***
Олег катастрофически не знал, что делать — вообще и с внезапно появившемся у него свободным временем. Он не настолько сумасшедший, чтобы с потянутой спиной идти на шабашки, тем более, что они в большинстве своём были связаны с тяжёлым физическим трудом. Он взял несколько отгулов, чтобы восстановиться, благодаря обезболу, точно такой же обезболивающей мази и… прошлому массажу Серёжи он остался без последствий. Лерыч, узнав об этом, одобрила действия Разумовского, но это не мешало ей подкалывать Волкова и бесконечно шутить на темы, которые Олег не хотел поднимать так скоро после всей той неловкости. Он до сих пор помнил, как пытался унять возбуждение, и даже обида не помогала, хотелось сдвинуться, получить побольше трения хотя бы об матрас кровати, а лучше обернуться и отомстить тому, кто с ним это сделал, заласкав до невменяемого состояния… Но, конечно же, он этого не сделал. Не с Серёжей. На него и его насмешку даже обижаться долго не получалось, скорее Олег был обижен на ситуацию в целом и себя — за реакцию, за… за всё. Неловкость заставляла Олега избегать Серёжу, хотя это было тем, чего обычно Волков хотел меньше всего. Разумовского хотелось постоянно видеть, быть рядом… всегда на его стороне. Хотя бы другом. Пока не прогонит. В этом и обстояла основная проблема, да. Избегать Серёжу получалось… сложно. В одной-то квартире. И свободное время не помогало. Олег даже на пары в шарагу ходил без пропусков, удивляя преподов. Готовить он, конечно любил, но после подработок ходить на все-все пары, чтобы поваром в итоге стать… было откровенно неохота. Возобновил в нормальной периодичности пробежки. Гулял с Лерой, когда та освобождалась с практики. Или мёрз на улице, дочитывая странную книгу, что та посоветовала. Сегодня: последний случай. Более того, он её почти закончил читать. От очередного стекла у Олега нервно задёргался глаз. Негативных мыслей в последнее время хватало и так… Но вслед за последней страницей, истории о девушке, что видела цифры, когда кто умрёт, и всё равно не смогла спасти друга, от которого та оказалась беременна, Волков увидел ещё одну — явно вклеенную потом — страницу, сложенную в конвертик, с надписью мелким аккуратным подчерком: «осилил? теперь открой». Волков, чувствуя любопытство, осторожно разорвал конверт. Внутри — засушенный четырёхлистный клевер и записка. Олег перечитал один раз, второй. Замер с задумчивой улыбкой. «Ты, наверное думаешь, а зачем я уговорила (заставила) тебя это прочитать. Первая причина: страдаешь ты — заставь страдать другого. А если серьёзно, иногда нужно читать и такое. Как там говорилось, числа есть у всех. По всему миру часы отсчитывают секунды, минуты, часы. Ход их необратим. Ничего изменить нельзя, как бы ты не пытался. Остаётся только смириться. Эта книга наталкивает на подобные мысли, да? Заставляет думать, что так оно и есть. Как бы не так. Мы сражаемся каждый день с нашей судьбой, что-то меняем своим выбором. Если опускать руки, сдаваться, то мы сами отдаёмся в руки фатуму, который на самом деле не больше, чем причудливое сплетение случайностей. И если ты дашь этим случайностям унести тебя по течению, то всё будет бессмысленно. Хотя здравое зерно всё-таки есть. Нельзя забывать о том, что времени всегда будет мало. Нужно спешить жить, рисковать. Потому, что завтра может не быть. Именно поэтому не стоит терять время, которое можно провести с тем кто дорог. Надеюсь, мои выводы тебе когда-нибудь пригодятся. И, будь добр, не пытайся меня убить этой же книгой, ладно? Я знаю, что она вряд ли тебе зашла».***
Птица, едва сумевший немного успокоить и заставить наконец хоть немного поспать Серёжу, сам спать не мог. Мысль о том, что по сути Тряпка прав — и это он виноват в поведении Олега грызла изнутри. Он надавил слишком сильно и теперь Волче даже не хочет их видеть… Раздался звук открывающейся входной двери. Олег зашёл внутрь, уронил ключ, но всё-таки закрыл дверь на замок. Он почему-то нервничал… даже слишком сильно. Сережа проснулся резко, когда Птица только подумал о том, чтобы не дать ему это сделать и самому принять все последствия собственных действий. Раньше бы Серёжа кинулся к дверям с привычным — «Олежа!», но сейчас он лишь прислушивался, нервно кусая губу и кутаясь в плед, словно старался стать невидимым. Когда Олег наконец-то зашёл в комнату, он увидел, как Серёжа сильнее укрывается пледом, едва ли смотря на него, и почувствовал себя неуютно. — Я вернулся, — пробормотал он. Разумовский неуверенно посмотрел на него, не зная, как реагировать и что делать. Волков вздохнул, чувствуя, как на плечи давит груз происходящего. Вспомнив, что он кое-что забыл из-за переживаний, Олег на мгновенье вернулся обратно в коридор, где у входной двери оставил свою куртку. Сережа от этого вздрогнул, вновь поежившись, едва сдержав порыв рвануть следом в страхе, что только что вернувшийся Олег вновь уйдет. Но Волков вернулся быстро, в руках он сжимал обычную молочную шоколадку, которую тут же протянул Серёже. Разумовский растерянно заморгав, осторожно взял предложенное, не понимая, что происходит, но от этой неопределенности становилось только страшнее. — Прости, что избегал тебя, — пробормотал Олег. — Было… немного неловко. — Неловко? — тихо спросил Сережа. Волков неопределённо пожал плечами — Разумовский ведь и сам знает, даже подкалывал, хотя обычно так не делал. Объяснения тут излишни. Вот только Сережа ни разу не понимал — о чем речь. «Птица?» — позвал он того, кто с большей вероятностью в курсе дела. «Ему слишком сильно понравился массаж,» — словно он тут ни при чём, прокомментировал Птица. — «Волче сказал, что это фи-зи-о-ло-ги-я.» «Понравился массаж?» — не сразу понял, о чем он, Разумовский. «Полагаю, у него встало,» — фыркнул Птица. Звучал почему-то почти обижено. — «Стонал он по крайней мере довольно мило. У него справа, чуть повыше копчика, эрогенная зона, запоминай, может пригодится, если вытащишь голову из песка и не отдашь его Валерии». Сережа, до которого наконец дошло, что тогда случилось, медленно заливался краской. Вот только возмущаться по поводу последних слов Птицы он почему-то не стал, лишь снова грустно вздохнул. Волков прикусил губу, залипая на чужом румянце — легко понять, что вспомнил в такой ситуации Серёжа. Видимо, тому тоже было неловко… и неудобно. Олег вздохнул и сел рядом с Разумовским, что по-прежнему находился в коконе из пледа. Приобнял его, уткнувшись лбом в чужое плечо. — Давай просто забудем, ладно? Я не хочу портить нашу дружбу чисто из-за физиологии, — тут он чуть покривил душой, но дружбу следовало спасти. Больно от этих слов было обоим, но и отказаться от дружбы, хотя бы от нее — ни Птица, ни Сережа не могли. Рыжеволосый скривил губы в болезненной улыбке, попытался ответить, но лишь что-то невнятно угукнул. «Ты об этом говорил, когда сказал, что не хочешь отдавать его Валере?» — спросил он у Птицы. «И не отдам,» — каркнул тот. — «Он наш.» «Как будто он будет интересоваться нашим мнением…» — откликнулся Разумовский. «Валерия его у нас не заберёт».