Ревность, как двигатель прогресса

Весело было только Лере. Она покружила, покружила вокруг них, держащихся за стенки, подъехала, взяла за руки и вложила в руки друг друга. Вместо ответа на недоумевающий взгляд Серёжи и почти гневный Волкова — она специально — она выдала краткие инструкции и покатилась дальше по кругу. Олег вздохнул и покосился на Серёжу, не отпуская его руки. Наверное, со стороны смотрится странно, но с другой стороны тут полно людей, которые учатся кататься, верно? — Похоже пингвинов нам и правда вместе придётся изображать, — словно ничего не случилось произнёс Волков. — Будем учиться вместе. Серёжа не понимал, как так получилось, что вместо того, чтобы посидеть на скамеечке, смотря на Олега, он оказался на льду и сейчас пытался удержать ноги от растяжки на шпагат. Крепко вцепившись в руки Олега рыжий только чудом не падая, поинтересовался: — А ты уверен, что надо? — Ну, мы же не можем отсиживаться, верно? — Олег чуть нервно улыбнулся, пытаясь передвигать ногами так, как показала Валера. — Давай, у нас получится. Должно по крайней мере. — Ты ее больше слушай, — Птица решил тоже попробовал, но получалось не очень, поэтому он быстро вернул контроль Серёже. Тот практически повис на Олеге, честно попытавшись двинуться синхронно с ним. Волков улыбнулся Серёже, чувствуя его тепло даже через слои тёплой плотной одежды — хоть что-то хорошее в этой ситуации было. Они даже проехали некоторое расстояние прежде, чем всё-таки упасть. Серёжа зацепился одной ногой за вторую и в попытке удержаться на ногах, рефлекторно вцепился в Олега. И в итоге они стукнулись вместе об лёд, к счастью, не сильно ударившись. Причём упали так, что Серёжа оказался буквально лежащим на Олеге. — Ой, прости, — пробормотал Сережа, покраснев до кончиков ушей от их близости, голубые глаза с отчего-то расширенными зрачками смотрели в карие. — Ничего, — очень тихо и также не прерывая зрительного контакта. Не осознавая, он потянулся к лицу Сережи, и… проезжающий мимо на коньках и брызги льда от них отрезвили. Благо, он не успел сделать ошибку. Разочарование и облегчение сплелось в причудливый коктейль. Насколько же всё плохо, что он чуть не поцеловал его… при всех? Волков отстранился и довольно ловко встал и подал руку Разумовскому. Словно ничего не случилось. Нельзя подавать виду, что в горле пересохло, а сердце стучит как бешенное. Серёжа точно также замер, не веря, что ему не показалось… «Глупости же, да?» — неуверенно спросил он Птицу, все же подавая руку Олегу и тут же едва не падая вновь, так как совсем забыл про коньки. «Может и нет,» — ошарашенно пробормотал Птица, которому и самому хотелось притянуть Волкова к себе, но вместо этого он наблюдал за тем, как Олег не даёт Сереже упасть. А затем то ли на счастье, то ли на беду на коньках приехала Лера, заметившая их заминку.

***

Олег не совсем избегал Серёжу после этого инцидента. Это будет не самое верное определение, к тому же он ещё в прошлый раз понял, что это бессмысленно и совершенно болезненно для них обоих. Но вот избегал ли он сейчас лишних контактов? Да. Даже заплетая волосы Серёже, он делал это максимально быстро, причём вынуждал того сидеть на стуле, а сам стоял сзади, чтобы между ними было расстояние. Он вообще в принципе избегал лишней тактильности между ними. Серёжа, как и Птица не могли не заметить этого, но что делать — не знал ни один. Точнее — Птица то как раз порывался поговорить с Волковым по душам, потому что: «сколько можно уже нервы мне и Тряпке мотать!» Но Разумовский, который очень боялся, что Олег ничего такого к ним не чувствует и после этого разговора может вообще не захотеть с ним общаться, отказывался. Был уже вечер, когда они, пользуясь тем, что Олег на кухне, вновь спорили между собой. «У тебя не выйдет ничего добиться, он либо скажет, что нам показалось, либо вообще ничего не поймет!» — уставший за день Сережа пытался урезонить разбушевавшегося Птицу, возмущенного очередной дистанцией и недоданными по его мнению прикосновениями. «Поймёт он, максимум, сделает вид, что нет. Мы оба видели, что он собирался поцеловать… нас, тебя вернее,» — как-то задумчиво произнёс Птица. «Нас, — поправил Сережа, а потом, зевнув, добавил, — делай, что хочешь, а я очень устал, приглядишь за Олегом?» Это было уже почти привычной просьбой, по сути передачей контроля, пока один из них спит тогда, когда для этого ещё рановато. Птица вздохнул и взял контроль над телом, собираясь покорять бастионы по имени Олег. Самому Птице ничего не светило, как бы Тряпка не говорил о «нас» и «мы», для Волче, похоже, существует только Серёжа — если только им двоим не показалось, что Волков в последний момент успел не поцеловать Разумовского. Но вот Тряпке потерять Олега он позволять не собирался. Серёжа, на прощание пожелав удачи, мирно уснул, в то время, как его крылатый хранитель, сейчас абсолютно точно чувствовавший себя чертовым купидоном, сел на кровать, ожидая Олега. Волков, который устал старательно изображать бурную деятельность по типу «да, мне снова задали совершенно глупую и большую домашку за пропуски, хотя нет, этого не было и я выезжаю за счёт практики, да и в последнее время почти пары не пропускал», вернулся в комнату, понадеявшись, что Серёжа не будет склонен пообщаться или удастся убедить друга, что он очень и очень устал и хочет спать. Олег откровенно боялся, что тот что-то понял тогда на катке. И он старательно пытался сохранить хотя бы их дружбу. Птица был терпелив, поэтому как раз сидел на кровати, лениво листая книгу. Олег выдавил улыбку, когда Серёжа на него посмотрел, и направился к своей кровати. — Волче, — поняв, что ожидать от Волкова начала разговора бессмысленно, вкрадчиво позвал Птица. Волков вздохнул едва слышно и обернулся. — Да, Серый? — Мне кажется, нам нужно поговорить, — поднимаясь и медленно подходя ближе, словно хищник, продолжил крылатый. — Серёж, я не понимаю, о чём ты, и очень хочу спать, давай завтра, а? — попытался Волков, который отчего-то стал нервничать. — Олежа, пожалуйста, — немного сменил тактику Птица, затем ещё тише добавил, — мне просто кажется, что у нас что-то случилось и… — он жалобно взглянул на Волкова, — я сделал что-то не так? Олег прикрыл глаза на мгновенье. — Нет, ты нет конечно же, — пробормотал он. — И ничего не случилось. Птица подошёл вплотную, коснувшись рукой его плеча. Олег не успел подавить какое-то внутреннее паническое желание отстранится. Заметив, как он слегка отстранился от руки, Птица грустно вздохнул: — Вот видишь, — он сел на кровать, обняв себя руками, — ты теперь сам меня стараешься не трогать и от моих прикосновений шарахаешься… Волков вздохнул и, протянув руку, взлохматил чужие волосы. — Видишь? Тебе показалось. — Тогда обними меня, — глаза Птицы светились такой искренней надеждой, почти мольбой. Олег замешкался, но когда на чужих губах мелькнула грустная и горькая усмешка, он сел рядом и решительно обнял друга. Попытался через мгновенье отстраниться, чтобы не слишком сильно бередить собственные эмоции. Вот только Птица, который и правда очень соскучился по этому чувству тепла и защиты, отпускать его не хотел. Волков замер, чувствуя чужую почти судорожную хватку на себе, и осторожно погладил по его спине. — Ну чего ты, Серый? — Я скучал, мне так понравилось, когда мы снова стали так делать… — Снова? — Волков фыркнул. — Мы ведь часто обнимались и обнимаемся, Серёж. Не в последнее время, правда. Олег вздохнул, продолжая поглаживать чужую спину. Ещё немного, чтобы успокоить Серёжу, и он уйдёт. Чуть-чуть времени. Кому от этого будет хуже? Ему самому разве что. — Волче, — Птица тихо выдохнул прямо на ухо, чуть не задевая губами. Тот вздрогнул, когда жаркий воздух коснулся ушной раковины. Он одновременно любил и ненавидел подобные случайности. — Да, Серёж? — устало уточняет Олег. — Почему ты так часто пытаешься от меня сбежать? — вот теперь Птица говорил не столько за Тряпку, сколько за себя. — Я что, такой страшный? — Что? — такая постановка вопроса озадачила. — Я никак не могу понять — что за мысли бродят в твоей голове, — он слегка отстранился, чтобы заглянуть в глаза, словно пытался и правда прочесть мысли. Волков ещё больше запутался. Не помогала ещё и близость рыжеволосого, и то, что их глаза снова соприкоснулись взглядами, как тогда, на катке. — Иногда я сам себя не понимаю, — абсолютно честно произнёс Олег, нервно улыбнулся. Он не пытался сбежать именно от Серёжи, он скорее пытался сбежать от самого себя. Так давно… А ещё ему было интересно, что имел в виду Разумовский вторым своим вопросом. — Тогда может быть, я смогу помочь? — рука Птицы коварно скользнула вниз, к пояснице Олега, ища ту самую точку. Волков вздрогнул всем телом и от неожиданности не смог сдержать стона — прикосновение чуть повыше копчика послало огненную волну по телу. Та самая эрогенная зона, которую Серёжа нашёл во время массажа, и которой воспользовался сейчас. Олег закаменел. Издевается? Понял и проверяет теперь свою теорию? Что вообще происходит? Птица же с волнением следил за реакцией, и чужой стон, прошедший мурашками по телу, чуть не заставил его победно улыбнуться. Он мягко погладил уязвимое место, опасаясь, что Олег сейчас опомнится и сбежит, вновь списав все на физиологию. — Зачем ты это делаешь? — хрипло и как-то уязвимо произнёс Волков, не желающий верить, что друг способен так откровенно издеваться, но и что думать не знал. Он обречённо и устало опёрся подбородком о чужое плечо, продолжая подрагивать от того же бегущего жаром по телу чувства. — А сам не знаешь? — вторая рука Птицы скользнула в волосы Олега, слегка царапнув шею. — Ты такой красивый, — тихо, но очень искренне, добавил он. Олег вскинулся, подняв голову и вглядываясь в лицо рыжеволосого. В его взгляде сменилось столько эмоций, прежде, чем тот поднял руку и коснулся щеки Разумовского. Он уже проиграл, выдал себя, даже если это шутка — ничего не изменится. Волков наклонился и поцеловал его, осторожно, мягко, давая возможность отстраниться, если Серёжа всего лишь проверял или решит пойти на попятную. Птица, уж точно не собиравшийся отступать сейчас, когда он точно знал, что это не бред и не сон Олега, с готовностью поймал его губы своими. Волков углубил поцелуй, исследуя его рот своим языком. Через время, когда воздух начал заканчиваться, он прервал поцелуй, не отстранился, внимательно отслеживая любую эмоцию на столь любимом лице. — Я так давно хотел поцеловать тебя, — признание рвалось с губ совершенно естественно. — Я так тебя люблю. — Значит все же это было про меня? — чуть лукаво улыбнулся Птица. Он очень старался не думать, что эти слова предназначались в любом случае не ему, а Тряпке. По совести — стоило разбудить Серёжу и оставить их с Олегом, но… Разумовский сам разрешил делать все, что захочется, да и… Птица очень хотел урвать себе кусочек этого счастья и любви, пусть и так, почти обманом. — Что ты имеешь в виду? — Олег чуть улыбался, одна его рука, которой он до это прикасался к его щеке, теперь касалась шеи Разумовского и расслаблено перебирала его волосы, вторая вырисовывала узоры на спине, задевая лопатки. Птица, едва не мурчал от этого, а в мыслях лишь образ, как Олег касается его крыльев так, как это делал Сережа… Вопрос немного привел его в чувство. — Ну, — он смутился, — просто… — Просто..? — уточнил Олег, по случайности именно сейчас чуть царапнув чужие лопатки через тонкую ткань. Тихий стон невольно сорвался с губ, а сам Птица прикрыл глаза. Слишком легко было отвлечься. Олег снова повторил свои действия, желая вновь услышать чужой стон, но вопрос свой не забыл. — Так о чем это ты? Птица честно старался сдержаться, но мог лишь выгнуться под его рукой, издав ещё один стон. Лишь через минуту он все же ответил: — Ну, ты был таким смелым и горячим, когда обнимал и целовал меня, — протянул он, — но ты был в бреду, поэтому я не знал, кого ты видел в тот момент… — Я… что делал?! — выпал в осадок Волков. Несмотря на шок, его руки продолжали жить своей жизнью, гладили спину, касались шеи, иногда почёсывали лопатки, словно тот, дорвавшись, уже не мог остановиться. — Обнимал, целовал, говорил, что любишь, — низкий голос с мурлычущими нотками. — Ну, допустим, и правда люблю, — смирившись с тем, что ничего не понимает, произнёс Олег. — Но когда я это делал, так, для справочки? — Когда болел, — просто ответил Птица, — у тебя был жар, поэтому я и не стал тебе об этом говорить. — Похоже, тогда я был честнее, чем обычно в здоровом состоянии, — немного растерянно, но с лёгкой улыбкой проговорил Волков. — Я боялся, что ты меня больше знать не захочешь, если узнаешь. — Ну, если бы ты, честный наш, так долго не бегал от меня, — усмехнулся Птица, прижавшись вплотную и запустив руки под футболку Олега, и проводя по его спине, словно массируя. Волков вздрогнул, мурашки поползли по позвоночнику. Он подался вперёд, коротко лизнул чужую губу прежде, чем сместиться и поцеловать шею. — Когда тебе чего-то очень хочется, — пробормотал Олег объяснения. — Всегда кажется не то, что есть. Я не думал, что это какие-то знаки. — Ну, я вообще не мог никак понять, что нравлюсь тебе, — Птица демонстративно надулся, при этом не убирая рук и слегка поглаживая горячую кожу. Он откинул голову, подставляя шею и мурчал от поцелуев, поэтому обида не казалась серьезной. Олег лизнул чужую шею. — Ну, я ведь и пытался не демонстрировать, — он фыркнул. — Боялся. — Да уж, не демонстрировал! Одна Валерия чего стоит, — в голосе послышалось шипение, а глаза недобро сверкнули. Ответить что-либо Птица ему не дал, тут же впившись в шею Волкова, оставляя четкий след, словно заявляя на него права. Олег простонал, откинув шею и открыв тем самым больший доступ к своей шее. Это лишь подстегнуло Птицу, который кажется почти забыл обо всем, занятый изучением шеи Олега. Волков позволил ему терзать нежную кожу, сам больше занятый тем, что пробрался руками под чужую футболку и погладил грудь. Птица издавал довольные звуки, в отместку запустил руку под резинку домашних штанов Олега, с нажимом проведя по тому самому уязвимому месту. Тот простонал, инстинктивно толкнувшись. Памятуя о том, какие звуки издавал рыжеволосый, когда прикосновения приходятся на его лопатки, одну из рук, блуждающих под футболкой, Волков направил туда. Ему вспомнилось, как друг дразнился во время массажа, и он мстительно пытался добиться примерно того же результата. Птица издал уже не стон, а почти всхлип, когда Олег добрался до его лопаток. Прижавшись вплотную к нему, рыжий сам того не осознавая, потерся бедрами о Волкова, явно отчётливо чувствуя и чужое, не менее твердое возбуждение. Они тёрлись друг о друга, целовались, исследовали тела друг друга, оставляя метки, сгорая в огне возбуждения и удовольствия. — Я так тебя люблю, — жарко, почти судорожно дыша, говорил Олег так, словно пытался передать всё, что чувствует словами. Птица не отвечал словами, оставляя это право за Тряпкой, мысли о котором все ещё изредка давили на казалось бы, давно спящую совесть, но желание урвать себе кусочек счастья напоследок, перевешивало. Зато он каждым прикосновением и поцелуем, словно пытался показать свои чувства. Особенно удачный толчок заставил Олега испытать оргазм, сжав рыжеволосого в объятиях и громко простонав. Птица сорвался следом, едва сумев устоять на ногах после испытанного удовольствия. Его настолько захлестнули эмоции и ощущения, что ему на мгновенье показалось, что крылья распахнуться за спиной — но, конечно же, этого не случилось. Хотя Птица бы так много отдал за то, чтобы укрыть Волче крыльями, чтобы тот знал об этом и сам этого хотел… Но этого не будет. Всё это от и до принадлежало Тряпке, и внезапная горечь и частичная вина омрачили восторг от произошедшего. Нега ушла. Он хотел уже скрыться, разбудить Тряпку, исчезнув так надолго, насколько мог себе позволить не приглядывать за Разумовским без вреда для того — или вообще навсегда, но Тряпка бы снова скорчил это грустное выражение лица, словно бы и правда скучал, и Птица просто не мог бы… Впрочем, тот всё равно будет злиться за то, что Птица не удержался от соблазна и урвал себе сегодняшний вечер с Олегом. Олег поцеловал его, осторожно и нежно, вырывая из мыслей. Смотрел так, словно любил. Так, будто бы он — Птица — был для него важен, но он не знал, он видел другого — того, кому на самом деле принадлежало это тело, и именно его тот любил. Но так легко отвлечься и поверить на мгновенье, обмануть себя. Особенно тогда, когда Волче такой нежный, касается так легко, делится теплом и любовью. Улыбается солнечно и счастливо, говоря какие-то глупости: — В одежде, словно подростки, — фыркнул Волков. — Пойдём, помоемся и переоденемся. — Если мы сейчас пойдём туда вместе, то это будет явно не принятие ванных процедур, — хмыкнул Птица, стараясь отвлечься и добавляя в тон мурлычущие нотки. Обнимающий его Волче заставлял думать, что всё происходящее не оборвётся слишком быстро, но это было не так. Олег коротко рассмеялся. — Если хочешь, можем по-отдельности, — хмыкнул Волков. — А что, настолько понравилось? Теперь рассмеялся Птица, вспоминая, что он говорил подобные фразы, когда дразнил Волче. Только в смехе проскользнуло немного горечи. — Ты даже не представляешь как, — улыбка мимолётная, он повзолил ей перерости в скорбную усмешку, как только Олег отвернулся, чтобы найти вещи для них. Помылись они всё-таки вместе. Быстро, почти без чего-то пошлого. Лишь изредко касались, словно ненароком, будто бы пытались урвать побольше — особенно Птица. Не до возбуждения, но до какой-то щемящей сердце нежности, которая лишь возросла, как только они легли вместе в одну кровать, не сговариваясь. Наверное, это выглядело сперва комично, потому что каждый из них пошёл к постели другого, но в итоге они остановились на кровати Волкова. Птице слишком нравилось. Там пахло Волче, который так мягко и осторожно обнимал его, прижимая к себе, желал хороших снов и снова говорил, что любит. Он смог выдавить из сжавшегося горла ответные слова, что так и рвались до этого, но он попросту не мог, лишь тогда, когда Олег, как ему казалось, уснул. Птица смотрел на полуголого Олега, чья шея и грудь украшена его метками, и не мог заставить себя закрыть глаза, чтобы уснуть. Он решил позволить себе ещё немного времени прежде, чем вернуть контроль Тряпке. Совсем чуть-чуть.