Исполнение желаний

День рождения Арины прошел так, как планировали, ни одного сбоя, ни одной оплошности. Вначале детишек (десять человек, всем по 16-17 лет), отвезли в частный аэроклуб, и они полетали на вертолетах. Почему-то у них это вызвало полный восторг и дало заряд веселья на весь вечер. Праздновали в кафе, а на открытой террасе выступали аниматоры. Потом запускали в ночное небо воздушные фонари с желаниями. И под конец салют на десять минут. На другой день в местных газетах статьи одна за другой, где описано было все, вплоть до того, какие блюда подавались и сколько было выпито. Арина статьи вырезала и спрятала в особую папочку, в которой хранила только самую важную информацию. Кстати, Перцев на дне рождения был один, без новой подруги. Но к Светлане ни разу не подошел и старался держаться от нее подальше. Позже жаловался другу: «Жаннка весь вечер мне на мозги капала и истерики закатывала. Я ее предупредил, что от одной истерички избавился, другая мне не нужна. Заткнулась сразу». Лиза равнодушно пожала плечами: - Мне ее совершенно не жаль. Она думала, если мужа с женой развела, так победила? Теперь пусть попробует его удержать и поунижаться, как прежняя жена унижалась. - Можно подумать, я тебя унижаю! - вспылил Борис. - А что ты все к себе примериваешь? Речь о твоем друге идет. Или чует кошка, чье мясо съела? - смотрела пристально. - Да что вам, бабам, неймется? Проблем нет, так дай выдумаю? Заняться нечем - коров идите доить! - не выдержал натиска. - Боря, ну-ка рот закрыл! - приказала Зои, став на защиту всех оскорбленных женщин. –разговорчивый больно стал. На подчиненных своих голос повышай. Борис не выдержал, чуть ли не бегом из столовой, где все собрались. Арина, видя, что мать в хорошем расположении духа, решила вытянуть с нее денег. - Мам, мне деньги нужны на текущие расходы. Краски купить, белила… Напиши список, что надо, я тебе куплю. – Да почему ты?! - сорвалась раздраженно, - Я что, сама не в состоянии это сделать? Что ты меня маленькой девочкой делаешь? Мне твоя опека вот где! - резанула себя по горлу ребром ладони. - Ты купишь первое, что попадется. А я куплю качественное. Теперь из столовой выскочила Арина. Перепрыгивая через ступеньки, помчалась наверх что-то бормоча себе под нос. Глеб, лежа на диване и делая вид, что читает газету, осторожно откашлялся, покосился на Лизу, тихо, сдержанно засмеялся. Она фурией развернулась к нему: - Что? Что смешного, будь так добр, объясни. - Боюсь сказать слово, как бы самому не схлопотать. Лизавета, что-то ты не в меру разошлась сегодня? С чего это вдруг такое недоверие к дочери? Не такие краски, не такие белила. Тебе хочется париться? Дай ты ей деньги определенную сумму, и пусть выкручивается, как хочет. Потратит на пустяки - ее дело, в этом месяце больше не получит, лимит исчерпан. Лиза не знала, что ответить. Не расскажешь же, что дочь деньгами кого-то снабжает за ее счет. Не зная Глеба, можно ли ему доверять, как открыться и сказать правду? После обеда в доме сонная тишина. Зои отдыхала у сея в комнате, Борис прилег почитать и незаметно для себя уснул. Арина «занималась» у себя в комнате - списывала что-то с учебника и при этом, сидя в наушниках, слушала музыку. Лиза решила прогуляться в саду. Только оделась, из комнаты выглянул Глеб: - Ты как всегда? - спросил непонятно. Лиза приподняла вопросительно брови, - Три круга вокруг дома, чтобы лишние килограммы не отложились? - Да, пройдусь, - удивилась: ведь ничего не помнит из прошлого, а привычки остались прежними. Она любила ходить по садовым дорожкам, даже сейчас, когда краски стали однообразно желтые. Серое небо над головой, с черными тучками, прохладный ветер задувает за подол, отворачивает настойчиво полу пальто. Но, если на это не обращать внимания, то в целом пройтись одно удовольствие. Ей нравилось о чем-нибудь думать на ходу, иногда разговаривала сама с собой. Главное, никто не мешает и не оспаривает ее решения… Глеб, вот кто ее сейчас волнует. Что он за человек? Как к ней относится? Сколько раз ловила на себе его изучающий взгляд. Он словно что-то ждал от нее все это время... На день рождения приехал Кир. Лизе было интересно с ним встретиться, чтобы увидеть, каким стал ребенок-ангелочек. Когда общалась по скайпу, каких-либо особых перемен не заметила, а, когда встретилась воочию, была удивлена – совершенно другой человек. В детстве светленький и курчавый, а сейчас волос черный и прямой, забранный в пышный хвост, перетянутый резинкой. И вот что интересно - Глеб и Борис между собой не похожи, а поставь их в ряд - Глеб, Кир и Борис - сразу видно, что одна порода, одна кровь. Кир в себя взял от отца и дяди все самое лучшее. Всем подарки из Франции привез, а Лизе особенный - кружевной палантин. - Мам, я как его увидел, сразу о тебе подумал, - накинул ей на плечи палантин, обнял, поцеловал в щеку. Она даже засмущалась – от родной дочери столько внимания не получала. Арина фыркнула: - Он тебя видит раз в полгода, ему легко быть хорошим, приезжая на два-три дня. А пожил бы под твоим контролем месяц, посмотрела бы я, как он бросился бы с поцелуями. Он всегда был твоим любимчиком, ты всегда его любила больше меня. А я, между прочим, твоя родная, единственная дочь. - Арина вдруг расплакалась, кинулась бежать в свою комнату. Лизе даже неудобно стало перед Киром. Улыбнулась, сказала первое, что пришло в голову: - Не обращай внимание, у нее сегодня первый день ПМС. - а что еще сказать? Чем и как можно объяснить такие резкие перемены в настроении дочери – минуту назад она смеялась, а сейчас рыдает в своей комнате? Остаться наедине с Киром ей никак не удавалось - кругом гости, требующие внимание и, главное, сил. Каждому улыбнись, каждому скажи что-нибудь приятное. Уединиться получилось только на следующий день, рано утром, когда остальные домочадцы еще спали, отдыхая от праздника. Принесли кофе в библиотеку, удобно устроились на диване за журнальным столиком. - Расскажи, как живешь? - попросила Кира. Он задумался, пожал плечами: - Сложно. Иногда кажется - вот оно, наконец-то получил то, к чему стремился, а потом оказывается, до финиша еще очень далеко. Я занимаюсь любимом делом, я нашел себя, а все равно что-то не хватает, упустил, не доделал. Ехал, думал: Франция, Париж, об этом все художники мечтают, такие фантазии в голове! Версаль, Сена, знаменитые на весь мир улицы! Приехал, посмотрел. Дома, оказывается, лучше. В феврале закончится контракт, ни одного дня не задержусь. Я уже разговаривал с отцом на эту тему. Он «за», говорит: здесь тоже можно работать. Меня приглашают в Москве два издания, оба перспективные, но надо контракт почитать, какой из них выгоднее. Они готовы ждать, когда вернусь назад. Так что за спиной есть надежная защита. Приедешь ко мне погостить, пока возможность есть? - Ох, Кирочка, ничего загадывать не хочу. Я не знаю, что завтра будет. Видишь, что с Ариной происходит? Как сейчас ее оставить? У тебя девушка есть? – вновь перевела разговор на него. Его жизнь намного интереснее. Со своими проблемами как-нибудь справится сама. - Есть, зовут Кира. Мы, когда познакомились, сразу поняли, что предназначены друг для друга. Она русская, я русский. Она Кира, я Кирилл. Она родилась в Лоо, я в Сочи. Встретились в Париже на Башне. Я сразу сказал: это судьба. Она такая же чокнутая, как и я. Приставляешь, у нее не было денег, в Париж приехала автостопом. Мне порой кажется, что не я ее, а она меня оберегает от всех невзгод и подставляет свое хрупкое плечо. Я ей доверяю больше, чем себе. Мам, я хочу вас познакомить. Вы должны понравиться друг другу. Для меня это важно. - Кирочка, мы обязательно познакомимся, - заверила Лиза. Ей уже сейчас казалось, что девушка обязательно понравится. Кир воодушевился, заложив руки за голову, мечтательно рассматривая потолок, начал рассказывать о своих планах в работе. – Мам, ты даже представить не можешь, что я задумал. Приеду в Москву, сниму два зала, тема выставки: «Весна над городом». Будут только глаза людей. Никаких носов и ртов, только глаза, в которых отражается весна. Мне удалось снять огромные карие глаза, в которых отражается распущенная ветка сакуры. Кто видит, фигеют: как это можно было сделать? Мам, если получится, как задумал, я буду гением. Признанный всеми. Наконец-то мною будут гордиться. - Мальчик мой, я тобой всегда гордилась, - потрепала нежно его по голове, любуясь им. Потом им некогда было разговаривать, Кира каждый тянул к себе. Зои, соскучившись по внуку, не хотела отпускать его к внучке в комнату и пошла следом, когда та позвала за собой. Арина, усадив брата в кресло, принялась рассказывать наболевшее: - Представляешь, никакой свободы! Мечта всей жизни: закончу колледж, уеду к тебе в Париж, ты меня примешь? Не откажешь в своем крове? - хитро прищурилась, - Кирка, обещаю быть послушной и не давать повода для жалоб матери. – Кров дам, - он усмехнулся, - только не в Париже, а Москве. В феврале я возвращаюсь назад, продлевать контракт не буду. - Кирочка, какой ты молодец! - воскликнула радостно Зои. – Кир, ты дурак? - не разделила восторги бабушки Арина. - Сравнил - Париж и Москва! В Москве меня мама все равно достанет своей опекой. - она подсела к брату ближе, заглянула жалобно в его глаза, - Кир, давай договоримся: вначале я приезжаю к тебе, а потом ты едешь куда хочешь. Меня предки не отпустят одну. – Риша, я могу поехать с тобой. Со мной тебя мама отпустит куда хочешь. - оживилась Зои. - Я даже знаю, как ее уговорить… Арина окинула бабушку оценивающим взглядом, решительно отвергла: - Нет! Ты будешь на меня родителям жаловаться. Я не для этого из дома сбежать хочу. Мне нужна полная свобода и независимость. – В таком случае, начни осуществлять свою мечту прямо сейчас, - посоветовала Зои ехидненько, – Для начала самостоятельно откажись от материнских денег. - Бабушка, уйди, ты мешаешь, - выкрикнула раздраженно. Арина готова принять свободу, но при чем здесь деньги? - Не смей повышать на меня голос, маленькая дрянь! Я все расскажу твоему отцу, – подумала и добавила, - И то, что хочешь сбежать из дома, тоже. Арина посмотрела на брата с печалью в глазах, кротко спросила: - И ты все еще будешь настаивать, чтобы я здесь оставалась? - вздохнула тяжело, с тихим стоном. - Если бы ты знал, как я страдаю. Кир уехал, так ничего и не пообещав сестре. Посоветовал только не забивать голову всякой ерундой, а приложить старания к учебе. Лиза подошла к Глебу с сочувствием, что ему так и не удалось побыть с сыном наедине. Глеб засмеялся беспечно: - Лиз, это ты о чем?! Нам с ним достаточно общения по скайпу. Даже удивительно: по телефону часами говорить можем, а встретимся, и двух слов сказать не о чем. Какая-то скованность, неловкость. Ты с Ариной о чем разговариваешь? - У нее на меня времени нет, - ответила обиженно. Решила пожаловаться, - Послушаешь любого психолога: с ребенком надо общаться. Согласна, надо. А ребенок хочет этого общения? Да ей интересно с подружкой обсудить наболевшее, чем с родной матерью. Потому что подружка во всем поддержит, а мать начнет мозги вправлять, что так нельзя и этак непорядочно. Иногда думаю: почему я второго ребенка не родила? Может быть, Риша не выросла бы такой эгоисткой? Глеб удивленно взглянул на нее, ответил небрежно: - Борис не хотел. У него тогда только-только в гору все пошло, мы строились, денег не хватало, у тебя Кир с Ариной на руках. Ну, куда тебе еще один ребенок? Борис сразу сказал: «Двоих детей я не потяну. С нас и Риши хватит. Ее надо в люди вывести, достойное образование дать, чтобы не чувствовала себя ущербной». И ты с этим согласилась. Тем более, Кира как родного сына воспринимала. Я тебе за него очень благодарен. Я бы так воспитать не смог. Он ушел, а Лиза осталась наедине со своими мыслями. Как узнать, чем живет и дышит дочь, если та все время закрывается? Был, правда, один выход. Не совсем честный и порядочный. Надо прочитать дневник Арины. Угрызений совести не испытывала. Пусть говорят, что читать чужие записи некрасиво и низко, но Лиза, как мать, должна знать все о дочери, чтобы вовремя подставить ей свое плечо. Лиза остановилась возле скамейки, стряхнула перчатками с нее пожелтевшую листву, села глубоко, чтобы спине удобно было. В саду сонная тишина. Все застыло. Хотелось закрыть глаза и сидеть не шевелясь, отдаваясь покою. От дома по ее дорожке шел Глеб, делая вид, что случайно оказался здесь. – Можно к тебе присесть, или ты хочешь побыть одна? - спросил, подходя близко. Она пододвинулась, давая место с края. Ее давно подмывало спросить у него одну вещь, чтобы удовлетворить свое женское любопытство, мучившее со дня, как вспомнила его. - Глеб, почему ты после развода так больше ни на ком и не женился? Только что расслабленный, он сразу же подобрался, заглянул с боку в ее лицо: - А зачем? Я три раза собирался жениться, и что из этого получалось? - он сощурился, рассматривал ее с любопытством. - Ты разве забыла это? Получается, что Лиза сама себя сейчас подставила? Если сказать, что помнит, то зачем тогда спрашивала? А если забыла, то как такое можно забыть? Она молчала не зная, как ответить. Словно что-то уяснив для себя, Глеб вновь сел вольготно, заложил руки за голову. Помолчав, спросил как бы между прочим: - Лиз, что с тобой происходит? Я наблюдал за тобой эти дни, ты стала другой. Вначале думал, что никак не придешь в себя после больницы, а сейчас понял: ты просто ничего не помнишь. – заметив, как Лиза протестующее вскинула голову, пояснил свои выводы, - Кир для тебя как родной сын. У вас всегда были теплые отношения, а ты его встретила напряженно, словно боялась перед ним сделать что-то не то. А меня? Ты избегаешь оставаться со мной наедине. Хотя раньше… - он многозначительно замолчал. Скрывать очевидное смысла не было. Лиза взглянула на него с вызовом. – Угадал. На меня все смотрят с удивлением: события важные, значимые, а я их не помню. Как может мать забыть, какого числа и года у нее родилась единственная дочь? Все знают домашнюю легенду о часах, а я ее слушала, словно никогда не была главной героиней этих событий… У меня амнезия, Глеб, и такая глубокая, что прошлое – чистый лист. Глеб резко качнулся вперед, затем назад. Вскочил, сделал несколько шагов возле и остановился перед ней. - Кто об этом знает? - Борис, конечно же. Какие могут быть сомнения? Он мой муж. - смотрела с усмешкой, словно уличить в чем-то хотела, - Разве я посмею от мужа что-то скрывать? - Ты? - окинул взглядом, улыбнулся язвительно. - Ты долгие годы хранила от него одну свою тайну. Он до сих пор не все о тебе знает. Зато я был твоим доверенным лицом. - Глеб светился гордостью за себя. - И что же такое ты знаешь, чего не знает мой муж? - уже самой любопытно было. Глеб наклонился, сказал вполголоса: - Я все знаю про твою маму. - выпрямился, смотрел хитро. Но по ее равнодушному лицу понял, что желаемого эффекта не достиг, - Я знаю, как она закончила свои последние дни. - И что? - пожала плечами, - Об этом все знают. Они, вместе с моим отцом, погибли в горах. Мне тогда было десять лет… - Это версия для посторонних. Но мы-то знаем с тобой, что у еврейки не может родиться белокурая девочка со вздернутым носиком… А твоя настоящая мама умерла двенадцать лет назад. И ты с Софьей Николаевной ездила на ее похороны. Твоя бабушка служила тебе прикрытием. А еще ей хотелось замолить свой грех. Лиза рассматривала его изумленно. Молчала. Наконец, пришла в себя: - И это все я тебе рассказала? - Лиз, - казалось, что он потерял интерес к разговорам. Сел нога на ногу, со скукой на лице, рассматривал серое небо, - если тебе интересно, прочитай свой личный дневник. Кстати, ты стала писать его по моему совету. Типа мемуаров. Она осторожно оглядела Глеба с головы до ног... Не будь они родственниками, между ними могли бы вспыхнуть чувства… Во всяком случае, у нее. А вдруг они были когда-то любовниками, и потому к нему особое доверие? В данную минуту ее влекло к нему, он был ей интересен как мужчина. Недаром же при его появлении в душе играли скрипки. – Глеб, скажи… - она никак не могла набраться духа, чтобы спросить, что мучило. И уже воздуха в грудь набрала, но в последнюю минуту передумала, - Я Бориса любила? Он усмехнулся скептически, ответил нехотя: - Не волнуйся, любила… Даже непонятно, за что. – А между нами, мной и тобой… ничего не было? - ей было стыдно спрашивать о таких вещах, но другого выхода не видела. У нее от волнения даже испарина на лбу выступила. Глеб посмотрел на нее изумленно. Он любого вопроса ожидал, но не такого. – Лиза! Что за бредовые мысли лезут в твою израненную голову? Да если бы я только намекнул на любовную связь, меня бы тут же выставили из этого дома. Извини, но Борис мой брат. Даже если бы я был не против, ты бы никогда не пошла на это. Ты слишком дорожила семьей, чтобы опуститься до измены мужу. – Фух, - выдохнула с облегчением. - Слава тебе Господи! Одним грехом меньше. Глеб рассмеялся: - Лиза, вот за что тебя люблю. Ни одной подобной женщины не встречал, ты единственная в своем роде. «После того, как я сказала, что бабушка отказалась помогать, Кузьмин еще несколько раз подходил ко мне, но был уже не так любезен. – Лиза, я не понял, ты со мной хочешь встречаться или нет? - Хочу, - я не могла сказать «нет», потому что это было бы неправдой. – Так в чем дело? - он обиженно надул губы. Учил: – Запомни, каждая дружба должна подкрепляться доказательством. – А без доказательства дружить не получается? - я была настолько наивна, что верила каждому его слову (у него же опыт, знает, как надо правильно дружить). Вновь подошла к бабушке со своей просьбой и услышала: - Лизонька, передай Кузьмину, что если он будет заставлять, давить и шантажировать тебя, я приложу все усилия, но училища ему не видать. Даже если он - будущий Рихтер. - посмотрела на меня с жалостливой улыбкой, - Он тебе нравится? - Очень. - у меня появилась надежда, что бабушка чем-нибудь поможет. – И ты согласна с ним дружить без всяких доказательств с его стороны? - Конечно. – А почему он так не может? - бабушка ждала ответа, но я не знала, что ей ответить, - Потому что Кузьмину нужна я, а не ты. Тебе нравиться, когда тебя используют в своих корыстных целях? Конечно, меня не устраивало и не нравилось. Я вновь отказала Кузьмину. А на другой день он нес портфель девочки из параллельного класса. Позже я узнала, что ее отец работает в военкомате. Наверное, Кузьмин заранее готовил почву, чтобы не попасть в армию. На выпускной я не пошла. Проучившись год, я так и не нашла подруг. В училище поступила легко. И, хотя у меня была все еще фамилия Музыченко, все знали, что я «внучка и дочка»… Ох, как же меня это мучило. Хотелось, чтобы верили в мой талант не по родословной, а из-за меня самой. Поэтому приходилось постоянно всем доказывать - я личность! В учебу вклинилась сразу, с первого дня. Мне так нравилось то, чем я занималась, что не отходила от инструмента часами. Кстати, Кузьмин в училище не поступил, срезался на первом же экзамене. Часто Софья Николаевна и Андрей Викторович приходили ко мне во время занятий. Садились в кресла и слушали мою игру. Иногда бабушка плакала, я знала, что в эти минуты она вспоминает сына и Виту. Дедушка, видя, что бабушка плачет, доставал платок и промокал сухие глаза, горестно вздыхая. Часто к нам в гости приходил Иосиф Илларионович, друг семьи. Позже я узнала: оказывается, он отец моей мачехи. Никогда, ни единым словом или взглядом, он не показал ревность или обиду, что я заняла место Виты. Ко мне всегда с доброй улыбкой, всегда с гостинцем из собственного сада, за которым уже давно не ухаживал, и он зарос травой. Яблоки и груши в нем были мелкие, абрикосы в пятнышко, а сливы не сладкие. Но все равно приятно. Постепенно я узнала подробности гибели отца. Гамусовы тогда жили в Москве. Мой отец, уже известный музыкант в широких кругах, успешно гастролировал по России и зарубежом. В одну из поездок познакомился с Норой, тоже пианисткой, но не такой знаменитой. Девушка быстро сообразила свою выгоду и приложила много стараний, чтобы заполучить достойного мужа. Она удачно и вовремя забеременела, как раз перед его гастролями в Милан. Скандал никому был не нужен. «Не портить же мальчику карьеру» - слова Софьи Николаевны. В Милан Нора уже поехала женой знаменитого пианиста. Потом у них родилась дочь, которую по настоянию отца назвали Виталиной… Прошли годы, в трудах и заботах, мой отец сказал: «Пора отдохнуть! Я беру отпуск». А так как Нора родом из Сочи, решили отдохнуть у ее родителей. Поехали всей семьей, плюс дедушка с бабушкой. Отдыхали весело и по полной программе. Моего отца и Нору пригласили их общие друзья к себе в гости в соседний город, и она буквально рвала и метала, когда муж оказался ехать. В конце концов отец сдался, вызвал такси, прихватили Виту, которая закатила истерику, поняв, что едут без нее, и отбыли на продолжении отдыха… Они должны были приехать через два дня. А вечером позвонили Иосифу Илларионовичу и пригласили на опознание тел. Накануне вечером прошел сильный дождь, машина неслась на большой скорости и не успела затормозить на повороте… Софья Николаевна стояла в морге, где на столах лежали три тела, накрытых простынью. Когда сдвинули первую простынь, она увидела Виту, прижимающую к груди плюшевого мишку. И тогда Софья Николаевна закричала. Ей казалось, что она кричит вечность. За один день она умерла дважды. Первый раз как мать и бабушка, а второй раз как певица. Она потеряла голос. Голос вернулся много позже, только чтобы говорить, петь уже не могла - это было конец карьеры. Хоронить решили в Сочи. Не разлучать же мужа и жену, а тело дочери Иосиф Илларионович категорически отказывался отдавать в Москву. Тогда Гамусовы обменяли московскую квартиру на сочинскую. Мать Норы болела еще до гибели дочери, похороны ее окончательно подкосили, Иосиф Илларионович ухаживал за ней и по выходным приходил к нам, чтобы «сделать передышку». Бабушка его подкармливала, давала с собой в банке суп. Когда мы шли с ней в выходной на рынок, то покупали в расчете на две семьи. – Лизонька, - плакала бабушка, - обещай мне: если видишь беспомощного старика или обиженного ребенка, не проходи равнодушно мимо. Сделай для них все, что в твоих силах. Старики и дети - самые беззащитные. Я это слишком поздно поняла, за что и была наказана. У Андрея Викторовича из-за переживаний и похорон случился инсульт. Результат - без палочки буквально не может ходить, если нервничает, то сильно трясется рука. Но вот, что мне не дает покоя: если мужчина в поезде, которого я видела в детстве, был действительно моим отцом, то значит, Господь, прежде чем тому погибнуть, показал его мне. Я же просила Высшие силы хотя бы один раз увидеть своих родителей. Господь знал, что второй возможности увидеть отца у меня не будет. А значит, есть надежда, что мама моя жива, и я с ней еще увижусь. И еще - почему, когда речь заходит о трагедии, то бабушка упрекает дедушку, словно он в чем-то виноват. Не раз я слышала, как она выговаривала: - Никогда тебе этого не прощу. Умирать буду, а не прощу. Сколько раз я рассматривала Виту и думала: чудо-девочка, рожденная для любви, баловень своих родителей. Стоило ей только пожелать, и все у нее было. Она с первого дня своей жизни росла в роскоши и внимании... А я росла в интернате, никем не обласканная, не знающая свой род. Но теперь этой девочки нет, а я заняла ее место. Так кому же из нас двоих повезло? Новых подруг в училище я не нашла. Так, однокурсницы, с которыми можно обсудить учебный процесс. А в кино сходить, или вечером прогуляться, или на танцы - это без меня. Девчонки–мальчишки стайками соберутся, обсуждают, какой фильм накануне посмотрели, на какой завтра пойдут, а мне и сказать нечего. Как-то раз набралась смелости, подошла к ним: - Девчонки, что вы меня не приглашаете? Они между собой переглянулись: - А мы не знали, что ты хочешь. Ты же молчишь, никуда с нами не ходишь. – Так вы меня не приглашаете, потому и не хожу. Ну, сходили в кафе, мороженое заказали, посидели, посмеялись. Мне понравилось. На другой день девчонки опять группируются, и слышу разговор: - Идем, только без Музыченко. При ней нормально пошутить нельзя, все за чистую монету принимает. Ненормальная какая-то. - и бегом, пока я в раздевалке одевалась. Мне обидно до слез. Потом думаю: да пошли вы все! Без вас жила и дальше проживу. Только почему так плакать хочется? Меня сторонились, при мне не обсуждали учителей. Я все не могла понять почему такое отношение, пока однажды ко мне подошел парень на курс старше и спросил: - Это ты внучка Гамусовой? Теперь буду знать, а то подставиться можно, доказывай потом, что не виноват. Я старалась объяснить, что не собираюсь никого «подставлять», но чем усерднее это делала, тем меньше возле меня было желающих дружить. А сторонясь, обставляли дело так, словно это я пренебрегаю обществом. Сама слышала: «Мы для нее мелкая сошка, ей рангом повыше надо». Как объяснить им, что я другая? Всегда слышала за своей спиной слова, ставшие привычными: «Не удивительно, что Музыченко победила, у нее бабка кто? Музыченко можно было на сцену не выходить». Но при поражении, злорадно-торжественно: «На детях гениев природа отдыхает. А на внуках отдыхает в два раза дольше». Бабушка заметила, что у меня нет подруг, спросила: - Лиза, у нас в училище дискотека, ты разве не пойдешь? - Нет. Мне не с кем идти. – Пригласи подружку. Ты с кем-то дружишь в группе? - Нет. Они не хотят со мной дружить. – Почему?! – у бабушки расширились глаза. Ей было обидно слышать такое. Она считала, что у меня должно быть много друзей. Все взрослые, кто знал меня, говорили, что я серьезная, умная, рассудительная девочка. Но то, что нравилось взрослым, не устраивало моих сверстников. - Не смотря на то, что моя фамилия Музыченко, все меня воспринимают как Гамусову. Со мной нельзя дружить, потому что обо всем, что случается в училище, я докладываю тебе. - Но это неправда! - воскликнула возмущенно. – Но они-то этого не знают. Я ничего доказывать им не буду. Бабушка очень переживала за меня, но что она могла сделать, даже силой своей власти? Ко всем своим ученикам относилась одинаково, никого не выделяя. Если бы кто знал, как меня она заставляла работать, не позавидовал бы, что я ее внучка. Но, когда на первой же сессии были отчислены две девочки за неуспеваемость по вокалу, в бабушку полетели обвинения, что она это сделала из мести. От меня окончательно отвернулись и отошли в сторону однокурсники... Нет, я не была изгоем, мне не был объявлен бойкот, просто со мной общались только по работе. Моими друзьями стала бабушка, дедушка и Иосиф Илларионович. С ними проводила вечера и выходные. Андрей Викторович жалел меня: - Бедная, сколько страданий на тебя пришлось. Тебе хочется с подружками погулять, на свидания бегать, а приходится нас, стариков, развлекать. Вот вроде бы все правильно говорил, но была в его словах какая-то непонятная интонация, словно нарочно хотел сделать больно. Я не знала, как к нему относиться. Мне было его жаль, но тепла не испытывала. В бабушке чувствовалась сила. К ней нельзя было подлизаться или подхалимнуть, ложь чувствовала сразу. Она была строгой и нежной одновременно, я боялась ее наказаний, а все равно душой тянулась именно к ней. Как-то раз я невольно услышала разговор Софьи Николаевны с Андреем Викторовичем. Я развешивала белье на балконе, а потом засмотрелась на играющих детей во дворе и притихла, поэтому, когда бабушка с дедом прошли в свою комнату, они просто меня не заметили. Начала разговор бабушка: - Я со страхом жду, когда Лиза попросит рассказать об этом дне. – Да расскажи ты ей как было на самом деле, – посоветовал равнодушно дед и зевнул. Обычно дедушка разговаривал со всеми дребезжащим голосом, робко, заискивающе. А сейчас уверенно, без всякого дребезжания, даже немного жестко. - Как ей такое рассказать? - засомневалась бабушка, - В силу своей молодости, она может неправильно все понять. Я боюсь потерять свой авторитет. - Сонечка, ты испугалась какой-то девчонки? - радостно-восторженно хихикнул дед. Ему, видимо, доставляли удовольствие страхи жены. – А ты как будешь выглядеть в ее глазах, когда вся правда откроется? - Сонечка, но меня не было в Москве. Я был на гастролях. Когда приехал, ты уже все вопросы решила. Я совершенно чист. На мне греха нет. - в голосе деда звучали нотки язвительного торжества. Он мстил жене за все годы унижений. Долгое молчание, и, наконец, зловеще, сквозь зубы: - Да ты у нас вообще святой, прям-таки агнец Божий… - Сонечка, родная, - голос его рабски задрожал, - но в чем же я виноват? Ты, главное, не волнуйся, у тебя давленьице подскочит. А дедушка-то у меня артист! Недаром же бабушка его называет: фигляр и клоун. Я давно просила бабушку дать мне адрес мамы. И каждый раз у нее находился предлог для отказа: то ей сейчас некогда, то не помнит, куда его дела… А позже вообще постаралась отделаться тем, что адрес все равно не пригодится, потому что у нас нет денег на поездку. И тогда я устроилась на почту разносить письма. Я работала, получала деньги, а у дочки почтальонши шел стаж. Было решено, что летом я обязательно поеду на розыски мамы. До сих пор, вспоминая ту, первую страничку своего личного дела, испываю необъяснимый трепет. С первого дня, войдя в мой новый дом, я испытала к нему уважение. Он для меня живой, сдержанно-строгий. Каждый предмет смотрел настороженно, испытывающее, либо заискивая, либо холодно- равнодушно. Уже через месяц знала историю каждой тарелочки, книги или картины, где приобрели, из каких гастролей привезли. Например, розовую вазу, что стояла на самом верху шкафа, бабушка терпеть не могла - ее подарили, когда она уходила из Большого. Ваза необыкновенной красоты, в виде ракушки, но напоминая о трагедии, была задвинута в пыльный угол. А вот вазу из Богемского синего стекла с белыми цветами бабушка обожала. Бабушке ее подарили на первый дебют. Она вышла на сцену в подтанцовке, и в каждом танце от волнения делала грубейшие ошибки. Так расстроилась, что разрыдалась, бросила просить прощения у режиссера, падая в отчаянье перед ним на колени. Режиссер перепугался бурных рыданий молоденькой статистки и принялся утешать: «Сонечка, у всех подобное было. Соберись, утри слезки и иди на поклон. Тебя ждет благородный, добрый зритель». Вытолкнул ее на сцену. А потом подарил вазу, в память о первом неудавшемся дебюте. Бабушка, когда рассказывала эту историю, всегда смеялась и плакала. Через два месяца, как стала жить с бабушкой и дедом, знала полное расписание каждого члена семьи. Не задумываясь, могла уверенно сказать, что предпочитает на завтрак дед и на ужин бабушка, какой крепости чай заварить в данную минуту, чтобы утолить жажду или успокоить «нервишки». Со стороны можно было подумать, что старички хорошо устроились и нашли для себя бесплатную няньку. Но мне для них сделать что-нибудь приятное, угодить желанию и выступить в роли доброй феи было одно удовольствие. Вначале мне понравился дед, Андрей Викторович. Был добр ко мне, веселый. Всегда гладил по голове, как маленькую, и приговаривал: - Бедная девочка, сколько страданий ты перенесла. У Сонечки нелегкий характер, с ней тяжело, но ты потерпи. Может быть, со временем она привыкнет, что именно тебе пришлось заменить Виточку. И я терпела. Софья Николаевна была холодной, скупой на ласку. Лишний раз не обнимет, не похвалит. Если что-то не нравится, высказывать не будет, но посмотрит так, что слов не надо. Мужа «затыкала» молчаливым поворотом головы, взмахом руки. Нет, она выполняла все, что полагается делать бабушке, заботилась о моем здоровье, следила за тем, чтобы я была одета не хуже своих сверстников, вовремя поела, и у меня хватало денег на личные нужды, «булавки» - как любила говорить. Но сколько раз ловила на себе ее изучающий взгляд. Она, не скрывая, сравнивала меня с кем-то (да что уж там, понятно с кем - с Виточкой). На открытых полках стеллажей стояли фотографии моих родственников. Но с отцом я мирилась, а вот сестру так и хотелось щелкнуть. Первый год сравнения для меня был мукой. Бабушка, словно наконец что-то уяснив для себя, как-то раз подошла ко мне. Я стояла на балконе и рассматривала частные дома, что расположились внизу улицы, далекий пустой пляж и то, как до самого горизонта море покрылось серой пеной. Ни о чем не думала, просто отдыхала душой ото всего. Ко мне вышла бабушка, стала рядом. Помолчав, сказала тихо: - Как тебе живется с нами, девочка, не жалеешь ли, что пришла сюда? Привыкла уже, или все еще дичишься? - я неопределенно пожала плечами: да и что мне сказать? Бабушка помолчала. - Всему свое время. Я знаю, ты ревнуешь к Вите. Не ревнуй. Мы, хоть и взрослые, но нам тоже время нужно. Тебя я знаю год, а Виту пять лет. Умом я понимаю, что не права, но сердце сжимается от боли, когда вспоминаю ту, которой уже нет. После этого разговора со стеллажа исчезли фотографии сестры. Осталась только одна, там, где Вита с родителями. Бабушка поставила ее на свой прикроватный столик. Но я редко заходила в их спальню, так что образ сестры меня больше не тревожил и не волновал. Я какую-то свободу почувствовала, даже дышать легче стало. С этого дня отношения стали не такими натянутыми. Я любила выходные дни. Особенно субботу. Этот день был с самого утра расписан по минутам. Сразу после завтрака бабушка шла на рынок с тетей Полей. По дороге к ним присоединялись еще одна-две соседки. Прежде чем что-то купить, обходили все ряды, узнавали цену, а потом яростно торговались за каждый рубль. Не потому, что денег нет, а ради развлечения, соревнуясь друг перед другом, кто больше собьет цену. Продавцы это знали и тоже вступали с шутками-прибаутками, без раздражения в спор, чтобы не было скучно. После рынка заходили в ближайшее кафе, отправив продукты с сыном соседки. Он подъезжал к выходу с рынка, а потом разносил сумки по квартирам. Хорошо, что жили в одном подъезде, и ему не приходилось далеко ходить. В это время женщины садились за столик с видом на море, не торопясь пили кофе. Их знали официанты, обслуживали в первую очередь, никогда не обсчитывали. Дедушка сразу после завтрака уходил на бульвар, где всегда проходили какие-нибудь соревнования по шахматам, в домино. Принимал живое участие в игре. Оставшись одна, я включила магнитофон и приступала к уборке квартиры. Помыть полы, или пропылесосить, выбить ковры – пара пустяков, на все про все три часа. Едва закончив с уборкой, приступала к разбору продуктов. Начинала готовить, заранее обговорив меню с бабушкой. От ковров пахло жаркой влагой. Распахивала балконную дверь, вместе с морским воздухом в комнату впрыгивали дрожащие солнечные зайчики. Перед обедом, в два часа, все возвращались домой. Приходил Иосиф Илларионович. Во время обеда вспоминали прежнюю жизнь, делились новостями. Я им завидовала - они столько много всего видели, столько всего знали, у них была такая интересная, насыщенная жизнь. Разговор неизменно переходил на политику, старики вздыхали: куда катимся?Перестройка до добра не доведет. С верхнего балкона слышалось: - Лиза, сыграй что-нибудь, душа покоя просит. Я играла ноктюрны и сюиты, пела сонета Шекспира. И обязательно любимую бабушкину «Девочка плачет: шарик улетел…». Бабушка подпевала как могла: «Старушка все плачет: жизнь так коротка. А шарик вернулся, и он голубой». У нее были мокрые глаза от слез, она знала, о чем поет. Иосиф Илларионович задумчиво посапывал в кулак. Дедушка вытирал сухие глаза… Звуки музыки стихали, все сидели и слушали тишину, нарушаемую криками чаек, перекатами волн, робким пением цикад. В этот миг я понимала, что люблю своих стариков, и сделаю все, чтобы они во мне не разочаровались. – Как хорошо, что у вас есть Лиза, - говорил Иосиф Илларионович. – Да, хорошо. - соглашалась бабушка. Смотрела на меня печально и ласково. - Лизонька - наше утешение. – вставлял умиленно дед. Ну, куда ж без него! Он не может промолчать после бабушки. Если она чем-то недовольна, он осуждающе качает головой. Если бабушка хвалит, дед готов дифирамбы петь. У меня вообще сложилось впечатление, что он – подхалим.»