Ревность, как двигатель прогресса

Иногда утро начинается не с кофе, а с телефонного звонка. Крайне настойчивого и громкого, чудо, что Олег не проснулся. Сережа, недовольно ворча, добрался до трубки, не желая, чтобы этот звук разбудил Волкова — тому нужно было отдыхать. Разумовский вышел на кухню, приняв вызов. « — У вас там что, очень долгий карантин? И средства связи не дают, чтобы писать? Я же волнуюсь, как там твой Серёжа». — Я в порядке, можешь не волноваться, — не сразу ответил Разумовский, немного ошарашенный таким напором. — Олег приболел, но с этим мы справимся сами, твоей помощи не нужно. « — О, здравствуй, Сергей, — более спокойно и с непонятной Разумовскому теплотой отозвалась Лера. — Рада, что ты в порядке. А Волчонок что, настолько плох, что и отписаться не может?» — Когда сможет — напишет, я передам, что ты звонила, — уклончиво отозвался Сережа, опасаясь, что она все же решит навестить Олега. « — Хорошо, я поняла, — со вздохом. — Полагаюсь на тебя в его лечении. Но если что-то случится и у него ухудшится состояние, пожалуйста, сообщи. Я ведь тоже волнуюсь. И… Серёжа, ты ведь в курсе, что у тебя Олега никто не собирается отбирать?» — В курсе, — буркнул Сережа, про себя додумав: «что как друга, не отбирают…», и быстро закончил разговор. «Она у нас его никак не заберёт,» — мрачно заявил Птица. — «Обойдётся.» Серёжа вздохнул, не очень уверенный в том, что Олега можно будет остановить, если он действительно решит быть не с ним. Оставив телефон на кухне, он вернулся в комнату, укладываясь обратно в кровать. Это движение потревожило Олега, но он не проснулся окончательно. Завозился, притягивая рыжеволосого ближе, затем открыл глаза, затуманенным взглядом смотря на Серёжу. Разумовский не сразу понял, что случилось — за последнее время они достаточно часто спали буквально в обнимку, поэтому он привычно потянулся за теплом. — Я так тебя люблю, — хрипло и тихо, практически ему на ухо произнёс Волков. И Сережа и Птица одновременно зависли, глядя на Олега широко распахнутыми глазами. Наконец Птица, который был более легко адаптирующимся, выдохнул, так же тихо: — Кого? — Тебя, — пробормотал Волков. «Бредит?» — неуверенно подумал Птица. Серёжа, не зная, чему верить, тоже не торопился, но не стал спрашивать — кого там любит Олег, он решил спросить немного хитрее: — И с какого момента? — Если бы я сам знал, — тихо, с нежность проговорил Олег. — Иногда кажется, что с самого первого момента это было решено. Теперь Сережа запутался окончательно, он слышал, как внутри ругается Птица и постарался его успокоить — ну что они хотят от почти бессознательного от жара Волкова. — Я так тебя люблю, очень-очень люблю, — продолжал признаваться Олег, сжимая друга в объятиях. Сердце Серёжи сжималось от глупой надежды, что эти слова могут и правда быть адресованы ему. Он пытался напомнить себе, что Волков сейчас не понимает, что творит и потом вряд ли вспомнит, как и прошлый раз, но… А Птица отчего-то молчал. Он просто внезапно с пугающей ясностью понял, что даже если Серёжа добьётся внимания Волкова, то Волче всё равно будет лишь его, а не их. И Птица будет третьим лишним, способным только наблюдать… А ведь это он первый осознал свою симпатию к Олегу… Разумовский же не понимал, отчего в груди образуется колючий холодный комок — такое бывало раньше, если они с Птицей ссорились, но сейчас же ничего не случилось. Олег сонно потёрся о чужую щёку, продолжая бормотать всякие милые глупости и признания, не осознавая этого. Серёжа вздохнул и осторожно протянув руку, погладил Олега по щеке, слегка отодвинувшись — двухдневная щетина уже успела оставить горящий след на скуле. А может его кожа горела от самого прикосновения? Набравшись храбрости, Разумовский, повернул лицо Олега, и робко коснулся его губ. Олег с жаром ответил, смотря на Серёжу так, словно перед ним был весь его мир, хотя его взгляд по-прежнему оставался затуманенным и малоосознанным. Птица внутри Серёжи с каким-то мазохизмом наблюдал за этим, но в какой-то момент полностью отгородился от чувств и ощущений Разумовского. Серёжа задыхался от ощущений — это было куда сильнее, чем тот первый поцелуй и ощущения ярче, чем, когда целовался Птица. Олег неожиданно отстранился и резко откашлялся. А затем, казалось, на его лице начало проступать осознание и испуг. Ему только что снился такой хороший сон, но учитывая, насколько они с Серёжей находились близко и то, что у того были распухшие губы… Волков ведь не мог допустить такую ошибку, правда? Или он всё ещё спал? — Серёж? — почти паникующе произнёс Олег. Поняв, что Волков проснулся, Сережа отодвинулся, прикусив нижнюю губу, немного растерянно заморгав. Приняв реакцию Разумовского, как подтверждение своей теории, Олег отстранился окончательно и нервно взлохматил свои волосы, с силой сжимая пряди. Его замутило. Головная боль отозвалась с ещё большей силой. — Прости, мне жаль, я… мне просто снилось, что… — Волков замер, укусив собственную щёку изнутри. Губы горели от поцелуев, которые он даже не воспринимал, как реальность, прибывая в каком-то странном состоянии полусна… ему казалось, что он до сих прибывает в этом же состоянии, полуспящий-полупьяный, но сейчас совершенно точно напуганный. Он не мог даже объяснить, придумать какое-то оправдание. Он ведь не может сказать Серёже, что тот ему снился, это нисколько не спасало положение. — Этого больше не повторится, — пообещал он. — Нам стоит спать по отдельности. Серёжа поежился от одной мысли, что его могут лишить даже такой малости, которой они с Птицей с таким трудом добились. — Нет! Птица, который до этого был удивительно притихшим, раздражённо зашипел. Интересно, что такое тому снилось? Уж не Валерия ли это? Мысль отозвалась болью. — Я… я не уверен, что подобное не случится снова, если мы продолжим быть близко, — Олег укусил кончик языка, молясь про себя, чтобы Серёжа не зацепился за неправильно сформулированное и какое-то двусмысленное предложение. — О чем ты? — попытался сделать вид, что ничего не было, рыжий. Волков озадаченно моргнул, замолкая. — Что? — Я не знаю, что тебе приснилось, но ничего плохого ты не делал, — ни слова лжи. Олег замер, переваривая эту информацию, и облегчённо вздохнул. Весьма кстати вспомнилось, что покрасневшие и покусанные губы Разумовского могут быть объяснены его привычкой кусать те почти постоянно… из-за чего поцеловать их хотелось ещё сильнее. Волков помотал головой, отгоняя эти мысли, но это вызвало лишь приступ головной боли, и он едва не перешёл из положения сидя в положение лбом в матрас — или Серёжу, смотря как повезёт — чуть не упав. Разумовский дернулся, придержав его за плечи: — Олежа, осторожно! Тот чуть нервно усмехнулся, удержавшись от порыва отстраниться. — Спасибо, — тихо поблагодарил он. — Голова очень кружится. Такое ощущение, что сейчас вообще белочка придёт, хотя я вроде не пил. — Потому и придет, что не пил! Мы пропустили время приема антибиотиков, — посмотрев на сложенные на кровати Олега коробочки с таблетками, вспомнил Разумовский. Олег тяжко и душераздирающе вздохнул. Серёжа помог ему лечь, а сам предупредив: — Сейчас воды принесу — все выпьешь! — убежал на кухню. Олег проводил его отчаянным взглядом. Что ж, у него есть совсем немного времени, чтобы перевести дух. Боже, он только что едва не выдал себя, неоднократно. Хорошо, что ничего всё-таки не было. «Никак не могу понять — кого же он видел…» — мысль, адресованная Птице в попытке его расшевелить. Птица тихо зло прошипел, но не ответил — в любом случае явно не его. «Птица?» — вот теперь Сережа обеспокоился всерьез. «Что случилось?» Тишина. «Птица, ответь мне, — Сережа и без того расстроенный поведением Олега после поцелуя, уже начинал бояться, что сделал что-то не то и теперь останется один, — ну пожалуйста…» «Не отвлекайся», — отозвался тот. — «Тебе ещё Волче лечить. Иначе придётся эту Валерию всё-таки звать…» Волков всегда болел специфически. Разве что раньше поползновения к Тряпке были более дружескими… впрочем, и сейчас неизвестно, кому адресовал свои слова не совсем вменяемый Волче. Птица знал только одно — для него явно в сердце Олега места не было. «Я не могу не отвлекаться, когда тебе плохо!» — это уже звучало увереннее. «Ничего мне не «плохо». Напридумывал всякого, Тряпка?» «Не прожил бы с тобой всю жизнь — поверил бы», — не повелся на подначку Разумовский. «А тебе-то какое дело, Тряпка? Иди и заботься о том, кому твоя забота нужна. И кому ты нужен» «Мне, в первую очередь нужен ты, глупое пернатое создание,» — ласково усмехнулся Сережа. «Без него я выживу, а вот без тебя — вряд-ли. Да и без тебя, я так ничего бы и не понял…» «Иди и лечи его, Тряпка, " — оборвал его Птица. — «Иначе придётся проверять, выживешь ли ты без него. И я тоже» — последнее было произнесено очень тихо, с болью и какой-то обидой. Серёжа вздохнул, но больше трогать не стал, решив позже продолжить разговор, ведь в этом Птица был прав — Олегу срочно нужны были силы, а значит для этого его нужно напоить таблетками и накормить. Волков не препятствовал Разумовскому, когда тот вынудил его принять лекарства и даже поесть. Однако, некая неловкость всё-таки повисла над ними.