***
Виктор впервые оказался в квартире Геннадия только после того, как тот переехал. Старая квартира уже была небезопасным местом после одного случая с перестрелкой возле дома, да и Тобольцев давненько хотел переехать с тесной квартиры в новые апартаменты на последнем этаже новостройки. Сканкевичу, как уличному пацану, который жил бедно и перекантовывался в квартире Женьки, было непривычно видеть такие шикарные хоромы. Ходил по ним своей разболтанной походкой и оглядывал всё внимательным, немигающим взглядом. Везде порядок — ощущение, что если проведешь пальцем по тумбочке или по сервизу в шкафу, даже пылинки не найдёшь. Подойдя к книжному шкафу, он начал разглядывать книги, а затем и вовсе перетрогал все. Затем направился к шикарному радио в углу комнаты, даже тихо присвистнул, присел рядом и начал крутить ручки, пока не начала играть знакомая ему на слух песня. — Оставь этот приёмник в покое, Вить, — послышался где-то сзади добрый и мягкий голос Гены. И парень послушался. Озирнулся на комнату снова, переключил внимание на ламповый телевизор, и, словно ребёнок, направился потрогать ещё и его. 21-дюймовый "Сони Тринитрон" — парень впервые видел такой своими глазами. Раньше удавалось разглядеть его только в каком-нибудь западном фильме, либо в рекламе. Да это и понятно: телик из престижных, в среднестатистической семье работяг такого точно не увидишь. Сразу в комплекте с видеомагнитофоном. Парень аккуратно провёл пальцами по кнопкам на нём и тихо охнул. — У тебя есть видеокассеты? — спросил Витя мужчину, даже не оборачиваясь. — М-м, нет. Нету. Как-то руки не доходили купить, — ответил Тобольцев, стоя в проеме двери в комнату, облокотившись острым локтем о добор. — А можно... Я... — парень замялся, когда повернулся, дабы своими глазами растрогать Гену, чтобы тот разрешил ему всё на свете, — В следующий раз с собой кассету возьму? Посмотрим что-нибудь... — Это намёк на будущие встречи в моей квартире? — мягко улыбнулся мужчина, глядя на жалобный взгляд парня. — Только покупай их, а не стаскивай, а-то знаю я тебя. И это превратилось в их маленькую традицию. Витя чуть ли не сразу же после дел с Женей прибегал к Гене и оставался у него до следующего утра. Иногда парню даже приходилось ждать у закрытой двери часами, обсиживая все подоконники подъезда и прислушиваться к каждому шороху с надеждой на то, что это Геннадий поднимается по ступенькам. Тот приходил в разное время, поэтому предугадать его возвращения не получалось, на звонки мужчина не отвечал, из-за чего Сканкевич даже дулся. Временами, сидя у окна в подъезде и ковыряя дыру в стенке, в голове могли проскользнуть страшные мысли, например, что Гену подстрелили на очередном задании или встрече с серьёзными людьми. Но, когда подобные мысли начинали одурманивать мозг, в окне мельком проскальзывали фары машины Тобольцева, и на сердце парня вновь было спокойствие, а также счастье от предстоящей встречи. Витя, как всегда, притаскивает с собой новую видеокассету — по словам честно купленная — и машинально вставляет в видеомагнитофон под телевизором. Сканкевич, как заметил Гена, был настоящим фанатом фильмов, да и в целом искусства. По рассказам, в его квартире то и дело были разбросаны разные виды кассет: то с музыкой, то обычные записи с концертов, то с фильмами. Он по-настоящему жил этим. Да и в его буйный стиль это очень вписывалось. Времени, конечно, с его опасной работой с утра до ночи, физически не хватало, поэтому до знакомства с Геной эти кассеты были своего рода пыльной коллекцией, которая стояла стопками у стенки. Но теперь чуть ли не каждый вечер они смотрели новый фильм, который притаскивал Витя, и наслаждались компанией друг друга. Им не нужно было разговаривать целые сутки, чтобы наслаждаться своими отношениями. Парням просто нравилось присутствие друг друга сбоку. А молчание не было неловким, а наоборот, расслабляющим, уютным, домашним. Поэтому эта традиция им идеально подходила. Сидеть или лежать, соприкасаясь частями тела, смотреть что-то и наверняка знать то, что происходит в чужой голове. Но какой бы Витя не был фанатом фильмов, он всё равно был ужасно уставший после своих разъездов по городу и перестрелок. Поэтому этот стреляный воробей обычно засыпал под боком Гены, даже не досмотрев и половины киноленты. И Геннадия это всегда забавляло. Он бы тоже сейчас хотел провалиться в глубокий сон — его сложную и опасную работу тоже никто не отменял, но мужчина прекрасно знает, что на следующее утро, проснувшись, Витя первым делом своим сонным голосом будет расспрашивать его о концовке фильма. Картинка киноленты скачет местами, и это немного раздражает Геннадия. Из-за этого он вообще терялся в происходящем на экране. Хотелось даже подойти и ударить по крышке телика, чтобы сигнал вновь восстановился. Но он не решался, ведь рядом спал Сканкевич, мирно сопя ему в шею. И итальянца это успокаивало. У него даже иногда пролетали мысли о том, что Витя был просто хитрым лисом, который и вовсе придумал историю о своей любви к кинематографу, лишь для того, чтобы спокойно засыпать с ним в обнимку и ощущать в своих волосах мирное поглаживание чужой руки. Вечно шебутной парень, который, по своим рассказам, в тюрьме был тем ещё драчуном и человеком, с кем лучше не иметь дел, ведь он умудрился за время заточения убить раздражающего его зэка заточкой, сейчас спокойно обнимал Гену, закинув во сне ногу на его ногу, видел, скорее всего, уже седьмой сон, и от этой миловидной картины брюнет не смел пошевелиться. Он опустил руку через бок Вити, ощутил горячее бедро под задравшейся майкой и медленно поглаживал большим пальцем, словно кота. Не смыкает глаз ни на секунду, чтобы случайно не провалиться в такой же сладкий сон. Будит себя касанием щеки о мягкие волосы Сканкевича и продолжает смотреть фильм дальше. На улице же темно и тихо. Осеняя прохлада веет из полуоткрытого окна, но Гене это не страшно. Рядом Витя — будет холодно, обнимет его сильнее. Полная луна виднеется из-под белой занавески и немного освещает просторную комнату. Если бы сигареты были где-то рядом, то мужчина, скорее всего, бы закурил. Но вместо этого лениво вновь проводит носом по волосам парня рядом и мягко целует в висок, из-за чего тот, немного шевельнувшись, проводит носом в районе шеи Тобольцева и продолжает мирно спать. Оставаясь в такие моменты "наедине" со своими мыслями, мужчина часто зарывался в размышления. Глядя на Виктора, он узнавал в нём себя. Юного, иногда зарывающегося, но с цепким умом и чуткими руками. Готовый глотку порвать кому угодно, бешеный бойцовский пёс, но также мог держаться подальше от ограды и лишний раз не высовываться. Тобольцев часто ловил на себе его долгие взгляды. Сканкевич внимательно слушал, когда Гена делился с ним опытом, и задавал вопросы, отвлекаясь на затяжки, а мужчина косился на его руки с аккуратными, короткими ногтями и длинными пальцами, и отвечал, тем самым, с запозданием — но всегда по делу и без увиливаний. Тот же впитывал знания в себя, как губка. Пораженно фыркал и восхищался, когда история мужчины заканчивалась неожиданным поворотом или каким-то поучением в конце. И часто запинался на своих собственных бывалых рассказах, когда взгляд Геннадия переключался на него. Из-за этого Гена начинал что-то подозревать странное в Вите к себе. До отношений, паренёк очень палился своим поведением, даже просто находясь рядом. Дерзкий пацан переставал как-то нарываться, отводил свои глаза, словно школьник, и мило улыбался, когда приветствовал Тобольцева. Крутился хвостиком, когда у них были совместные задания. А после долгой разлуки, грустные глаза Сканкевича снова обрели блеск.***
Их первый поцелуй случился спонтанно и неожиданно. После очередного задания они шли пешком до машины Тобольцева, замученные и уставшие. Витя, тогда, при свете фонаря, увидел кровь на своей любимой куртке, и, как ребёнок, жутко расстроился из-за этого. Стоял под тем самым тоскливым фонарём и старался стереть это пятно своей холодной ладонью. Гена тогда подошёл к нему, дабы понять, почему тот резко остановился, увидел, что он делает и ни на шутку испугался. Подумал, вдруг он в ходе долгой перестрелки был подстрелен и теперь из-за шока не понимает этого. Оглядел куртку, машинально вывернул её, дабы дотронуться до живота и проверить, есть ли тёплая рана. Но, ничего не найдя, облегченно вздохнул. Глянул на кровавое пятно, достал из кармана своего пальто белоснежный платок и вытер эту грязь. Со словами "Всё в порядке, воробей. Идём дальше." мягко улыбнулся парню. Витя же, поднял глаза на мужчину, залип на пару секунд и аккуратно приблизившись, поцеловал его в район уголка губ, будто таким образом поблагодарив его. — Блядь. Извини, — тихо сказал он, отстранившись и опустив свой взгляд. — За что? — вновь улыбнувшись, ответил Тобольцев, глядя на парня. — За испорченный платок, — ухмыльнулся он, вернув свой взгляд на мужчину. — За поцелуй я извиняться не собираюсь.***
Фильм заканчивается и мысли в голове Гены тоже. Мужчина находит незанятой рукой пульт и выключает телик, тот же начал тихо потрескивать в полной темноте. Тобольцев осторожно приподнялся, взял за край одеяло и накрыл Витю и себя. Сам сполз вниз, поближе к парню и подушкам. Обнял его, притянув к себе за лопатки. Поцеловал нежно в лоб, таив в этом коротком поцелуе всю любовь и заботу, которую Геннадий хочет отдать Виктору, и прикрыл глаза, медленно проваливаясь в глубокий сон. Он бы отдал всё за то, чтобы каждая ночь была такой. Уехать с Витей куда глаза глядят. Далеко и навсегда, ведь Москва — это не единственное место, которое они должны увидеть вместе. Убежать от всех здешних проблем и провалиться в любовь, которая у них, к счастью, на двоих. И просто жить, не думая о завтрашнем дне и об опасностях, которые кроит их опасная деятельность.***
Завтра менты будут расспрашивать о криминальной группировки Фальковского, а также о том парне, который убил Альберта Клементова в отеле. Но Тобольцев будет об этом молчать. Пошли нахуй. Нихрена он про Витю не скажет.