Потери не ранят так, как надежда

POV Игорь Корзухин

«Бьют часы на старой башне, Провожая день вчерашний, И звонят колокола. Провожая день вчерашний, Бьют часы на старой башне. Будет, будет даль светла» - ost «Приключения Электроника»

Куйбышев встретил меня сладковатым и терпким ароматом расцветающих лип. Создавалось впечатление, что на город вслед за мной спустилось умиротворение и неспешность. Мимо прошла молодая женщина с коляской. Бешено промчалась ватага пацанов на раздолбанных «Орлятах». Заискивающе покосилась симпатичная девчонка в легком зеленом платьице. Я шел мимо них словно отгороженный невидимой стеклянной стеной, пропускающей картинку и запахи, но не звуки. Странное ощущение. Стрельнув сигаретку у копающегося в машине работяги, я неспешно затянулся и выпустил в липкий от нектара воздух сизую струйку. Постоял, без особого интереса разглядывая удаляющуюся от меня фигурку в зеленом платьице, уточнил у работяги время, поспешно затушил бычок и ускорил шаг. Вероника… В девушке в зеленом я видел только ее. Ее темные русалочьи глаза, манящие, готовые утащить вслед за собой в бездну. Теплую, гибкую спину и аккуратные круглые коленки… Очнулся я только тогда, когда передо мной, словно из-под земли, выросла массивная серая громада камня, одним своим видом сообщавшая о значительности творящихся внутри вещей. С пол минуты я топтался у порога, невесть чего выжидая, покуда тяжелая, обшитая светлым деревом дверь не распахнулась, выпуская на крыльцо вахтера – не по годам крепкого старика с непроницаемыми, впитавшими в себя цвет стен глазами. -Чего тебе, парень? – спросил он молодым, бодрым тоном. -Мне бы в архив, - ответил я. – Не поможете? -Помогу, отчего ж нет, - старик оглядел меня с ног до головы, и под его пристальным взглядом мне захотелось немедленно отыскать зеркало и как следует причесаться. Невольно я поднял руку, чтобы пригладить вероятный беспорядок на голове, но старик уже отвернулся от меня, жестом приказав следовать за ним. Внутри было высоко, прохладно и гладко. Мягко ступая кедами по широким ступеням, я перебирал в голове возможные варианты лжи, которые я должен буду предоставить в качестве цели посещения. На мысль о поднятии непаханой целины архива меня натолкнул разговор с Наташей Свистуновой. Женщина пеняла на местных деревенских за некую провинность (признаюсь, тогда я слушал вполуха), однако вскоре ее слова нашли отклик во мне. Включившись в диалог, я смог почерпнуть для себя море полезной информации. Оказывается, «Буревестник» не был «Буревестником» еще полвека назад. Хорошенькие голубые домики в прошлом представляли из себя купеческие дачи. А из разбросанных кругом деревенек сперва буржуа, а затем и лагерь находил и поныне находит себе рабочую силу. В этих-то самых деревеньках и могли проживать старожилы, имеющие о творящихся в лагере ужасах хоть малейшее представление. Все под боком, все на виду. Я искренне не верил в то, что по укутанным в лесные муфты поселениям не ходят пусть даже самые невозможные байки, легенды и предания. Вот их-то, а также тех, кто их распускает, я надеялся отыскать в архивных документах. Дело было за малым – убедить немолодую женщину в убийственно скучных очках со строгим, тугим пучком каштановых волос на затылке в том, что мне жизненно необходимо откопать сведения о моих бабках/прабабках/дедках/прадедках. Я посчитал, что справился с блеском, когда передо мной очутились пять пыльных, доверху забитых бумажками коробок с аккуратно наклеенными инвентарными номерами и комментариями, поясняющими, какое содержимое эти коробки наполняет. Комната, в которой мне предстояло вдыхать пыль столетий, разительно отличалась от помпезного холла. Из окон на мое рабочее место падал уютный летний свет, а окружение высоких многочисленных полок создавало в комнате атмосферу спокойствия и отсутствия времени как такового… Спустя три часа я выдохся так, словно на протяжении истекших минут пахал акры промерзшей земли, запряженный в плуг вместо коня. Однако неиссякаемый энтузиазм подпихивал меня под локоть, дышал в затылок и теребил за плечо. Я видел перед собой только ее русалочьи глаза, и одних только их хватало, чтобы заставить меня сверхстахановскими усилиями окончить пятилетку не то, что в три – в один год… Стряхнув с себя липкую паутину воспоминаний, я уставился в очередной листок, и одно из имен меня зацепило. Крючком. Словно рыбку. «Константин Филимонович Азуров, 1902 года рождения. Деревня Первомайская…». Воевал в Гражданскую и Вторую Мировую. Здравствует и поныне, проживает там же. После войны служил в церкви, ого! Я в задумчивости побарабанил пальцами по крышке стола. Более пожилых людей в списке проживающих в Первомайской не значилось, а это была ближайшая к лагерю деревня. Я быстренько переписал данные старожила на листок и разогнулся. Спину ощутимо заломило, и я с хрустом и удовольствием потянулся, откинувшись назад. -Ну что, отыскали своих родственников? – а это снова скучные очки и тугой пучок пожаловали. -Кое-что отыскал, - уклончиво ответил я, возвращаясь к своей каторжной позе. И добавил: - Спасибо. Женщина окинула тоскливым взглядом беспорядочный ворох бумаг, в который превратились опрятные стопочки, и вздохнула. Мне даже искренне стало стыдно. Оставшееся время я потратил на то, чтобы еще раз пробежаться глазами по имевшимся в моем распоряжении данным, сделать парочку мало значимых, но могущих пригодиться пометок, убедиться в том, что более ничего любопытного я не отыщу, и рассовать листки по местам.