Этой ночью

Вернувшись от Игоря, первым делом Петя глотает пару таблеток, чтобы предотвратить боль. Жаль, что не душевную, потому что его словно изнутри что-то разрывает, образовывая чёрную дыру. Блядский Игорь. Хазин ударяет ногой ни в чём не виноватый стул, кидая на него пальто. Хочется кричать судьбе браво, потому что так его больше выебать никто не сможет. Это блядь не жизнь, а трагикомедия в трёх актах. Да ещё и голова начинает болеть, слёзы, которые можно теперь не скрывать, медленно стекают по лицу. Петя шмыгает носом, сжимая спинку стула, опустив голову: принять или не принять, вот в чём вопрос. И вроде уже ноги сами приносят его к спальне, в которой он хранит наркотики, но что-то заставляет остановиться. Что-то — это пульсация в запястье. То, что нужно в три утра! Сначала парень просто усмехается, но потом его накрывает истерика, смех становится настолько громкий, что он сам пугается, садясь на кровать. — Даже ему нахуй не нужен, даже ему, — шепчет Петя, падая на спину, прикрывая лицо руками. Игорь «просьбу» выполнил, пошёл до конца. Через полчаса пульсация пропадает, как и метка, и теперь Пете кажется, что всё это было страшным сном, что пройдёт неделя, и он вернётся в отдел, закроет ещё парочку барыг, а после свалит домой снова прожигать жизнь. Под присмотром отца, конечно же, которому он скажет, что хуйня это всё, родственные души эти… И спросит обязательно, почему он не свёл метку, если так сильно хотел. Петя снова шмыгает носом, думая, что мать бы такого не пережила, потому что как минимум тридцать лет на отца убила. А Хазин справится. Сколько он с меткой проходил? Так, дня четыре, наверное. Парень даже подскакивает, не веря самому себе. Меньше недели! Игорю хватило четыре дня, чтобы принять решение. Ебануться! Теперь парня накрывает злость, поэтому он скидывает подушки на пол, одна за одной. Затем к ним летит одеяло. О, он уже представляет разговор с отцом: «Привет, пап. Моему соулмейту хватило четыре дня, чтобы решится свести метку. Ничего страшного, переживу, я же не тридцать лет с ним прожил». Дрожащими руками он хватает сигареты, выходя из комнаты, и спотыкается об одну из подушек, чудом не целуясь с полом, но больно ударяясь бочиной о дверь. Есть одна ма-а-аленькая, Хазин бы даже сказал малюсенькая проблемка. До него только сейчас доходит, что майора Грома, которого он больше часа проклинает, любит. Вот так вот, любит, и причём очень давно, просто чувства в задницу запихнул. Когда с Ниной расстались и Петя вести себя как тварь последняя стал, Игорь то рядом был, Игорь до последнего надеялся помочь Хазину. Именно его Петя ждал, раздумывая о суициде, в его объятиях хотел оказаться, и вот теперь всё пошло по пизде. Превосходно. Хазин садится на диван, закуривая. Нет, не поможет ему одна сигарета, нужно как минимум три. Подряд.

***

Игорь приходит на работу с большим опозданием, и Дима понимает, что что-то произошло. Более того, он осознаёт, что никуда они опять не пойдут. Гром выглядит очень уставшим, будто не спал всю ночь, а ещё Дубину кажется, что от друга слегка пахнет алкоголем. Дима хмурится, терпеливо дожидаясь, пока мужчина хоть что-то ему объяснить. — Дим, есть таблетки от головной боли? Игорь говорит так тихо, что Дубин не сразу понимает, что зовут именно его, даже вздрогнув от неожиданности. Когда пластинка анальгина оказывается перед Игорем, тот странно усмехается. — Я могу узнать, что случилось? — не выдерживает парень, на что Гром смотрит с лёгким прищуром, прежде чем снять куртку, показывая другу левое запястье, на котором… ничего больше нет. — Да пожалуйста. Метки нет. Дима даже очки снимает, без предупреждения хватая руку Игоря. Очень давно, когда ещё учился в школе, он слышал, что исчезновение метки означало смерть родственной души. Не может же Петя… — Что с ним случилось? Дубину в такой ситуации имени не нужно произносить, Гром прекрасно его понимает, широко улыбаясь и тем самым показывая, что он пьян. — Не знаю. Дома, наверное. Теперь парень теряется окончательно, хлопая ресницами. Ну, во-первых, Игоря нужно срочно домой отправлять. — Пошли я тебя провожу. Если Прокопенко увидит тебя в таком состоянии… — обеспокоенно говорит Дима, вставая. Сначала Гром смотрит на него с усмешкой, поэтому приходится идти на крайние меры. — И куплю тебе шаверму. Две. — Две? — протягивает Игорь, явно с издёвкой, но всё же встаёт, слегка пошатываясь. — Две это хорошо. Только если не родственные души, да, Зайцева? Гром подмигивает проходящей мимо девушки, но та, ничего не поняв, только лишь отмахивается от него, как от мухи. Игоря это веселит, а Диму напрягает. — Почему нет метки? — на улице они оказываются слишком быстро, чудом не попавшись на глаза проходящему мимо Прокопенко. — Потому что, — коротко отвечает мужчина, пиная мелкий камень, но понимая, что от него так просто не отстанут, закатывает глаза, с каким-то раздражением говоря: — Свёл. — Но Хазин не выглядит как человек, который хочет свести метку, — хмурится Дима, останавливаясь. Это скорее мысли в слух, но Гром эту фразу мимо ушей не пропускает, тоже останавливаясь, опуская парню на плечи руки. — Он и не хотел. Больше даже скажу, он не знал. Да какая разница теперь, Дим? И давай я, наверное, сам дойду, а то не хочу на эту тему больше говорить. Мужчина слишком быстро разворачивается и так же быстро уходит, оставляя Диму одного, но тот отступать не хочет, догоняет. — Хорошо, я не буду задевать эту тему. Просто хочу убедиться, что ты дойдёшь. Игорь ничего не отвечает, смотря на друга слегка наклонив голову и приоткрыв рот. Потом усмехается, который раз за день. — Пошли, попьём, наконец, чай, — выделяя последнее слово, говорит мужчина, совершенно не задумываясь, что, кроме плавленного сырка и половины бутылки коньяка, Диме то и предложить не-че-го. Дубин хочет отшутиться, но, сам не зная почему, ничего не говорит. Они вообще до самой квартиры идут молча, каждый думая о своём. И да, Дима изо всех сил пытается засунуть любопытство в задницу. Почему Игорь так поступил с Петей? Что между ними произошло и происходит вообще? А что, если Гром… захочет свести и вторую метку? — Чё стал, как не родной? Присаживайся, — Игорь кивает в сторону дивана и парень тут же садится, словно собачка, выполняющая команду. — Ты прости, сахара нет. Как-то не думал, что гости будут. Есть сырок плавленный, будешь? Когда Игорь ставит перед ним чашку, Дима хмурится, поднимая на мужчину глаза, и отрицательно качает головой. Он чувствует себя лишним в этой квартире, в жизни Игоря. — Дим, послушай, это… — Гром присаживается перед ним на корточки, указательным пальцем постукивая по своему запястью, — не должно влиять на наших с тобой… отношения. — Не должно влиять? — ехидно переспрашивает парень, резко снимая очки. — Игорь, давай решим всё сейчас. — Опа, — Гром резко встаёт, поэтому нос Димы оказывается где-то на уровне пупка мужчины. Слава богу, что он сейчас одет, но парень всё равно смущённо опускает глаза. — Я с одним уже нарешался, как видишь. И чё, сцену ревности мне закатишь? Чё, опять будешь мне мозг ебать, что я мол Петю люблю? — Да, буду! — Дубина ситуация настолько сильно бесит, что он тоже встаёт, зло смотря на мужчину. Сердце колотится где-то в глотке, глаза предательски начинают блестеть. Вот же послал бог родственную душу! — Потому что я не понимаю, что вообще сейчас происхо… Парень не договаривает, замирая от неожиданности, потому что Игорь… целует его, обхватив лицо руками. Сначала Дубин напрягается, пытаясь упереться Грому в грудь, но руки плавно опускаются, а тело перестаёт его слушать, парень разрешает мужчине проникнуть языком в рот, не сразу отвечая. Это сумасшествие какой-то, у Димы даже начинает кружится голова, когда Игорь первым отстраняется. — Прости, я… — шепчет мужчина и Дима всё прекрасно понимает. Гром просто хотел убедиться в чём-то, никакая это не любовь. Чёрт, становится невыносимо больно ещё и от мысли, что Игорь сейчас вряд-ли соображает, так как всё ещё пьян. — Пойду я дальше работать, — еле вытягивает из себя парень, надевая очки. Не с первого раза, руки то трясутся. — Ты… Скажу Фёдору Ивановичу, что плохо тебе стало. Дима всё же смотрит Грому в глаза пару секунд, не замечая во взгляде ничего, кроме сожаления, а потом, словно на ватных ногах, уходит, пытаясь успокоится.