Исполнение желаний

Утром, сразу после завтрака, Борис поторопил Арину, чтобы она спускалась к машине через пятнадцать минут, предупредил: - Не спустишься вовремя - уеду без тебя. - Посмотрел в сторону жены, - Лиза, позвони сегодня Антонине, спроси, когда она собирается выходить на работу? Мне надоело завтракать бутербродами и обедать в ресторанах. Лиза невозмутимо выслушала указания мужа, согласилась: - Хорошо, позвоню. Арину не жди, я ее сама отвезу. Арина невольно расширила глаза от испуга - после вчерашнего скандала, она не знала, что еще можно ожидать от матери. Сейчас она предпочитала общество отца. Но, едва Борис уехал, Лиза поднялась в комнату дочери. - Сегодня ты в колледж не пойдешь. Сиди дома. С классным руководителем я сама договорюсь. И хочу предупредить: не вздумай звонить Качалову или вашим общим друзьям, чтобы рассказать о нашем разговоре. В твоих интересах молчать, пока у нас нет видеозаписи... Когда будет на рука, тогда посмотрим, что делать дальше. Весь день в домашних хлопотах. Вместе с Евгешей занялась генеральной уборкой. Самолично протерла люстру в столовой. Зои, держа лестницу, чтобы сноха ненароком не упала, подавала советы, какой влажности должна быть тряпочка, когда вытираешь ту или иную «каплю». Лиза всем видом давала понять, что беззаботна и совершенно спокойна, а на самом деле внутри все тряслось от напряжения. То и дело смотрела на часы, ей казалось, что время идет слишком медленно. Не раз порывалась позвонить сама Давиду, чтобы расспросить, как продвигается дело, что нового удалось разузнать. Но боясь, что тот вновь назовет ее истеричкой, откладывала эту затею в последнюю минуту. В обед приехал Глеб, он привез рыбу. Лиза обрадовалась новому поводу хоть чем-то себя занять. На кухне собрались все, даже Арина присоединилась, готовила салат. С опаской держалась от матери подальше, к бабушке поближе, знала, что та всегда заступится. Ужин прошел легко. Борис, поняв, что готовила жена, приободрился. Он думал, что ее хандра наконец-то прошла, и теперь все будет как раньше - в доме покой, вовремя подан обед и ужин, и никаких проблем с воспитанием дочери. Все эти дни ему было тяжело приходить домой, жить в каком-то напряжении и ожидании очередного взрыва раздражения. И вдруг раздался телефонный звонок. Лиза, взглянув на экран телефона, выскочила из-за стола, стремительно удалилась в библиотеку, плотно закрыв за собой дверь. Это было нарушением всех домашних правил, заведенных еще Бусей - нет ничего важнее, чем семья, а, если ты сидишь с семьей за одним столом - отложи посторонние дела. Все невольно посмотрели на Зои, ожидая ее реакции на подобный проступок, а она сделала вид, что как будто так и надо, ничего не произошло. Но не она ли, буквально неделю назад, отчитала Глеба только за то, что во время обеда тот раскрыл газету, заинтересовавшийся какой-то статьей? – Что за привилегия Лизе? - спросил Борис, но ответа не услышал, потому что из библиотеки выскочила Лиза, бросилась к гардеробу и принялась торопливо одеваться. Все дружно высыпали в холл. – Лиза, ты куда? - удивился Борис, - Девятый час, ночь на дворе. Лиза, уже одетая, остановилась в дверях, на мгновение задержала дыхание, чтобы успокоиться, сказала, глядя на Зои: - Мне сейчас необходимо срочно уехать по делам. И, чем дольше вы меня будете задерживать, тем хуже будет… - договаривать не стала, ушла, оставив всех в немом недоумении. Борис повернулся к матери: - Что у нас происходит в доме? Почему я ничего не знаю? - Боренька, ты столько лет отгораживался от проблем семьи, что теперь они решаются без твоего участия. В доме давно главной стала Лиза и выполняет твои обязанности, защищает честь Асташовых. Не мешай ей. – повернулась и пошла в столовую Зои. Лиза ехала в город, всматриваясь в дорогу, боясь в темноте пропустить поворот. Пол часа назад позвонил Давид Самуилович, сказал, чтобы она подъезжала к бару. Зачем, не объяснил, но сказал, что это важно. Как Лиза ругала себя, что заранее не уточнила, где находится бар, потому что знала только приблизительно его расположение. Но ей повезло. Словно кто-то подсказывал: сверни туда, а теперь сюда. Не успела остановить машину возле бара, из которого грохотала музыка, дикие вопли пьяных гостей (Как здесь рядом люди живут? От этих звуков с ума сойти можно, каждый вечер слушать), как к машине подошел парень, постучал в окно. Она приоткрыла с опаской - кто знает, что ему надо? Парень наклонился: - Вы от Давида Самуиловича? Он вас предупредил, что расчет сразу, как получите свой заказ? Ну, ждите. Лиза хотела только спросить, как же он узнает Качалова и Пономарева, а парня уже след простыл, растворился среди кучкующихся пьяных гостей бара. Ей было здесь неуютно стоять, хотела отъехать немного в сторону, но подумала, что парень, вернувшись, и не увидев на месте, может подумать, что она уехала, не дождавшись. К машине несколько раз подходили или подбегали пьяные парочки, требовали открыть двери и куда-то их отвезти. Лиза со страхом думала, что ей делать, если кто-нибудь начнет колотить по машине, нарочно разобьет стекло. У нее сжималось все внутри, когда кто-то проходил мимо. Ей так казалось, что на нее сейчас нападут и почему-то обязательно изобьют. Потом стала фантазировать, что делать, если парень принесет не тот телефон, и на нем не будет записи – отдавать ему деньги или нет? А если не отдавать, то вдруг только хуже сделаешь? Взглянула на часы - двенадцатый час. Дома она в это время уже спать ложится. Сколько стоять придется - неизвестно. Зазвонил телефон, взглянула на экран - Борис. До этого он звонил несколько раз, но она звонки сбрасывала, боясь, что за разговором пропустит парня. Но на этот раз ответила: - Слушаю тебя. – Ты где есть? – Насторожился, прислушиваясь, и повысил возмущенно голос, - Что там за музыка у тебя на заднем плане? Что там за пьяные оргии? - Да у тебя одно на уме, только про оргии думать можешь! - взорвалась обиженно. Главное, сам находится в теплой постели, а ей приходится сидеть ночью на холоде, в компании алкашей и наркоманов, и он еще возмущается! - Приедешь домой, у меня с тобой будет серьезный разговор, - предупредил сурово. – Только не надо меня пугать! – Отключила телефон, но продолжила доругиваться. - Так страшно, как сейчас, мне уже не будет. - И тут увидела, как к ней идет парень. Она торопливо открыла ему дверь. Он сел, приказал лениво и обыденно, словно Лиза его личный шофер: - Поехали. Она хотела спросить насчет заказа, но он отвернулся к окну, с интересом рассматривая ночной город. Они проехали улицу до конца, свернули на другую… Мимо них одна за другой, мигая синем светом, проскочили полицейские машины. Парень довольно рассмеялся, приказал: - Сверни в арку и тормози. - Достал из кармана куртки два телефона, бросил их ей на колени, - Проверяй, чтобы потом недоразумений не было. Лиза торопливо просмотрела один телефон - видео не было. Вернее, было, но не то, что нужно. Во втором долго копалась, путалась, нажимала не на те кнопки… И увидела: ее дочь, которую она оберегала, готова была на крайность пойти, с каким-то парнем (понятно с каким!) в туалете, среди писсуаров, возле грязной стены. Это было так гадко, омерзительно, что Лиза застонала с болью. У нее все сжалось внутри… Парень, услышав доносившиеся звуки с телефона, а потом стон Лизы, повернулся удивленно, на его губах играла похотливая улыбочка. - Я понимаю так, что клиент доволен? - уточнил, чтобы не ошибиться. - Более чем. – Достала из сумочки деньги, положила рядом с ним. Парень быстро их пересчитал, взялся за ручку дверцы. Прежде, чем выйти, сказал: - Приятно с вами иметь дело, мадам. Если будете нуждаться в подобных услугах, всегда рад с вами поработать. Спокойной ночи. - И растворился в дворовой темноте, словно его и не было. Лиза выехала на дорогу, мимо нее пронесся седан, за ним полицейская машина, завывая сиреной. Позади слышался гул, и как ей показалась, стрельба. И опять друг за другом машины, на бешеной скорости, не тормозя на красный свет, выезжая на тротуар, сбивая все на своем пути, врезаясь в автобусную остановку. И вдруг увидела, как в одной машине приоткрылось окно, и в ее сторону полетело что-то светящиеся. Это светящиеся соприкоснулось с лобовым стеклом и в нем вдруг образовалась маленькая дырочка, от которой во все стороны побежали трещины. Лиза взвизгнула, пригнулась и вдавила тормоз в пол. Она остановилась, свернув в какой-то закуток. Стояла долго, наблюдая, как мимо проносятся машины, и только, когда улица окончательно опустела, поехала домой. Самое заветное желание ее было добраться как можно скорее живой и невредимой. Машину оставила во дворе, все равно завтра в ремонт везти. В доме все окна темные, и только в столовой горят бра. К ней вышла Зои, зябко кутаясь в теплую шаль. - Лизонька, живая! - кинулась к ней, - А я тебя жду, а тебя все нет и нет. Живая, слава Богу! Ну что, получилось? - Да, все нормально. Завтра все расскажу, во всех подробностях. Пить хочу! Устала, сил нет. Зои, если бы вы знали, что мне пришлось пережить. Переговариваясь шепотом, чтобы не потревожить никого, поднялись на второй этаж. Они не видели, как дверь комнаты Глеба приоткрылась, и он внимательно вслушивался в их шепот. Борис спал на спине, тихо похрапывая, отдыхая от трудного рабочего дня. Переживания жены ему казались надуманными и не требующие внимания. То, что у дочери какие-то неприятности, тоже ерунда - влюбилась безответной любовью, кто в ее возрасте не влюбляется? Так что зря жена панику поднимает и строит из себя защитницу рода Асташовых. Он бы тоже мог поиграть в Рембо, но перед ним стоит задача посложнее и посерьезнее - обеспечить материально семью, а это поважнее, чем разборки с парнем дочери… Сколько этих парней еще будет… Утром открыла глаза и сразу ощутила легкость и радостное настроение. Как хорошо, что сегодня наконец-то наступил выходной, никуда не надо спешить. Можно подольше поваляться в постели, подремать, догоняя остатки сна. Рядом ворочался Борис, лениво потягиваясь, позевывая. Заметил, что жена не спит, подкатился к ней под бочек. Шепнул в затылок: - Лизка, какое у тебя сейчас настроение? Она едва сдержалась, чтобы не поморщиться от досады - зачем надо все портить с самого утра? Предложила миролюбиво: - До вечера оставить никак нельзя? Борис сразу в сторону откатился. Заложил руку за голову, уставился в потолок. – Лиза, который раз тебя спрашиваю и никак не могу получить ответ: что происходит? Может, объяснишь, где ты вчера была? Я заснул в двенадцать - тебя все не было, во сколько ты приехала? Лиза помолчала, собираясь с мыслями – вчера была настолько возбуждена, что забыла придумать оправдание для мужа, а сочинять на ходу она не умела. - Ты же знаешь, что Аринка влюбилась в Качалова. А я узнала, что он шантажист, вымогатель и наркоман. Арина моих доводов слушать не хотела, поэтому пришлось действовать самой. – А ездила ты куда? - Борис мысленно усмехнулся про себя: так и знал, что из мухи слона раздули… Впрочем, друг наркоман и вымогатель Арине не подходит, даже если и единственный сын очень состоятельных родителей. – Вчера я ездила к Калачову в бар «Вернисаж», потребовала, чтобы он оставил Арину в покое, иначе я сделаю все, чтобы ему испортить дальнейшую жизнь. – Так он тебя и послушался, - усмехнулся Борис. Лежать смысла уже не было, поднялся, накинул халат, - Могла бы мне все рассказать, я и сам бы все разрулил, а то тайны, заговоры, психи на ровном месте. - Пошел в ванную. Лиза посмотрела ему вслед, подумала: «Строй, Боря, свои домики, я как-нибудь сама разберусь». Завтрак прошел в теплой семейной обстановке. Наметили план на день. Не успели подняться из-за стола, как пришел Рустам. Потоптался в дверях, не желая заходить и топтать чистые полы, позвал хозяина за собой. Борис вышел, но через минуту вернулся взбешенный. Протянул на ладони пулю: - Лиза, это что? Рустам сейчас из сидения выковырнул. В этот момент друг за другом телефоны взорвались звонками. Зои побежала к домашнему, Лиза взяла свой - звонила Светлана: - Слушаю. – Лиз, ты знаешь, что сегодня ночью погибли сыновья Калачева и Пономарева? - Что?! – Лиза повернулась к дочери и увидела, как та, отбросив телефон, подбежала к телевизору, включила его и принялась щелкать кнопки. Борис выслушал сообщение и вопросительно уставился на жену, медленно опустив руку с телефоном. Вернулась Зои, на ее лице была растерянность, казалось, она сейчас заплачет. - Ты меня слушаешь? - донесся до Лизы голос подруги, – У него в машине нашли пакет с наркотой. Мне сейчас Алина звонила, в морг привезли человек шесть… - Сегодня ночью возле бара «Вернисаж» началась перестрелка, - вещала девушка по телевизору. - Есть убитые и раненые. По предварительным данным, две криминальные группировки не смогли поделить территорию. – Пошли кадры съемки - ничего не видно из-за серого дыма, зато хорошо слышны выстрелы, крики, сирены машин. - Некоторые преступники попытались скрыться с места преступления, за ними тут же… - Выключи, выключи, - завопила Арина, затыкая уши, - Не правда, он не преступник! – Лиза, это ты так решаешь вопросы с парнями своей дочери? – спросил Борис. - Ты с ума сошел?! - закричала раздраженно, хотела подойти к дочери, но она завопила, словно почувствовала угрозу для своей жизни: - Не подходи ко мне! Нет! Я тебе доверилась, а ты! Это все ты подстроила, ты сделала, что его убили. Что, рада? Ты теперь счастлива? - Арина разрыдалась у бабушки на груди. Та ее утешала, уговаривая успокоиться. Лиза обиделась: - Представь себе, рада, что избавила тебя от этого мерзавца! Ради своей семьи я на все пойду, а на что вы готовы ради меня? Как ты легко ради какого-то урода от матери отказалась! - пошла наверх, Борис за ней следом. Глеб прикрикнул: - Ришка, хватит выть. Мать правильно сказала. В доме скандал, крики, слезы, взаимные обвинения. Лиза ворвалась в комнату к дочери, та, рыдая, лежала на кровати. Рядом Зои с водой, не зная, как утешить. – На, посмотри еще раз, кого ты оплакиваешь, - кинула в нее телефон, - И прежде, чем меня обвинять и любимого оплакивать, вспомни, как он тобой свой карточный долг хотел оплатить. И пусть меня кто-нибудь осудит, что я этому человеку хотела смерти. Но я не делала того, в чем ты меня обвиняешь. Просто так совпало… о чем я не жалею. Только когда у тебя будет свой ребенок, ты сможешь меня понять. Казалось, что Арина не слушает, но едва Лиза замолчала, вновь начала плакать. Зои устало села в кресло, обмахиваясь случайно взятой тетрадью, умоляюще взглянула на сноху. Та махнула обреченно рукой, пробормотала: - Правду говорят: глухой – не услышит, слепой – не увидит… «Когда приехала домой, бабушка встретила меня на вокзале. Я ее увидела в окно - она была так одинока и несчастна в толпе встречающих, что у меня сердце сжалось от сострадания к ней. Взгляд ее был настолько печальный, словно на плахе слушала свой приговор, со всем согласившись заранее. –Бабушка! - бросилась к ней, желая обнять, но бабушка отпрянула в сторону, испуганно. Недоверчиво окинув взглядом, неуверенно спросила: - Лиза, ты простишь меня? - Словно оправдываясь, желая смягчить наказание, добавила, - Я эти дни как в аду, места себе не нахожу. - Бабушка, как я могу осуждать тебя за что-то? Кто я такая? Пока ехала, все успела передумать, но так и не нашла ответа на свой вопрос: кто виноват? Если разобраться, то получается, что бабушка, Софья Николаевна. Если бы не ее любовь к сыну, ничего бы не случилось. Но она всего–навсего хотела лучшей доли для своего ребенка. У него был контракт, он принадлежал всему миру, а какая-то 16-летняя девчонка могла навсегда захлопнуть дверь в сказочную жизнь. Если бы история с беременностью стала известна всем, моему отцу никогда бы не удалось достичь того,.что приобрел. Нет, я его не оправдывала, но и осудить не могла, потому что не знаю как бы поступила сама, что выбрала бы: карьеру или любовь? Почему-то каждый думает, что именно он знает правильный выбор, именно он знает, что такое настоящая любовь, и чувства другого в сравнении с его - сущие пустяки. Пусть через трагедию, переступив через себя, но Софья Николаевна искупила свою вину, забрав меня к себе. Да, согласна, она сделала это только потому, что осталась одна со своим горем, но она могла бы это и не делать. Бабушка изменила мою жизнь, и уже за это я не имею права ее за что-то обвинять. Больших трудов мне стоило убедить бабушку, что не собираюсь уходить от нее, и мне не за что ее прощать, она передо мной не виновата. Только предупредила: - Бабушка, свою стипендию я бы хотела отправлять Анне Максимовне и маме. Это мой долг перед ними. Не сразу, но все же Софья Николаевна расспросила меня о поездке. Не показывала вида, что ей неприятно, что я с таким восторгом отзываюсь, как поет мама. Она всеми силами сопротивлялась и старалась убедить себя, что не виновата в том, что случилось с девочкой, которая приходила к ней со своей бедой. Зато дед в полном восторге. При каждом удобном случае старается напомнить : - Ах, Сонечка, какой на тебе грех лежит. Такую девочку сгубила. Мои грехи в сравнении с твоими - грешочки. Но ничего, Сонечка, может, и вымолишь себе прощеньице. К нам, грешным, Господь, говорят, милостив. Позвонила Юре, договорились встретиться с ним в кафе. Прихожу, он уже столик занял, мороженое заказал, а рядом, с моей стороны, лежит роза. Мне никто никогда цветы не дарил. Было так приятно, что слезы на глаза выступили. Юра при моем приближении поднялся и поцеловал в щеку. У меня такой прилив нежности к нему, столько счастья, что вижу, и только сейчас поняла, как соскучилась по нему. – Ну, рассказывай, где была, куда ездила? - спросил, когда перебросились пустячными, поверхностными новостями. - Я тебя ждал-ждал, думал, ты про меня забыла, если не спешишь. – Я даже не знаю, как тебе сказать, – засомневалась, стоит ли рассказывать ему всю правду. - Дай слово, что от тебя никто ничего не узнает. Он, заинтригованный тайной, клятвенно заверил, что молчать будет даже под пытками. Меня распирало поделиться самой главной новостью: - Я ездила к своей маме. – Как!? - Он оторопел от удивления, -Ты сама говорила, что твои родители погибли. Или я что-то не так понял? Мы вышли из кафе, спустились к набережной, мимо раскопок (говорили, что нашли какое-то древнее захоронение. Археологи, черные от загара, ползали по яме, кисточками смахивали с каменных обломков налипшую грязь). Неподалеку сидели художники, рисовали желающих. Мы остановилась возле двух художников, которым позировала девушка. У одного художника девушка получалась очень похожа, а у другого… Вроде бы и рот такой, и разрез глаз, и овал лица - а не похожа. Вокруг них собрались люди, переговаривались, обсуждали. Одновременно художники закончили рисовать, показали портреты девушке. Она выбрала один, там, где похожа сама на себя: - Я этот возьму, на том я не похожа. - засмеялась она. – Ну почему не похожа? – отчаянно вскрикнул обиженный художник, считавший, что его недооценили. Он повернулся, показал портрет нам, - Разве не похожа? - Нет, - засмеялась я, а потом взглянула на художника - у него дрожал подбородок, он жалко моргал, словно собирался заплакать. Своим жестоким «нет» я приговорила его к крушению веры в свой талант. Мне стало его жаль, я уже раскаивалась в своих словах. А второй художник, зная о своем таланте, снисходительно улыбаясь, стал собирать карандаши - он выиграл спор и больше ему здесь делать было нечего. Оставшийся художник сидел, опустив низко голову и обессилено уронив руки, он больше не хотел рисовать… Мы переглянулись с Юрой - нам обоим было понятно состояние художника, но как и чем помочь? Любые слова утешения были бессмысленны. Мы с Юрой вышли на причал, сели на скамейку, лицом к морю - оно было спокойным и тихим. Волны накатывая на берег, с шипением гасили пену, откатывали назад. Юра обнял меня за плечи, попросил: - Ну, рассказывай. Можно было о чем-то умолчать, что-то приукрасить, но я настолько была наивна, счастлива и так доверяла Юре, что мне в голову не пришло сделать это. Я рассказала как есть, и про маму, ее болезнь, и про бабушку, как она срок отсидела. Юра время от времени подавал реплики недоверия или удивления. Я видела по его глазам, что он находится в шоке от услышанного. – Твоя настоящая мать находится в сумасшедшем доме? - Переспросил задумчиво, когда я замолчала. – Она не в сумасшедшем доме! - Возразила с жаром, - Мама в доме инвалидов. – Я не хотел тебя обидеть, извини. - Попросил прощение задумчиво. Он был погружен в свои мысли. Поведение его изменилось - то он пытался шутить, то вдруг становился серьезным, повторяя: «Ничего себе». Я уже жалела, что затронула эту тему. Вспомнила слова бабушки, что нельзя рассказывать мужчине про себя всю правду: «В лучшем случае не поймет». Юра не понял. Он не захотел услышать, какую боль перенесла моя мама, он только понял, что она не такая как все. – Как индийское кино, - резюмировал наконец Юра. - Ох, ладно, пойдем, я тебя провожу. Поздно уже, Софья Николаевна волноваться будет. - Поднялся первым, протянул мне руку. Я удивилась - не так уж и поздно, только восемь часов, мы и позже возвращались. Но спорить с ним не стала. Навстречу нам шла Лорик с парнем из параллельной группы. Юра демонстративно обнял меня, поцеловал в губы и с вызовом посмотрел на парочку. Лори засмеялась, склонила голову на плечо своего парня: - Привет. А я вас издалека увидела, думаю: вы это, или не вы? Оказывается, наша недотрога Гамусова с Тимошенко. Тон мне не понравился. Вроде бы говорит с улыбкой, а слова колючие, вызывающие… Постояли, поговорили о том о сем, что скоро в колледж. Хорошо, что последний год. Лорик сказала, что будет поступать в институт искусств, туда пробиться легче. Парень спросил, куда я буду поступать, Лорик засмеялась: - Куда внучка самой Гамусовой поступать будет! Ну ты спросил! Туда, где бабушка больше всего связей имеет. В консерватории уже, наверное, диплом печатают золотыми буквами, чтобы при выдаче не ошибиться. – Они втроем рассмеялись. – Мне бы такую бабку, - сказал парень, – Замолви за меня словечко. Отблагодарю. – Родительский дом продашь? - Спросил Юра, - В консерватории одних связей мало, там деньги нужны. Щепцова, кстати, тоже собирается туда поступать, на вокал. Ездила узнавать условия конкурса, приехала в полном упадке. На место пятнадцать человек, и берут в основном москвичей. Приезжие срезаются на первом же туре. - Щепцова на вокал? Я была убита этой новостью. Не хватало еще, чтобы эта стерва и там меня доставала своими издевками. – Она серьезно думает, что ее туда примут? - спросила я, нарочно желая очернить ее в глазах собеседников. – У нее по вокалу еле-еле четверка выходит. – А ты считаешь, что она хуже тебя поет? - Усмехнулся жестко Юра. Похоже, мои слова его разозлили, - А по мне, так лучше. У девчонки есть стержень, она знает, что хочет, и думаю, многого сможет добиться без всякого блата. Из его слов получалось, что я добиваюсь успеха только благодаря бабушке. Если бы это касалось не Юры, я бы его слова расценила как предательство. Поговорили о каких-то пустяках и разошлись. На прощание Лорик подмигнула Юре и сказала не совсем понятное: - Юрка, дерзай! Мы все в тебя верим. - О чем это она? - спросила я Юру, когда отошли на расстояние. – Что ты, Лорку не знаешь? Мелит, что ни попадя. Дура! Мы долго прощались во дворе. За столом сидели ребята и пели песни под гитару. Давно замечено, что песни 50-60-ых годов самые душевные, и они очень хорошо подходят к жаркому летнему вечеру, даже если в них поется про санный след на снегу. Юра не звонил несколько дней. Я не могла понять, может, он на что-то обиделся? Но на что именно? Мы не ругались, расстались мирно, с поцелуями. Я, позабыв свою гордость, несколько раз звонила ему, но либо никто не брал трубку, либо мать Юры говорила, что его нет, и когда будет, неизвестно. Я просила, чтобы Юра мне перезвонил, она обещала, но передавала ли мою просьбу – не знаю. Наконец, Юра позвонил, сказал, что сейчас зайдет ко мне, пойдем, погуляем. Я обрадовалась! А я только-только испекла яблочный пирог, которому научила тетя Поля. Мне так захотелось похвастаться перед ним, какая я хорошая хозяйка, что решила пригласить его к нам домой и напоить чаем. Юру я увидела с балкона, махнула ему рукой – иди сюда. Он робко зашел в квартиру, шепотом поинтересовался, где мои старики. Я засмеялась: - Не бойся, придут не скоро. Уехали на рынок, это как минимум два часа свободного времени. – Ага! Так значит, мы с тобой одни? - он подхватил меня на руки, закружил, целуя, - Лиза, как же я по тебе соскучился! – И ревниво, грозно хмуря брови, - А ты? - И я. - прижалась к нему, целуя лицо человека, которого любила. Его кожа пахла сладким теплом, волосы были шелковистыми и мягкими, мочка уха прохладной… Дай мне волю, я бы его всего зацеловала. - Почему ты так долго мне не звонил? Он отнес меня в гостиную, посадил на диван, рухнул рядом, осмотрелся по сторонам. – Я думал, здесь комод и диван с валиками. А у вас вполне современно, модненько, - Повернулся ко мне, - Я лобал в ресторане, потому и не звонил. – Что делал? - Я не поняла, что он сказал. – Лобал, значит работал, - пояснил снисходительно. Рассмеялся, - Ох, Лизка, ты такая иногда глупая, как пробка. Ничего не знаешь. Как из глухой деревни приехала. - Он даже не замечал, что обижает меня. Юра как-то странно себя вел, заметно нервничал, раздражался, о чем-то думал. Вскочил, прошелся по комнате. Увидел магнитофон, включил его. Зазвучала партия Розины, - Это что? - на лице отразилось неподдельное изумление. - Странный вопрос для человека, который чится на последнем курсе музыкального училища, - Я не понимала, к чему и, главное, почему он придирается? - Я просто выбираю для диплома партию. Разрываюсь между Розиной, Татьяной Лариной и Людмилой из "Руслана". Ты что посоветовал бы? Он пристально на меня посмотрел и словно наконец-то решился: - Я посоветую тебе вот что! - резко бросился на меня,ьповалил на диван и принялся целовать, одновременно задирая мне юбку, - Лиза, давай займемся любовью. Я была настолько ошарашена его напором, что рассмеялась: - Чего? Ты о чем? - Я, как могла, уворачивалась от его настойчивых рук. - Юра, ты с ума сошел. Остановись, – и вдруг я поняла, что он не шутит. Он действительно думал, что я соглашусь на его предложение, если будет настойчив. И тогда я испугалась, попыталась его оттолкнуть. - Юра, остановись, пожалуйста! Не надо, пусти! - Он вдруг оказался таким тяжелым и сильным, что не могла под ним шевельнуться, - Прекрати! Остановись! - завопила ему в лицо. Мне эта борьба порядком поднадоела. Он взглянул на меня недоуменно, прохрипел: - Ну ты что? Ты же сама этого хочешь, чего ломаться? - но хватка его немного ослабла, чем и воспользовалась. Изловчившись, скинула его с себя, вскочила с дивана, отбежала подальше. - Лиз, хватит ломаться! - заорал раздраженно, – Что ты из себя ц… строишь. - Он произнес такое слово, которое я не то что вслух сказать не могу, мне его даже написать стыдно. У нас дома таких слов никогда не произносили. – Ошибаешься, я этого не хотела. Я тебя не для этого позвала. – А для чего? - взгляд его стал жестким, - Арию Розиты послушать, или чайку попить с тортиком? Сама сказала: стариков два часа не будет… - Тимошенко, да у меня в мыслях подобного не было! - Да куда уж тебе! - Он поправил рубашку, пятерней пригладил растрепавшийся волос, - Ладно, провели прекрасно вечер! Оставайся со своей девственностью, может, кому и понадобишься к пенсии ближе. - За ним захлопнулась раздраженно дверь. Мне было очень обидно и за его слова, и как он вел со мной. Не такой я представляла нашу встречу, после стольких дней разлуки. А может, Юра прав, и я действительно веду себя неправильно, «не современно». Я уже жалела, что не смогла правильно донести до него свою мысль. Я действительно желала быть с ним, но позже. Что если Юра бросит меня? Как я буду жить без него? Юра позвонил через несколько дней. Голос виноватый, жалобный: – Лиза, прости меня. Я много думал над тем, что произошло, конечно, я был не прав. Но и ты, признайся, тоже хороша! Мы столько вместе, а дальше поцелуев не продвинулись. У меня возникают сомнения: может, ты меня не любишь? - Нет, Юра! - я испугалась, что он сейчас меня точно бросит. У меня душа только что пела: позвонил, позвонил! А теперь сжалась от страха. Но надо было держать марку, чтобы он не подумал, что готова простить с одного слова. - Я тебя люблю, но хочу убедиться, что ты меня тоже. – Что мне сделать, чтобы доказать это? - сразу повеселел Юра. - - Подаришь мне пятнадцать роз, - сказала первое, что пришло в голову. Мысленно обругала себя: идиотка, зачем тебе розы? Пусть только придет, и я прощу ВСЁ! - Подарю! - согласился сразу. Даже через трубку было слышно, как он счастлив. - Лиз, я хочу пригласить тебя на свой день рождения. Завтра в шесть. Я удивилась, как его день рождения может быть в августе месяце, если в прошлом году он отмечал его в конце сентября? Но вовремя промолчала - может, для того, чтобы помириться со мной, он и придумал праздник… для нас двоих. – А кто еще будет, кроме меня? - Пара моих друзей с подругами, ну и родители. Куда без них. – вздохнул печально. Я обрадовалась: родители - это хорошо. С родителями как-то безопаснее. Все же он меня тогда напугал. Любовь любовью, но осторожность не помешает. Купила подарок. Главное, так удачно получилось, зашла в сувенирный, авось повезет!, и увидела игрушку: маленький, пузатенький дирижер во фраке и котелке. Тимошенко хочет стать дирижером, пусть этот малыш будет его талисманом на удачу. По дороге придумала поздравительную речь. Подхожу к дому Тимошенко, смотрю, а у него окно открыто и музыка из него раздается (Юра на первом этаже живет). Я представила, как появлюсь в окне, ради шутки, и напугаю его. А потом вместе посмеемся. Прокралась через палисадник к окну и осторожно заглянула в комнату. Какое же разочарование меня ожидало – в комнате, помимо Юры, сидели два моих одногруппника. Мне не хотелось, чтобы именно сегодня среди гостей был кто-то из нашей группы. Ребята сидели и курили, неторопливо разговаривали. Я хотела уйти (глупо как-то выскакивать из-за кустов в окно, я только сейчас это поняла), как вдруг кто-то из них сказал: - Ну что, Юрец, динамит тебя Гамусова? Сроки идут, а воз и нынче там. - Ребята рассмеялись, я так и замерла под окном, боясь шевельнуться и выдать себя. О чем это они? - С Щепцовой шутки плохи, а ты при всех заявил, что завалишь Гамусову. Учти, не завалишь, позор на весь коллектив. Люди ставки делают, кто сколько кладет, а Баринова больше всех. – А она-то что на Гамусову взъелась? - подал голос Юра. – Гамусова усомнилась в искренности чувств ее парня, - с пафосом ответил друг. Ребята опять расхохотались, - Вообще-то я тоже сомневаюсь. – Что ж ты, Лизочка, такая неуживчивая? - Задумчиво произнес Юра. Помолчал так, как затягиваются, выпуская дым от сигареты, - У нас с Шепцовой пари, что я Лизку уложу до начала учебного года. Так что у меня ещеьвремя есть. Но если по-чесноку, мне самому с ней надоело, слишком она правильная, с ней тоска смертная. Думаю, сегодня закругляться надо. – Ты в этом уверен? - усомнился кто-то. - Уверен. Видишь? У меня девчонка одна знакомая в аптеке работает, сказала, что это стопроцентная гарантия. Например, бросаешь одну таблеточку в стакан с чаем, и тебя так начинает плющить, что готов любому отдаться. Сегодня от Лизки придется бегством спасаться. Ребята расхохотались победно, даже повизгивали от предвкушения. - Юрец, можно я после тебя? Я давно хотел Гамусову попробовать. - А я следующий. Она все равно утром ничего помнить не будет. Фотик нужен, чтобы Щепцовой доказательство предъявить. Стоять под окном не было больше сил. Я осторожно выбралась из палисадника, стараясь произвести как можно меньше шума. Побежала от дома, моля Бога, чтобы никто из знакомых не встретился на пути. Сказать, что мне было плохо - значит ничего не сказать, мне было ХРЕНОВО! У меня сердце разрывалось на части, мне хотелось выть и орать. Просто остановиться посреди улицы, запустить пальцы в волосы и орать, запрокинув голову, пока воздуха хватит в легких. Не знаю почему, но я прибежала на набережную и, как заведенная, металась по ней туда-сюда, не зная, куда себя деть, чтобы унять боль… За что? Юра, я же тебе лично ничего не сделала. Мои разборки с Щепцовой – это МОИ разборки, зачем и почему ты в них влез? Я поверила и доверилась тебе. Я думала, что наши чувства взаимны. А ты, оказывается, на меня пари заключил с моим врагом. Захотел в лидеры выйти и утвердиться за мой счет, показать, что круче всех… Я спустилась на пляж, пиная перед собой гальку, шла, сама не зная куда. Набегающие волны опадали у моих ног. Наконец, я выдохлась, усталость навалилась на плечи такой тяжестью, что мне пришлось сесть прямо на гальку, не заботясь о платье. Долго сидела, обхватив колени руками, глядя как солнце гаснет в море. Вот оно последний раз вспыхнуло и окончательно потухло, и сразу стало темно. Я поднялась, нашла в сумке маленького дирижера. Не знаю, почему так сделала, только взяла и сломала ему поднятую ручку с зажатой палочкой, а потом размахнулась и зашвырнула ненужную игрушку в море. Во мне словно отупело все, ни одной мысли не было. Я повернулась и пошла домой. Бабушка, открыв дверь, ахнула: - Лиза, где ты была? Юра несколько раз звонил, дедушка все больницы обзвонил. Что с тобой произошло? – Тут она увидела мокрый и грязный подол платья, - Лиза! Что случилось?! И тут я заревела, да так, что дедушка принес мне своих капель. - - Лизонька, это пройдет, время лечит, я по себе знаю. - Утешала бабушка. – Лиза, - вставил свое слово дедушка, - если хочешь, завтра же пойдем в милицию и напишем заявление на этого мерзавца! У меня есть знакомый майор, мы ему все расскажем, и он найдет управу на шайку заговорщиков. Представив, что придется в милиции рассказывать всю правду, что надо мной будут смеяться, обвинять, что я сама во всем виновата, отчаянно затрясла головой - нет, только не это. – Какая милиция! - зашипела на деда бабушка. - Чтобы соседи узнали, знакомые?Девочке жизнь сломать? И что мы им предъявим, что он хотел таблетками напоить? Но ничего же не было. А он скажет: мы так по-дурацки шутили. Никакого заговора не было. - Бабушка задумалась, - Юра Тимошенко! Не ожидала я такого. Ну, погоди, я с тобой разберусь. – Сонечка, на востоке говорят: хочешь увидеть труп своего врага, приди на берег реки, и он проплывет мимо тебя. – И много трупов ты увидел? - поинтересовалась бабушка, - Чтобы мстить, тоже силы нужны. Порой они так и не находятся, поэтому человек ломается. Тимошенко звонил по несколько раз в день. Я ему сказала сразу: - Ты знаешь, Юр, я подумала и решила - не надо нам больше встречаться. Ну что у нас общего? Все равно через год ты – в Питер, я – в Москву, - Его объяснения слушать не хотела. И больше к телефону не подходила. На улицу я не выходила, если Тимошенко приходил ко мне домой - дверь ему не открывала. А бабушка с ним не очень церемонилась: - Юра, я считаю, что вам рано встречаться с Лизой. Прежде надо закончить училище. Лиза говорила, что ты собираешься поступать в Питер, а у тебя хромает сольфеджио, лучше им займись. Больше пользы будет. - Бабушка взяла все на себя, вроде бы она виновата в том, что мы расстались. В первый день занятий Тимошенко подошел ко мне при всех (интересно, на что он рассчитывал?), кротко и нежно улыбнулся: - Лиз, ты куда пропала? Я знаю, твоя бабушка тебя из дома никуда не выпускала. Вокруг нас захихикали, придвинулись поближе, чтобы не пропустить ничего. Щепцова стояла неподалеку, с улыбкой наблюдала за нами. Он свой промах со мной решил свалить на мою бабушку? Перед Щепцовой решил оправдаться? - Юр, я же тебе все раньше объяснила, но ты, видно, не понял: ты мне не интересен. Мне с тобой скучно, ты настолько предсказуем и примитивен, как одноклеточное. Теперь уже засмеялись над ним. Здесь стояли его друзья, девочка, которой он нравился. Щепцова уже не улыбалась. – Тимошенко, ты одноклеточное. Тимошенко, у тебя теперь кличка будет инфузория, она тоже из одной клетки состоит. Он понимал, что проиграл во всем и не мог понять, где допустил ошибку. – Да ты-то кто? - Набросился на меня с обвинениями, -Ты сама выродок, подбросышь, тебя из жалости из интерната взяли, потому что мать в дурке лежит. Я видела лица однокурсников: многие морщились и отворачивались, делая вид, что не слышат его слов; кто-то пытался его остановить, но были и такие, кто окружил нас плотным кольцом. Среди них была Щепцова. Она смотрела на меня и вновь улыбалась. Я поняла, что она все знает. Тимошенко ей все рассказал, предоставил отчет о своей проделанной работе. – Ты обещал молчать, - напомнила я ему. Даже в этом он меня предал. - Ты же знаешь, как она там оказалась, - Я пыталась оправдаться и оправдать, хоть как-то защитить. - На ее глазах ребенка убили. В чем ее вина? - Да она у тебя гулящая была. - засмеялась Щепцова, - Это надо еще доказать, что она от Гамусова родила, а не от очередного собутыльника. Я еле сдержалась, чтобы не вцепиться ей в волосы. Мать, какой бы ни была - это святое. Любого детдомовца спроси, чище матери нет никого. – Знаешь, Щепцова, я многое могла бы тебе простить, даже то, что ты сговорилась с Тимошенко и заключила с ним пари, что он со мной переспит. Я простила Тимошенко, что он готов пойти на эту подлость ради тщеславия, удовлетворить свое эго за счет слабого. Но никогда не прощу ни ему, ни тебе, Щепцова, насмешки про мою маму. Поэтому, - я подняла руку в сторону Щепцовой, - никогда тебе больше не петь! Ни одной ноты! Я ТАК ХОЧУ! А тебе, - повернулась к Тимошенко, - пусть твои желания никогда не сбудутся. И пусть с тобой случится то же, что и с маленьким фарфоровым дирижером. Кругом стояла изумленная тишина. Я оттолкнула плечом ближайшего и пошла к выходу, боясь только одного, что сейчас закончатся силы, и я у всех на виду грохнусь посреди коридора. – Да она чокнутая! - заорала Щепцова, давясь смехом. - Такая же, как ее мать. – Какой фарфоровый дирижер? - заволновался Тимошенко. Все знали, что он помешан на мистике, собирает поверья и приметы, связанные с музыкой. Дальнейшие события я помню плохо. Бабушка рассказывала: я пришла с училища. Не отвечая на ее вопросы, прошла в свою комнату и легла на кровати. А потом уснула. Бабушка не могла меня добудиться. Дедушка решил принять крайние меры – облил холодной водой, дал пару пощечин, тряс и кричал в ухо, чтобы я открыла глаза. Вызвали врача, и он посоветовал меня не будить самостоятельно, а отправить в больницу. Он рассказал бабушке забавный случай: - Когда я был студентом, нам рассказывали про девочку, которая спала несколько недель. А потом неожиданно проснулась и потребовала соленый огурец. Интересно, что скажет ваша, когда проснется? - Вы что, над моей внучкой эксперименты ставить будете? - возмутилась бабушка, чем очень смутила врача. Три дня я спала под капельницей. На меня бегала смотреть вся больница, как на экзотику. Медсестры заключали пари, в чью смену я проснусь. Бабушка не отходила от меня ни на шаг. Одна мысль, что она может потерять еще одну внучку, лишала ее здравого рассудка, она истерила и даже заявляла дедушке, что, если со мной что-то случится, то и ей жить больше незачем, нет смысла. Утром четвертого дня, во время обхода, я открыла глаза, строго оглядела собравшихся и поинтересовалась, громко и резко у врача, который стоял ближе всех: - Где мои белые тапочки?! - А я откуда знаю!? - заорал врач возмущенно, что его обвиняют в воровстве каких-то тапок, – Я их не брал! - Он был настолько обижен, что не сразу сообразил, что я наконец-то проснулась. Для профилактики меня подержали в больнице еще недельку и выписали. Когда я пришла в училище, мне тут же доложили последние новости, произошедшие на нашем курсе… Совсем недавно Тимошенко пошел в клуб, там завязалась драка и его, совершено случайно кто-то задел ножом. Но задели так неосторожно, что порезали сухожилия на правой руке. Теперь он лежит в больнице, врачи говорят, что ему никогда не стать музыкантом, рука его не работает, не поднимается и даже не держит ложку. Дирижер, у которого не работает рука - это уже не дирижер. Вторая новость про Щепцову: вечером, во время ужина, она подавилась рыбьей костью. Вызвали «скорую». На месте ничего сделать было невозможно. Кость глубоко впилась в глотку, надо было срочно вести в больницу. Во время операции что-то пошло не так, были задеты голосовые связки. Теперь у Щепцовой вместо голоса - сип. Ничего сделать нельзя… Теперь меня боялись. Мне никто слова поперек не говорил, и не смел над чем-нибудь посмеяться.» Приписка другим почерком, таким, какой сейчас у Лизы: «Забегая вперед, скажу: Тимошенко спился. Через несколько лет случайно в пьяном виде упал с пирса в море и утонул. Он повторил судьбу фарфорового дирижера. А Щепцову можно увидеть на базаре. Музыкальная карьера у нее не получилась, и теперь она торгует капустой и огурцами. Никогда я не сожалела о своих сбывшихся желаниях. Не испытывала мук совести, последующего торжества и злорадства. Говорят, что преступника тянет на место преступления. Меня не тянуло, никогда. Едва мое желание исполнялось, я тут же мысленно ставила галочку и вычеркивала из своей жизни этого человека. Больше всего меня пугало другое: чем придется платить? После Тимошенко и Щепцовой я твердо решила быть более осторожной в своих желаниях и стараться не причинять людям несчастья, решая проблемы без участия высших сил. И вообще, надо было научиться быть сильной без внешнего давления на других. Поэтому, когда поступала в консерваторию, рассчитывала только на себя. Бабушке запретила появляться в когда-то родных пенатах. Но разве она меня будет слушать? Из десяти человек на место, я единственная поступила из провинции, остальные все москвичи, закончившие элитные музыкальные школы. С начала нового учебного года я надеялась, что моя жизнь изменится. И не ошиблась. Наконец-то я была равная со всеми. Фамилия Гамусова никого в трепет не вводила, никто перед ней не склонялся и не восхищался. Здесь привыкли к громким именам (и не такие слышали!). Никто среди студентов не злорадствовал, если у меня что-то не получалось, никто не завидовал, если удавалось лучше, чем у других. Теперь я была по-настоящему счастлива.» На этом дневник обрывался. Больше Лиза либо не успела написать, либо не хотела. Но и этого было достаточно, чтобы объяснить многие поступки. Теперь понятна ярая агрессия к Максу Качалову. Пропустив все через себя, интуитивно пережив заново предательство от человека, которому доверилась, поняла боль и отчаянье своей дочери. Та Лиза была сильнее, закаленнее жизнью, она сама могла за себя постоять. Арина же домашняя девочка, которую все любили, и потому не понимала, что другие люди к ней могут относиться как -то иначе.