Мы идём туда, где тепло

       Зверь приближался, и Сальринил в спешке выпустил огненный залп, находясь с животным в опасной близости — неприкрытое лицо мера обдало неприятным жаром, и он под скулёж зверя ринулся в сторону почти вслепую.

***

       Эльф бросает в разъярённую морду горсть земли, и оборотень с рыком зажмуривается и беспорядочно трясёт головой. Сальринил, не теряя времени, ударяет его в нос — дезориентированное чудище пятится назад, ударяется об стену в попытке развернуться.        И в этот момент стоило бы бежать. Бежать куда подальше.        Но сейчас Сальринила и самого мало что отделяло от зверя — растрёпанный, с животным оскалом и безумным взглядом, он не чувствовал ни страха, ни боли. Смерть? Он не боялся смерти, ибо смерть эта была бы священной!.. И как полагается зверю, он бросился на волколака в ответ, от чего тот совсем потерял равновесие и свалился на землю.        Эльф прижался к животному покрепче, обхватил его ногами — насколько смог — и запустил руки в слюнявую, зубастую пасть, только лишь чтобы с усилием начать разводить челюсти в разные стороны. Едва лишь скрипнула, разрываясь, нежная плоть — и в ужасе, с кошмарным скулежом чудовище стремительно принимает человечий облик. Кожа на теле стягивается, и мелкие осколки стекла, казавшиеся такими незначительными на широкой, звериной спине, теперь утопают в ранах, оставляя глубокие, кровоточащие порезы.        Рука Сальринила соскакивает с его пасти, по инерции скользит по лицу, размазывая кровь по нордской щеке. Норд, конечно. Другого ожидать и не следовало. Эльф, стиснув зубы, собирает волосы в кулак и ударяет извивающегося под ним неда лицом об каменный пол — спешно и слабо, не отдышавшись, не успев вложить в удар полную силу.        Не в силах скинуть с себя мера, он в отчаянии закричал: — Я сдаюсь! — речь его сейчас была сильно нарушена, но пониманию основного посыла жалобного вскрика не мешало даже отсутствие дикции. Молодой мужчина, казалось, был готов заплакать от боли и страха. Рот оставался приоткрыт, и на пол стекала тонкая струйка слюны, смешанной с кровью от надорванной щеки и разбитого носа.        Но Сальринил это уже слышал. Ноздри широко раздуваются от тяжёлого дыхания, сердце бешено колотится, руки хлопают по камзолу в поисках кинжала и быстро его находят. Мер шепчет себе под нос что-то про святого Аури-Эля и высоко вскидывает нож, готовясь покончить с отродьем. — Стой! — прибитый к земле норд кричит пуще прежнего, — Я -огу быть -олезен! И зажмуривается, боясь ощутить, как в глотку вонзается эльфийский кинжал. Но Сальринил медлил. И нед из последних сил выпрямляет руку, указывая когтистым пальцем на неприметную сумку, валявшуюся в дальнем углу.       Какой позор. Говорится, последние мысли норда должны быть о доме. А его последние мысли были о собственной шкуре.       Сальринил, не поворачивая головы, бросает короткий взгляд в сторону и, слегка поразмыслив, убирает кинжал в ножны. Оружие в руке, однако же, быстро сменяется лежавшей рядом бутылкой вина — ту он разбивает об затылок неда, от чего тот окончательно обмякает. Некоторое время он, перепачканный кровью, продолжает сидеть на его спине, переводя дух. Даже зубами стягивает перчатку, дабы ощупать сонную артерию — не перестарался ли?.. Нет. Перестараться было сложно. С волколаком так просто не расправиться.        И лишь потом — с усилием встаёт и, прихрамывая, ковыляет к указанной сумке.