадина. Теперь времени на него нет. Значит, останется тут догнивать. — Ты хочешь просто его оставить, — догадывается Хайфокс. — Доберман достал нам чертежи. А ты хочешь его кинуть? Порезанный кривится: рожа и без того отвратная совсем плывет, рот сползает куда-то на подбородок, а щеки обвисают, как брыли. — Мне и так всю ночь заниматься делом. Ты уйдешь, Атлас заявится. Хорни еще. Что лучше: подготовить нам отход или по всем корпусам гоняться за одним ублюдком? У меня, думаешь, время есть? Я бы не отказался с ним… Поработать. Уж поверь. Напротив, с удовольствием. Но не судьба… Хайфоксу спорить не с руки. Да и было бы о чем спорить. Остается только запомнить, еще одно дело, которое надо успеть провернуть до завтрашнего вечера. А пока Порезанный еще друг, Хайфокс просит: — Холодно. Дай какое-нибудь покрывало.***
Пэм смотрит на документы и думает, что такого просто не бывает. Но медицинские справки с подписями и печатями лежат прямо перед ней. «Оставьте, — сказал Бенни. — Доберман — такая порода, нового хозяина слушать не будет. Тем более женщину. Вы простите за прямоту… А мы с ним уже притерлись друг к другу. Доверенность на меня напишите и все будет в ажуре. Вам же удобнее. Не придется забивать голову всеми тонкостями. Тут в правилах черт ногу сломит. Для вас, мисс Рейгер, за символическую плату, побуду управляющим с радостью». Как руководить командой и что значит владеть гладиаторами, Пэм и правда знает только понаслышке. Возможно, поменять свадебный подарок родителей — роскошный особняк с теннисным кортом, озером и садом на всего одного гладиатора — затея безрассудная. Но купить Добермана и избавиться от особняка хочется с одинаковой силой. Пэм думает, что если бы ей не пришло это в голову, то она скорее спалила бы дом, чем оставила его стоять ветшающим памятником рухнувшим надеждам. «Я обо всем позабочусь», — обещает Бенни. Пожалуй, стоило поверить и оставить все бумаги и документы ему. Сейчас Пэм почти проклинает привычку вникать во все досконально и самостоятельно. Но подпись под результатами планового медицинского осмотра Добермана — не мистера Филлиганна, а мистера Стива Харриса, главного распорядителя арены. И Пэм понимает, что если она взялась разбираться, то теперь лучше всего пройтись по всей цепочке до самого конца.***
Хайфокс находит Добермана в тире. Темный ангар с низкой крышей напоминает пещеру. И лампы горят только над одной «дорожкой». Пластиковые мишени меняются с тихим механическим жужжанием. Доберман спокойно и сосредоточенно раз за разом засаживает из дезинтегратора точно в десятку. — Почему ты не избавился от чипа? Доберман стягивает с головы стрелковые наушники и поднимает глаза к потолку, усиленно делая вид, что размышляет. — Зачем? — Затем, что самое время. Ты забыл про план? Порезанный сказал — пора. Если сейчас не побежишь к нему — будет поздно. — Начать с нуля — никогда не поздно, никогда не рано, — почти мурлыкает Доберман, вздыхает, аккуратно вставляет свежую обойму в дезентегратор. — Бросил бы ты это дело. — Какое? — Побег. Разве тебе раньше было плохо? Хайфокс хмурит брови, пытаясь уловить смысл в услышанном, и не может. — Плохо? Здесь я кукла, которую могут сломать в любой момент ради удовольствия. Это — не плохо? — Это сейчас ты так думаешь, когда чип из тебя выдернули. Как морковку из грядки. А раньше-то не сильно переживал. Хочешь секрет? В гулкой тишине тире слова Добермана разлетаются эхом. Хайфокс беспокойно крутит головой. — Ты привыкнешь. Сейчас побесишься, а потом поймешь, что все справедливо. Что ты и есть кукла. Ткнут тебя мордой в самую грязь пару раз, чтоб не забывался. И ты выбросишь чушь, будто все мы люди из головы. Смиришься. Станет тебе… Терпимо. И даже без чипа уже никуда не денешься. — А как же наш план? Ради чего ты старался? Разве не затем, чтобы послать к черту это место? Порезанный точно знал, о чем говорил — злость и раздражение поднимаются в душе моментально. Хайфокс старается дышать ровнее и не позволяет себе сходить с ума — одного психа достаточно. — Хватит дурака валять. Сегодня вечером, после поверки, мы уходим. Атлас возьмет титана, прикрытие будет, прорвемся в город, а там нас уже не найдут. С чипом ты будешь светиться для «пятнышей» за сто миль, как маячок, по которому они отследят всю нашу команду. — Порезанный еще видит меня в команде? — неподдельно удивляется Доберман. — Я думал, он давно списал меня в утиль. С тех пор как получил чертежи. Да и ты… Не ждал, что кому-то будет до меня дело. Хайфокс сплевывает в сторону, чтобы спрятать глаза. От пристального взгляда Добермана ему неловко. — Заканчивай. Или тебя Порезанный в утиль записал, а ты меня — в подонки? Пошли. Я помогу Порезанного уломать. Он все твердил, времени мало. Будет от злости плеваться, но ты не переживай. Куда он денется? Достанет тебе чип и добро пожаловать в команду по спасению. Погнали, лучше время зря не терять. Доберман улыбается, ждет три секунды, пока Хайфокс не поворачивается к двери. Потом вскидывает дезинтегратор и стреляет ему в затылок.