Исполнение желаний

Арина давно заметила, что мать стала какой-то странной. Другой. Как будто не в себе. Вопросы разные задаёт, на которые раньше ответы не требовала, а сейчас словно с незнакомыми людьми говорит. Например, совсем недавно позвонил Кир. Мать взяла трубку, и Арина невольно прислушалась, удивляясь тому тону, с каким та разговаривала с Киром: «Здравствуй, Кир… Хорошо Кир…». Да раньше бы она его через телефонную трубку расцеловала. А сейчас? Тон вежливый и вроде бы улыбается, а голос неживой, зажатый, словно она лишнее что-то боится сказать. Минут десять поговорила и под благовидным предлогом трубку положила. Она с ним всегда по часу говорила, после нее телефон раскалялся от перегрева. Кир перезвонил Арине, спросил, что происходит с матерью? - Может, я ее чем-то обидел? Если она обижается, что я раньше не звонил – это не моя вина. Дядя Боря запрещал, говорил, что она разволнуется, потом у нее будет болеть голова. Я ему постоянно звонил, спрашивал, как ее здоровье… Как могла, успокоила брата, рассказав, что сама считает мать неадекватной и рассказала, как недавно наблюдала за ней: - Мы поднимались по лестнице, только она впереди и меня не видела. Вдруг мама останавливается и смотрит на открытый балкон таким безумным взглядом, что я испугалась. Мне на миг показалось, что она сейчас разбежится и сиганет с него, как с обрыва. Я ее окликнуть боюсь - вдруг напугаю, и молчать - вдруг не успею поймать. А она медленно так подходит к балкону, сквозь шторы смотрит и говорит тихо: «Я стояла у окна и смотрела вниз, в сад. На дереве росли красные полосатые яблоки». А потом, словно ничего не случилось, пошла к себе в комнату. Мать не только внутренне изменилась, у нее и вкусы стали другими. Совсем недавно потребовала, чтобы Антонина приготовила салат из соленых помидоров. Антонина растерялась: - А как готовить? Я о таком не слышала никогда. Мать сделала сама какое-то месиво, картошки нажарила самолично, чего сто лет не делала. Сколько себя Арина помнит, мать за фигурой следила, лишние сто граммов для нее повод для паники. А тут целая сковородка картошки. Отец тоже от матери в шоке. Он как увидел, что она ест, такую рожу скорчил, словно этой бурдой его хотят накормить. - Лиз, тебе вкусно? - спросил осторожно. - Угу. Хочешь попробовать? - и ложку помидоров подцепила, чуть ли в рот ему не сунула. Отец как дернется! Ложка выскочила из руки и шмякнулась на ковер. – Боря! Я же не яд тебе дала, что ты дергаешься? Ариша, хочешь попробовать? Салат моего детства. Отец недоверчиво покосился на кашицу на ковре, засмеялся: - Сомневаюсь, чтобы Софья Николаевна кормила тебя подобным блюдом. Мать обиделась, что ее никто не поддержал, и ушла к себе. Арина не выдержала: - Пап, что с мамой происходит, не знаешь? - А что с ней происходит? - Она какая-то другая. Это последствия падения? - Она с такой высоты упала, что вообще удивительно, как жива осталась. В ее сознании все перевернулось, она сейчас как заново родилась. На все другими глазами смотрит. Не обращай на это внимание. После обеда позвонила Рита Гордеева, предложила встретиться, но тащиться в кафе или на пляж по такой жаре не хотелось. Арина предложила встретиться у нее дома. Через полчаса Рита пришла. Спустились в сад, расстелили одеяло под караганом. Его ветви давали хорошую тень, под ним было прохладно. Арина с детства пряталась под караганом, когда играла с Киром в прятки. Оглянувшись, нет ли поблизости Рустама, Рита скинула с себя все, оставшись в одних трусиках. Арина предусмотрительно осталась в закрытом купальнике. - Слышала, Пономарев машину разбил? - спросила Рита, - Ехал из кабака пьяный. Его гаишники попытались остановить, а он начал от них удирать и врезался в столб. Ну, гаишники стали составлять протокол, а как права увидели, сразу отпустили. Пока назад ехал, его папашке уже позвонили и доложили. Приезжает домой, а там папа с ремнем… - Что, натурально с ремнем? – оживилась Арина. Пономарева она терпеть не могла, на то были веские причины, и потому все его беды для нее, как бальзам на сердце. - Да нет, я образно. Но скандал был приличный. Орали так, что было слышно на улице. Рита коварно улыбнулась своим мыслям: Пономарев ей не нравился, но от скуки замутить можно было. Через год - два придёт в бизнес отца и станет завидным женихом. Ресторатором. Если, конечно, не сопьется к этому времени и перестанет принимать дурь. - Сейчас бы покурить, - произнесла мечтательно. - С ума сошла? - испугалась Арина. - мать увидит, такой хай поднимет! Отцу доложит, а он за здоровый образ жизни. Я вечером перед сном иногда покурю, а так терплю. А ты? - Тоже вечером, только в саду, пока мать ванную принимает. Я смотрю на предков и не пойму, они правда дураки, или притворяются такими? Мать так наивна, до сих пор думает, что с парнем я за ручку хожу и целуемся в щечку. Я на Бали каждую ночь зажигала, а она: «Дура, тебя изнасилуют!». Да я сама кого хочешь изнасилую! - расхохоталась громко. Арина следом, но тут увидела, как в их сторону идет Рустам с тяпкой в руках. - Прикройся, Рустам идет. – обе накинули сверху одежду. Он девочек не видел, внимательно просматривая подпорные стенки в поисках сорняка и травы. Рита может быть бы проигнорировала слова подруги, но уже был подобный инцидент, когда тот увидел однажды загорающих подружек топлес. Рустам пожаловался хозяину, тот передал возмущение матери, а та целый час им «мозги полоскала» нравоучениями о скромности девушки. Арина слушала ее и усмехалась про себя: бедная мамочка, если бы ты знала, как запоздали твои нравоучения. Показать себя взрослой очень хотелось, и потому сказала: - Эх, мама, если бы ты только знала, что я знаю. На что мать в лице изменилась и стала незнакомо холодной и злой: - То, что ты только знаешь, я давно уже попробовала. Поверь, ничего нового ты не открыла. Представить мать в позе из Камасутры Арина не могла. В ее молодости «секса не было», так откуда она может что-то знать? Она уже, наверное, забыла, как это делается, все же не девочка, сорок один в этом году стукнуло… Раздался звонок в ворота. Рустам, не дойдя до девушек, пошел открывать. Из дома сразу же вышла мать, значит, ждала и знала, что к ней должны сейчас прийти. Оказывается, пришла Светлана Перцева. Неторопливо пошли по дорожке, тихо переговариваясь. - Ты знаешь, что Перцевы разводятся? - опасность в виде Рустама миновала, и Рита вновь лежала раздетая. - Мать кому-то по телефону докладывала. - Да ты что?! - Арину новость потрясла. Машка Перцева ее подруга, они с младенчества вместе. - А Машка знает? - Я тебя умоляю! Об этом все знают, но делают вид, что не в курсе. У него молодая любовница из какой-то там глухомани. Прельстила его молодостью и симпатичной мордашкой. Моя маман в шоке, боится, что отец тоже соблазнится и бросит ее ради пятого размера. Побежала узнавать, сколько стоит грудь и омолаживание. У нее скоро кожа будет лопаться от перетяга. - А ты бы стала со старым спать? - спросила задумчиво Арина, примеряя к себе услышанную новость. - А что здесь такого? Лишь бы бабла побольше было. С молодым что делать? - То же, что и со старым, - хихикнула Арина. - Только без денег, по большой и светлой любви. - продолжила с иронией Рита. - Мне Машку жалко. У тети Светы своих денег нет, она за счет дяди Сережи живет. Значит, Маше надо оставаться с отцом, а он жадный. Она говорит, отец с матери чеки за продукты требовал. - Не повезло девке, - согласилась Рита. - А ей на следующий год в институт поступать, она в Питере пристроиться хотела. Мать помочь не сможет, у отца не допросишься, он все на молодуху спустит. Из-за угла дома показались Лиза и Светлана. Они настолько были погружены в разговор, что никого не замечали. Подошли к подпорной стене, сели на горячие от солнца булыжники. Рита толкнула подругу, приложила палец к губам - молчи. Та согласно кивнула и обе затаились, в предвкушении новостей. Женщины говорили тихо, но кое-какие слова до девушек долетали: - Ты понимаешь, все - дом, машины, яхта – все оказалось записано на имя его матери. Денег на счете нет. Мне нечего делить. Я осталась нищей. Он даже шубу мою отобрал. Про украшения я вообще молчу. - Надо что-то придумать. – задумалась на минуту и тут же радостно сказала, - Давай к Давиду обратимся за консультацией. Он все же юрист, может, подскажет, как выкрутиться? - Лиза, у меня денег нет. Ни один юрист не будет консультировать просто за «спасибо». - Я заплачу за тебя, в чем дело? Но нельзя это оставлять так, как есть. Меня Перцев поразил, почему он считает, что ты меньше работала? Ты сколько лет на себе весь дом тянула. - Лиза ,поверишь ли, этот дом своими руками построила. На строителях экономили, так я и за штукатура и за маляра была. А оказывается, дом изначально на свекровь был записан. Она в этом доме доски не прибила. - Значит, так, - подвела итог Лиза, - сейчас я договорюсь о встрече с Давидом, а там видно будет, что дальше делать. За деньги не волнуйся, позже сочтемся. Поговорю с Борисом, может, он в чем поможет… Женщины поднялись, пошли в дом, оживленно переговариваясь. - Нет, ну это же надо! - возмущенно развела руками Арина, - Я буквально вчера просила у матери деньги на новую юбку - не дала: «Зачем тебе еще одна вещь, которая будет валяться в шкафу и собирать пыль?». А тете Свете готова за свои деньги адвоката нанять. А он, между прочим, берёт о-го-го сколько. Рита взглянула на подругу с пониманием, кивнула одобрительно, полностью поддерживая ее. Сама с матерью через день воюют. Вечером Арина случайно услышала обрывок разговора отца с матерью. – Как ты можешь дружить с подлецом?! Он предал свою жену и обобрал до нитки, и после этого ты утверждаешь, что он хороший человек? - Он меня никогда не подставлял. А то, что у него с женой происходит – не мое дело. Я не лезу в бабские разборки и тебе не советую - это их семья. - Света моя подруга, и мне за нее больно. - О себе заботься. - посоветовал раздраженно, - Лиза, я тебя предупреждаю: не надо лезть в чужие отношения, и тем более не спонсируй деньгами тех, кто не сможет отдать долг. А Светке отдавать нечем. Я не возмущаюсь твоей щедрости только потому, что это деньги не с моего счета, а с твоего, личного. Ими ты вправе распоряжаться по своему усмотрению. Но мой совет прими к сведению. - У меня есть личный счет?! - удивилась мать так искренне, в голосе столько изумления, что возникает вопрос: она что, не помнит, что в банке деньги держит? И, между прочим, со счета получает неплохие проценты. Что ответил отец, Арина не расслышала, они закрыли дверь комнаты. Но вопрос матери озадачил. «А может, она память потеряла из-за падения? И у нее началась частичная амнезия. Из этого можно извлечь выгоду! Интересно, а отец за матерью замечает эти странности, или он как всегда в розовых очках?» И тут Арина вспомнила, как мать до падения была одержима идеей перевести деньги в какой-то музыкальный интернат. А что, если она успела осуществить свое желание, поэтому и удивляется, куда делись деньги. Сколько себя Арина помнит, мать постоянно спонсировала какие-то дома инвалидов и детские организации. «Неужели же после падения, ее «хобби» усилилось и приобрело маниакальность? Мама, дорогая моя, да ты же меня нищей оставишь при такой щедрости». Вот еще одна головная боль. Антонина тоже обратила внимание на то, что хозяйка после больницы стала другой. Ходит, ходит по комнатам, всё что-то рассматривает, ищет, а что ищет, и сама не знает. Раньше как сядет за свой рояль, и ну играть, музыка разная, и веселая, и грустная, теперь подойдет к роялю, крышку откроет, пробежится пальцами по клавишам, и отходит. А пела как! Печальное запоёт - сердце слезами обливается, а весёлое - так ноги сами пританцовывать начинают. И радио никакого не надо. А однажды Антонину осенило: так может, хозяйка голос потеряла? Бывает такое, сама где-то читала, давно правда, у певицы одной, фамилию ее забыла, голос певческий пропал, когда ее сын погиб. Тоня у Асташовых уже пятнадцать лет работала, и очень этим гордилась, всем рассказывая, как ей повезло с хозяевами. Придет на рынок - ей почет и уважение, продавцы наперебой к себе зазывают, товар предлагают. Фрукты на дом возят, мясо сначала им покажут: выбирай, что нравится, потом только на прилавок выложат. «Тоня, как хозяйка? Как ее здоровье?» А почему уважение такое? Да потому что не для себя живёт. Интернат для детей-сирот из руин подняла, самолично ходила по инстанциям деньги выбивала. Открыла благотворительный фонд, детям-инвалидам помогает, ищет клиники, договаривается с ними и деньги туда на операции направляет. Злые языки говорят, что она ради себя старается, хочет депутаткой стать. Только кому какая разница, кем она хочет быть, если людям от этого польза. Жены начальников все золото и бриллианты напоказ выставляют, друг перед другом щеголяют. А Лизавета скромненько - колечко бабкино как одела, так другое ей и не нужно. Машина простая, одета не броско, встретишь на улице - не поверишь, что муж деньжищами ворочает, что каждое второе здание его фирмой построено. И дома не заносится перед прислугой, под настроение и полы помыть может, с утра пораньше поднимется, чтобы завтрак на всех приготовить, и белье постирает, когда у Евгеши выходной. У них поселок элитный, своего рода сочинская Рублевка, здесь одни миллионеры живут и их любовницы, ну-ка много среди них найдется желающих просыпаться в шесть утра, чтобы мужа завтраком накормив, на службу отправить и возле ворот ручкой на удачливый день помахать? Антонина пришла к Асташовым, когда Борис Петрович только-только на ноги поднялся. Раньше на государство работал и копейки получал, а потом стал на себя работать, и сразу в гору пошел. Местные снобы друг перед другом стараются, заказ за заказом Борису Петровичу делают. Вот деньги и потекли рекой. А он уже по области заказы берет. Такое строительство развернул, что дома практически некогда было жить. И что самое смешное - людям особняки строит, а свой дом развалится скоро. Елизавета одна по хозяйству кружилась, на ее плечи легло сразу все - и перестройка, и дети, и бабка больная. Свекровь не дюже себя утруждала, с утра мольберт возьмет и «на этюды» пошла. Появляется к вечеру и прямо с порога к Елизавете: «Есть хочу, что приготовила?» Вот тогда-то Борис Петрович и нанял помощницу жене. Борис Петрович мужчина серьезный, лишний раз не улыбнется, не пошутит. Антонина его побаивалась, старалась пореже на глаза попадаться. Сразу его выбрала в «главного», Елизавету за хозяйку не считала, к ней какое-то пренебрежение - нигде не работает, сидит дома за счет мужа и еще ноет, что устает. Ну как можно уважать, если та мужу в рот смотрит и слово боится поперек сказать? Сядут за стол, он ее учит, учит, она с него восторженных глаз не спускает, и только головой мелко потряхивает: поняла, мол, поняла. - Лиз, запомни: вначале надо научиться руководить одним подчиненным, затем двумя. Научишься это делать, тогда тридцать человек для тебя пустяком покажутся. Ну, если он жену азам руководства обучает, значит, зарплата Антонины через него идет. Поэтому будем его слушать. - Борис Петрович, что на обед готовить? - Борща хочется. И плова. - Боренька, давай лучше супчика и пюре с котлеткой. Ага, сейчас тебе, пюре с котлеткой полдня готовить буду! Ешь, что муж заказал. И не выделывайся, не строй из себя эстетку! А тут второй этаж дома наконец-то отстроили, и Лизавете понадобился еще один помощник, потому что уборки море, а бабка, если раньше хотя бы по дому передвигалась, теперь совсем слегла. Вот тогда–то Антонина привела свою племянницу Евгешу – она девка сильная, к физической работе привычная, сразу принялась мусор мешками со второго этажа таскать. Борис Петрович посмотрел, как она работает, и остался доволен. Сказал жене: - Вот тебе помощница по дому, а Антонину переведи на кухню, у нее лучше получается готовка. Елизавета послушно, как болванчик, головкой закивала, соглашаясь во всем. Евгеша на молодую хозяйку внимание не обратила, только тетке сказала: - Хороший домик. Уж я бы здесь развернулась! Уж я бы всем показала, каким должен быть настоящий дворец. И решила воплотить свои замыслы в жизнь. Лиза малярам говорит: здесь поклеить такие-то обои. Евгеша за ее спиной возражает: что за жлобство?! Здесь нужны совсем другие обои, а еще лучше, если просто стены побелить. Маляры смотрят на Лизавету вопросительно, не зная, кого слушать, кто из них двоих главнее? А у Евгеши фантазия играет, она ходит по комнатам и мечтает, что куда поставит, какой ковер на пол положит, а какой на стену повесит. Залезла в шкаф с посудой и по своему вкусу рюмки переставила. Елизавета молча назад все переставила, как-то странно посмотрела в сторону горничной и улыбнулась кротко, словно прощение за что-то попросила. Евгеша ее улыбку поняла по-своему, и еще смелее стала. Елизавета молчит, только посматривает искоса, да на место ставит, как раньше стояло. А Евгеша уже открыто говорит: - Куда этой курице до меня. У нас разница в десять лет. Да если захочу, завтра на себе Борюсика женю. За мной такие ребята бегают, неужто Борюсик устоит? И ну перед ним попкой крутить, да юбчонки покороче одевать. А Евгеша правда хорошенькая. Вся такая крепенькая, сбитенькая, ее так и хочется ущипнуть, да потискать. Борис Петрович, хоть и суровый, но мужик. Раз увидел, как Евгеша наклонилась и показала все прелести в вырезе декольте. Второй раз ножку почесала выше коленочки, третий – ножку приподняла, когда тянулась за вазочкой, что стояла на высокой полке. Ну а самое памятное, это когда Евгеша люстру мыла, а мимо Борис Петрович проходил, она на него засмотрелась и упала с лестницы прямо в его руки… Лиза увидела, как ее муж горничную на руках держит и нежно к себе прижимает, от волнения даже посапывает… и скромно глазки опустила, из комнаты вышла торопливо. Даже Антонина разозлилась: - И правда курица! У такой мужика не грех увести. После этого случая Евгеша страх окончательно потеряла и как-то раз, вечером, попросила Бориса Петровича отвезти ее домой. Вот тут Лизавета и показала, на что способна... Подошла к Евгеше, воротничок у ее платьица так скрутила, что дышать нечем стало. А сама смотрит нежно и улыбается кротко: - Еще раз с моим мужем заговоришь, или подойдешь ближе вытянутой руки, или кинешь в его сторону страстный взгляд, я тебя задушу… Нет, я в милицию обращусь, что ты у меня брошь бриллиантовую украла. И потом доказывай, что это не так. - повернулась к Антонине, сделала наказ, - Следи за ней. Еще раз такое повторится, она первая, ты вторая - полетите отсюда. - А меня-то за что?! - удивилась Антонина такой несправедливости. - А вдруг ты мне за племянницу мстить будешь? Возьмешь и подсыпешь в тарелку яду. - и улыбнулась весело, вроде как пошутила. Евгеша оскорблено бросилась за справедливостью к хозяину. Рассказала, что хозяйка уволить грозится, а он ее сетования выслушал и сказал: - Если Елизавета Витальевна решила тебя уволить, значит, ты ее в чем-то не устраиваешь. Подобные вопросы она вправе решать самостоятельно.Тем более, что зарплату тебе платит из своего кармана, а не из моего, значит, я не имею права указывать ей, кого нанимать на работу. – взглянул равнодушно, - Ты все поняла? Тогда можешь быть свободна. Антонина с хлебного места вылетать не хотела. Пока здесь работала, успела дочери богатое приданое собрать - соседи позавидовали. Сыну учебу оплатила. Поэтому племяннице такой подзатыльник отвесила, что у той зубы лязгнули: - Еще раз к Борьке подойдешь, я тебе самолично волосья подергаю. Профурсетка. Все, как к бабушке сводили, больше Евгеша Бориса Петровича не замечала. Вскоре замуж вышла, Лизавета ей подарок хороший подарила на свадьбу, позабыв все обиды. После родов опять пришла к Асташовым и, если вспоминала прошлые проделки, то только со смехом: - Вот дура наивная была. Да разве у такой женщина, как Лизавета, мужика можно увести? Самоубийцей надо быть, чтобы так рисковать. Была еще одна женщина, которая опрометчиво попыталась влезть в семью Лизаветы. Буся, бабка Бориса Петровича, совсем подниматься перестала, и за ней постоянный уход требовался. А тут новая беда - у Петра Петровича обнаружили рак, и Лиза бегала с ним по больницам, делая исследования и сдавая анализы. Зои, жена Петра Петровича, в это время сидела с внуками и жаловалась прислуге, как тяжела ее жизнь. На семейном совете решили, что надо взять еще и гувернантку, тем более, что за нее платил Глеб. Нашли через фирму, знает два языка, педагогическое образование. Звали гувернантку Ангелина, по-домашнему Геля. С Евгешей у Гели с первого дня «терки» начались. Так и норовили друг другу гадость какую-нибудь подстроить. - Не идет, а пишет, - злилась Евгеша, - строит из себя больно умную. Геля на Антонину смотрела с недоумением, словно не понимая, зачем она здесь нужна. На кухню придет, нос платочком надушенным затыкает, ее видите ли запахи раздражают. Обедать сядет, по полчаса суп ест. Уже дети поели, сидят за столом томятся, на свою учительницу смотрят нетерпеливо, а та все жует и никак дожевать не может. - Ей через сито надо еду протирать, чтоб глоталось легче. В ванной по два часа сидит, словно в шахте сутки пробыла. Из ванны вылезет, за собой не ополоснет, Евгешу зовет: - Иди ванну помой и на полу протри, я там наплескала немного. - А я к тебе не нанималась, сама за собой убирай. Геля пользуясь тем, что Евгеша языки не знает, скажет что-нибудь по-английски и смотрит брезгливо, наслаждаясь эффектом. Но при хозяевах тише воды, ниже травы, лишнего слова не скажет. Глазки скромно потупит, с детьми по-английски разговаривает, по головкам гладит и такое умиление на лице, что родная мать смущается - она так своих детей не любит, как эта гувернантка. А если взрослых нет, задергает детей: не ходи, не сиди, не трогай. Раз приходит Евгеша к тетке на кухню чайку попить, шепчет: - А Гелька-то место Лизаветы занять хочет. Раньше в конец стола садилась, а теперь рядом сидит, по праву руку. И правда, пока обедают, Гелька не за детьми ухаживает, все больше за Борисом Петровичем. То хлебушек подаст, то горчички. Чай по чашкам разольет, и печеньице к нему поближе пододвинет. В это время Петру Петровичу сказали делать операцию. Надо было ехать в Москву, и чем быстрее, тем лучше. Зои сразу сказала: - Лиза, езжай ты. Ты молодая, эмоциональную нагрузку выдержишь, а я после этой поездки сама свалюсь. За Бусю и детей не волнуйся - присмотрю. За столом теперь только Геля с хозяином и дети, которых отпускали, едва они ложки клали. Борис Петрович с Гелей подолгу разговаривает, словно наговориться никак не может. Зои от свекрови спустится, только тогда разойдутся по разным углам, и то друг в друга взглядами стреляют и улыбаются загадочно. Евгеша за ними наблюдает и на ус мотает, обдумывая, как бы Гельку подставить, и чтоб на нее никто не подумал. Раз видит такую картину: сидит эта парочка за столом и тихо-тихо перешёптываются. А потом разом встали, и хозяин ее руку взял и держит, оба молчат, глазами друг-друга пожирают. Но тут к отцу Аринка с игрушкой подбежала, потребовала починить. У Гели лицо таким злым стало, что только дурак не понял бы ее чувств. Она даже зубами заскрипела, что девочка помешала… После этого случая ничего больше за парочкой не замечали, но вдруг такой скандал получился, что Евгеша до сих пор вспоминая, в восторг приходит. Короче, после обеда Зои пошла кормить свекровь, а Геля собиралась с детьми на прогулку. Борис Петрович задержался в столовой… И вот Зои покормила свекровь и пошла к себе в комнату наверх, решив отдохнуть в тишине. Проходит мимо детской, слышит голоса внуков. Она удивилась: по ее расчетам, дети давно уже гулять должны, а они дома. Заходит к ним в комнату - они в пальто, все потные. - А где Геля? Почему вы не гуляете? - Она одеваться пошла, – ответил внук. Разъярённая Зои бросилась в комнату гувернантки, готовая наорать на нее - дети все мокрые, сколько можно одеваться?! Евгеша, как чуяла, за ней следом, позабыв про пылесос. И видит, из комнаты гувернантки выскакивает Борис Петрович и бегом наверх, мимо Евгеши, не видя ее. А из комнаты Гельки шлепки и ор Зои. Евгеша подкралась, заглянула туда: сердце радостью забилось. Такого удовольствия даже от мужика не получала. Зойка Гельку одной рукой за грудки держит, а другой ее по мордасам лупит и приговаривает: "Знай свое место! Знай свое место!". Ангелину за два часа рассчитали и пособия не выплатили. Евгеша вернулась к прерванной работе, а в кабинете Зоя сына воспитывает - в голову кулаком сует и шипит на ухо, чтобы дети не слышали: «Погань, кот блудливый! Забыл, что будет, если она на развод подаст? Она ж все заберет, ничего тебе не оставит». Тут-то и дошло до Антонины кто в доме главный, если даже Борису Петровичу жену обижать запрещено. Елизавета, когда из Москвы со свекром приехала, спросила, где гувернантка, свекровь доложила: уволилась, место получше нашла. Лизавета ничего больше спрашивать не стала, только на мужа внимательно посмотрела. Борис Петрович, словно вину свою заглаживая, с жены пылинки сдувал, каждый день с подарком, да цветами с работы возвращается. И не только на людях к ней с почтением, но и наедине смотрит на нее с нежностью, за руку держит, словно боится ее потерять. Смотришь на них, и зависть берет - есть же любовь на свете. Со временем поняла только, как такую женщину не любить, если она собой радость людям несет? А когда Лизавета благотворительностью занялась, так вообще всеобщее уважение заслужила. Начинала простым волонтером в детском доме. Потом, когда денег стало побольше, закупала для детей одежду. Глядя на нее, и другие жены богачей присоединились. Набралось человек десять, Лизавета у них главная. Называть себя стали «Женсоветом». Если какая нужда у кого, к ним бегут, знают, что не откажут. От уважении к Лизавете и Антонине почет - такую женщину кормит! У нее с хозяйкой отношения хорошие. Иногда готовят вместе, особенно когда наплыв гостей ожидается, или рецепт новый нашла. А всем известно, что, когда люди вместе готовят, то сближаются быстро. А уж две женщины найдут о чем поговорить, даже если одна из них кухарка, а другая ее хозяйка… Только теперь ее хозяйка другой, чужой стала, будто ее в больнице подменили. Все ходит, ходит по дому, и словно вспомнить хочет, куда что положила, да и потеряла. Даже жалко ее, бедную, становится. «Мне исполнилось 13 лет. На лето нас отправляли в лагеря отдыхать. Я знала, что это последний мой отдых. Беззаботное лето. Через год я должна была покинуть интернат, мое детство заканчивалось. Режим летнего лагеря мало чем отличается от интернатского - та же муштра, только уроки учить не надо. Мне было в лагере не интересно. Я устала от казенщины. А еще было грустно, когда к детям приезжали родители, а ко мне не заглядывали из интерната даже мимолетно. Детдомовцам нельзя показывать свою слабость - сомнут. Нельзя плакать - засмеют. Нельзя жаловаться - раздавят. Нас учили жизни, как постоять за себя, ценить дружбу, разделять свое и чужое (свое не отдавай, чужое не бери), другу подставь плечо, чужого близко к себе не подпускай. Предательство не прощай, прежде чем осудить, стань на место осужденного, подумай, почему он так сделал. Итак, мне исполнилось 13 лет. Не надеясь на то, что этот день в отряде будет кем-то замечен, молчала и никому не говорила о дне рождения. Но в обед, когда готовились к тихому часу, в палату зашла воспитательница. У нее испуганно-удивленные глаза, она на меня смотрит и шепотом говорит: - Лиза Музыченко, иди к директору, к тебе приехали. Я удивилась: ко мне?! КТО?! Может, из интерната? - обрадовалась, а потом смотрю, воспитательница что-то шепчет вожатой, и у той лицо вытягивается. Мне даже не по себе стало, что такого я натворила, что за мной приехали? Пока дошла до корпуса, где директор сидит, уже успела себя в тюрьму посадить. Правила этикета знала хорошо, нас этому в интернате с первого дня учат, поэтому прежде чем войти, постучала, получив разрешение. Скользнула в кабинет, стала у порога. В комнате находились директор лагеря, директор интерната, моя воспитательница из интерната и незнакомая женщина пожилого возраста. Я недоуменно оглядела собравшихся - милиции среди них не увидела и немного успокоилась: значит, в тюрьму сажать не будут. Если они приехали поздравить меня с днем рождения, то кто эта женщина? У нее странно знакомое лицо. Даже в пожилом возрасте (язык не поворачивается назвать ее бабушкой), она еще красива, можно представить, какой по молодости была! На ней голубой костюм из кружев и голубая шляпка с кокетливым цветком. На грудь спадают синие бусы, завязанные узлом. Все молча рассматривают меня с неподдельным интересом, как будто я с луны прилетела и подобных особей они еще не видели. А я глаз не могу оторвать от женщины. Меня к ней прямо магнитом тянет. Хочется подойти поближе и прикоснуться… И я опять начала волноваться. - Здравствуйте, - наконец вспомнила еще одно из правил. Все оживились, словно именно это от меня и ждали. Директор интерната громким шепотом спросил у женщины: - Мне сказать, или вы сами? - Я сама могу, - улыбнулась женщина, показав великолепные зубы. Посмотрела на меня и стала серьезной, вздохнула тяжело, словно сил набираясь, - Подойди ко мне ближе. Взяла меня за руки, не отрывая глаз от моих, сказала спокойно, словно внушая: - Давай знакомиться, меня зовут Софья Николаевна, я твоя бабушка…" Лиза опустила тетрадь на колени, из груди вырвалось тоненько «тха» вместе с вдохом, и на глаза навернулись слезы. Она вновь испытала те чувства, какие почувствовала, услышав заветные слова. Земля уходила из-под ног, сил не было шевельнуться, и только слезы катились горошинами из глаз. «Бедная маленькая девочка, что тебе пришлось испытать в эти минуты, как ты только выдержала? Тут у взрослого-то крыша сейчас поедет от волнения». « - Давай знакомиться, меня зовут Софья Николаевна, я твоя бабушка со стороны твоего отца. Если бы мне сказали, что я выиграла конкурс Чайковского, в котором никогда не участвовала, я и то бы меньше удивилась, нежели этому заявлению. Боясь, что я что-то не так поняла, вопросительно взглянула на воспитательницу. Та медленно склонила голову, прикрывая глаза - это правда. Опять все смотрели на меня, ожидая хоть какой-то реакции. По их лицам было видно, что они немного разочарованны моею холодностью. Наверное, они думали, что я с воплями радости брошусь к новоиспеченной бабушке на шею. Наконец, смысл сказанного дошел до моего сознания. У меня задрожали колени, и я без разрешения опустилась на стул. Раньше бы мне учителя обязательно за это сделали бы замечание, а теперь они промолчали. Женщина (я еще не могла ее назвать бабушкой), стала что-то говорить. Но голос ее тонул, вязнул в каком-то ватном комке, я не понимала ее, не слышала… И тут я ее перебила на полуслове, чем нарушила еще одно правило этикета: - А это точно, что вы моя бабушка? Ошибки быть не может? Софья Николаевна запнулась на мгновение, внимательно осмотрела меня: - Не волнуйся, точно. Прежде чем приехать сюда, я перепроверила все документы и сделала генетическую экспертизу. Ошибки нет - ты моя внучка. Мысли путались. От меня все ждали чего-то важного. Может, мне надо что-то сделать или спросить… Но у меня только один вопрос: - А вы мою маму знаете? Софья Николаевна едва заметно поморщилась, словно эта тема ей была неприятна. Но ответила спокойно: - Я видела ее пару раз, но близко не общалась. Можно сказать, что не знаю. На лицах присутствующих отразилось разочарование – слишком мало информации. А меня распирало: - Какая она? Софья Николаевна задумалась, вспоминая: - Ростом невысокого, беленькая… Мне кажется, ты на нее похожа. Я похожа на маму? Сегодня день моего рождения, если есть на свете бог, лучшего подарка он бы мне не смог подарить. - Лиза, выслушай меня, - оборвала мои мысли Софья Николаевна, - сейчас ты идешь в свой отряд, остаешься в лагере до конца смены. За это время я оформляю документы на опекунство. - повернулась к директору интерната, пояснила, - Мешает то, что Лиза не отказная. Придется подключать юриста. – Да-да, - согласился директор сурово, всем своим видом показывая, что полностью разделяет предстоящие трудности. - Лиза, - продолжила Софья Николаевна, - я обещаю, что обязательно приеду за тобой. Если меня долго не будет – знай, что я готовлю документы. Ты должна меня просто ждать. Все поняла? Теперь можешь идти. Я взглянула на нее вопросительно, замешкалась, думая, обнять мне ее или нет, но она смотрела без эмоций, как на чужую, и я решила этого не делать. Я была в шоке. Сколько раз представляла, как встречусь с родственниками, но что вот так - не походило ни на какие фантазии. Я думала, что будет как с тем мальчишкой, у которого мать на коленях ползала, а тут полное равнодушие с двух сторон… Ну ладно я растерялась, но бабушка ехала ко мне, она могла морально подготовиться? Или она по характеру такая сдержанно-холодная? В отряде ко мне подошли интернатовские девчонки. - Что тебя вызывали? Что ты натворила? - Девчонки, вы не поверите, у меня нашлась родная бабушка. - Что? Как? Бабушка? - они обступили меня, потребовали полного отчета. Я в изнеможении опустилась на кровать, и под их натиском рассказала о встрече, и даже свои сомнения. А потом рассказала, какой костюм был на бабушке и какая шляпка. И что лицо ее очень знакомое, словно я ее уже видела где-то. – Брехня, - вдруг сказала одна девчонка. Она стояла позади всех и до сего момента многозначительно помалкивала. Все вопросительно посмотрели на нее, готовые выслушать ее версию. - Если она родная бабка, то что ж тогда с пустыми руками приехала? Хоть бы пряник какой-нибудь привезла для внучки. – Да ты просто завидуешь, – ответила я тихо и вкрадчиво. Во мне начинало все закипать от злости. Я не привыкла, что кто-то называл бы меня брехушкой. - У тебя-то никого нет! - это был удар под дых. Все замерли, зная, что после таких слов молчать нельзя - никто не будет уважать. Девчонка смотрела на меня с ненавистью, понимая, что надо отвечать, а отвечать явно не хотелось. Я по ее глазам поняла, что она уже жалеет о вырвавшихся словах. Будь мы наедине, она бы попросила у меня прощение и на этом могло бы все закончиться, но вокруг стояли свидетели ее слов и моих. Она размахнулась и дала мне пощечину… Ну правильно, я бы тоже так сделала. Теперь все смотрели на меня, потом молча расступились, давая простор. И здесь правильно сделали – двое дерутся, третий не встревай. Если бы я промолчала, мне не дожить до приезда бабушки - зачмырят. Не издав ни звука, я вцепилась девчонке в волосы. Хорошо, что они у нее длинные, и их можно было намотать на кулак. Она в долгу не осталась и вцепилась мне в косу. Мы, визжа, царапаясь, кусаясь, пинаясь, покатились по полу. Во мне словно какой-то неуправляемый зверь проснулся. Скажи: загрызи ее – загрызу! На каждый удар отвечала ударом. Желая только одного - утопить ее в крови и не важно, чья это кровь будет, ее или моя. Не знаю, как у девчонки, а у меня она текла на глаза, изо рта, с щек и носа…Очнулась я только тогда, когда нас растащили в разные стороны. Между нами стояли воспитательница и директор лагеря. - Проскурякова, ты с ума сошла? - спросил директор девчонку тихо, с ужасом в глазах рассматривая ее раны на лице. Потом повернулся ко мне, - Музыченко, ты как ведешь себя? У тебя такие бабушка с дедушкой! Ты позоришь их имена! - от возмущения у него не хватало слов. - Обе наказаны, на танцы сегодня не пойдете... До конца потока никаких танцев и кино. Вожатая молчаливо выругалась - наказывают нас, а сидеть вечерами с нами ей. Нас развели по разным углам, приставив охрану в виде подруг. Образовалось два круга. В палате возникло напряжение, все разговаривали чуть ли ни шепотом. Я легла на кровать, укрылась с головой. Лицо ныло от боли, глаз и губы распухли. Тело ломило. Не обращая на это внимание, лежала и мечтала о новом доме… В моем понятии бабушка - это старушка в очках, полная, в фартучке, обязательно сидит в кресле-качалке и вяжет носок. Но, глядя на Софью Николаевну, трудно представить, чтобы она вязала носки. То, что сегодня произошла драка, уже значения не имело. Очень скоро у меня будет по-другому. Все беды уйдут в прошлое… Ага, сейчас! Светлое будущее все еще не наступало. Закончились летние каникулы, мы вернулись в интернат. На месте Томы жила новенькая. - Как зовут? - спросила строго (пусть знает, с кем дело имеет). - Таша. - шепнула девочка. Она всего пугалась и на всех смотрела затравленным зверьком. - Что за имя такое? - удивилась я. Взглянула на Люсю вопросительно, та пожала плечами. - Наташа. Меня мама Ташей звала. - А мама где? - встряла Ленка. - Дома. - А дом где? - В деревне Неклюевка. - А как ты сюда попала? - терпеть не могу, когда слова клещами приходится тянуть. Рассказала бы сразу все, как есть, и дело с концом, никто больше лезть не будет. - Меня дядька чужой привез. Говорит, тонкий, музыкальный слух. - девочка заревела, - Я к маме хочу, не надо мне музыки. - Будешь реветь, получишь по шее. - пообещала Люся и показала для убедительности кулак. Девчонка сразу замолчала, притихла. - Здесь все к маме хотят, не ты одна. Не трави душу. - потеряв к ней интерес, повернулась ко мне, - У нас тут слушок прошел, что у тебя бабка нашлась. Это правда? - ждала от меня сногсшибательных новостей. Я кивнула. - Лизка, а правда, что она Софья Гамусова? В Большом пела. И тут я вспомнила, где раньше видела свою родную бабушку. Софья Гамусова! Знаменитая Аида, Кармен и Марфа, одна во всех лицах! Пела в Большом, а потом вдруг резко ушла со сцены. Я слушала в фонотеке оперу с ее участием. Голос потрясающий… Ее муж Андрей Гамусов, скрипач, написавший учебник, по которому мы сейчас учимся. Их сын - Виталий Гамусов, пианист, на которого я молиться хотела, когда разучивала его этюды и пьесы, которого чуть ли не за Бога считала… Это мои родственники?.. Меня словно небом придавило! Я даже не знаю, радоваться мне такой новости или нет. Это не могло быть правдой. В интернате ко мне относились по-разному. Кто-то сразу возненавидел: «Что-то тебя бабка не торопиться забирать? Может, передумала? Вдруг ты родословную испортишь». Другие сочувствовали: «Может, с документами проблема? Ты, главное, не отчаивайся, жди». Ждала. Каждый день. Учителя при каждом удобном моменте старались напомнить: «Музыченко, у тебя ТАКАЯ бабушка, а ты позоришь ее имя». Ты должна. Ты обязана. У тебя такие гены. У тебя такие предки! У тебя такая БАБУШКА! Проскурякова, та самая девчонка, с которой дралась, при встрече со мной только усмехалась, вслед пела: «Бабушка родная, дай воды холодной, Дай мне напиться, бабушка моя». Для детдомовца самое страшное быть кем-нибудь усыновленным, а потом вновь сданным в интернат. Уж лучше бы совсем не усыновляли. Над такими детьми подсмеивались. Воспитатели смотрели с брезгливой жалостью… Меня пока не задевали, но начинали коситься. Поэтому, однажды, проснувшись утром, сказала сама себе: «Мне надоело ждать, когда приедет бабушка! Хочу, чтобы в конце недели она приехала за мной! Самое мое большое желание на сегодня, чтобы приехала бабушка». Сижу я на контрольной по алгебре, с ужасом понимая, что двойка мне обеспечена, и вдруг открывается дверь, заглядывает секретарша и говорит: - Лиза Музыченко, собирай вещи, идем со мной. - помолчала, добавила многозначительно, - За тобой бабушка приехала. У меня шок! Я только сегодня «приказала» небесам, и вот пожалуйте вам на блюдечке с золотой каемочкой - бабушка собственной персоной. Я в ступоре, я в шоке! Я не могла подняться из-за парты. Но, наверное, больше меня приезду бабушки обрадовались мои одноклассники - контрольная автоматически отменилась. Ко мне тянулись руки, кто-то собирал портфель, кто-то что-то говорил, но у меня туман в голове, одно пульсировало: «Я загадала, и это сбылось! Я попросила - и бабушка здесь!» Только сейчас поняла: сбываются мои САМЫЕ ЗАВЕТНЫЕ желания. Злоупотреблять нельзя, на мелочи не размениваться. Просить только от всего сердца! Я спустилась на первый этаж. Софья Николаевна стояла в окружении учителей, воспитателей, детей. Ее рассматривали, как живую легенду, на нее готовы были молиться. Такая знаменитость в нашем интернате впервые. Но она смотрела только на меня, никого не замечая. - Лиза, я приехала за тобой".