Яростная игра

Что такое «дом» для каждого из нас? То родное место, куда хочется возвращаться из раза в раз, место, где ты всегда желанный гость. Часто тебя встречают родители с распростёртыми объятьями, пока ты кутаешься в объятьях мамы, чувствуя её слабую улыбку в своих волосах, рядом стоит папа, ожидающий свою очередь, дабы поприветствовать своё неуклюжее, но от того не менее любимое чадо. Часто «домом» мы называем то место, где нам хорошо, где нас принимают, любят и вытирают горькие слёзы несправедливости подушечками пальцев, приговаривая утешительные слова, те что успокоили бы бунтующее сознание. Место, где не страшно открыться, боясь осуждения. И да, это не обязательно должен быть дом родителей, бабушек или других родственников, ведь им может быть и школа и комната друга, который всегда готов понять и выслушать… Адара никогда не знала, что такое дом в своём неповторимом, уютном значении. Для неё, каждое возвращение домой подобно каторге, это не место, где мама тебя обнимает и осведомляется о твоём дне. — Ты снова вляпалась в какие-то мутные дела, и опозорила нас. Юная Кассл ухмыляется на слова женщины, вытягивая уголок губ, изрисованных в чёрной помаде, вверх. Ей просто смешно, она не в силах взять себя в руки, ведь каждое обвинение всегда сводится к одному и тому же умозаключению от которого студентка банально стала уставать — «ты позорище, нам стыдно за тебя». Каждое недовольство матери и брошенное неброско слово, раньше болезненно кололо душу, задевая какие-то важные части сердца, от чего казалось будто орган перестаёт функционировать, истекая вязкой жидкостью с отвратительным ароматом железа. Теперь же каждое слово отскакивало от девушки, точно мячик, ударившийся в бетонную стену — совершенно бесполезный, изживший себя трюк. О, эту лекцию она слышала с тех пор, как вернулась домой. Каждый день. Было по два или три раза за день, когда её предки были особенно не в настроении, должно быть удавившись собственным ядом, который нужно было немедленно выплеснуть на свою любимую грушу для битья. А Адара… А что Адара? Она молчала, слушала, кивала невпопад, кривила тонкие губы в отвращении, барабанила длинными ногтями по столу, чем особенно раздражала нервную мать, но молчала. Она привыкла. Уже привыкла молчать, привыкла кивать и соглашаться, в душе кривясь собственной трусости и робости, когда дело доходило до них. Каждое наказание не было приятным, а новые красные полосы от ремня не раз рассекали белёсые руки. За шрам, за безрассудство, за ложь, за косметику, который теперь регулярно пользовалась, хотя ей всего-то четырнадцать. Через тройку недель исполнится пятнадцать, что не было весомым аргументом, да и не рассматривалось, как логичный довод и вовсе. «Правильно только то, что говорим мы. А ты молчи и слушай старших, соплячка. Имей уважение к тем, кто дал тебе жизнь, Адара.» — Я не просила вас об этой жизни. — слетевшие с губ слова и обжигающая кожу пощёчина от любимого отца. Кассл только усмехалась, посматривая на него сквозь танцующую пелену перед глазами. Можно ли было любить этого человека? Совершенно нет. Они жили в достатке до тех пор, пока не родились близнецы и отец не запустил свои дела, прежде чем практически разорился, держась на плаву только за счёт собственного упрямства. Мать и не собиралась возвращаться на работу, чтобы помогать сводить концы с концами, она сидела над близнецами, что были до тошноты избалованы. Случись что-то не по их, тогда весь дом озарял такой истошный вой, что казалось тряслись стены, силясь, из-за всех сил стараясь, отделиться от дома и сбежать. Адара так их понимала… Свобода ощущалась всегда словно награда, долгожданное упоение, которое хотелось лелеять до тех пор, пока не убедишься, что та никуда не денется, принося безмятежность и покой. Жаль, что и эта зависимость от свободы была не взаимна, потому как моменты одиночества были слишком редкими, особенно сейчас, когда близнецы научились ходить и носятся по дому, оббивая все углы и роняя столетние статуэтки на камине. По хлёсткому указу приходилось следить и бегать повсюду за ними, от чего ныли ноги, а от бесконечного ора и недовольства хотелось заткнуть уши или вовсе вырвать их к чёртовой матери, пока из них не хлынула кровь. Это казалось невозможным, но в момент истерики рыжих манипуляторов возможным казалось всё. — Я не должна сидеть с ними. У меня тоже есть друзья, есть своя жизнь. Почему я должна сидеть с вашими детьми?! — Это твои брат и сестра, Адара. Ты их старшая сестра и обязана сидеть с ними. — Я ничего и никому из вас не обязана! Решение родить этих двоих было вашим, и я не имею к этому никакого отношения, но всегда получается, что я отказываю себе в чём-то, дабы близнецам было хорошо. «Хочешь новое платье, Адара?» Нет, у сестры новая игрушка, которую она сломает через день, но ничего, ей нужнее. Тебе нужны ингредиенты для домашнего задания по зельям? О, ну у твоего братика режутся зубки, ему нужно купить зелье, дабы облегчить страдания, и плевать, что у нас есть зелье, нужно про запас, не так ли? А ты переживёшь! Не так ли? — Адара рассмеялась, опустив лицо вниз, от чего отросшие волосы, уже давно потускневшие, локонами укрыли её лицо. Щёки обожгла доставшая влага, новый признак слабости и излишней эмоциональности, но на скривившихся губах всё же появилась кривая усмешка. — Прекрати устраивать истерики! Ведёшь себя, словно нестабильная истеричка. — От осинки не родятся апельсинки, не так ли, дорогие родители? Кассл смотрела на них с плохо скрываемой издёвкой на дне чёрных глаз, цвета бескрайней ночи. Дерзить родителям всегда было чересчур рискованно и риск этот зачастую себя вовсе не оправдывал, заканчиваясь очередным наказанием, отсутствием ужина, что должен был пойти «на благо фигуры» Поэтому на тот момент, когда камин в гостиной внезапно загорелся и показалось внешне высокомерное и незаинтересованное лицо аристократки, то Адара едва сдержала вздох облегчения при виде Кэтрин, восседающей за рабочим столом в своём кабинете. Слева от неё стояла хрустальная ваза, наполненная белоснежной акацией. На языке цветов этот букет можно было трактовать, как «сожаление/признание ошибок» — и почему-то вовсе не оставалось сомнений кто именно был дарителем нежного букета. Кассл на это только тихо улыбнулась уголком розовых губ, слегка кашлянув, ожидая пока завладеет вниманием своей спасительницы. — Здравствуй, Адара. — её хорошенький голос разлетелся по всему периметру гостиной, пока голубые глаза до того потонувшие в какой-то книге, наконец нашли цель на собственном лице Гриффиндорки. — Здравствуй. Молю, скажи, что у тебя есть для меня предлог, чтобы поскорее сбежать отсюда. Ещё немного, и я пополню число пациентов в отделении психически нездоровых в больнице Святого Мунго. Короткий смешок слетел с губ Мракс, прежде чем по её лицу стала расползаться хищная ухмылка, так и кричавшая, что лучше бежать сейчас, иначе будет поздно. Но Адара настолько устала бегать, что сейчас была готова смиренно принять любую идею Кэтрин, лишь бы уйти, лишь бы сбежать хотя бы на час, это же так ничтожно. — Ты угадала. — На счёт предлога? — воодушевлённо промолвила девушка, поднимая чёрные глаза от лица собеседницы и останавливая на её руке, непринуждённо захлопнувшей книгу. — На счёт Мунго. — Что? Зачем мне Мунго? — Я собираюсь показать тебя целителю, чтобы он смог обозначить нам последствия твоего шрама. Такие вещи по закону природы не проходят бесследно. — Нет. — А я тебя и не спрашивала. Это тебе на случай, если ты по случайности упустила отсутствие вопросительного знака в конце моего изречения. Мы идём в больницу, Кассл. Я планирую небольшую игру и ты мне её не испортишь. — Кэтрин резко нахмурилась, то же ледяное выражение застыло на её лице, когда в следующее мгновение обманчиво ласковая улыбка коснулась губ. — Жду тебя у меня дома через час, который дан тебе на подготовку. Не опаздывай, mon cher. Le temps coûte de l’argent. — Что? Ты же прекрасно знаешь, что я не понимаю французский. — Отличный повод начать. Au revoir. — изображение исчезло стоило девушке взмахнуть рукой, благо дом безоговорочно подчинялся юной хозяйке, иначе всех бы ждала смертная кара, связанная с переменчивым настроением юной наследницы. Адара знала, что Кэтрин вернулась из Франции всего два дня назад, естественно, что за это время она не успела освоиться, хотя и казалась безмятежной в своей постоянности. Что ж, больница, так больница… И не важно, что бравая Гриффиндорка чуть ли не топала ногами от гнева, когда Лили уговаривала её обратиться к целителю, в то время, как Мракс безмятежно сидела к кресле, закинув ногу на ногу, и казалась совершенно незаинтересованной этим идиотским диалогом. Стоило догадаться, что последнее слово ещё не было сказано и детской истерикой ничего было не добиться. Слизеринцы всегда оставляли за собой последнее слово и стоило бы к этому привыкнуть, но Адара была слишком беспечна, как и всегда. **** Больница Святого Мунго всегда нагоняла страх на маленьких волшебников, которые попадали сюда довольно часто по той простой причине, что детский организм иногда был просто не в силах вынести очередной магический выброс. Такая мощная выработка энергии всегда сопровождалась лихорадкой и непременной слабостью, настолько свирепой, что маленький волшебник часто не мог бы и стоять самостоятельно. Кэтрин содрогается от дальних воспоминаний, таких старых, будто они были виниловыми пластинками, валяющимися без дела в углу чердака, покрытые пылью и грязью настолько сильно, что мелодия уже никогда не станет прежней. Так случается и с воспоминаниями из детства, особенно с теми, которые не хочется проносить сквозь и без того тернистый путь взросления. Жаль только, что иногда всё же приходится встречаться лицом к лицу с этими моментами, словно стёртыми какой-то пеленой. В голове проносится ураган, короткий, но болезненный для сознания. Вспоминаются ужасные головные боли, страшная лихорадка и бисеринки пота, стекающие по совсем молодому лицу. Как наяву проносится крупная дрожь во всём теле, ласковые мужские руки, слегка шершавые, удерживающие полусознательное тело в своих руках, проводя ими по мокрым платиновым волосам, отдавая частицы своей магии, дабы удерживать ребёнка в сознании. Будто пытаясь добить окончательно, память выуживает родной запах парфюма отца, преследовавший её с самого первого дня, с первых секунд жизни и до сих пор, Мракс морщится словно от головной боли, пытаясь вновь затолкать произошедшее на чердак в её голове, где и без того царит страшная разруха. Воспоминание о тех временах, когда Морфин Мракс был жив, до сих пор отдавались тупой скорбью, хотя она и не могла бы его помнить, прошло слишком много лет и озеро воды утекло с тех самых пор. Но образы, мелькающие перед глазами будто бы живые, постановка в театре, где ты лишь сторонний наблюдатель… Мышечная память помнит строгий взгляд потускневших с годами голубых глаз, волосы с заметной проседью и недовольное покачивание головой из стороны в сторону, так и скандировавшее разочарование в будущей преемнице. Со временем она научилась молчать, запирать все мысли и чувства на замок, действуя из эгоистичной цели в угоду себе. Только тогда в глазах дедушки появился проблеск гордости, едва ли заметный, но он был. И как же иронично, что Кэтрин вновь предавала каждый свой идеал, идя на поводу моменту, отбросив мораль и совесть в сторону, точно грязное бельё в котором не хотелось рыться. Она шла напролом, забирая, упиваясь и хватая всё до чего могла дотянуться. Игра всегда шла у неё в душе, будет идти и впредь. За тем лишь исключением, что раунды будут сменять друг друга раз за разом, ускользая точно песок сквозь пальцы. Итак, волшебница удобно расположилась на светлом диванчике для посетителей, отвратительного белого цвета. Вся окружающая обстановка только давила на чувствительные виски: крик детей, спор двух волшебниц по поводу записи к определённому целителю, завывающие вопли поражённых проклятьями пациентов и медсёстры, снующие из стороны в сторону с разными инструментами и зельями для своих подопечных. Эти звуки оказались настолько отвлекающими, что Мракс не сразу заметила миссис Поттер, уже мило беседовавшую с Адарой. Голубые глаза встретились с понимающими карими, на дне которых плескались непонятные для девушки эмоции. — Миссис Поттер, доброе утро. Приношу свои извинения за моё неподобающее игнорирование. Я, признаться, погрязла в своих мыслях на несколько минут. — О, ничего страшного, дорогая. Ты можешь называть меня «Юфимия», если будет удобно. — Благодарю вас, я подумаю над этим. — Мракс дежурно улыбнулась волшебнице и скользнула ладонью по колену Адары, прежде чем буйные пациентки наконец отошли от стойки регистрации, куда немедленно направилась юная аристократка. — Добрый день! Меня зовут Ванесса Аберли, чем я могу вам помочь, юная леди? — мисс Аберли представляла собой молоденькую сотрудницу, которой едва ли минуло за двадцать, что выражалось в её безмятежной улыбке и позитивного настроя по отношению к своей работе. Её волосы были забраны в довольно-таки длинную рыжую косу, а белая униформа выделяла смуглую кожу девушки. — Мне нужно увидеть Целителя Сметвика. У меня назначен приём ровно на четырнадцать двадцать, и я бы не хотела тратить время на излишние формальности. — холодно отчеканила Мракс, едва ли не махнув рукой в повелительном жесте. Возможно старые привычки и не умирают со временем. — Мисс Мракс, верно? — осведомилась девушка, сделав осанку словно бы прямее, а её большие глаза более внимательно заскользили по ведьме по ту сторону регистрационного стола. — Именно. — Я провожу вас к сэру Сметвику, он сейчас проводит почасовой осмотр пациентов в особо сложном состоянии, однако я сейчас же уведомлю его о вашем визите, мисс Мракс. — Если осмотры почасовые, то какого дьявола, целитель не находится на своём рабочем месте? Разве остальные пациенты чем-то хуже, раз недостойны внимания столь высокой персоны? Неслыханно. — вздёрнув подбородок отозвалась девушка, и стоило сотруднице отвернуться, дабы уточнить где искать целителя, как Кэтрин схватила скальпель со стоявшей неподалёку тележки и отрезала прядь рыжих волос, тут же спрятав во внутреннем кармане чёрного пиджака. — Я вернусь буквально через минуту, мисс Мракс, наша больница приносит свои извинения за предоставленные неудобства. Мы немедленно всё исправим. — Уж очень бы хотелось поскорее заняться делом, а не буднично разглагольствовать попусту, растрачивая наше с вами драгоценное время. — Да, мисс. — медсестра немедленно убежала в сторону восточного крыла, прижав красную папку к своей груди, пока Мракс вернулась на своё место встречая ошалевшие взгляды двух волшебниц. — Зачем, чёрт возьми, ты отрезала ей волосы?! — Язык. — осадила Мракс и Адара упрямо сжала губы вместе, дождавшись одобрительного кивка головы. — Не обращай внимания, это мои собственные замашки. Я начала разрабатывать оборотное зелье, которое оставляет на человеке его отличительные черты, вроде татуировок или особо крупных родинок. Хочу проверить результат, но для этого мне нужен был локон чужих волос, сама понимаешь никого с татуировками в моём окружении нет. Кэтрин беспечно пожала плечами, пока убедительная ложь слетела с её губ в одно мгновение, даже не успев толком обосноваться в голове волшебницы. Пожалуй, когда рот работает быстрее мозга в стрессовых ситуациях — это довольно полезно, если вы заинтересуетесь. — Но у неё не было татуировок… — А вот и были. На её шее была татуировка адамова яблока, отлично сливается с рыжими волосами, именно по этой причине ей будет очень невыгодно перекрашивать волосы, если эта работа ей хоть сколько-нибудь дорога. — Как ты умудрилась рассмотреть её татуировку?! Да и не только наличие её в принципе, а ещё и сам рисунок. Что ты за человек, Мракс? Кэтрин подошла ближе, опираясь руками по обе стороны от бедёр Гриффиндорки, когда наклонившись её тёплое дыхание обдало участок кожи на шее девушки, вызывая мелкую россыпь мурашек, пока чужая ухмылка расползлась по лицу благородного молочного оттенка. — Я волшебница, милая. Только это секрет, ладно? Тсс. — голубые глаза словно бы блеснули в свете дня, создавая ощущение будто подыгрывали своей хозяйке, когда указательный палец аристократки провёл короткую дорожку по шее Кассл, вызывая лёгкую щекотку. — Вот и наш занятой доктор, наконец-то. Девушки выпрямились, привстав со своего места. Адара неловко оглядела целителя в то время, как Кэтрин рядом с ней высокомерно мазнула взглядом по мужчине, и следом встретилась с медсестрой, на щеках которой тут же вспыхнул яркий румянец, до того как она поспешила занять своё рабочее место, кратко раскланявшись с волшебницами. Внимание блондинки поглотил тот факт, что целитель, казалось, нарочно избегал взгляда её подруги, когда та напротив сосредоточила глаза оттенка льда на осунувшемся лице Гиппократа. — Добро пожаловать в нашу чудотворную больницу. Мисс Кассл, мне доложили о вас и вашей…кхм, деликатной проблеме, поэтому прошу в мой кабинет для приватной консультации. Позже мисс Мракс может к нам присоединиться, при большом желании, а далее я буду вынужден вас осмотреть, дабы выявить осложнения, если таковые имеются, чего бы ни мне, ни вам очень бы не хотелось, верно? — Да, сэр. — застенчиво пробормотала девушка, взглянув на девушку подле себя. Сейчас разница в их восприятии очень резко бросалась в глаза. Кэтрин стояла в чёрном брючном костюме, скрестив бледные руки на груди, на её ногах сверкали чёрные туфли на высоком тонком каблуке, а волосы, собранные в низкий пучок визуально делали Мракс состоятельнее. Тонкую шею украшало неброское жемчужное ожерелье, на среднем пальце излюбленный семейный перстень. Поэтому стоя рядом с чистокровной особой в простом джинсовом сарафане голубого оттенка, под низ которого была надета белая футболка, Адара чувствовала себя неловко. Ровно до тех пор, пока Мракс с удовлетворённым выражением на лице и крошечной улыбкой поцеловала подругу в щёку. — Удачи, у меня есть одно дело и я присоединюсь к тебе в самом конце. — стоило ей перевести взгляд на мужчину, как её ухмылка стала в разы ненатуральнее. — Сколько времени примерно будет занимать эта процедура осмотра? — Около часа, я полагаю? — Так полагаете или час? — Кэтрин… — Хорошо, не донимаю. Встретимся около кабинета, если вдруг я запоздаю. Доброго дня. — Мракс развернулась в противоположном направлении, тут же исчезая из их поля зрения, оставляя после себя лишь эхо каблуков, разлетевшееся по коридору больницы и призрачный аромат лаванды. Адара опустила глаза на простенькие белые кеды в чёрную полоску, надетые на короткие носки и вновь вздохнула, ощущая прикалывание где-то внутри организма, что словно сирена верещал «не иди», но сбегать от проблем, когда стоишь к ним лицо в лицо было затруднительнее. А потому вновь оглядев внешний вид доктора, недоверчиво, словно загнанный волчонок, Кассл посмотрела на протянутую руку профессионала. — Прошу вас, мисс Кассл. Давайте разберёмся с вашей проблемой. Он отпер дверь кабинета и студентке не оставалось ничего, кроме как послушно кивнуть и зайти следом, борясь с собой внутри, дабы трусливо не дать заднюю в самый последний момент. Отношения с врачами и у неё всё детство были весьма и весьма натянутые. **** — Что ты задумала, Кэтрин? Знаю я этот блеск в ваших глазах… Это всегда кончается чем-то плохим, а я сомневаюсь, что ты чем-то отлична от Джеймса в своих шалостях. — Юфимия проницательно взглянула на Кэтрин, пригладив ткань лимонной формы на коленях. — Чисто технически… Миссис Поттер, могу ли я попросить об услуге? — Можешь. — благосклонно кивнула женщина, но затем понимающе усмехнулась. — Я сильно сомневаюсь, что буду помогать с чем-то законным, иначе ты бы не просила меня о помощи. — Именно. Мне нужно попасть в подсобное помещение для сотрудников больницы. И будет просто филигранно, если вы сможете отвлечь мисс… Аберли? Верная фамилия? — Да, верная. Ты очень схожа на восприятие со своим отцом, вряд-ли он запоминает и половину людей с которыми ежедневно возится на заседаниях. — Он их и не помнит. К чему запоминать ненужные подробности, если эти люди больше похожи на лизоблюдков, которым легче выстелиться перед начальством, чем действительно построить себе дельную репутацию? Миссис Поттер прыснула, совсем не ожидая от внучки Морфина Мракса иных рассуждений. Кажется, что только самый далёкий от магического мира отступник, и тот знал о знаменитой на весь мир гордыне Рода Мракс. Они всегда были слишком горды, дабы принимать чужую помощь, когда могли решить дело сами. Ни Морфин, ни Чарльз никогда и близко к себе не подпускали доброжелателей, дабы тебе оказали свою помощь, подсобили в каком-либо деле. Нет. Всегда сами, всегда в одиночку. Всегда каждый сам за себя… Видимо стоило благодарить Андрею, которая переступив порог родового особняка этого семейства в качестве законной невестки, как гордыня немного смягчилась в их общем ребёнке. Безусловно, Кэтрин была горда, однако даже помощи она просила так, словно знала что делала и это знание что последнее слово всё равно останется за ней, полностью покоряло. Если гордец найдёт в себе силы попросить помощи, то и смертному по силам её оказать. — Боюсь, что моё время располагает только изложить тебе местоположение подсобного помещения, потому что, если мне нужно будет отвлечь Ванессу, то нужно начинать уже сейчас. — Мне это подходит, благодарю, мадам. — Ну, что ты, деточка, — лицо девушки на секунду искосила гримаса недовольства к ласковым прозвищам, прежде чем она позволила себе вернуть самообладание. Благо, миссис Поттер не заметила перемен, отвлёкшись на коллегу. — Не стоит благодарностей. Тебе нужен пройти на второй этаж и в самом конце, ты увидишь деревянную дверь с инициалыми «С». Поэтому стоит идти до упора, а я пока поговорю с Ванессой наедине. Думаю, что мы обсудим ограничение посещения мистером Фоули его семьи, сейчас ему это не идёт на пользу. Драконья оспа уж слишком быстро прогрессирует. — Будьте аккуратнее со своим здоровьем, мадам. Сын не простит вам вашей же смерти. Поттер нежно рассмеялась, от чего её чуть полноватые щёки окрасились в красноватый оттенок румянца, ужасно шедший ей, добавляющий свою толику шарма в весь милый и домашний образ Леди Поттер. Её можно было с лёгкостью сравнить с феей из маггловских сказок, ведь всем волшебницам и волшебникам известно ещё с младенчества, что лучше не иметь дел с феями в волшебном мире, их магии бывает чересчур, даже для простоватого трюка, не говоря уже про магические сделки и традиционные «три желания», бред, абсолютно надуманный каким-то маггловским шарлатаном или невеждой. Ну а миссис Поттер была похожа на добрую крёстную-фею, которая во что бы то не стало исполнит твои заветные мечты — превратит тыкву в карету, крыс в лошадей, а старые лохмотья в прекрасное бальное платье, не забывая в конце и про хрустальные туфли, чарующие своей элегантностью и диковинкой. — Ох, вероятно Джеймс это и вправду сделает. Зная моего мальчика не стоит ожидать чего-то другого, с его то большим сердцем… — Вы уверены, что всё в порядке? — Разумеется. — волшебница вновь улыбнулась и кивнула Кэтрин на прощание, тут же вернувшись к стойке регистрации, дабы завязать беседу с медсестрой. Как и ожидалось, Поттер с её природным дружелюбием и очарованием действительно могла покорить миллионы людей, складируя каждую доверенную благосклонность, как нечто бесценное. Всё же, у них с сыном было слишком много общего, чем могло показаться на первый взгляд… — Дорогая, я думаю, что мистеру Дэниалу, не будет полезен такой метод. Ведь его дочь ещё так молода, чтобы подхватывать эту смертельную болезнь… Стоит лишь слегка ограничить, не полностью исключить при возможности. **** Найти нужное помещение не составило никакого труда, благо, что за топографическим кретинизмом Слизеринка ни разу не была замечена. Скорее наоборот, умение запоминать незначительные детали на которые большинство не обратило бы никакого внимания не раз помогало в жизни. Стоило затеряться среди пустынных коридоров чужих особняков, совершенно одинаковых и равнодушных к чужим проблемам, молчаливым наблюдателем поедая невидимыми глазами силуэт. Найти выход едва ли не всегда выходило легче по простым вещам, ведь то может быть холст с нарисованным на ним натюрмортом, канделябр, где воск свечей таял значительно быстрее, чем у других, по расположению дверей или свежим следам на дорогих коврах, украшающих любое убежище высшего света. Простая белая дверь с небольшой табличкой в виде изображения буквы «С», явно отрисованной простой чёрной краской, за место вычурных табличек с выведенными золотым цветом буквами, добавляя больше вычурности и статуса для данного учреждения. Мракс, чьё зеркало на туалетном столике было украшено золотыми вставками, лишь фыркнула, скрываясь за ближайшей стеной. Отрывистый стук ногтями по дереву, полная тишина в ответ и с лисьей ухмылкой девушка проходит в подсобное помещение, тут же запирая дверь, к сожалению, позволить себе запирающее девушка не могла, а потому приходилось довольствоваться самым малым. Белая униформа сотрудника аккуратной стопкой лежала на одной из полок. Кэтрин немедленно стянула с себя пиджак и атласную майку, оставшись в одних брюках и бюстгальтере. Оборотное зелье, припрятанное во внутреннем кармане пиджака приятным теплом отдавало на ладони, когда содержимое колбы постепенно обосновалось в желудке волшебницы. Её кожа значительно потемнела, приобретая смуглый оттенок загара, волосы значительно удлинились, окрашиваясь в насыщенный рыжий цвет, лицо распухло, сменяя привычные скулы на румяные щёчки, ногти на руках стали значительно короче и вернули привычный им оттенок. Она довольно прилично сбавила в росте, хотя Ванесса и не казалась ей настолько низкой, видимо девушка стояла на каблуках, что только играло на руку. Время утекало сквозь пальцы, а потому брюки были скоропостижно сняты, а белоснежный халат накинут на чужие плечи. Верная привычке, Мракс начала застёгивать многочисленные мелкие пуговицы снизу, как раз в тот момент, когда дверь раскрылась и в помещение вбежала девушка, тут же принимаясь рыться на полках с головными уборами, едва ли обратив внимание на свою «коллегу». Однако стоило пропаже найтись, как та медленно провела глазами по Кэтрин, а она только недоумённо приподняла рыжие брови, покончив с последней пуговицей, ровно в то время, когда очередной стажёр нагрянул в душное помещение. — Ванесса? Лесли? — Поул, извини, кажется Ванесса уже уходит, не так ли, дорогая? — Старуха Марюэлль тебе дорогая. — холодно отрезала Мракс не своим голосом, повернувшись, чтобы впиться глазами в этих двоих наглецов. — Мне нужно заплести волосы, не могли бы выйти, чтобы нам было комфортнее? Даю слово, что мне нужна всего одна минута. Шокированные сотрудники только покивали, как болванчики и тут же хлопнула дверь под россыпь проклятий личного авторства. Предметы повседневного гардероба тут же были перемещены в отсек, которым пользовались на первый взгляд меньше всего, и как только последняя капля зелья попала на язык, то волосы сами сплелись в простенькую косу. Пергамент и крошечное перо с бесконечными чернилами угодило в самый большой боковой карман, вышитый на этой тряпке. — Что б вам всем пусто было, недоумки… — Извините за задержку! Хорошего дня! — Мракс дежурно усмехнулась чужими губами, взмахнув ладонью в дружеском прощании, прежде чем исчезнуть с поля видимости, направляясь в палату номер сто тридцать три, где и нашлась беспокойная пациентка, которая смотрела в стену абсолютно бессмысленным, если не сказать тупым взглядом. — Добрый день, миссис Коул. — Мракс дежурно улыбнулась уголком красных губ, выдерживая коротковременную паузу, прежде чем ощутить на себе внимание израненных глаз. Она не промахивается. И в этот раз она не промахнулась с режущим проклятьем — Как вы сегодня себя чувствуете? Её голос разлетелся по палате, словно хлыстом прошёлся по оголенным нервам двух дам. Магла и Чистокровная. Старуха и девушка. Преступник и его палач. — Уже лучше, благодарю вас, мисс. Пускай я ничего не вижу, однако оказывается, что жизнь может быть прелестной и без зрения. Все эти звуки, эмоции витающие в воздухе, запахи бинтов и зелий, которые я ежедневно вынуждена принимать. Это подобно мукам, но страданиям благородным… — Вижу у вас стоит сок. Хотите ли вы пить, миссис Коул? Ваш организм нуждается в масштабном потреблении жидкости, а Вы, как я вижу, этим пренебрегаете. — О, благодарю вас. Было бы неплохо выпить немного сока. — Разумеется… — на лице Мракс появилась крошечная усмешка, когда смуглые пальцы вынули из внутреннего кармана халата стеклянную колбочку, размером с грецкий орех с прозрачной жидкостью внутри. Пальцы привычным жестом схватили графин, вливая небольшое количество сока в пластиковый стакан, прежде чем прозрачная жидкость полностью смешалась с содержимым стакана. — Ваш сок, мадам. Женщина не могла видеть выражение её лица, не смогла бы заметить стальную хватку чужих пальцев, не ощутить покалывание магии в воздухе. Подушечки пальцев Мракс словно обожгло, но она не придала этому значения, наблюдая за тем, как небольшая порция напитка выливается на больничную ночнушку пациентки. Волшебница только морщится от досады, наблюдая как жизнь играет злую шутку с теми, кто пытается делать добро. Поступать хорошо, чтобы однажды два тёмных волшебника всё испортили, поселив в измученную плоть змею. Мало было жить с этой ношей, как в привычный быт ворвалась юная ведьма, одним взмахом палочки лишившая жизнь очередного смысла. Было ли Кэтрин стыдно за свои действия? Нет. Спросите у неё ещё сотню раз и всю эту сотню ответ останется одинаковым и категоричным. Она вовсе не жалела и не корила себя за излишнюю жестокость, ведь когда на кону стоит своя собственная шкура, то никогда не хватит времени на раздумья. Пришитая к роговице истина всегда молчаливым здравым смыслом напоминала простое, экоистичное правило «твоя жизнь — высшая ценность». Стоило ли ожидать от той, что родилась в мире алчности, гордыни, лжи и подкупа, человечности? Добрых поступков? Совести? Нет. Кэтрин воспитывали в традиции жестокости, со знанием, что когда-то игра станет яростной. И в этот момент она должна будет выложиться во всю свою мощь, дабы спасти то немногое что имело в её ледяном сердце хоть каплю значимости, тех, ради кого стоило бороться и дойти до конца. — Мисс Аберли… Мне что-то хочется спать, не могли бы мы отложить наш разговор ненадолго? — слабый голос бывшего директора приюта разлетелся по комнате, отскакивая от стен, подобно мячу, словно стремясь попасть в поддельную сотрудницу, причинить боль подделке, но так и не долетая до намеченной цели. — Миссис Коул? Что вы скажите на счёт последнего вашего воспоминания перед несостоявшейся реинкарнацией? Морщинистые веки затрепетали, словно ей было сложно сдерживаться ото сна, пока силы медленно покидали её тело. Именно этот эффект ей и обещали, однако у Кэтрин была минута для получения информации. Самопишущее перо и пергамент нашли своё место на прикроватной тумбочке магглы, готовые записать каждое слово, слетевшее с чужих уст. До того безжизненные глазные яблоки словно бы больше потускнели, но состарившееся тело на мягкой больничной перине пробрала крупная дрожь, будто воспитания были слишком свежи, что не было слишком удивительным по прошествии полугода. Хриплый голос разнёсся по воздуху, тихий с нотками неподдельного страха и неуверенности в нём. — Помню только боль… Словно бы меня резали, но он не прикасался ко мне… Сидел напротив. Сказал, что всего лишь хотел повидать старого друга, но я не поверила. Не поверила ему. Он маньяк! Страшный ребёнок! Безумец! — бормотала старуха, срываясь на крик, словно в момент потерявшая всякий рассудок. Пальцы Слизеринки принялись отстукивать ритм оставшегося у них времени. Счёт шёл на десятки секунд. На шестой десяток старуха уснёт. — Кто такой «он»? — Мой… Мой бывший подопечный! Том! Том Реддл…! Раз — Я сразу поняла что с его матерью что-то не то! Что мы не оберёмся проблем с её отпрыском! Добрая моя душа! Два — Что вы можете рассказать о его матери? Разве в ней могло быть что-то необычное? — Она… Она… — Коул набирала в лёгкие воздух, захватывая кислород большими глотками, словно сами слова иссушивали тело и вызывали совершенно аномальную реакцию. Три Кэтрин молчала, отстучав четвёртый удар по деревянному покрытию тумбочки и начиная терять терпение. Времени оставалось совсем немного, перо шкрябало, впитывая чернила в пергамент, записывая каждое неосторожно брошенное слово. — Она появилась на пороге нашего приюта в ночь Рождества. Тридцать первого декабря, можете себе представить? Её лицо периодически искажали судороги, пот стекал по лицу, волосы мокрые и в полном беспорядке, хотя на улице в том году стояли ужасный морозы, всё же Англия не часто могла похвастаться настоящими заморозками, но тот день однозначно должен был войти в их число. Её лицо было красным, а губы искусанные в кровь от сдерживаемых криков, от того как она периодически прикусывала те зубами… Я сначала ничего не поняла. Происходило что-то странное, да, но я не могла понять причину до тех пор, пока она с истошным криком не свалилась прямо на ступеньки. Только потом я поняла, что её дрожащие руки держали уже внушительных размеров живот, да и не стоило быть гением, дабы понять, что она находилась в моменте рождения дитя. Пять — Когда мы подняли её на ноги, то она едва ли могла стоять, из-за боли, на одном месте. Её ноги, скрытые тканью мокрого платья ощутимо тряслись и по этой причине нам пришлось экстренно вести девушку в свободную комнату. Бедняжка была не жильцом. Если судить по тому как с каждой потугой с её лица постепенно спадала краска, словно старая штукатурка опадала со стены. До сих пор помню, что она родила ровно в полночь, казалось невозможным… Единственное, что она успела вымолвить перед смертью, что хочет чтобы ребёнка звали Томом, «в честь своего отца», так она сказала. — Что-то ещё? — напряжённо спросила Мракс, занося последний палец, когда оставались едва ли жалкие секунды. — Второе имя… Попросила, чтобы вторым именем у мальчика было имя её отца — Марволо. Потом она скончалась, и Том стал жить в моём приюте. Мы все тогда думали, что она работала в каком-то цирке, иначе откуда она вообще могла взяться? Такая странная девушка… Бедняжка… Шесть — Она всего лишь дура. Меропа. — Не…им… — не успела она закончить предложение, как веки закрылись и больничную палату наполнило размеренное дыхание и лёгкий старушечий храп. Пальцы обхватили стаканчик, выливая остатки сока в стоящий на подоконнике цветок, а сама пластиковая посуда оказалась в мусорном ведре. — Поставь точку, хочу кое-что проверить… — перо тут же поставило смачную точку, больше похожую на маленькую кляксу, и пергамент оказался мирно покоющимся на прикроватной тумбочке, перо грациозно опустилось следом. Мракс быстро подошла к миссис Коул, надёжно погружённой в безмятежный сон, и расстегнула пару пуговиц на больничной пижаме последней. Сморщенные ключицы слегка жёлтоватого цвета предстали пред взором девушки. Она хмыкнула, вновь проклянув весь мир и небрежным движением кисти рук, скинула стеклянный графин на пол больничной палаты. Оранжевая липкая жидкость тут же расползлась по чистой поверхности пола. Этого хватило, чтобы в руках девушки оказался особо крупный осколок, который тут же рассёк чужую кожу ладони. Алая, почти чёрная кровь медленно стекала по коже, отдавая чем-то горячим и неприятным. На лице Кэтрин появилась улыбка, сфабрикованная далёкими отголосками боли. Стоило капле крови попасть на ключицу старухи, как кожа тут же зашипела, словно чистая кровь была ядом, поражающим всё вокруг в считанные мгновения. Это зрелище нельзя было назвать иначе, как омерзительным, но игра всегда должна стоить своих свеч. — Так-так… Что же это такое? — Кэтрин смотрела на появившиеся отметины на коже, странно похожие на рисунки, руны, значения которых ей было неизвестно. Пришлось встать, и взять в руки пергамент и перо, дабы постараться перерисовать в точности каждую палочку, каждую острую завитушку. Это бы означало зарыться в семейной библиотеке до конца лета, ну или озадачить кого-то более располагающего свободным временем. Бывшие голубыми глаза нашли настенные часы, которые только что отбили без пяти минут три. Действие зелья должно закончится примерно через двадцать минут, поэтому в её руках оказался флакончик заживляющего зелья, чьё наполнение зашипело при соприкосновении с открытой раной, однако все следы совершённого тут же исчезли, словно их и не бывало. Пергамент оказался сложен в два раза и вместе с пером помещён в карман. Кэтрин усмехнулась в последний раз, подолом халата избавившись от последствий. Стоило выйти за дверь, как она тут же наткнулась на очередную медсестру. — Что-то миссис Коул разбушевалась… Графин уронила, а я палочку на рабочем месте оставила. Не могла бы ты помочь, пожалуйста, я у тебя в большом долгу? — О, ну конечно. Беги за палочкой, я бы на твоём месте больше не забывала её, никогда не знаешь что случится на нашем рабочем месте. — Учту, спасибо. — Кэтрин улыбнулась, стараясь казаться смущённой и благодарный одновременно, прежде чем исчезнуть за углом очередного коридора в больнице, направляясь прямо к изначальному месту событий, в глубине души надеясь, что её одежда всё ещё цела. Те брюки были её любимыми. **** Кэтрин довольно часто приходилось посещать кабинеты директоров или заведующих тех или иных заведений, будь то министр магии в Нидерландах, глава безопасности по воздействию магии на окружающий мир Австрии или зам.министра Англии, который на деле являлся полукровкой. Поэтому такие места никогда не вызвали той нервозности и трепета, который должны были бы. Наверняка по этой причине сидеть в кресле, разложив уже свои ладони на подлокотники, и сканировать глазами то, как целитель просматривал результаты анализов, не было для Мракс чем-то шокирующим. — Мисс Мракс, вы же умная девушка, и должны понимать какую ответственность я беру на себя так рискуя. Скрыть такую информацию от Министерства, это может навлечь на меня множество проблем, чего бы мне вовсе не хотелось… — Не стоит беспокоиться. Министерство всегда стоит на стороне своих самых преданных сотрудников, сэр. — Кэтрин медленно моргнула, дабы донести до оппонента насколько ситуация была повёрнута в сторону местной аристократии. — Однако же… Ваша подруга это единичный случай, скрывать такие нестандартные ситуации кажется нонсенсом, и вообще… — Можете не продолжать, Сметвик. Я хорошо читаю между строк. Изумрудный бархатный мешочек со звенящими золотыми галеонами прокатился прямо по столу целителя, останавливаясь точно у его сцепленных рук. Награда тут же была убрана в один из ящиков стола, и мужчина вновь вернулся в исходное положение. Голубые глаза вновь устремились прямо в чужие наглые и жадные до материальных ценностей, как и у всех. — Итак… — протянула девушка, улыбаясь уголком губ, создавая иллюзию дружелюбия. — Мисс Кассл. — Кхм, да, да. Мисс утверждала, что получила свой шрам совершенно случайным образом ровно в ночь полнолуния. Вы можете что-то добавить по этому поводу, мисс? — Пожалуй оставлю всякие комментарии при себе. Продолжайте. — Как вы знаете, наиболее действенное время для волчьей сущности как раз ночь полной луны. В это время волк становится наиболее сильным, чему собственно и способствует луна, как источник силы. Если бы оборотень вдруг укусил мисс Кассл в ту ночь, то она была бы вынуждена терпеть перевоплощения в монстра каждый месяц. — Расскажите мне то, о чём я ещё не в курсе. — Посмотрите моё умозаключение, — мужчина протянул девушке исписанный округлым почерком пергамент, пока её глаза тут же начали изучать текст. — Всё же ДНК оборотня попал в кровь пациентки, в то время, когда когти разорвали кожу, в следствии чего и потекла кровь, смешиваясь с этими самыми каплями ДНК. Казалось бы их должно быть малейшее количество, однако в связи с датой, волчье проклятье успело проникнуть в кровь, и поразить примерно десять процентов всего объёма крови, содержащегося в организме мисс Кассл. — Последствия заражения? — Теперь в ночь полнолуния мисс будет испытывать боль, сопровождаемую сильными мигренями. Однако... боль, которая будет одолевать мисс Кассл в ночь полнолуния будет в разы слабее, чем у настоящих оборотней, поскольку волчьего ДНК в теле слишком мало. — Но недостаточно мало для предотвращения боли и мигрений? — К моему сожалению… Кэтрин подняла голову на доктора, наконец опуская лист с отчётом обратно на стол и сохраняя холодную учтивость в тоне, вновь поинтересовалась: — Это все последствия? — Нет. Мисс Кассл теперь сможет ощущать присутствие оборотней, которых какая-то частичка её тела будет воспринимать как «своих». Её зрение и слух немного обострились, что мы уже выявили. Смены настроения из-за мигрени будут максимальными последствиями за несколько дней «до» предначертаной даты. — Позволите ли Вы мне несколько нестандартный вопрос? Хотелось бы выслушать профессиональную точку зрения. — Слушаю, мисс Мракс. — Гипотетически, если мисс Кассл, с её частицей волчьей крови, свяжет свою жизнь с оборотнем, не приручившим волка. Какова вероятность, что ребёнок унаследует ликантропию? Если Адара ликантроп лишь на десять процентов, а отец на сотню? — Вероятность есть. Более того, она высока. Однако, решение будет зависеть непосредственно от организма матери, в этом случае возможен здоровый ребёнок, но если волк не приручён… — Я вас поняла, целитель Сметвик. Благодарю вас. — очередной мешочек покатился по поверхности стола, отказываясь у самого края. Кэтрин же неспешно удалилась из кабинета, прижав руки к карманам пиджака, где покоился пергамент с нужной ей информацией. В коридоре уже сидела Адара, уставившись на свои руки так, будто сама не подозревала о последствиях своего шрама. Не трудно догадаться, что Гриффиндорка с умением мастера скрывала мигрени от Лили, скорее всего принимая обезболивающее зелье. — Знала же. И скрывала. — Знала… Мне вовсе не хотелось кого-то беспокоить, это же просто головные боли. Не стоит переживать, Кэтрин, я смогу справиться с этим. — Я закажу у Эйлин зелья для тебя. Обезболивающие помогут справиться с мигренью, уточню сможет ли она изготовить что-то именно от мигрени. Чёрные зрачки резко вперились в чужие глаза, словно сканируя на признак лжи, но не найдя того Адара тихо выдохнула, пока в уголке губ затерялась благодарная улыбка. — Ты успела по своим делам? — Успела. — коротко ответила Мракс, осматривая больничные стены незаинтересованным взглядом, абсолютно отстранённым. — Почему ты не хочешь сказать мне или Лили чем занимаешься? Я же прекрасно вижу, что что-то происходит. И Мародёры в этом тоже замешаны. — Половина Мародёров понятия не имеет в чём дело, ровно как и вы. Это просто внутриполитические разборки в которые оказываются втянуты все Чистокровные семьи, ничего сверх важного не происходит. — И это никак не связано с действиями «Тёмного Лорда»? Что его действия касательно магглов стали значительно радикальнее. — Вовсе нет. — Мракс и бровью не повела, спокойно просматривая на подругу, которая догадывалась. Втягивать их в войну казалось настоящей глупостью и пустыми жертвами, хотя лучше бы они, чем это сделает Волан-Де-Морт или Дамблдор. **** Тихий смех напомнил улицу, пока юная ведьма, опустила голову вниз из-за чего волосы цвета молочного шоколада упали ей на лицо. Её плечи беззвучно сотрясались, пока бледная ладонь прикрывала нарисовавшуюся улыбку. Тень рядом с ней пошевелилась, наконец оказываясь в том участке дороги, где лунный свет давал достаточно освещения, дабы лицо человека из тени было видно. — Здравствуй, Кэтрин. — Мракс подняла взгляд на дальнего родственника, давшего начало всей истории для её Рода. Ухмылка Слизерина была одновременно пугающе холодной, походившей на оскал, но был в ней и оттенок родственной издёвки. Разумеется ему было известно всё и чуть больше, чем она могла бы пожелать. Про магию ему было известно, не зря же чёрные глазные яблоки пожирали всю хрупкую фигуру ведьмы, облачённую в чёрную мантию с капюшоном на голове. — Здравствуй, Салазар. Во мне было стойкое ощущение, что ты более не возжелаешь нашей встречи. Мужчина замолчал, задумчивым взглядом сканируя смутно знакомую для девушки местность. Знакомые очертания уличных фонарей, почему-то в этот момент времени абсолютно не работающие. Прохладный ветер пробирается под мантию, цепляясь ледяными порывами за ноги девушки, что в один миг покрываются мурашками, но это не цепляет, не тогда, когда голубые глаза смотрят на профиль почившего родственника. Был ли Слизерин видением или призраком из прошлого? Первым намёком на развивающуюся у Мракс паранойю? Потому что она бы уже ничему не удивилась, если бы эти сны в самом деле означали, что разум уже просто не справляется со своей ролью, каждый раз желая опустить руки и сдаться, но из чистого упрямства этого не делая. — Ты похожа на меня. — коротко изложил мужчина, позволяя наследнице делать с этой информацией что заблагорассудится. Кэтрин, будучи собой, от неё отмахнулась, точно от назойливой мухи. Маг тем временем продолжил, только с третьего слова обернувшись к собеседнице лицом, и то, ради того чтобы полюбоваться оскорблённо вздёрнутым подбородком и презрительной усмешкой: — Да, похожа… Не своей тупостью, само собой разумеется, а своим умением извращать ситуацию до той степени, что твоя сторона кажется с наименьшими последствиями в будущем для окружающих. Ты заманиваешь на свою сторону всё больше представителей нашей крови, чистой крови, волшебной крови. Тех, в чьих жилах испокон веков бежит магия, настоящая, в своём первозданном устоявшемся виде. Ты, я тешу себя надеждами, что отдаёшь себе отчёт какие последствия может возыметь такое тяготение к победе? — Ты ничего не знаешь. — Ох, моя милая, наивная нимфа, я знаю о чём говорю. Твои мотивы и цели для меня слишком давно не являются подноготной. Он сделал несколько шагов вперёд, оказавшись за спиной девушки, и наклонившись настолько что свободно мог шептать на ухо, скрытое плотной тканью капюшона. — Всё твоя непомерная гордыня… Мракс крепче сжала челюсть, выстроив, словно бы, бетонную стену белоснежными зубами, готовыми вот-вот треснуть от силы, заложенной в этом простом на вид действии. Прикрыв рот настолько, что напряжение прошлось по всему лицу, не заканчиваясь на аккуратном подбородке. — О да… Можешь дурить кого хочешь, своего отца, который даже не догадывается о том какие мысли роятся в голове его маленькой девочки, насколько глубоко его невинная дочурка погрязла в грехах божьих… Мужская ледяная ладонь огладила напряжённый подбородок, всматриваясь в девичье лицо, прежде чем улыбка расползлась на старческом лице, почему-то лишённым большей части морщин. Слизерин определённо был призраком, ни о каких других гипотезах не могло идти и речи. В пору думать о вампиризме, однако маг был слишком самовлюблён, дабы позволить извращать себя людской кровью. Не тот характер. — Что за околесицу ты несёшь, Салазар? — А то ты не догадываешься… Я расскажу тебя о семи смертных грехах. Понадеюсь до тебя дойдёт суть нашей спонтанной дискуссии этим чудесным октябрьским вечером. — На дворе конец июля, Слизерин. К чему это перемещение во времени? — холодным, ничуть не учтивым тоном отозвалась ведьма, крепче сцепив руки на своей груди. — Узнаешь, нетерпеливая девчонка, не торопи события. Всему придёт своё время. — раздражённо мотнув головой начал маг, неспешно шагая в сторону безлюдной, какое совпадение, улицы. Его руки в чёрных перчатках оказались сцеплены за спиной, выдавая всё высокомерие этого персонажа с головой. Слизерин не искал себе ровни. Той попросту не существовало ныне на белом свете. Слизеринка, лишённая права голоса, молча поплелась следом, не убирая с белоснежного лица выражение крайнего презрения и высокомерия, демонстрации характера рядом с тем кто так сильно выводил из себя. Каждая их встреча кончалась тем, что Мракс излишне чванливо накрывала ладони друг дружкой на уровне живота, размеренным шагом двигаясь вслед за великим волшебником, пока в душе происходило настоящее землетрясение в результате которого рёбра и лёгкие точно обжигало лавой ненависти и уязвимой боли от искусно раскрывшейся лжи. Собственной лжи. Но снова гордость. Снова проклятая гордыня, взыгравшая в ней, отпустившая все рычаги тщательно сфабрикованного контроля, заставляя кривиться снаружи и содроганием ждать неизбежного падения внутри. Скользкий гад играл грязно. Играл так, как она всегда хотела бы уметь. Та игра, где соперник щелкает недостойных конкурентов, словно грецкие орешки. Снаружи непробиваемые, но порядком уязвимые, стоит только сломить внешнюю броню. Тем временем бархатный голос, с благородной хрипотцой разлетелся по воздуху, подхватываемый потоками ветра, дабы быть донесённым до шедшей позади студентки. — Один из самых мерзких грехов во всём мире. Самый первый в списке ужаснейших — гордыня. Иоанн Златоуст как-то изрёк: «Знай ясно, что человек, с гордостью живущий добродетельно — если только вообще это значит жить добродетельно, — неожиданно может впасть в окончательную гибель. Тот, кто допустил себя до падения, научившись из этого падения смирению, может восстать и скорее восстановить свое прежнее положение, если только захочет. Гордость — начало греха. С нее начинается всякий грех и в ней находит свою опору». — Чем я обязана столь ненавязчивым вероисповеданиям? Решил, что я недостаточно религиозна? Так и знай, что я атеистка. — То, что ты отвёрнута от Бога, я понял и принял уже издавна. Ребёнок с личиком ангела и душой дьявола… Хотя, ты и выглядишь, пожалуй, к дьявольскому отродью поближе. — Благодарю. — едко бросила ведьма, незаинтересованная в продолжении божественной дискуссии. В её и без того паршивой жизни не хватало только Библейских проповедей от одного из темнейших магов всех времён, ха — ха. Замечательная шутка. — Не ломай комедию, я прошу тебя. — рука интуитивно потянулась к карманам мантии в надежде найти припрятанную пачку маггловских сигарет, тут же одёрнув точно от огня, припомнив кто находится подле неё в данный момент. Слизерин рассмеялся, коротко, бархатно, за неимением более подходящих к ситуации прилагательных — красиво. Тот сверкнул чернотой глаз, почти смешавшийся с ночной мглой одиночной улицы, а от того становясь более ужасающей для человека не привыкшего к подобному. — Ты горда, Кэтрин. Вся в свою семьи, как и должно. Однако… Ты заблуждаешься, предпочитаешь отогнать от себя чужие проблемы и чувства, что беспрекословно является правильным решением, и наилучшим из приоритетов. Нам никто не нужен. Никогда не был, и никогда не будет. — Перевороты не свершаются в одиночку и ты должен был давным-давно уяснить эту истину. В конце-концов, историю всегда пишут победители. Это то что было неизменно испокон веков. — Кэтрин обогнала мага, остановившись прямо напротив его лица, вызывающе глядя в некогда голубые глаза, теперь погрязшие в болоте тьмы, непроходимой тины, что продолжала заглатывать в свою пучину, даже после смерти. — Магглы, как и маги часто прибегали к помощи со стороны, набирая себе союзников. Тот же самый Геллерт Гриндевальд. Его армия насчитывала десятки тысяч союзников по всему земному шару, это были Чистокровные маги, чьи семьи вставали на его сторону, удерживаемые мыслью о величии. И у него бы всё получилось, если бы добренький Альбус Дамблдор не вмешался! Вот чего не терпят в любой войне, Салазар, — предательства. Гордыня, зависть, алчность и гнев не играют роли тогда, когда в ряды союзников затесалась крыса. — Крысы довольно умные животные. Они всегда больше беспокоются за свою собственную шкуру, чем за благополучие других, оттуда и берёт начало пословица: «Крысы первые бегут с тонущего корабля», потому как умны и бережливы до своей жизни. Люди не такие, глупее… — Послушай-ка про гнев, пока не успела меня перебить. Я вижу, что он поднимается в твоей душе, какие бы попытки ты не предпринимала по его сокрытию. «Гнев — это оружие, которое убивает не только других, но и тебя самого». Приподнятая тёмная бровь послужила мужчине немым ответом. Теперь уже девушка вновь шла позади, осматривая смутно знакомые очертания улицы и силясь припомнить в голове где же всё-таки могла видеть это место. Загвоздка состояла лишь в том, что жаловаться на память ей никогда не приходилось, а потому странное желе в голове, вместо мыслей, только больше смущало, заставляя напрягать остатки трезвого ума и памяти. — Ты часто испытываешь гнев по отношению к окружающим. Показ своих эмоций неизменно подводит тебя к краю пропасти. Враги и союзники слишком легко улавливают твои слабые места в моменты особой эмоциональности. Так называемую Ахиллесову пяту. — один из основателей обернулся со спины, вперив в наследницу полный недовольства взгляд, от чего Мракс на мгновение смутилась. — Было? Молчание послужило ответом на рассёкший густую тишину ночи вопрос. Густые волосы упали на чужое лицо, словно специально скрывая эмоции на девичьем лице, не позволяя проницательному взгляду считать эмоции. — Тебе нужно больше учиться контролю, Кэтрин. Я не приемлю пустые вспышки эмоций. Ты — Мракс, в твоих жилах течёт кровь твоих великих предков, и ты не имеешь никакого права срамить нашу честь и память своей жалкой женской импульсивностью! Ты женщина! Они никогда не смогут достойно ситуации вести себя, вы слишком импульсивны и глупы, распыляясь в пылу момента. — Да как ты смеешь… — шипит Мракс, чувствуя тепло, рассекающее её вены, точно лава или стальной лёд, причиняющий невидимую, но ощутимую боль. — Ты и понятия не имеешь чего мне стоило всё, чем я занимаюсь. Не мешало бы хотя бы предположить, чего стоит выстроить из себя личность, а не тряпичную куклу на выданье богатому сосунку! — Ты испульсивна. — стойко ответил мужчина, вновь столкнувшись лицом к лицу. — Действуешь эмоциями чаще, чем тебе того позволено. Ты — погибель этой семьи, так будь же достойна носить этот титул. — Это бремя. Никакой не титул, а всего лишь бремя, свалившееся на меня за то, кем я рождаться не просила! Не тебе мне указывать, когда сам был изгнан. Не тогда, когда сам стал погибелью фамилии Слизерин! Ты не обзавёлся сыном, чтобы я смогла носить более влиятельную фамилию, так что не смей, не смей, чёрт возьми, обвинять меня в излишней эмоциональности… Ты жалок. — Жалок значит? — хрипло переспросил маг, как-то подозрительно оскалившись. Присмотрись Кэтрин чуть внимательнее, заметила бы недобро блеснувший зрачок, однако этого не произошло. — Именно. — зазвучал намеренно пониженный голос. До того как ледяная ладонь ощутимо схватила локоть девушки, силком потащив по незнакомым улицам, где едва ли виднелись очертания домов, всё ещё незнакомых. Хватка Слизерина, дьявольским силком обвилась вокруг руки девушки, стальные длинные пальцы обязательно оставят множество отпечатков на нежной коже. Но магу было всё равно, а Кэтрин вовсе не собиралась ему потакать, насильно заставляя себя глотать шипение, порывавшееся сорваться с бедно-розовых губ. Её ноги путались о подол мантии, с такой скоростью и силой её тащили по асфальтовой дорожке неизвестного уголка мира. Только оказавшись у деревянной калитки до неё дошло. И эта мысль словно вышибла почву из-под ног, колени резко ослабли, будто не были более в состоянии поддерживать её тело в вертикальном положении. Руки напряглись, точно у солдата в боевой стойке, а напускное безразличие сползло с лица, вместе с ощутимо треснувшей маской, сквозь которую прогрянул испуг. Коттедж Поттеров. Нет… — А теперь посмотрим кто из нас жалок. — заключил Слизерин, вновь удерживая волшебницу поперёк талии, вжимая в ощутимо твёрдое тело позади. Отчего-то в душе зародилось чувство несвойственного ситуации дежавю. Ведь не могла же она попадать в эту ситуацию раньше…? — Хочешь знать какая это дата? В какую временную петлю для ещё одного урока я тебя затянул… — Ещё одного? — хрипло вымолвила волшебница, точно в один миг разучившись говорить на родном английском. Желудок стянуло в настолько прочный узел, что даже сделать вдох казалось адски сложным занятием. — Именно. — вернул её же слова, в несвойственной манере подступающего ликования, будто знал, был уверен что Кэтрин вот-вот рассыплется в его руках. — Ещё один урок, которые сотрётся из твоей памяти из-за вмешательства в будущее. Ты ведь не помнишь прошлые, верно, дорогая? Ведьма только покачала головой. Она не помнила ни одного раза. Ощущала пустоту в груди при упоминании об «уроках», но ничего не помнила… — Мы с тобой находимся в тысяча девятьсот восемьдесят первом году Нынче по календарю 31 октября от Рождества Христова. Проще говоря…? — Хэллоуин восемьдесят первого… — Умничка. Не хочу портить тебе интригу, потому наблюдай сама. Помни, что ты ничто в этом времени, тебя не существует. Не более комара, а значит любые твои действия и крики никем не будут услышаны… — Ты сможешь это сделать, Кэтрин? — обманчиво ласковый тон, словно призрачный дурман, проникающий под кожу, запутавший остатки мыслей, которые и так не были в порядке. — Да. — кивок в ответ, прежде чем Слизерин перенёс их в сам дом. Стоило раскрыть глаза, ощущая, как органы переворачивается, словно колёса, скручиваясь в узлы из-за внутреннего ощущения, то голубые омуты тут же наткнулись на безмятежную картину от которой на лице Мракс, впервые за этот долговременный сон, появилась искренняя улыбка. Возмужавший Джеймс Поттер, с взъерошенными волосами, в лучших традициях своей семьи, в смешном красном свитере с кучей оранжевых тыкв, с вырезанными злыми улыбками и треугольными зубами. Рядом с ним сидит никто иная, как Лили Эванс, повзрослевшая, с теми же рыжими волосами, отросшими по поясницу, её изумрудные глаза, слегка потускневшие, ласково смотрят на маленького мальчика что-то бездумно и несвязно болтающего на её коленях. Мальчик резко поднял голову на Кэтрин, впиваясь в неё точь-точь глазами своей матери, от чего Мракс невольно переступила с ноги на ногу. Детей она не любила… Мальчик сидел в красной, истинно Гриффиндорской, пижаме с оленьими рогами и весело смеялся, когда Джеймс корчил своему сыну смешные рожицы, переодически взъерошивая те-же непослушные локоны, что и у него самого. Голос старшего Поттера был наполнен такой сильной жизнерадостью и неумолимой энергией, в карих глазах плескалась вся та любовь, что он испытывал к своему маленькому сыну… Ведь им был всего двадцать один год, они были так молоды для собственных детей, что Кэтрин неодобрительно качнула головой, прекрасно расценивая риски появления ребёнка в разгар войны. Внезапно раздался стук в дверь, и Слизерин только крепче прижал Кэтрин к своей груди, чем только зародил в её душе смутные подозрения, пока мерзкий страх восставал из своего временного затишья, дабы обрушиться на Кэтрин всем своим потоком, непременно сбивающим с ног. — Я открою, Лилс. Наверняка это Бродяга, он обещал зайти проведать Гарри. — бросил Поттер, направляясь прямо к входной двери. Смутное чувство поселилось внутри, когда наконец до её мозга, парализованного страхом и безысходностью, дошла слишком глупая и очевидная мысль. Джеймс не мог. Он ведь не настолько… — У него нет палочки, верно? — словно смирившись с неизбежным спросила Слизеринка, однако ответа так и не последовало. Её предупреждали, что всё должно быть в своём первозданном виде. — Нет. Джеймс… — прошептала Мракс, отчаянно желая, чтобы это был тот самый «Бродяга», кто бы им ни был. Только пусть пришёл бы он, пусть кто-то, кому Джеймс бы доверял. Где, чёрт возьми, Сириус… Словно в замедленной съёмке, ей пришлось наблюдать, как за раскрытой дверью стоит никто иной, как Волан-Де-Морт собственной неповторимой персоной. Ну конечно, разве могло быть иначе? Разве могли её старания окупиться? Разумеется нет, наивно было и понадеяться на чудо. — Лили! Хватай Гарри и беги! Спасайтесь, я задержу его! — истошно закричал Джеймс, в то время как Лили подхватила маленького Гарри на руки, бегом направляясь на второй этаж, где как полагала Кэтрин находилась детская спальня. — Идиот… Чёртов идиот! — лицезреть как Поттер щупает карманы в поисках своей волшебной палочки, а затем, по закону жанра, не находит её, как на всегда уверенном лице поступает откровенный страх и паника, было почти невыносимо. Невыносимо потому что она прекрасно догадывалась за кого волновался Поттер. И это был далеко не он сам, это была его семья — жена и ребёнок, которые теперь должны были сбежать из окружённого со всех сторон дома. Кэтрин знала наверняка, что это была его семья, но никогда не он сам… — Авада Кедавра! — раздался грозный, шипящий голос, и зелёный луч немедленно настиг тело Джеймса, тут же замертво упавшего прямо на первые ступени лестницы, ведущие прямо к Лили и малышу. Сердце Мракс разбилось в ту же секунду, как в карих глазах померкла жизнь. Когда последняя искра в вечно задорном взгляде погасла, и только тогда первая обжигающая слеза покатилась по её щеке, словно лезвие, разрезающее тонкую кожу за собой. Не в её силах было действовать, она просто наблюдала, как не чужой ей человек, как её друг, погиб прямо на её глазах, а она стояла, абсолютно беспомощная, не в силах защитить хотя бы Лили и юного Гарри Поттера. Это больно. Снова боль от потери Почему «снова»? Она не знала… — Салазар, я… Лили, она… — Мы поднимемся. — ледяные ладони нашли её, в более ласковой хватке по сравнению с немного ранней. Перешагивать через труп Джеймса было невыносимо, и Кэтрин почувствовала, как стержень внутри неё безвозвратно треснул, более не находя в себе никакой силы на гнев или упорство. Перешагивать через, понимающего и принимающего тебя любого, Джеймса Поттера было морально губительно, разрушительно настолько, что в её душе разразился ураган таких эмоций о существовании которых она и не догадывалась раньше… Представить что произойдёт с Сириусом ведьма уже не могла, да и не хотела, слишком губительными будут чужие эмоции. Ах да Худшее всегда остаётся на десерт, как же она могла забыть… — Не тронь Гарри! Возьми меня, но не его! Он же совсем ещё крошка, не тронь! Молю, не трогай его! Возьми меня за место него, он обычный мальчик, он не убийца… Прошу, он всего лишь ребёнок… Голос Лили дрожал, крупные слёзы катились по веснушчатым щекам, пока она прижимала Гарри к своей груди, точно самое дорогое сокровище. Последняя память о почившем супруге. Ведь вряд-ли рассудительная и всегда догадливая Эванс не поняла что к чему. Это было заметно по бледному лицу, трясущимся рукам и отчаянному прикусыванию дрожащих губ, в попытке сдержать отчаянный крик. — С дороги, Грязнокровка! — сказал Тёмный Лорд, и был таков, прежде чем второе непростительное проклятье полетело в очередную за вечер жертву. Эванс успела повернуться спиной, по-прежнему прижимая сына к своей груди, оберегая всеми возможными и невозможными способами. Чёртово самопожертвование, совершенно бесполезное и глупое! Дура Дура Дура! Тело Эванс свалилось прямо на полу детской, раскидав извечно рыжие волосы по грязному полу, усеянному опилками и прочим мусором. То, чего по мнению Реддла и были достойны подобные ей. Ногти Кэтрин крепче впились в свои ладони, которые Слизерин насильно разъединил. Вторая и третья слёзы прочертили путь по мраморному лицу аристократки, прошлись по кровавым осколкам маски спокойствия и холода. От души потоптались на остатках самообладания и выдержки, когда первый приглушённый всхлип прорвался, сквозь плотную завесу чужих губ. Она держалась, на самом деле, столько, сколько могла продержаться став невольным свидетелем смерти двух своих друзей, и вероятно их наворождённого сына. В венах запульсировало настоящее пламя, разъедающее кожу не хуже сильного яда. Глаза налились наследственной тьмой, чернота, любезно предоставленная ей, предком. Тем самым, что удерживал её тело, окольцовывая запястья, сдерживая от неизбежного. Наглядно уберегая её от смертного греха. Гнев — Я не хочу смотреть на смерть этого ребёнка. С меня достаточно. Ты хочешь моих извинений? Я тебе их предоставлю, но не смей вынуждать меня смотреть на гибель их сына. Этого много. — Война предполагает жертвы. Множество жертв, каждый день, каждый час, каждый месяц. До тех пор, пока ты не сломаешься. Догадываешься какова мораль данной ситуации? — он крепче прижал к себе посмевшее брыкаться тело наследницы. — Победитель может быть один. Что тебе говорили на этот счёт в детстве, помнишь? — Существует только первое место, остальных нет. — на чистом автоматизме выдала девушка, больше похожая на робота, чем на человека способного на настоящие, не поддельные эмоции. Заторможенность обыденных действий, таких базовых, вроде поднятого взгляда, показала одному из основателей, что на этой ноте представление можно было завершить. В противном случае, её тело само вышвырнет его за ощутимое нанесение вреда психологическому состоянию Мракс. — Умница. Если ты собираешься побеждать, Кэтрин, то впредь помни об этом правиле и не будь столь наивна. — Ты только что заставил меня пережить смерть моих друзей и говоришь «не будь наивна»? Да ты в своём уме?! Какого чёрта ты пытаешься от меня добиться? Поддерживать легенды об отвратительных и нелюдимых Мраксах? Хорошо! Я это сделаю! Только исчезни из моей жизни, из моей головы и моего сознания! Больше никогда, никогда не возвращайся. — Будь хладнокровнее и умнее. Если ты не способна на это, то на тебя не нужно было возлагать столь высокие ожидания. — Я не просила их возлагать на меня. Не просила, чтобы какой-то сумасшедший антагонист пытался сжить меня со свету. Не про-си-ла. — прошипела Мракс, присев на излюбленную кору старого дуба. Её ощутимо трясло внутри, уверенности на счёт своего внешнего вида не оставалось, ведь шансы на его адекватность оставались практически ничтожны. — Что я сделаю без магии? Ты хоть на секунду представляешь какого это?! Лишиться всего в одну пару секунд! — её голос сорвался на крик, пока солёные капли находили путь по бледному лицу с плотно сжатыми едва трясущимися губами. — Ты сама виновна в своей беде. Ты спасла мальчишку, тем самым позволив эмоциям и адреналину ситуации вселить в тебя ложную уверенность в положительном для всех исходе. Слизерин присел на одно колено перед девушкой, вынуждая смотреть в свои глаза, пока он говорил предельно понятно и чётко, словно говорил с диким животным, что в один прекрасный миг могло сорваться с цепи, впоследствии набросившись на того, кто представлял хотя бы призрачную угрозу. И маг этой угрозой был. — Эмоции всегда будут заклятыми врагами человека, поскольку только они одни способны вскрыть всю нашу трусливую поднаготную. Тебе нужно много учиться, прикладывать больше усилий, если захочешь одержать победу, и если не хочешь такого итога в будущем, то придётся жертвовать. Жертвовать много. — Если я не хочу? Неужели мне не позволено иметь простую молодость? — Ты — Мракс. Ты — не как все. Тебе уготована судьба быть моей преемницей на Земле, и это обязательство ты должна пронести с гордо поднятой головой. — У меня нет сил, в сотый раз повторяю. Я ничто и звать меня никак без волшебства. Испорченная. — Тебе уже пятнадцать. По меркам моего времени, уже достаточно взрослая, дабы отбросить твои жалкие истерики в сторону. В твоём возрасте люди уходили на войну, а женщины рожали третьего ребёнка. Так чем же отличается ваше поколение, помимо преувеличенной изнеженности? Всё ваши родители виноваты, они должны быть строже, жёстче в вашей дисциплине. Мой внук, твой отец, слишком мягок. Это непозволительная роскошь для людей нашего положения. — Слизерин гордо вскинул подбородок, а затем поднялся с колена, вынуждая Кэтрин подняться следом за ним. Но не успела она раскрыть рта, как пощёчина рассекла кожу щеки, заставляя ту гореть целым пламенем, царапая нежные участки кожи. Металлический привкус заполнил рот, но Мракс упрямо сдерживалась, коснувшись больного участка кожи подушечками ледяных пальцев, отрезвляющих в своём аномальном холоде. Кажется, она где-то вычитала, что если конечности постоянно находятся в состоянии льда, то это означает, что тело борется за выживание. По какой-то причине этот довод уже не кажется таким бредовым, как в первый раз… — Не показывай боли. — строго изрёк Слизерин, отбросив девушку в ствол ближайшего шершавого дерева. Её голова, до потемнения в глазах, от силы приложения дёрнулась вниз. Кэтрин была готова поклясться, что дерево раскроило её затылок, ведь иначе объяснить фатальную боль в этой области не приходилось возможным. Мантия порвалась, задетая особо проворливыми ветками, таки нашедшими путь до тёмного одеяния. Прямую, как палка спину, теперь ощутимо кололо и пекло от соприкосновения с одним детищем природы. — Ударилась, бедняжка? — Гори в аду. — выплюнула девушка, игнорируя расплывающийся невнятными пятнами пейзаж вокруг них. Словно бы кто-то провёл мокрой тряпкой по только что отрисованной акварельной картине, оставив после себя только след из разводов. — Теперь и третий грех. Уныние. То чувство, которое ты сейчас испытываешь, я буквально за целый ярд могу почувствовать твоё отчаяние на протяжении этого полугода… Каждый день оно изводит тебя, съедает по маленьким кусочкам, наслаждается твоей никчёмностью и глупостью. — Слизерин наклонился к её губам, прошептав последние слова прямо в них, обдавая те, побелевшие от напряжения, своим теплым дыханием. Мракс неприязненно поморщилась, оказавшись в нескольких дюймах от лица мага, и невольно задержав дыхание от муторной близости. Крайне нежеланной. — Всё сказал? — ведьма вызывающе скривила губы, едва ли сдерживая себя от плебейского плевка в лицо величайшему из магов. Дурацкий этикет. — О, нет. Я ещё не сказал про блуд и чревоугодие, коими ты грешишь с регулярной периодичностью. Не тебе, женщина, обводить мужчин вокруг пальца. Они априори более сильны, нежеле вы, низшие создания. — изрёк маг, включая свои патриархальные убеждения. Как жаль, что Кэтрин было абсолютно плевать на своё незавидное положение, когда следующие слова слетели с девичьих губ. — Не тебе, ублюдку, диктовать мне правила игры. — Вздорная баба! Знай с кем говоришь подобным тоном! — Я знаю. Последние из семи смертных грехов — зависть и алчность. — на лице Мракс заиграла вызывающая улыбка, когда одна из проворных рук, подобно удавке, подцепила воротник рубахи мага, натягивая сильнее, зная, что причиняет дискомфорт. — В тебе играет алчность. Всё тебе мало, всех стараний при жизни не хватает, так ты и после смерти взыграл непомерными для тебя амбициями. Но нет, Слизерин, в эту игру играют двое. Пауза слегка затянулась, когда дразнящая ухмылка очертила дорогу на её лице. Наконец спокойный голос прозвенел на поляне, подобно ушату холодной воды. — Уж не зависть ли к женщине играет в тебе, о, Темнейший? — Заткнись! — вторая пощёчина стала больнее, более отрезвляющей. Плата за задетую гордость. Магия Слизерина закрутилась по поляне, проникая в горло девушки, удушивая, подобно улучшенной версии круциатуса. Тело горело, его знобило и лихорадило, ногти против воли царапали лицо, силясь отогнать осточертевшие ощущения. Красные борозды рассекали лицо юной магички, под ногтями остались остатки кожи и запёкшейся чёрной крови, что была подобна грязи. Ноги девушки ощутимо тряслись, пока из уголка губ потекла чёрная, огненная жидкость, отдаваясь неприязненным запахом в носовых пазухах. Слёзы потекли по лицу, вместе с полным агонии стоном, когда ноги более не в силах выносить чужого веса, подкосились и Мракс оказалась в куче влажной листвы, извиваясь, подобно жалкой мошке в паутине. Той заведомо известно о своей скоровременной кончине. Её вены окрасились в глубокий чёрный цвет, выглядя до тошноты чужеродно и неправильно. Крик, полный боли, наконец зазвучал над потерянной во времени поляной. Тело Кэтрин выгибалось под немыслимыми физиологии углами, её руки заламывались, а рёбра сжимались до той степени, что даже обыкновенный вздох казался худшей из пыток. Лёгкие горели в адском пламени, отказывая кислороду в насыщении себя. Листва липла к телу и одежде, мокрая, гадкая и отчего-то липкая. — Тише, моя единственная девочка, тише… **** Кэтрин, словно бы очнувшись от наваждения, обнаружила обнимающие её руки, слишком мягко и трепетно, прижимавшие её к крепкой мужской груди с гулко стучащим сердцем. — Папа… — Я здесь, душа моя, хорошо? Ты в порядке, это дурной сон, ты в порядке, да? Она никогда не видела своего отца таким взвинченным. Чарльз излишне трепетно поглаживал мокрые спутанные волосы дочери, пока её слёзы пачкали ночную рубашку отца, пропитывая ту солёной влагой. Руки всё ещё ощутимо тряслись, когда оказались бережно укутаны чужими, его руки были тёплыми, успокаивающими, нежными. Можно было подумать, что вечно непоколебимый Чарльз Мракс испугался. Вздор Её отец ничего не боится — Что… Я… Что? — потерянно вымолвила девушка, ощущая пересохшее горло, где каждая буква нещадно драла глотку. — Ты кричала. Когда мы с твоей мамой прибежали, ты извивалась на постели, царапая своё лицо и оттягивая волосы в перерывах между криками. Я сдержал тебя магией, но не был уверен, что это действо не навредит тебе, поэтому решил попытать удачу самостоятельно. Кэтрин… Та подняла голову, всё ещё расфокусированным зрением находя свои же глаза на чужом лице. Отец редко называл её по имени, использование имени всегда держало за собой нечто большее, чем рядовая беседа. — Я прошу прощения. Кэтрин крупно вздрогнула в руках отца, беспомощно и потерянно моргая, словно ребёнок, чей мир оказался разрушен новостью о том, что Санта-Клауса и Зубной феи не существует. Чарльз никогда не извиняется, ни перед кем и никогда. — Тебе не стоит, я… — Стоит. — жёстко отрезал мужчина, любовно целуя ладони единственной женщины, имевшей над ним власть. Её руки всё ещё дрожали, но он не обращал внимания, зная как его ребёнок щепетильно подходит к своей репутации. — Мне жаль, что я повёл себя с тобой, как подлец. — Je vais bien.— прохрипела девушка, забираясь на колени мужчины, чтобы как в детстве, обезьянкой обвиться вокруг любимого мужчины, чувствуя ту самую отеческую защиту. Её руки сцепились на шее, пока пальцы успокаивающе поигрывали с папиными шоколадными кудрями, где уже начинала проглядывать седина. Руки Чарльза обняли хрупкий стан дочери, позволяя ей обессиленно опустить голову на его плечо, пока родной запах витал вокруг. Тот самый аромат который всегда возвращал её домой. Чарльз всегда будет для неё домом — безопасным местом, куда всегда можно вернуться, где тебя приласкают, примут и защитят от всего: от подкроватных монстров, жутких кошмаров, разбитого сердца, порой и от самой себя, но неизменным из года в год оставалось одно главное достоинство. Папа всегда спасал от боли. Пускай часто он сам становился причиной, но Кэтрин всегда знала, что будет любима, что стоит возникнуть любой проблеме, как она сможет прийти к своему папе, невзирая на их отношения и конфликты, зная наверняка, что тот немедленно отложит все дела в сторону, дабы покровительственно поцеловать в щёку и пообещать… — Всё будет хорошо. — Pouvez-vous me sauver en cas de chute? — Всегда.