***
Ленинград всегда поражал своей красотой. В отличии от той же Москвы, Леониду он не приелся. Однотипные дворы, грязные подъезды, люди, какие-то злые что ли, да и вообще народа там в целом много. Может это из-за того, что все прутся в столицу. Клейменов был там всего пару раз. Надо было к Дане заскочить, а тот поволок ему показывать красоты, как он гордо говорил, «столицы мира». Донскому Москва нравилась, а Лёня никогда не понимал его вкусы. — Да разве тут вздохнёшь нормально полной грудью, Даня? Какие потолки низкие, прямо давят, — говорил Клейменов, заходя в апартаменты Донского. — Да брось ты! Посмотри какой вид красивый из окна. Столица — это куча возможностей, а ты не понимаешь! — Я понимаю то, что Ленинград — это скопление интересных людей, а тут. Прутся лишь для того, чтобы эти, как ты говорил, возможности, себе хапануть. Все стремятся сюда, вот только делать здесь нечего. Вот и злые ходят. Вот Петербург — дело совсем другое. И Питер на самом деле другой. Родные дворы скрывают в себе множество опасностей. Приставят тебе дуло в лоб и всё, не дёргайся. С пистолетом здесь лучше не расставаться. Так, хотя бы, на душе спокойнее. Но зато, благодаря этому страху, ты чувствуешь себя живым. Радуешься каждому дню, ибо в любой день недели жизнь для тебя может резко потухнуть. И поэтому Леонид радуется, улыбается новому дню и крестится, подходя к родной церквушке, хоть Бог ему с самого рождения ни разу сам не улыбнулся.***
На улице слякоть, как обычно серо. И хоть сейчас начало лета, по погоде это явно не скажешь. Хотя, в Ленинграде обычно всегда так, тут удивляться нечему. Вечереет. Фонари начали медленно и поочерёдно зажигаться, освещая мелкий туман на фоне. Но на душе всё равно спокойно. Лёня стоит на парковке, оперевшись о стенку маленькой кафешки, которая, судя по всему, не кишит людьми и скоро начнёт закрываться. Парень подумывал зайти, попить кофе, пока дожидается Даниила, согреться, но так и не решился. Вместо этого зажигает вторую сигарету. Шмыгает носом, жмурится от фар проезжающих машин, молчит, смотря себе под ноги. А затем слышит приближающиеся шаги и машинально тушит сигарету, кинув ее на асфальт. — И где ж тебя так долго носило? — спрашивает, потирая руки от холода, темнокожий парень. — Да что ты. Я мчался сюда со всех ног, Лёня! — воодушевлённо говорит Даня, улыбаясь своему старому знакомому, — Ты голоден? А то я недавно поел. — Ну тогда, наверное, нет, — отвечает ему парень, чувствуя, что собирается дождь. — Я могу потом по шаурме взять… — Ладно, учту. Клейменов садится за руль. Устраивается поудобнее и устало потирает глаза. За день ему пришлось побегать знатно. Решил, что этой ночью выспится точно, но вдруг Донской обрадовал своим звонком и все планы с треском обрушились. — Куда едем? — В украинский ресторан на Некрасова. Там встречаемся с моим старым другом. Название не помню, честное слово, что-то там «Корчма» а дальше… — А друга я этого твоего знаю? — прервал его раздумья парень. — М, не, — отвечает Даня и махает головой, — старый знакомый, ещё с кафедры. У него есть информация для меня. Говорит, как-то связано с тёмными делами твоего Семёна Маврова, а также его связями с милицией, а в частности с майором из Москвы, который, Ричард… — сбивается Донской, пытаясь вспомнить, — как там его… Благовский?.. Благой, точно, — щёлкает пальцами парень и продолжает, — перевёлся в Ленинград, когда этот Мавров стал мэром здесь. Нутром чую, эта сука как-то связана с криминалом. А ты сам знаешь, как мне важно знать любую информацию по поводу милиции, а уж тем более московской, — блондин поворачивает голову на парня за рулём, а затем, отворачивает ее снова к окну. — Столько лет пытаюсь узнать хоть долю правды о смерти своего отца. Как же, чёрт возьми, повернулась бы жизнь, если его не убили. Неизвестно, конечно, но, быть может, я бы не связал свою жизнь с КГБ, а тоже в милиционеры пошёл! — Что я наверняка знаю, так это то, что скорее всего мы бы никогда не познакомились, — говорит лукаво Лёня, поворачивая руль. — Хах, и то верно, — отвечает Даня, снова повернувшись к парню, и положив свою ладонь на его плечо. — Ловил бы я таких как ты, Клейменов, а не дружбу водил, — сказал он со смешком, а затем убрал руку. Через пару секунд блондин на пассажирском сиденье засуетился и прислушался к радио, которое играло в машине. — Это что такое? Западная песня играет? — спросил парень, щурясь на водилу. — Не бухти, Дань. Хорошая же песня, — отвечает темнокожий паренёк, немного отвлекаясь от полупустой дороги. — Я предпочитаю знать о том, что поётся. А тут иностранный язык. — Даня. Ты на курсе универа английский изучал. Ты же КГБшник! — Не начинай, — закатил глаза Донской и полез переключать радио, за что получил по рукам. — Эй! — Шарманку тут я кручу. В машине на некоторое время воцарилось молчание. И лишь музыка не скатила его до гробовой тишины. По её качеству или по ловле сигнала, казалось, что песня так эдак годов 70-х, хотя Клейменов не так разбирался в жанрах музыки, дабы точно определить дату выпуска данной песни. Слышал он её в первый раз и поэтому был очень рад тому, что смог убедить Донского, сидящего рядом, не переключать частоту. Русские песни ему тоже несомненно нравились, но иногда душа требовала чего-то чужого, иностранного. Клейменов очень хотел понять дух чужой культуры, ведь он наверняка знал, что у каждого понятие жизни разное, а песни — это как капсулы времени, которые будут ещё очень долгое время — а Лёня уверен — крутиться в граммофонах или на том же радио, заполняя сердца людей и даря эмоции.«Gazing at people, some hand in hand,
Just what I'm going through they can't understand.
Some try to tell me, thoughts they cannot defend,
Just what you want to be, you will be in the end.»
Слабые блики от фар проезжающих мимо машин иногда слепили. Дождь всё-таки, как и чувствовал Леонид, начался. Мелкий, но всё равно расстраивал тот факт, что ты не сидишь дома и тебе придётся намокнуть, быстро пробегая по улице до своего подъезда. Своими карими глазами парень мельком глянул на пассажирское кресло, дабы посмотреть в каком гневе находится Донской. Тот же сидел и смотрел тихо в окно, скрестив руки. «Обиделся. Точно обиженный сидит», — подумал про себя Клейменов и вырулил до предпоследнего квартала на место назначения.«Nights in white satin, never reaching the end,
Letters I've written, never meaning to send.
Beauty I've always missed, with these eyes before.
Just what the truth is, I can't say anymore.
'Cos I love you, yes I love you,
Oh how I love you, oh how I love you.»
— «И я люблю тебя, да, я люблю тебя, — начал переводить слова песни парень справа, — Ох, как я люблю тебя, как люблю тебя…», — эти строчки как-то грустно прозвучали буквально у него под носом. — Красивая песня, — ответил на это Лёня, слегка улыбаясь, а дабы эту улыбку не увидели, продолжал смотреть на дорогу. — Слова просто хорошие, — тихо буркнул Даня, пытаясь всеми силами обелить себя. Но его краснеющее лицо было видно даже благодаря этим слабо светящимся фонарям. После этих слов песня закончилась, и вместо очередной песни начал говорить ведущий. Своим томным голосом и своим корявым английским он произнёс название прошедшей песни, и вместо того, чтобы продолжить вещать музыку, тот же томный голос начал рассказывать новости прошедшего дня. — «Nights in White Satin» от The Moody Blues, — повторил Лёня сам себе, надеясь, что запомнит эту информацию к походу в магазин за кассетой. — «Ночи в белом атласе»… — перевёл Донской, сидя рядом, — какая пошлость. — А мне понравилось. По пути к Ленинградской гостинице, где засел Донской на время своего «отпуска», Клейменов снова настроит радио на эту частоту.