Айзен — дедушка Гарри Поттера

Если речь заходила о школе, обществе, политике или минувшей войне, Хагрид так или иначе к слову вспоминал о Дамблдоре. О добром великом волшебнике Дамблдоре, который сделал очень много того, что великан считал правильным. С его слов выходило, что величайший волшебник был добр, как Укитаке, непредсказуем, как Кёраку и влиятелен, как Барагган до прихода Соуске в Уэко-Мундо. Айзен решил, что великану очень хочется обсудить этого человека, и спросил может ли Хагрид поведать о Дамблдоре что-нибудь интересное, чего не знает широкий круг «волшебников». Как ни странно, великан не испытал восторженного воодушевления фанатиков, а призадумался, что бы такое рассказать. Он был предан директору, но, очевидно, не преувеличивал его заслуги так уж сильно. Наконец, Хагрид радостно хлопнул себя по колену. Вспомнил. И он два часа рассказывал про удивительного питомца директора — феникса. Едва ли лесничий стал бы приписывать мифические свойства реальному существу, а со слов великана выходило, что оно могло исцелять физические раны своими слезами и возрождаться из пепла в виде птенца. Последняя деталь навела Соуске на мысль об «Отрицании», как у Иноуэ. Как раз на словах об огне феникса над горизонтом показался краешек Солнца. Айзен остановил машину и сказал, что бессмысленные ритуалы на самом деле не нужны и достал из кармана серебряную безделушку. Попросил оружие новообращённого якобы для посвящения. И, наконец-то, осмотрел вблизи драгоценный зонтик Хагрида. Пропустил рейши через ткань и дерево. Это оказался стержень в чём-то похожий на меч арранкара. Он был полым и служил вместилищем силы. Вместо рейши для релиза в нём было заключено органическое вещество. Наполнитель уже напоминал духовный меч шинигами: он имел собственные черты и при этом согласовался с реацу Хагрида. Ручка зонтика была насыщена духовными частицами, как средоточие подчинения. «Волшебники» если и были подчинителями, то не в большей мере, чем любой другой человек. «Магия» была силой иной (пока неизвестной) природы. Айзен решил, что называть еë магией будет справедливо. Та энергия, что исходила от Гарри, всë-таки была слишком похожа на смесь реацу живого человека и Шиба. То, что Соуске принял за часть «оттенка» души мальчика, оказалось той самой неизвестной силой, которая скапливалась в повреждëнном наполнителе стержня. Стержень был сломан, но даже так в нëм ощущался потенциал. Если бы он был цел и его наполняли не магией, а духовной силой Пустого, то этот кусочек дерева мог бы вместить в себя релиз слабого арранкара. Наполнитель, судя по всему, был способен выдавать такую мощность, так как оболочка была идеально к нему подогнана. Вообще этот прибор был сделан мастером. Айзен искренне пожелал его восстановить. И ощутил как от резонанса с мечтами великана заискрился внутри кристалл Хогиоку. Чужие желания по-прежнему исполнялись точнее и проще. Великан зарыдал и прижал к груди свой обновлённый зонтик. В этот момент в стекло постучалась сова. Соуске уже слышал от Петунии, что «волшебники» используют сов вместо Адских Бабочек и убедился в этом, прочитав письмо для Гарри. Он открыл птице окно и протянул вперёд руку, как будто собирался расплатиться своей духовной силой за доставку сообщения. Был шанс, что Хогиоку откликнется на желание птицы получить положенную награду. Вместо жирной белой мыши на ладони Соуске, как ни странно, появились медные монеты. Сова протянула лапу, на которой был мешочек, но Айзен не спешил отдавать деньги. Они не были привычными для этой части Мира Живых. Соуске потрогал их пальцами, чтобы запомнить рельеф. Хагрид как раз заметил сову и понял промедление Айзена по-своему. — Пять кнатов. Вы птицу отпусти́те, — он попытался привстать и засунуть руку в карман, но у него ничего не получилось, — а я, когда доедем, вам отдам. — Давайте мы просто вместе прочитаем газету, — ответил Соуске с улыбкой лейтенанта Пятого отряда. Хагрид развернул газету. И тут Соуске понял, что ошибался насчëт магов. Завоевать доверие всех этих людей было не такой уж простой задачей, так как расположение одних означало вражду с другими. Их было много, достаточно, чтобы иметь собственное министерство и газеты. Пергамент, на котором было написано приглашение для Гарри, позволял предположить, что учеников настолько мало, что ради каждого из них можно потратить добротный материал. И обучение, соответственно, стоило соответственно. Но если детей было больше, и каждый ребëнок получал такое письмо, и каждый покупал в начале учебного года указанное в письме количества пергамента, то (по приблизительным прикидкам) маги должны были скупать шкуры с нескольких боен или содержать большие стада. Впрочем, бумага из рейши не изготовлялась из дерева, точно также, как светящаяся лоза не требовала электричества. Хоть и живые, маги могли использовать особенности своего взаимодействия с миром, чтобы получать дешëвый пергамент. План нуждался в доработке, открывалось больше возможностей. Маги скрывались хорошо и могли предоставить гораздо больше образцов для экспериментов, чем он предполагал… — Да ничего они без ведома Дамблдора совсем уж глупого не примут! — заверил Айзена великан. Соуске мазнул взглядом по странице и понял, что речь шла о решениях Министерства Магии, действия которого, по мнению Хагрида, могли повергнуть такого человека как Бейзил Айзен в задумчивость. С усмешкой Соуске подумал, что эти деятели были не лучше Совета Сорока Шести, но Дамблдор имел на них рычаги давления. Айзену стало интересно какой именно из титулов великого волшебника отображал такие возможности. — Гарри всë ещё не проснулся. Не возражаете, если я расскажу ему о Сириусе, когда он проснëтся? — Да, оно можно, — невзирая на счастье от вернувшейся силы, великан опечалился, — Вы сумеете этак по-мягкому обсказать. А то я ж их всех знал, чего доброго лишнего при мальце сболтну. Соуске ответил мягкой улыбкой. — Со мной ему это не грозит. Я даже не знал, что Гарри приходится ему крестником. Великан понурился. — Эх, оно опосля-то беды легко человека очернять. Ведь известно уже тогда кто да что. А так славный и гордый был ведь парень! Мотоцикл свой мне в тот же самый день дал… Ну, когда того… Потом конечно все заговорили, что он из Блэков и, значится, всегда знали, как чуяли, что с ним не так что-то. Да только кабы оно так было, не был бы он Джеймсу и Питеру с Ремусом таким другом! Будто Джеймс Поттер и Лили стали бы с кем тëмным связываться, кабы чуяли, что от него за версту злом несло? Соуске кивнул. Ему уже нравился этот человек. Тот, кто смог обмануть чутьë на людей у живого родича Шиба, был интересен.

***

Они добрались до Лондона и на нужной улице Айзен вновь столкнулся с великолепным навыком маскировки магов. Этот обман разума отличался от той защиты, которая прятала Гарри. Магов тут мог бы обнаружить и рядовой из Одиннадцатого, но ни один живой человек без духовного восприятия этого сделать не смог бы. Этот барьер состоял из той же энергии, что струилась в стержне зонта Хагрида. И в ней не было примесей реацу, как при «выбросе» у Гарри. И как у того излучения, которое испускал договор Петунии о предоставлении защиты. Соуске скопировал это излучение при помощи Хогиоку (Петуния много лет мечтала куда-нибудь деть племянника, но так, чтобы он остался жив и цел, а волшебники еë не трогали). Внутри питейного заведения, которое по непонятным причинам нужно было прятать от посетителей барьером, хоть оно и было весьма жалким, собрались знакомые Хагрида. Великан помялся немного, но, видя безмолвное поощрение, всë же сказал: — Да я тут эта… Дай думаю их разыграем! Скажу, что нашëл кое-кого. И, значит, сделаем вид, что это ты и есть. А уже потом покажем, что с нами сам Гарри Поттер! К чести великана он не проявлял раболепия при маленьком мальчике. Для него не была помехой даже такая вещь, как чужая слава. Но вот для того чтобы похвастать и повеселиться, слукавив, он мог и попользоваться чужой известностью. Удовлетворить своë любопытство и узнать, чем же прославился мальчик в ближайшее время не представлялось возможным. Причина известности кого-то знаменитого превращалась в ещё тот секрет Полишинеля. Маги засуетились. Всем хотелось потрогать руками живую легенду. До мнения легенды по этому поводу им не было дела. Лейтенантские привычки по приданию буйной радости пристойного вида всплыли как-то сами собой. Соуске устроил Гарри во главе стола и объявил о празднике, и организовал это, не прилагая особых усилий. Капитана Айзена тоже приглашали на праздники. Когда много людей хотят примерно одного, и им всё равно, будет что-то настоящим или нет, они готовы притвориться друг для друга, чтобы всем вместе ощутить иллюзию, будто бы на несколько часов они сами и мир вокруг них стали другими. Быть желанным гостем совсем не трудно. Главное изображать из себя того, кому хватит одной лишней пиалы, чтобы уснуть и перестать быть интересным. В юности Соуске купил бутылку лучшей выпивки «для старших офицеров», окружил себя сложным барьером и поставил записывающее кидо, чтобы узнать, сколько ему нужно, чтобы опьянеть и что он при этом будет делать. Посмотрев наутро запись, юный Айзен понял, как рисковал. Он без запинки произносил слова. Если бы его разум не был затуманен, он бы легко выбрался наружу. Мальчишка на записи заливисто хохотал, распинался о том, как славно всех обманул, ругал свой занпакто (который Соуске предусмотрительно оставил снаружи барьера) и пытался пробить сложное кидо при помощи хадо шестидесятого уровня. Формулы он произносил без запинки. Если он собирался делать карьеру, то ему ни в коем случае нельзя было напиваться. Единственной хорошей новостью было то, что Соуске потребовалось много алкоголя, чтобы дойти до такого состояния. Айзен вспомнил, что в первые часы слияния с Хогиоку чувствовал себя именно что опьяневшим от силы. Но на сей раз всë помнил. И лгать самому себе не было смысла: вëл себя точно также, как тогда. Теперь, кроме Хогиоку, его ничто больше не могло опьянить. Эволюция повысила сопротивляемость ядам. Так что теперь в празднике можно было поучаствовать без поддержания роли «не подливайте лейтенанту Пятого или сами его потом несите». Когда начали готовить зал к пирушке, Айзен впервые увидел управляемую магию. У всех присутствующих были стержни, как в зонте Хагрида. Стержни были из разных пород дерева и по-разному украшены. Но все помогали выполнять одинаковые «кидо». Индивидуальные концентраторы энергии производили эффекты с одной формулой и одним эффектом. Различались только качество исполнения и мощность. Магия была многообещающе непонятной. Соуске взвесил за и против, и сделал дырявенькую скатерть, чтобы проверить, способны ли маги на подобное. Но сделал так, чтобы было видно: талант есть, но и применить нельзя на что-то серьёзное. Его способность назвали «беспалочковой магией». В тоне, которым о ней было сказано, явно слушалось снисходительно одобрение к молодому человеку, который пытается достичь высот там, где у него нет особых способностей. Как будто «беспалочковая магия» была чем-то достаточно редким, но настоящих высот в еë применении достигали единицы, для прочих же она не стоила затраченного времени. Айзен заметил как мундштук длиной в локоть скрылся в кисете размером не больше кулака. Пожилая волшебница, которая курила и пила херес не выглядела не относилась к своей вещице, как к чему-то особенному. Волшебники приспособили искривление пространства под бытовые нужды. Этим можно было воспользоваться, чтобы создавать при помощи Хогиоку блюда, которые якобы были приготовлены и спрятаны заранее. Даже если волшебники не умели прятать ничего кроме мундштуков, можно было выдать способ за своё гениальное изобретение. Но никто не удивился, что в лисьей черепушке можно носить пир горой. Общими силами завсегдатаи бара выгребли кучу монет и вскладчину заказали в память о таком замечательном дне бронь в погребе на бутылку лучшего вина до совершеннолетия героя. Кто-то умный незаметно для Соуске повредил крепление люстры. Обрызганные кремом люди опять засуетились, но было видно, что к таким неурядицам они привыкли. Удивить их было довольно трудно, как и застать врасплох: никто не удивился проворству, когда он закрыл Гарри подносом. Разрушить иллюзии этих людей захотелось ещё сильнее. Стать для них настоящим «своим парнем», прежде чем предать. На многих праздниках, где было больше одного вида алкоголя, само-собой возникало забавное для хмельной компании развлечение: смешать всё вместе, добавить что-то внезапное и устроить так, чтобы кто-нибудь выпил эту дрянь. Среди истинных ценителей напитков или любителей затеять драку такого, обычно, не водилось. По крайней мере за все десятилетия лейтенантских попоек, ценители и задиры такое пресекали. Соуске сглотнул. У обрывка призрака вкус был незабываемый. Раз уж волшебники сумели сделать из рейши нечто настолько гадкое, то и алкоголь испортить могли. Эволюционировать от одного выпитого бокала было бы даже забавно. Ну, не бокала, кубка… Судя по объёмам банки с грибочками и трёх бутылок, всё-таки, чаши для глинтвейна. Айзен устроил из издевательства над искусством коктейлей маленькое представление. Увлечëнные волшебники, которые недавно так сильно желали внимания Гарри Поттера, не заметили, что мальчик прошёл к выходу. Соуске медленно поднял чашу и пригубил. Жижа оказалась обжигающе холодной. Из ноздрей вырвались две струйки синего огня. Горло свело от вяжущего холода. Айзен закашлялся. С каждым толчком воздуха из лëгких вырвалось пламя. От огненной волны дрогнул пол и вылетели окна. В тихих исчезновениях у него было больше опыта, чем в красивых отступлениях. Айзен переместился к внуку и великану. Те как раз стояли возле арки, за которой был торговый квартал, которого в Лондоне, вроде как, не было. Скрытность волшебников восхищала. А восхищение, как Соуске убедился на собственном горьком опыте, от понимания было максимально далеко. Но, всё же Айзен был восхищён и ничего не мог, пока что не мог, с этим поделать. Ведь у него было слишком мало информации для того, чтобы понимать. И тем более повторить самому. Хагрид гордо прошагал к зданию банка, и только на ступенях замялся. — Так, этать, мне велено было, значит, тебе, Гарри, сейф Лили и Джеймса показать. Ну так ведь у маглов же денег нормальных нету. И, стал быть, это без надобности теперь… Значится, встретимся опозжа, мороженого поедим, подарок опять же тебе славный подберём. Словом, вы тогда по списку чего недостаëт покупайте, а я одно, в общем, дельце улажу, и эта, вас найду, — он стал подниматься по ступеням приговаривая, — В тележке этой проклятущей лишнего, выходит, не проеду! Гарри осторожно потрогал Айзена за рукав. — Дедуля, ты знаешь, кто это? Мальчик не стал показывать пальцем, кивнув в сторону привратника. — Гоблин, если не ошибаюсь. Их души обитают в землях по соседству с прóклятыми кланами. Вживую я никогда их не встречал, — в учебной программе академии шинигами долгоживущим расам был посвящëн короткий факультатив. Существа эти были малочисленны и умирали редко. Обряд погребения для них не отличался от стандартной процедуры, в пустых они превращались дольше, но и становились гиллианами очень скоро. Сильные души встречались среди них с той же частотой, что и у людей. Однако самих этих душ было настолько мало, что кроме стражей врат показать студентам было некого. Гоблины были удобны. По каким-то своим причинам они старательно искали и возвращали в одно место все купленные у них вещи. Это было удобно для тех, кому пришлось спешно покинуть гигай. Гоблины старательно искали потерянную вещь, так что не нужно было всякий раз приобретать материальные объекты заново, достаточно было прийти к гоблинам и забрать то, что у них когда-то купил. — Мне любопытно, почему они не прячутся от людей, а прячутся вместе с ними, — Соуске положил руку Гарри на плечо. — Я хочу узнать больше. Пойдëм купим тебе учебники. Маленький Шиба не возражал. Он восхищëнно поедал глазами вообще всë вокруг. Он видел что-то прекрасное, то, что не желал понимать и препарировать, а то, чему хотел верить.