Потери не ранят так, как надежда

-Передай мне борную кислоту, пожалуйста. Она молча протянула ему бутылёк темного стекла, и доктор перехватил ее запястье. -Лер, хватит дуться. Сколько можно то? Девушка насупилась. Их разговор, состоявшийся два дня назад, никак не входил в разряд любовных и служил продолжением странного утреннего. «-Он будет ночевать здесь! -Лера, ты прекрасно понимаешь, почему это невозможно без веских на то причин! Этим… детям нельзя позволять садиться себе на шею! -Валик, ты врач или кто? Мальчику страшно до чертиков! Он напуган! -Своим же бурным воображением! -Да ну? А не ты ли давеча уговаривал меня уехать из соображений моей же безопасности? Молчание в ответ. -Скажи честно, почему ты его гонишь? -Потому что если каждого, кому это взбредет в голову, оставлять у нас на ночь… -Ты боишься брать ответственность за него? Или боишься того, что мальчик может оказаться прав?» Тогда Валик ничего ей не ответил, и Лера выполнила все в точности, как и планировала: замкнулась и отстранилась. Правда, надолго ее не хватило. Разумеется, девушка не собиралась причислять Валентина к числу торговцев детьми или их органами и тем паче не собиралась верить Валеркиным россказням о вампирах. Однако и ошибочную строку со страшным, тоскливым и необратимым словом «умер» против фамилии «Хлопов» она не могла выкинуть из головы. Устроив Валеру на ночь в своей комнате с полного неодобрения местных властей, Лера ушла спать на одну из постелей в специально отведенных под пациентов палатах. Проворочалась всю ночь, изнемогая от пронзительного и въедливого комариного писка над ухом, проснулась невыспавшаяся, вялая и злая, и могла бы сорваться на ни в чем не повинного Валеру, если бы сам Валентин не вздумал показывать характер и не игнорировал ее весь прошлый день. Запас бессильной ярости ушел на мужчину, так что мальчик благополучно избежал своей участи. В эту ночь Лера едва ли не назло Носатову уложила Валеру у себя, хотя тот не особенно сопротивлялся. Видно было, что здоровый сон без тревожащих его обстоятельств пошел Лагунову на пользу: мальчик воспрянул духом, перестал затравленно озираться по сторонам и словно расправил невидимые крылья. Донельзя довольная тем, что святой долг врача ею выполняется, девушка все же ходила мрачнее тучи, то и дело бросая косые взгляды на мужчину. «Да чтоб его! Ну сколько можно на меня сердиться?» А ведь сердился Валентин потому, что Лера последней своей фразой попала в самую точку, и девушка прекрасно это осознавала. Осознавала и недоумевала, как Валерины слова можно принять за чистую монету. Но поскольку Валентин упорно не желал с ней объяснятся, девушка к концу второго дня «холодной» войны страстно мечтала помириться и безо всяких пояснений. Их неожиданная, быстрая ночь, перетекшая в утро, полное воздушной, легкой, как облачко сахарной ваты, нежности, не оставляло Лере путей к отступлению. Она утопала в крепком черном чае его глаз. Утопала и осознавала, что теперь его глаза – это ее война. И ей предстоит выиграть ее во что бы то ни было. -Можно столько, сколько нужно, - отрезала Лера, но удерживающую ее запястье руку скидывать не стала. -Мальчик здесь? -Нет, - девушка покачала головой и, повинуясь его движению, подошла ближе. –Сегодня в лагере киносеанс. «Неуловимые мстители» что ли? - «Громыхает гражданская война»? - хмыкнул Валентин, удобно устраивая свою ладонь в изгибе девичьей талии. -Ага, «мертвые с косами стоят», - девушка не выдержала, склонилась над мужчиной, жарко выдохнула в самые губы: –Валик, давай, наконец, мириться. О, он был совершенно не против. Он бы мирился с ней день и ночь. А хоть бы на этом самом столе, за которым он сперва гробил себя водкой, а затем у них в первый раз случилось это… Он мирился бы с ней на кушетке, на кровати, на полу. Да где угодно, лишь бы забыть обо всем том проклятье, что царствует в этом лагере. Он нырнул в их любовь, как раньше нырял в алкоголь. Но с тем лишь исключением, что еще никогда за эти годы он не чувствовал себя настолько живым и полным сил. Выжженная земля постепенно начала зеленеть. Валентин рывком усадил девушку себе на колени, а она, развернувшись к нему лицом, обвила его руками и ногами, крепко прижалась, превратившись в сплошной теплый комочек. Мужчина, тяжко вздохнув, запустил пальцы в ее волосы, прислоняя склоненную голову к себе. -Девочка моя… - едва слышно прошептал он. – Как же это тебя угораздило? -Что ты там бормочешь? – промурлыкала Лера, зарываясь носом в его шею. Вместо ответа он быстро поцеловал ее. Девушка довольно заурчала, отвечая. Его язык многообещающе скользнул по ее сколотому резцу, и в то же мгновение оба услышали шум голосов и стук в дверь. *** Валентин привычно указал девочке на кушетку и отправился мыть руки, по пути задвинув стул, на котором они с Лерой едва снова не потеряли голову, глубже под стол. Девушка жест оценила, хихикнула и раскрыла журнал обращений. Подружка, сопровождавшая болезную до медпункта, потерянно топталась в дверях, и Лера ее отпустила, пообещав, что сама при надобности проводит девочку в корпус. -…голова заболела, - тем временем жаловалась пришедшая, утирая мокрый от бисеринок пота лоб. –И тошнит что-то. Лера, покусывая кончик ручки, упоенно строчила в журнале и не заметила, как содрогнулся всем телом доктор. Что творится что-то неладное, она поняла лишь тогда, когда врач вручил девочке термометр, бросив: «Под мышку засунь и держи 10 минут» и чужим, осипшим голосом попросил: -Лер, сбегала бы ты… к Свистуновой. -Зачем? – Лера так изумилась, что даже писать бросила. –Посреди ночи-то? Да еще и на другой конец лагеря. -Сходи, - окрепшим тоном попросил Валик. В его глазах плескались непонятные девушке боль и ожесточение. –Пожалуйста. Надо про… этот случай оповестить. Мало ли… Карантин еще вводить придется. И потом… подожди меня где-нибудь на речке. Купаться охота… Он нес всю эту несусветную, абсолютно неуместную чушь, лишь бы только отправить ее подальше от того ужаса, который ждал его впереди. Мужчина не был уверен, что сможет вынести это снова. Если рядом будет Лера, он точно сойдет с ума. Девочка за его спиной тихонько посапывала, сосредоточенно удерживая градусник под взмокшей от лихорадочного пота блузкой. Лера, высоко подняв брови, глядела на него, как на ненормального. -Валик… Валентин Сергеевич, вы уверены? -Абсолютно, - мысленно он уже откупоривал бутылку водки. Лера пожала плечами, стянула с плеч белый халат и вышла из смотровой. И он остался один. Наедине с девочкой, чей жар поднял температуру тела до тридцати восьми. Наедине с самым страшным его ночным кошмаром. Наедине с горячечной алкогольной амнезией, к которой он так старательно рвался, однако наутро все вспоминалось в еще более ярких деталях. И не скрыться, не сбежать, будто приковал его кто-то. Девочка вдруг нехорошо, тяжело закашлялась, и Валентин, помедлив, извлек из шкафчика гладкую, холодную бутыль, быстро свинтил крышечку и залпом глотнул несколько раз. Разумеется, ни к какой Свистуновой Лера идти не собиралась. Скажет он тоже, через весь лагерь вечером переться, дабы оповестить старшую о том, что у одной из пионерок голова разболелась. Может в их импровизированном кинотеатре душно было. С чего бы Валик так переполошился. Еще и про речку какой-то бред понес. Завернув на всякий случай небольшой крюк, Лера кустами прокралась обратно к освещенным окнам. Крапива нещадно отстегала по ее по голым щиколоткам, сучковатые ветви пару раз больно дернули за волосы, а за шиворот постоянно сыпалась какая-то труха, но Лера не придала этому значения. Она вся обратилась в слух и изо всех сил напрягла зрение, осторожно выглядывая происходящее внутри. Сперва все будто бы шло своим чередом: девушка видела размытый колышущимися занавесками силуэт Валика, мечущегося из угла в угол, словно загнанный охотниками волк, слышала тихий голос девочки, отвечавшей на его вопросы, ее надсадный кашель. Лера облизнула пересохшие губы и продвинулась еще на шаг вперед. Под ногой хрустнула ветка – да так оглушительно, будто снаряд взорвался. По крайней мере так показалось превратившейся в одно сплошное ухо девушке. Но внутри медпункта, разумеется, никто не обратил на это внимание, хотя там наметилось некое оживление. Покуда Лера расправилась с проклятой веткой, умудрившейся застрять в полосках босоножки, и подняла голову – силуэт девочки с кушетки исчез. Лера метнула взгляд за угол, в сторону крыльца, но из здания, по-видимому, никто не вышел. В затылке вдруг снова ожили мурашки. Но теперь они были совершенно иного сорта. Что-то шло не так, что-то неправильно. Лера совершенно отчетливо это осознала, и ей сделалось до того жутко, что она зажмурилась и обхватила себя руками. Спустя несколько долгих секунд, ржавой пилой тянущихся по напряжённым нервам, девушка неимоверным усилием воли заставила себя приоткрыть один глаз и шагнуть в квадраты света прямо под карнизом. Девочка лежала на кушетке, неестественно прямо, словно… словно покойница. От этого сравнения Леру передернуло. Валик копошился где-то в глубине смотровой, девушка не могла разглядеть, что именно он там делает. Еще несколько томительных секунд. По шее, скользнув меж лопаток, стекла холодная капля – то ли пота, то ли росы. В ушах равномерно бухала кровь, которой стало слишком много в голове, и Лера даже испугалась, как бы та не потекла из носу, ушей и глаз. В кончиках пальцев словно засели мелкие разряды тока… И тут девочка на кушетке дернулась. Отвратительно, искусственно, словно в комнате присутствовал невидимый кукловод, дергающий за ниточки. Лере поплохело. Кровь кузнечным молотом грохотала в висках. Девочка дернулась снова, а потом… потом затряслась вся, всем телом, будто в припадке, и закричала так, словно с нее живьем сдирали кожу. Лера обмерла, не в силах тронуться с места, как вросший в землю столб. Пионерку сотрясало непонятной дрожью, девочка извивалась и вопила так, что ее крик раскаленным стилетом ударял прямо в мозг. Лера стиснула голову холодными и липкими ладонями, потому что ей показалось, что череп сейчас лопнет и содержимое, наполовину сгоревшее от пронзавшего его стилета, серой массой стечет по выкрашенной веселой голубой краской стенке. И тут она увидела Валика. Тот проворно вскочил на кушетку (белые полы халата взметнулись, как крылья огромной птицы), сжал между своих коленей худенькие, дрыгающиеся ножки, с силой пригвоздил вырывающееся запястье к кушетке и стал яростно прибинтовывать его к металлической ручке. В первые мгновения в воспаленном воображении вспыхнула сцена изнасилования, особенно когда Валик принялся выдирать из штанов ремень, но Лера немедленно запретила своему замиравшему от ужаса мозгу придумывать какие бы то ни было объяснения, прежде чем она досмотрит эту сцену до конца. Ремень понадобился для царапающих каблуками дерматин кушетки ног. Валик, одной рукой придерживая спадающие брюки, второй нашарил на столе бутылку и, пролив значительную часть на себя, одним глотком осушил треть. Лера, словно зачарованная, вглядывалась в мужское лицо и с каждым ударом сердца осознавала, что Валик смертельно напуган. Его лицо блестело от выступившего пота, руки явственно тряслись, а самого доктора охватила крупная дрожь, едва ли не такая же, как била несчастную девочку. Та уже почти не кричала, обмякла, как поломанная игрушка, и затихла, однако ее вопли продолжали буравить Лерин мозг ввинчивающимися шурупами. В легких наконец закончился воздух, и тут девушка, судорожно вдохнув, с неожиданной ясностью, будто кто-то ей сказал об этом, поняла, что девочка мертва. Мертва и все тут. Безоговорочно и бесповоротно. Напротив ее фамилии тоже встанут шесть букв, складывающихся в одно окончательное слово: «умерла». Белесая пелена застлала глаза, очертания Валентина, девочки и окошка стали расплываться, и Лера поняла, что плачет. Солоно стало во рту, в носу противно защипало, а кровь из головы так никуда и не делась, продолжая стремительным потоком биться в сосудах. «Наверное, я сейчас тоже умру», - подумала девушка. – «Непременно. У меня поднимется внутричерепное давление, ствол мозга, а затем и мозжечок вклинится в большое затылочное отверстие, и я умру». Она стала потихоньку отступать в заросли, в надежде хоть там укрыться от животного страха, парализовавшего ее волю, но спиной ощутила позади что-то теплое, живое, и поняла, что бежать некуда…