Ревность, как двигатель прогресса

Прошло несколько дней, прежде, чем Олегу стало получше. А вот отношения у них застопорились, причем не только из-за того случая, якобы «приснившегося» Волкову, но и потому, что сам Сережа был хмур и чем-то обеспокоен. Причина его волнения вот уже который день отмалчивалась, отделываясь односложными фразами и прямым текстом посылая Разумовского к Олегу. Волков, чувствующий себя неловко, с облегчением принял улучшения в собственном здоровье и появившуюся в связи с этим возможность отправить Серёжу на пары, которые тот и так пропустил в слишком большом количестве из-за своей и Олега простуды. Учитывая, что они нисколько не подумали обратиться к врачу, у них бы были некоторое проблемы, но тут помогла Лера — и даже Разумовский был вынужден принять её помощь — подсобив со справками. Серёжа долго готовился, желая поговорить с Птицей — после того, как раскрылось его участие в деле с Олегом, Сережа уже как-то привык, что его сосед по телу всегда рядом, а тут… Птица пытался отмалчиваться, когда Разумовский снова взывал к нему, или начинал ворчать. Выходить на контакт не хотелось даже сейчас, когда предмет их распрей, о которых Тряпка даже понятия не имел, находился достаточно далеко. Птице было грустно, больно, обидно. Его съедала ревность не только из-за Валерии, но теперь совершенно абсурдно и из-за Разумовского, причём, он не хотел ни Тряпку выпускать из собственных когтистых рук, ни терять чисто теоретическую возможность получить Волче, впрочем, этой возможности у него на самом деле и не было вовсе, что делало лишь больнее. Объяснять он это тоже не хотел и не собирался. Серёжа был настроен решительно — он предупредил Олега, что не пойдет после пар сразу домой — зайдет в магазин, и уже приглядел одну заброшенную постройку неподалеку от из дома. Пары кончились, и Разумовский свернул в мрачноватое полуразрушенное здание, найдя одну из наиболее целых комнат, в которой был даже стол, правда вся его поверхность была изрезана и исписана, но зато на нем можно было сидеть. «Птица!» — позвал Сережа. «Ну чего тебе, Тряпка? На кой ты вообще сюда пришёл?» «Нам надо поговорить, причем наедине.» «Обычно с таких слов и начинаются проблемы, » — фыркнул Птица. — «И вообще: тебе надо — ты и говори» «Ну, в более домашней обстановке ты общаться отказываешься», — пожал плечами Сережа. «И слов я жду от тебя — что случилось?» «Ничего. А ты вместо того, чтобы шастать по заброшкам, лучше бы Волче не врал бы и после пар домой возвращался. Программками бы своими позанимался бы.» — Птица! — Разумовский не выдержал и воскликнул вслух, о чем быстро пожалел. Оказывается, это место не было таким уж необитаемым — через минуту в комнату ввалилась группа парней, на чьих лицах не было печати интеллекта, зато были все признаки наркомании и пьянства. — О, и кто у нас тут появился? — нетрезво удивился один из них. — Голубок залётный, кажись заплутал, — рассмеялся другой. — Ну по понятиям, ему стоит объяснить, что бывает с теми, кто заходит на чужую территорию, — зубов у третьего явно не хватало, но вот кулаки были большие. «Сказал же, валить надо было, пока возможность была» — со слишком явным беспокойством произнёс Птица. Волкова рядом не было. Тот, кому Птица когда-то отдал бразды материальной защиты Тряпки, потому что для него самого быть видимым для кого-то, кроме Серёжи, было пустой тратой сил, и хотя он мог воздействовать на материальный мир, обычно его вмешательства заставляли окружающих считать Разумовского лишь более сумасшедшим и странным. Вот только судя по ухмылкам парней, бежать было уже поздно. — Давайте я просто уйду и больше не вернусь на вашу территорию, я и правда здесь случайно, — по привычке попробовал решить дело миром Сережа. — Ну уж нет, фраерок, мы тебя немного поучим уму-разуму и вот тогда — беги, если ещё ходить сможешь, — было видно, что шутить они, несмотря на ржач над словами Разумовского, не собирались. Серёжа приготовился защищаться по мере сил и бежать, стоило двоим начать приближаться к столу, на котором он сидел. То, что эти идиоты совершили ошибку, они поняли не сразу. Но когда в помещении словно сгустился воздух на мгновенье и вместо одного рыжеволосого, там оказалось два, один из которых был крылатым, желтоглазым и когтистым, и очень-очень злым, они начали подозревать, что к ним пришла белочка. Или неприятности. Но к ним пришла Птичка, а вернее пришёл. Пользуясь тем же способом, что и в далёком детстве Разумовского, чтобы решать его проблемы и защищать. И на несчастье самого ближайшего, кто был к ним, и оттого полетевшего в стену от толчка когтистой лапы, свою злость Птица решил выместить именно на них. Заслужили. Серёжа с долей волнения восхищённо следил за тем, как крылатый избавляется от бандитов, легко раскидывая немаленьких парней. Те, испуганно матерясь, поспешили сбежать, решив списать все увиденное на слишком забористый наркотик. — Слабаки и трусы, — раздраженно прошипел Птица, собираясь возвращаться назад. Разумовский, любуясь им, не сразу среагировав, ведь Птица так давно не показывался в материальном виде. Он подошёл к крылатому со спины, не удержавшись и обнял, зарываясь в мягкие перья, как делал когда-то в детстве. — Может все же поговорим, раз уж теперь это можно сделать лицом к лицу? Птица вздрогнул, крылья слабо колыхнулись. — Ну что ты от меня хочешь, Тряпка? — почти мягко произнес он. — Не о чем говорить. Поднырнув ему под руку, Сережа оказался перед ним, заглядывая в глаза, при этом пальцами все также перебирая пёрышки. — Я чувствую тебя, и я знаю, что тебя что-то волнует, расскажи, — любуясь блеском жёлтых глаз, попросил он. Птица не смог сдержать мурлычаще-шипящих звуков. — Всего лишь переживаю из-за Волче, — не шибко вдаваясь в подробности произнес он, надеясь, что тому хватит и этого. Вот только Разумовский на этот неопределенный ответ лишь мягко улыбнулся, продолжил допрос: — А подробнее — что именно тебя беспокоит? Птица покачал головой, не собираясь выдавать всю подноготную вот так сразу. — Слушай, Тряпка, отстань уже, а? Ну не буду я больше отмалчиваться, ладно. — Пожалуйста, — запрещённый прием, всплывший в голове полузабытым детским воспоминанием — погладить основания крыльев и прижавшись ближе, закусить губу, глаза такие жалобные, словно вот-вот заплачет. Птица снова вздрогнул, вздохнул и приобнял его краем одного крыла. — И почему твои манипуляторские навыки используются и работают исключительно со мной? — короткий, почти невеселый смешок. Соприкоснулся лбом с Сережей. — Не смей тут сырость разводить, Тряпка. Раз уж тебе так интересно, ладно, я скажу. Я просто мысленно поделил шкуру неубитого медведя, и понял что в этом уравнении лишнее звено явно я. Разумовский не сразу понял, о какой, а точнее, чьей шкуре идёт речь, потом улыбнулся ободряюще: — Но ведь первым предъявил на него права именно ты, и я никогда не… — Для Волче это вряд ли будет иметь хоть какое-то значение, — фыркнул Птица, взлохматил волосы Серёжи и пытаясь, кажется, убедить самого себя, что всё в порядке, если смириться с этим. Получалось слабо. — Это уже не важно. Пойдём домой, пока ты снова неприятности на себя не навлёк. Быть материальным и видимым для всех утомительно. — Ты поэтому так давно не выходил? — решив, что сначала надо будет посмотреть на реакцию Волкова, прежде чем переубеждать Птицу, задал второй интересующий вопрос Сережа, не торопясь выпускать Птицу — ему было так уютно и безопасно в коконе черных крыльев. — Да, — негромко обронил тот, стараясь не подаваться так откровенно наглым, исследующим перья рукам. — Не прячься больше так надолго, если нужно, я поделюсь силой, или что там тебе для этого нужно, — попросил Разумовский, сейчас особенно остро ощутив правдивость сказанных некоторое время назад, при очередной попытке разговорить крылатого, слов «кто я без тебя?». Птица мягко хмыкнул. — Не говори глупостей. И я ведь уже пообещал не отмалчиваться. — Я это запомнил, но… — Сережа не знал, как объяснить, — я скучал. Птица ничего не ответил, вот только сжавшиеся ещё сильнее вокруг Разумовского крылья и неожиданно нежная улыбка на его губах были достаточно красноречивы.