Яростная игра

**** — Сириус? Раньше выражение «время застыло» казалось Сириусу ничем, кроме как преувеличенной метафоры, которую хорошо бы использовать в каком-либо художественном произведении, вроде очередного средневекового романа, где главный герой «застывает во времени», будто весь мир вокруг перестал существовать, замедлился персонально для его неповторимой личности. Звучит донельзя комично и нелепо, не так ли? Ведь в жизни не может быть такой ситуации, когда ты чувствуешь себя чем-то отдельным от места, где ты находишься. Оказалось, что может, чёрт бы его побрал. Именно в тот момент, когда голос Аббота прозвучал в пространстве изумрудной изгороди, желая привлечь, поймать с поличным, словно это именно он помешал им. В интонации Слизеринца звучали подозрительные ноты, которые Сириус был не в силах распознать — определённо вопрос и что-то ещё… Неужели в его имени, произнесённом вопросительно-понятливым тоном скрывалось нечто большее, чем можно было бы предположить на первый взгляд? Но Сириус по природе своей был донельзя любопытным, да и гордостью никогда обделён не был, ровно, как и этим собственническим чувством, что сейчас противным червяком разъедало его грудь, когда его взор перекочевал с одного любовника на другого. Зрачок зелёных глаз Аббота, почти поглотил цветную радужку, заменяясь чёрным оттенком, а его руки почти торопливо, чересчур скомкано соскочили с тонкой талии волшебницы, едва дрожащие от возбуждения, которое он был не вправе испытывать по отношению к… Просто не вправе. Блэк знал, что старшекурсник жаждал обладать Мракс. Это было видно по плывущему взгляду, зацепившемуся за её волосы, откуда исчезло большинство крошечных цветков, что выделяли её персону на этом торжестве, добавляли жизни в праздник, который никто из них двоих таковым не считал, зная, что каждый теряет близкого человека, отпуская в узы брака, обрекая себя на предварительное предупреждение о походе в гости… Но сейчас в волосах, всё чаще напоминавших ему свежую плитку молочного лакомства, сладкого и нежного на кончике языка, откуда-то появились маленькие пучки высохшего сена, немного травы и крошечные листья, слишком явно упавшие с одной из стен живой изгороди, куда волшебница облокотилась даже сейчас, прикрыв свои необыкновенные, чёртовы глаза. И пускай Блэк не любил молочный шоколад, отдавая предпочтение старому доброму горькому, особенно в прикуску с крепким кофе, где оказывалась замешана одна только чайная ложка сахара — белая смерть, но её волосы казались самыми красивыми, самыми ухоженными, даже растрёпанные, даже с листвой и кровавым порезом на щеке, но эта девушка была слишком хороша… И Сириус Блэк ненавидел это до хруста в суставах, до появления цветных пятен на периферии зрения, до скрежета зубов. Он так сильно ненавидел её. Ненавидел, зная наверняка, что её губ касался кто-то другой, что вечно ледяная ладонь прикасалась к чужой коже, что она позволяла прикасаться к себе в то время как ему приходилось зубами вгрызаться, ради простого взгляда, лишённого пренебрежения и немого вопроса в голубых омутах. «Ты глуп, ошибка Блэков» И Сириус ненавидел, ненавидел до разъедающей, тупой боли в груди. Зная наверняка, что его чувства всегда зависают над ними двумя позорным напоминанием о слабости, о безропотности, о том, что он недостаточно хорош для идеальной мисс Мракс. — Я, пожалуй, оставлю вас. Нужно найти Ариэль, и… — Чтоб ты подавился. — донеслось до слуха старшекурсника, и Блэк, выдержав хмурый взгляд болотных глаз, только сильнее усмехнулся. Видимо заметив вопросительный взор Кэтрин, и чуть нахмуренные тёмные брови, Аббот спешно пояснил, вскакивая с садового гравия, и спешно отряхивая брюки на предмет пыли. — Моя старшая сестра. Мракс усмехнулась уголком губ, вовсе не предпринимая попыток что-либо исправить или оправдаться в чужих глазах. Почему-то она никогда не считала себя обязанной запоминать, пускай даже банальные подробности о жизни своего молодого человека. Знала преступно мало, и всегда довольствовалась тем самым «малым», точно так же, не посвящая Стефана в дела своего семейства, едва ли вскользь упоминая своё обычное бытие, даже не позволяя выводить себя на разговор о Регулусе, Барти или Рабастане — друзьях. К чему бы привела ложная осведомлённость или неискренние извинения? Они закончили друг с другом в саду её детства, где каждый куст, словно мог бы завести разговор со своей давней знакомой, протянув лиственные сучья в знак минимальной нежности. Стефан эти мысли и эмоции уловил, неловко тряхнул головой в сторону выхода из лабиринта и на прощание искренне улыбнулся, болотными глазами пройдясь по двум волшебникам на этой поляне, и вновь чему-то улыбнулся. И в улыбке этой столь отчётливо проскальзывало немое смирение, что Кэтрин позволила себе поймать ладонь Стефана, лёгкое прикосновение, такое простое и человеческое, что вплоть было и вовсе забыть, что они волшебники, стоящие на пороге самой масштабной войны, где неизменно прольётся кровь, и кровь эта может оказаться кого-то из них… Того, кто станет следующей пешкой для властных лидеров в этой яростной игре. — До свидания, Стефан. — в её глазах плескалось столько нежности, что Аббот мог бы с лёгкостью обмануть собственное неправильное сердце, но нежность эта была исключительным проявлением человеческой жалости, как случайному прохожему бывает жалко уличного котёнка, как смотрят несчастные пары на чужую любовь, понимая, что шанс упущен. Как смотрит девушка на того, кому никогда не сможет подарить своё сердце. — До свидания, Кэтрин. Будь счастлива, reti putns. — чужой обжигающий холод исчез, ровно, как и взгляд более не был нацелен по направлению к нему, останавливаясь на лице Гриффиндорца, и столько в этих глаз было скоропостижно сменяющих друг друга эмоций, что Стефан поспешил завернуть за угол живой изгороди, дабы жжение в груди перестало ощущаться столько неприятно, будто десятки разозлённых пчёл, коих старшекурсник оставил без должного внимания. **** Они долго буравили друг друга взглядами. Очередное противостояние двух сильных личностей, что с каждым годом менялись, перекраивая собственный мир с самых низов, надеясь однажды встать на правильный путь и принять единое верное решение. Голубые глаза смотрели в дымчатую радужку, зная наверняка, что Блэк стал немым свидетелем сцены, что ему безусловно была неприятна. Кэтрин не всегда могла ясно распознавать чужие эмоции, у неё не было выдающихся способностей к эмпатии, когда стоит только прикоснуться, как все эмоции и переживания оппонента окажутся как на ладони, прочным пятном отпечатываясь на роговице. Нет… Подобными умениями Мракс не обладала никогда, отдавая предпочтение собственной чёрствости и сотнями масок, сменяющих друг друга ежесекундно, уже по наитию. Но Сириус… Читать его было всё равно, что узнать главную развязку книги, раскрытую на самой последней странице. Он был столь лёгок на подъём в своей эмоциональности, что Кэтрин в пору бы рассмеяться от осознания, что именно этот человек оставляет за собой право возглавить одну из самых Темнейших и Безумных династий магического мира, в том, что это однажды случится она не сомневалась, слишком родители были привязаны к своему первенцу, прощая все прегрешения и ошибки, в желании уберечь импульсивного мальчишку от больших ошибок. Блэк смотрел ей в глаза теперь уже нечитабельным взглядом, сжимая руки в кулаки, словно желая напомнить себе прежде всего где именно он находился. Но Кэтрин не было стыдно за свои слова или поступки, она слишком привыкла к иллюзорности любви, до глубины души презирая подобное чувство и всех, кто смел попасть под его пагубное влияние. Чем была бы хороша любовь? Что можем принести любовь, кроме вечного несчастья и боли от чужих ошибок, неловко брошенных слов и горячих ссор, цепляющих партнёра холодными клинками ненависти? Её мать любила отца, но он изменил ей. Если отец когда-то и любил мать, то и та изменила ему, предпочитая броситься в объятья любовника, нежели бороться за собственную семью, или то, чем она представала в то время. Её чёртова тётка любила грязнокровку и покончила с жизнью в его честь, была готова отречься от собственной семьи и сбежать. Кэтрин ненавидела Сириуса Блэка до побеления костяшек на пальцах. За то, что он олицетворение того самого позора, который она безуспешно пытается вытравить из своей головы вот уже много лет. Это Сириус сбежал из дома, оставляя всю свою семью позади, в призрачной погоне за независимостью и собственными непостижимыми амбициями, желая утереть нос всем родственничкам, что не позволяли мальчику с благородным происхождением губить свою жизнь рядом с теми, кто позорил само имя волшебства. Сириус был тем, кто оставил своего младшего брата позади, как когда-то эта дрянь бросила её маму одну в доме с требовательными и холодными родителями, которые больше походили на каменные изваяния, желавшие побыстрее сбагрить собственного ребёнка кому-то побогаче, повлиятельнее, чем на настоящих маму и папу… Сириус был тем, кто выкрасил её волосы в тот отвратительный красный цвет, прибавляя двум девушкам абсолютно нежеланное сходство между собой. Он был тем, кто заставил Кэтрин чувствовать себя уродкой на всё то время что её волосы потеряли природный цвет. В этот день Кэтрин почувствовала какой звериный ужас может испытывать на себе девушка, когда к ней прикасается некто нежеланный, мерзкий, чьи прикосновения отдают только лишь похотью и животным желанием обладать, заполучить юное тело, только бы упиться властью, ощутить себя победителем в игре, где их априори бы быть не могло. Была ли разница в том, что за Кэтрин было кому заступиться? Она убедилась в этом собственными глазами, с какой ненавистью отец мучал и остервенело убивал молодого Пожирателя, было бы ли кому заступиться за студентку тогда, в начале сороковых годов, когда женщина считалась не более чем прекрасным дополнением к домашнему интерьеру? Мракс с особой ненавистью мотнула головой, пытаясь убрать из головы назойливые мысли, так и норовившие в очередной раз посмеяться ей в лицо, играя на внутренних слабостях. Щеки коснулись чужие разгорячённые, приятно шершавые пальцы, аккуратно разворачивая её лицо в сторону Сириуса, ну конечно же… Девушка с удивлением отметила, что после прикосновения голова осталось блаженно пустой, а посторонние мысли, до того роившиеся в голове, исчезли без следа, словно никогда их и не было. Палец на раненной щеке гладил с болезненной нежности, прикасаясь настолько невесомо и хрупко, что стало почти физически больно. Она хотела, чтобы он надавил на рану, сделал больнее, заставил её чувствовать что-то кроме желания рассказать ему обо всём, зная наверняка, что этот импульсивный глупец непременно бросится искать прах Макнейра, дабы применить к жалким остаткам какие-то особо жестокое семейное проклятье, поступаясь собственными принципами ей в угоду. Кэтрин не слепая, она знала. И всё замечала. — Тебе больно? — он спросил. Голос на грани шёпота, словно опасаясь спугнуть её, подобно трусливому зайцу, что боится любого шороха, готовый броситься наутёк. Кэтрин вздрогнула, с силой прикрыла глаза, дабы затем протянуть руки к лицу Сириуса, зажимая по обе стороны своими бедными ладонями, заглядывая в самую суть его души. Не зря ли говорят, что глаза — зеркало души? Только они не могут соврать… Сириус увидел всё. Даже то, чего никогда не должен был, но внезапно искренне захотелось пожать руку Чарльзу Мраксу, — он был чертовски хорошим отцом для Снежинки, даже если он был отвратительным человеком, то дочь любил искренне и проникновенно. В голове не укладывалось, что чудовища подобные ему способны полюбить кого-то настолько нежного, какой была Кэтрин, стоило только отбросить всю мишуру и отодрать столетние слои масок, стереть все фальшивые улыбки и позволить остаться просто подростком. В душе зародился ураган из кучи чувств, где ярче всего проскальзывала ярость, животная, порабощающая, такая что была бы способна снести весь мир в своей природной ипостаси. Он мог бы удушить ублюдка своими руками, заставив харкаться кровью до тех пор, пока Сириус бы не был столь милосерден, что прикончил его с особыми мучениями… Дальше шло щемящее чувство в груди, именуемое привязанностью. Такое поистине щенячье, что молодой человек задыхался не в силах уместить всю какофонию чувств в своей груди, казалось, что его просто разорвёт, если не предпринять хоть что-то. На подкорке сознания набатом билась только одна мысль, медленно, но верно сводившая его с ума. «Она этого не заслуживает» «Она этого не заслуживает» «Она этого не заслуживает.» «Нетнетнетнетнет» — Ты ничего не скажешь? — он словил её взгляд на себе, услышал голос, что звучал точно под толщей воды, слишком отдалённо, учитывая их расстояние в несколько дюймов. — Ты буквально сходишь с ума, ошибка Блэков… Стефан задел тебя? Блэк выдохнул агрессивно, скривил уголок розовых губ и посмотрел на неё таким взглядом, где явственно читалось предательство, детская ревность и жажда соперничества, задетая гордость и собственное эго, сдерживаемое, подобно цепному псу. Его руки коснулись тонких запястий рук, откидывая те в сторону, слишком деликатно для такого небрежного жеста, как он должен был выглядеть. — Что ты хочешь услышать, Снежинка? Что я ревную? Ты склонна к подобным наивным предположениям? Они оба жёстко усмехнулись, намеренно избегая темы воспоминаний. Но что-то в излишне деликатных прикосновениях и отблеске дымчатых глаз вынуждало, подталкивало к осознанию — они намеренны вернуться к этой теме. — Мне не нужно полагать, дабы прочитать твоё выражение лица. Ты ревнуешь, думаешь, что у тебя отняли нечто твоё. — Ты не «нечто», а живой человек, Кэтрин, — от звучания собственного имени по рукам покатились мурашки, и игнорировать их появление становилось всё сложнее с каждым разом, с каждым произнесённым слогом её имени. — Ты никогда не сможешь никому принадлежать, ни мне, ни Абботу, ни Регу. Ты просто есть и всё… Ведьма резко распахнула глаза, стоило кончику волшебной палочки Сириуса прикоснуться к коже, отдавая приятным теплом, точно таким же какой исходил от её хозяина. — Вулнера санентур, — зазвучало исцелительное заклятье в воздухе, словно ставшим в один миг слишком тяжёлым, пока рана на щеке медленно залечивалась, покрываясь обновлённой кожей до тех пор, пока всё не стало, как и было «до». И вновь тот же обряд, как и всегда — глаза в глаза, щекотка в животе у одного и старательно выстраиваемые стены чувств от второго. Мракс сделала первый шаг, приникая к лицу Блэка, но тот отстранился, больно ударяясь об острые суки живой изгороди, сдавленно зашипев от неприятных ощущений в затылке. Он заметил изумление и растерянность на чужом лице, и ситуация действительно выглядела донельзя плохо — девушка к которой Блэк прикипел каким-то непостижимым образом, сама потянулась к нему жаждая скрыться в остервенелых чувствах, сорвав поцелуй, где смогла бы отыграться за собственную боль, используя его, словно игрушку. А он отвернулся, точно Мракс была прокажённой. — Объяснишься? Тебе мерзко, после воспоминаний, да? Что ж, справедливо, ты прав. Она встала, оправляя струящуюся ткань василькового платья, и Сириус тотчас поднялся следом, немного возвышаясь над безразличной волшебницей, на чьём лице вновь нарисовался завсегдатый вопрос, частенько обращённый к нему. — Я не трону тебя, не после сегодняшнего. Ты можешь сколь угодно твоей душе играться с другими, наивно полагая, что подобные действа избавят тебя от действительности, но это реальная жизнь, Снежинка, и правило «клин клином» в этом случае не сработает. — Не тронешь меня? Отчего же? Не ты ли диафрагмы пел мне и моему отцу, о своей детской влюблённости? — Я не трону тебя до тех пор, пока ты сама не определишься что тебе нужно, — Блэк внезапно усмехнулся, той самой улыбкой нахала и Казановы от которой теряли головы десятки студенток. — Но, если ты попросишь меня сама, то даже тогда я откажу тебе. — Ты не устоишь передо мной, Блэк. В конечном итоге ты сдашься. — А ты попросишь. — Пари? — спросила Мракс, оглядываясь за свою спину с призывающей ухмылочкой на лице. Они уже заключили одно пари, которое всё ещё напоминанием висело над ними, и первое из которых Блэк с треском проиграл, позволив чёртовой гадюке пробраться в собственное сердце. — Ты попросишь, Снежинка, а я откажу. — Ты сдашься в конечном итоге. — Уговор. — Кэтрин рассмеялась, запрокинув голову вверх от чего тёмные волосы прямой линией скатились по безупречной осанке, её белозубая улыбка и чудесный смех оказывали на Сириуса сумасшедшее действо. Им ведь всего по пятнадцать лет. Что они могут знать о любви? О каких чувствах может идти речь, когда они сами всё ещё дети, умеющие только брать, брать и брать чужие чувства, питаться чужим восхищением и посторонней завистью. Он отлично умел брать, но и отдавать мог бы с таким же рвением с каким присваивал, и почему-то именно ей хотелось отдать, довериться, удержать от прыжка в пропасть, уснуть рядом с ней, обнимая хрупкую талию и просыпаться с запахом лаванды на собственной коже. Было ли это юношеским максимализмом, переходным возрастом или же пубертатным периодом? Чёрт его знает, но, если Снежинка хоть на секунду предполагала, что Сириус не хотел её, что она казалось ему мерзкой — самое нелепое, что он мог слышать в жизни. Он хотел её, он любил её, он мог бы заботиться о ней, стоило ей только позволить. Он бы отказался от всех вокруг, отдавая предпочтение только голубым глазам и вызывающей ухмылке. Они не подходили друг другу, слишком разные и похожие, от такой гремучей смеси никогда не вышло бы что-то хорошее, но Сириус бросался в омут с головой, вовсе не опасаясь за собственные чувства. Пускай это было не взаимно, пускай это будет Аббот, если это сделает Снежинку счастливой, пускай даже собственный брат станет расчётной монетой за улыбку на чужом лице, то он бы отступил, продолжая действовать из тени, зная наверняка, что ему никогда не будет дан шанс. Кэтрин не любила его, но он любил её. Возможно это чувство было столь мало и ничтожно, что могло сравниться с тлеющим угольком, но любой огонь может распылиться под действием неукротимого времени. — Снежинка? — Ммм? Не называй меня так. — рассеяно отозвалась волшебница, рассматривая свои ладони на предмет дополнительных увечий, но прекрасно осознающая, что Гриффиндорец стоит за спиной. Почему-то эта мысль вовсе не нервировала, отказывая противоположное нервам действие. — Хочешь сбежать отсюда? Кэтрин резко обернулась, уголок коралловых губ приподнялся. Она приложила пару пальцев к губам и постучала подушечками, будто ей нужно было раздумать над идеей, хотя положительный ответ вот-вот готов был сорваться с губ, но ей нужно было помедлить. Совсем немного потомить упрямого грифа… — Я даже знаю куда мы можем пройти, — Мракс протянула вперёд открытую ладонь, подобие миролюбивого действа и подняла на Сириуса глаза. — Но для этого нужно довериться мне. Что скажешь, Блэк? — Делай что хочешь, я в твоей власти. Блэк аккуратно сжал протянутую ладонь, когда Мракс заискивающе улыбнулась и вытащила волшебную палочку из рукава левой руки. Сириус усмехнулся, гадая что же будет дальше и как новообретённая магия проявит себя в этот раз. — Поздравляю, Снежинка. — Спасибо. Теперь, дай мне свой платок. Молодой человек без задней мысли вынул платок из нагрудного кармана и протянул свободной рукой вперёд, тут же наблюдая чудеса трансфигурации от одной из лучших волшебниц на курсе. На руке Кэтрин лежала аккуратная повязка, и холод чужой ладони спешно исчез, стоило вызывающей ухмылке расползтись. Позволить Мракс увести себя в неизвестном направлении с закрытыми повязкой глазами казалось безумием. А Сириус уже давно слыл безумцем. Повязка оказалась на его глазах, столь же аккуратно был завязан узел на волнах иссиня-чёрных волос. Он видел лишь тьму, но столь явственно ощущал чужое присутствие рядом с собой, будто мог видеть, сквозь беспросветную тьму. Всё в Кэтрин выдавало её присутствие: запах лаванды, шелест василькового платья, негромкий стук прытких каблучков о гравий сада и ощущение чужой кожи на своей ладони. Сириус был влюблённым глупцом, даже не осознавая, чем подобные чувства грозили обернуться в будущем… **** Щелчок замочной скважины заставил Чарльза поднять глаза на вошедшего гостя. Он бы сказал, что сильно удивлён, однако это было не так, разумеется Вальбурга была слишком внимательной женщиной, дабы не сложить в своём прытком уме два плюс два. Её платье зашуршало, ударяясь о деревянный пол, когда миссис Блэк присела на соседнее с кроватью, на которой он расположился, кресло. Руки Вальбурги удобно расположились на подлокотниках кресла, а проникновенный взгляд серых глаз так и манил заглянуть, прочитать, доверить произошедшее. — Что произошло, Чарльз? Мракс поднял голову, усмехаясь холодным оскалом, оголяя белые губы, дабы показать собственную беспечность. Будто ничего не случилось, словно ничего и не происходило. — Твой чёртов сын снова всё испортил. Он снова ошивается рядом с Кэтрин. Думаешь я не понимаю, чем чреваты эти его догонялки?! Будто мы с тобой не были молоды, чтобы осознавать какие последствия за собой несёт упрямство Сириуса. — Ты хочешь, чтобы я сказала, что мне жаль тебя? Реддл совсем вышел из-под контроля, если решился публично нанести оскорбление твоей дочери, пускай он и послал юнца пойти на это омерзение. — Ты не понимаешь, что я чувствовал в этот момент… Я бы разорвал этого выблядка голыми руками, наплевав на угрозу Азкабана, гильотиной висящую над моей шеей. — Чарльз медленно моргнул, задерживая глаза прикрытыми некоторое время, которое понадобилось Вальбурге, дабы изучить его, точно неведомую зверушку. — Когда Сириус был ещё слишком мал, ему исполнилось всего три года от роду… — миссис Блэк вздохнула, едва ли сдержав желание зашипеть дикой кошкой, от боли воспоминаний, что казались сорванным с раны пластырем, отдаваясь на коже физическим воздействием. — Тогда он подхватил драконью оспу, помню те ужасные два месяца. Я словно бывала в аду каждую ночь, когда он мучился, а я бессильно сидела рядом, бессмысленно наблюдая, как у ребёнка не хватает сил поднять даже уголок губ. И когда один из хвалёных отцовских лекарей сказал, что Сириус не жилец, я едва не уничтожила его. Первое, что помню, так это его приговор для моего ребёнка, а затем чернота, куча звуков, и мои руки с чужой кровью под ногтями… Орион тогда сказал, что я кинулась на него обезумев, а семейный особняк на Гриммо меня поддержал, наполняя хозяина силой Рода. — Страшно? — Да. — Блэк прикрыла глаза, откидывая голову на спинку кресла, и будто бы расслабляясь. — Ужасно страшно, ощущение, будто я ничтожная вошь, не способная тягаться с угрозой смерти. Мне всегда было наплевать, что случится со мной в конечном итоге, если бы это гарантировало Сириусу и Регулусу счастье и покой, то я бы с лёгкостью умерла во имя этого. Вальбурга серьёзно подняла глаза на Мракса, зная наверняка, что они думали об одном и том же. Одно и тоже воспоминание пролетело между ними, маячило на периферии сознания. — Сириус не сдастся, если он остановил свой выбор на Кэтрин, то этому выбору он будет предан, как и Орион когда-то. Кодекс семьи Блэк гласит: «Коль отыщется та женщина, которой под силу стало завладеть гордым сердцем представителя семьи Блэк, то будет он предан только ей единой, тотчас и во веки веков только она одна сердце тёмное сбережёт». Блэки всегда верны своему выбору, Чарльз, пусть этот выбор и кажется ошибочным. **** Атмосфера в особняке Блэков зачастую могла показаться стороннему наблюдателю излишне роскошным, холодным домом, где старшие косятся друг на друга косыми взглядами свысока, дабы следом приподнять подбородок и чванливо разойтись в разные стороны. Дети в этом доме вовсе не могли быть счастливы, ведь счастье в роскоши… Такое разве бывает возможно? Чтобы два брата были дружны между собой, даже если являли собой абсолютные противоположности, могли быть дружбы? В столь помпезном особняке и вовсе не должно было находиться место для любви, нежность и человеческому состраданию, однако сейчас внутренняя атмосфера стала именно такой, какой представляется с первого взгляда. В воздухе витал холод, иглами впивавшийся в кожу, отдаваясь неприятным ощущением в теле. Что-то случилось — это было столь ясно, как день. Достаточно было обратить внимание на сгорбившуюся в кресле Вальбургу, чьи длинные, густые кудри водопадом спадали с хрупких плеч, едва ли, не подметая концами начищенный до скрежета пол. Где-то в верхних комнатах бился о деревянный паркет Кикимер, звук наказания которого проходил сквозь пустынные коридоры и едва ли трогал миссис Блэк, чьи плечи то напрягались, то вновь опадали, подобно переломанной на ветру тростинке. Ориона не было видно поблизости, а потому Мраксы переглянулись между собой. Переутомлённая Кэтрин давно отдыхала в своей спальне, склонённая удушающей хваткой усталости в сладкий сон. Заботливые родители лично проследили, что дочь находится в постели без каких-либо признаков жара или прочих недомоганий, а потому по первому же появлению Ориона в изумрудном пламени камина и хриплой просьбе прийти на Гриммолд плейс, Мраксы тут же переодели ночные халаты в более-менее презентабельную одежду и нырнули в камин, бросив адрес Блэков в воздух. Домовики и так знали свои задачи на все сто процентов, готовые позаботиться о Кэтрин, если ей что-то понадобится. Представшая картина вовсе не располагала к себе, а потому Андреа ласково коснулась плеча супруга, в проявлении мимолётной нежности, прежде чем выйти прочь из гостиной, направляясь к комнате юного Регулуса, тоже утомлённого за день. Волшебница должна была убедиться, что ребёнок мирно посапывает в своей постели и события, произошедшие минули и его пылкое сердечко. И каково же было удивление Андреи, когда она нашла тень мальчика с густыми кудрями его матери, сидящего на деревянном подоконнике с какой-то безделушкой в руках. Регулус уже был переодет в ночную одежду, сменив торжественный костюм на синий атлас пижамных штанов и рубашки на пуговицах, застёгнутых до самого горла. Лицо подростка не было заспанным, наоборот, излишне бледным, словно бы измотанным, никак нельзя было с уверенностью заявить, что этот ребёнок веселился в компании сверстников несколько часов назад. Миссис Мракс присмотрелась ближе, прежде чем сжать ткань свободной юбки на своём бедре, ощущая обручальное кольцо, как никогда явно. Она неосознанно выпрямила осанку, оттого сделавшись чуть выше, прежде чем тихие шаги рассеяли устоявшуюся в густом, прохладном воздухе, тишину. Регулус сразу же вскинулся, расширив свои большие серые глаза, подобно сове и тут же вытер высохшие дорожки слёз рукавом на внутренней стороне предплечья. Его загоревшийся взгляд, тут же угас, подобно свечке, стоило юному Блэку чуть внимательнее разглядеть силуэт волшебницы в мраке комнаты. — Кого ты надеялся увидеть, Регулус? Я прошу прощения, что нарушила твой покой. Молодой человек тут же слез с подоконника, спешно включая небольшую настольную лампу, вероятно предназначенную для позднего чтения, и наконец отложил в сторону безделушку, которую он держал в руке. Это был какой-то брелок, ничем не примечательный, обыкновенный кусок пластика, однако трепетность и аккуратность с какой Регулус обращался с вещью только лишь указывала на то, как ценна та была для него. — Доброй ночи, миссис Мракс. Я не ожидал увидеть вас в столь поздний час, особенно в моей спальне… На лице Андреи появилась громкая ухмылка, знающая, даже чересчур понимающая, будто она могла смотреть сквозь Регулуса, заглядывать за идеальный фасад и была вовсе не удивлена заметив за красивой картинкой груду руин, и мёртвые деревья, от бывшей красоты и живости которых остались лишь засохшие сучья, что рисковали расцарапать руки в кровь, стоит только приблизиться слишком близко в попытке восстановить руины, помочь. Блэк стушевался и тут же пригласил даму присесть на его кровать, но ведьма нарочно проигнорировала предложенное место и присела за деревянный рабочий стол, на не слишком удобный для диалога стул. Кэтрин предпочитала подоконник этому стулу, Сириус предпочитал подоконник, и сам молодой человек с удовольствием отдавал предпочтение ночному ветерку за стеклом окна, пока ветерок обдувал лицо, задевая непослушные, после ночи кудри. — Меня зовут Андрея, Регулус. Впредь буду вынуждена настоять на обращении ко мне по имени. — Мадам, я… Миссис Мракс прервала словесный поток младшего наследника, тем что подняла правую ладонь вверх, ненавязчиво, но заставляя замолчать из уважения к ней, в первую очень, как к женщине. — Могу предложить альтернативу, — называешь меня по имени только наедине со мной или Кэтрин. Я примерно начинаю понимать, что произошло в вашем доме, но очень хотела бы выслушать твою позицию, если это будет возможно, и если ты захочешь рассказать мне, — докончила Андреа неосознанно задержав дыхание в самом конце своего быстрого монолога, потому как-то неприятное чувство, что поселилось в животе, этот потерянный и отрешённый взгляд, пока ещё ребёнка и надежда в серых глазах Регулуса, когда тот смотрел на дверь окунула миссис Мракс в собственную юность, когда в один премерзкий момент к ней в комнату вошёл отец и сказал, что её сестра мертва для них, а значит отныне и для младшей Макмиллан тоже. — Сириус… — голос Регулуса прозвучал настолько хрипло, будто он был стариком, которому каждое слово вставало точно кость в горле, не давая словам вырваться на волю. Мальчик поднёс кулак ко рту и коротко прокашлялся, оставляя за собой момент слабости, но вместе с тем и внешней непоколебимостью. — Он сбежал… Только что, он просто собрал вещи, произнёс множество невнятных обвинений и оскорблений, а затем исчез. Он сказал, что не хочет иметь с нами ничего общего, что мы ему не семья. Андреа, он сказал, что я отныне не семья ему… Регулус шептал, всё тише и тише, пока сердце Мракс дробилось на миллиарды осколков, обливалось кровью боли за этого ребёнка, который точно также, как и она когда-то, не понимал почему его бросили вот так легко, из-за каких-то принципов, из-за пустяков во взыгравшемся детском воображении. Регулус поднял вверх глаза, вновь наполненные влагой, с полопавшимися капиллярами в них, с тянущейся верёвочкой красных линий на радужке. Она рискнула встать со стула и опуститься на корточки около кровати на которой сидел этот потерянный, брошенный младший брат, так напомнивший ей её саму бесчисленное множество лет назад. Ты мне не сестра более, Андреа. Я ненавижу тебя, ненавижу до боли в глазах и зуде в руках. Чёртова неженка, лучше бы ты не рождалась! Ты всё мне испортила, отняла у меня всё то немногое что я могла иметь! — отголосками воспоминаний роились в голове слова, она забыла голос сестры, он просто стёрся из памяти с течением времени, черты её лица стали совсем размытыми, в памяти остались только красные покромсанные в каре волосы. Остальное просто испарилось с годами, с пережитками прошлого, с каждым прошедшим месяцем, сменившим другой, но Андреа никогда не будет в силах признаться насколько благодарна судьбе за то, что её единственная дочь вылитая копия своего отца. Рука Андреи нашла ладонь Регулуса, и сжала её, не крепко, но, чтобы у него осталось ощущение того, что он не одинок в этом моменте, что даже с уходом брата жизнь не кончается, как зачастую может показаться, как и кажется. — Позволишь мне прикоснуться к тебе? Хочешь ли ты этого сейчас? Или я могу оставить тебя наедине с собой, если тебе станет легче одному, — Блэк резко закачал головой, будто в приступе какой-то истерики, его глаза воспалились от долгого сдерживания слёз, и мальчик уткнулся в чужое плечо, позволяя себе распасться на части, дабы с восходом солнца вновь продолжить нести своё существование как ни в чём не бывало. Женская ладонь нежно проходилась по спутанным кудрям, ничего более не говоря, просто оставаясь на месте, превосходно помня о том, что тридцать лет назад её юное «я» осталось в одиночестве. Не трудно представить, но парой этажей ниже картина точно таким же образом вовсе не располагала к себе. Вальбурга практически не реагировала на окружающий мир, только и делала, что продолжала сидеть в кресле, не поднимая глаз от пола. Мистер Мракс прошёлся до другого угла гостиной, где за стеклом шкафа удобно покоилась бутылка огненного виски, на редкое везение в компании двух тумблеров специально для чего богемного напитка. Щелчок откупоривания бутылки прозвучал слишком навязчиво и громко в царившей тишине, но Мракс быстро абстрагируясь перелил янтарную жидкость в стаканы, явно выходя за грань приличий, предназначенных для данной ситуации. Он — женатый мужчина, собирался пить отменный алкоголь в компании замужней женщины в её же доме. Позор, — сказал бы его отец, да ещё бы и глаза в добавок закатил. Чарльз взял один напиток в руки, и почти насильно всунул в руки расклеенной ведьмы, прежде чем сам присел на противоположное кресло с вторым напитком в руках, тут же, не упустив возможности пригубить жидкость, приятной горечью отдававшую на стенках горла. — Пей, Вал, пей. — прозвище из юности пришло неожиданно и очень кстати к слову. Альфард сестру всё время кликал подобным образом, а потом хвастался как довёл сестру до истерики и чуть ли не пены у рта, а затем ныл, когда старшая сестра поднимала его к потолку и заставляла час висеть вверх тормашками, до тех пор, пока прощение не будет воскликнуто столько раз, дабы удовлетворить её высочество мисс Блэк. Вальбурга наконец подняла осунувшееся лицо на него, натыкаясь безумно усталыми серыми глазами в противоположные голубые, неожиданно вспоминая нелепого мальчишку, который тайком таскал ей капкейки на светских мероприятиях, где мать строго-настрого запрещала дочери употреблять мучное, рискуя поправиться в талии. Вспоминала лучшего друга своего младшего брата. И жалела о том, как же несправедливо поступала с ними судьба. Когда проблема выбора наряда сменилась бегством собственного сына из отчего дома.? Это ли было тем самым, что они все заслужили? Жить в потаённом страхе за собственных детей? Страх этот был похож на богарта, что завёлся на пыльном чердаке дома, терпеливо ожидающего того несчастного, кому доведётся встретиться с ним лицом к лицу, и тогда он будет готов воплотить те грязные тайны в жизнь. Горячительная жидкость растеклась по телу приятным теплом в озябшей обстановке дома. Вальбурга задумчиво покрутила пустой стакан в чуть подрагивающих пальцах, пока не заметила чужую руку в поле своего зрения, и комнату вновь не наполнил звук удара жидкости о дно стекла. — Сириус сбежал из дома. — только и успела прошипеть миссис Блэк, когда рука стоявшего над ней мага дрогнула и замерла на несколько долгих секунд, в которые жидкость всё ещё продолжала литься слабым потоком, но он успел остановиться и отнять горлышко от стакана. — Я не думал, что это произойдёт. Вы боготворите этого паршивца, — Блэк подняла на него глаза полные невысказанной вслух угрозы, но осязаемой настолько, что любой другой задрожал бы скорее, да сбежал от греха подальше. — Ты же понимаешь, что должна сделать? Долг превыше всего, Вальбурга. Мы обязаны служить на благо нашей крови, тебе ли не помнить? Toujours Pur. В глазах Блэк разразилась настоящая буря из противоречивых эмоций. Когда чувства и долг схлестнулись в смертельном поединке, где никто не желал уступать своё место другому, чаша весов, где каждое чувство склонялось в одну сторону, дабы потом перевеситься в другую. Навязанные отцом и матерью убеждения жужжали в голове, пульсировали в венах, ощущались в гулко забившемся сердце. Ей не нужно было гадать чего же хотел Чарльз, каких действий ожидал от вечно правильной и всегда принципиальной Вальбурги, кичившейся своей фамилией с самого юношества. — Я не смогу, он мой сын, Чарльз… — Он сбежал, и решение было им принято. Уже завтра пёстрые заголовки газет будут украшать компрометирующие статьи о бегстве наследника Блэков. Подобное действо неизменно бросит тень на репутацию моей дочери, а я не позволю чему бы то ни было очернить имя Кэтрин. — Есть разница! — Твой сын собрал свои вещи, и сбежал не так ли? Ставлю двадцать галлеонов, что он сбежал к твоему братцу, любимому святоше дяде. — Вальбурга залпом осушила второй стакан, где по сравнению с первой порцией значительно прибавился уровень жидкости. Каждое правдивое слово болезненным булыжником оседало в груди, но оттого упрямее женщине хотелось покачать головой и разразиться криком, дабы найти первенцу всякие оправдания «не доглядели, упустили, не выслушали». Но Мракс был прав, когда упомянул о долге перед магией, перед собственной семьёй и алой жидкостью, что текла в её теле. — Я теряю семью Чарльз… Я теряю их всех, они постепенно ускользают от меня, словно песок сквозь пальцы, — впервые на его памяти голос этой властной женщины дрожал на каждом слове. — Что мне делать.? И было в этом вопросе столько детской беспомощности, что маг порой позволял себе забыться о том, что Вальбурга старше него на семь лет. Что в детстве шутливо называл старшую сестру лучшего друга «мужчиной в юбке», настолько уже тогда юная мисс Блэк отличалась волевым и своенравным характером, обладая по истине мужским нравом. Ладони волшебницы казались ему холодными от переживаемого стресса, но он позволил себе сжать чужие ладони, и прикоснуться губами к промёрзлым пальцам. Они могли бы стать величайшей катастрофой, если бы не жизнь вовремя разведшая их по разным сторонам, направляя в объятья других людей. Но коварная блюстительница порядка вновь громко насмехалась, бесчисленное множество раз сталкивая их старших отпрысков лбами. — Мы должны быть в состоянии отгородиться от собственных чувств в пользу долга. Если больно, если страшно и плохо, но с нами всегда останется наша история, чьи заслуги мы увидим стоит пустить кровь. — Ты бы не отказался от неё, — устало упрекнула Блэк, возведя глаза к потолку, чтобы следом опустить взор попадая прямо в плен чужих. Голубых, словно океан, покрытый тонкой коркой льда, скрывающий в себе тысячелетние тайны и нерешённые загадки. Мужчина неопределённо помотал головой, зная наверняка, что не смог бы причинить вред, что стоило голубым глазам посмотреть на него и Чарльз становился похожим на безропотную куклу, готовую убить или задарить. Но Мраксы всегда славились собственным эгоизмом, а потому чувства и репутацию дочери он ставил на первое место, зная наверняка о том, что сидящая перед ним волшебница поступила бы точно также — сожгла все мосты на пути к её семье, дабы спасти, обезопасить и наступить на горло любому, кто предоставлял угрозу. — Я смогу, если ты пообещаешь мне кое-что. Чарльз кивнул, чувствую подвох наверняка, ощущая его на подкорке сознания, но также слишком уверенный в Вальбурге и её мотивах, дабы хотя бы предпринять попытку пойти на попятную. — Обещаю, Вал. **** Сириус до сих пор не мог видеть куда же его ведёт девичья рука, прочно сжавшая его ладонь, когда он ощущал нежность чужой кожи, никогда не знавшей изнурительного физического труда или давно не ощущавшей постоянную напряжённость изнурительных тренировок с древком метлы в руках. Разумеется, эта избалованная девчонка, как и он сам, евшая с серебряной ложки манную кашу, приготовленную домовиками, никогда не могла знать усталости или лишений. Но он как никто другой мог ощущать её, считывать напряжение, сковавшее мышцы, и пускай она не извивалось в его руках, а её зрачки не были увеличены под эффектом близости, усталость так и сквозила в воздухе, сражаясь в предсмертной схватке с лесным воздухом, спустя несколько десятков минут, сменившимся запахом пресной воды какой-то озера. Повязка опала к носам его ботинок столь быстро, что ошалевшее от света зрение ещё несколько секунд не могло привыкнуть к уже не такому жаркому солнцу, которые в скором времени готовилось ступить за горизонт, распространяя яркие краски заката по всей территории неба, где сейчас расползалась умиротворяющая, постепенно стряхнувшая насыщенность, голубизна. Сириус едва ли мог видеть, но первым на чём сфокусировались не послушные глаза стал её силуэт, обнимаемый лучами солнца, но в ней не утопающий, будто солнце боялась притронуться к молочной коже своим обжигающим прикосновением. — Ты злишься. Отчего же ненависть сжирает тебя, вот уже четверть часа, что была нами затрачена на путь? — Кэтрин ребячески сделала пару шагов назад спиной, пока её губами завладела знающая улыбка, а руки нашли пристанище за спиной. Молодой человек мог только покачать головой из стороны в сторону, не испытывая ни малейшего желания, дабы обнажить свою душу, когда в ней плескался отвратительный клубок негативных эмоций, наряду с желанием проехаться кому-то кулаком по лицу, дабы услышать хруст смещаемой челюсти. Он не ревновал, нет. Ревновать означает испытывать мучительное сомнение в чужой верности, но Блэк был уверен в Мракс, не столько, как в человеке, а как в личности, которая не по неизведанной причине не принимала любовь, как сжигающее, сильное чувство. Кэтрин никогда не принадлежала Сириусу, а он вряд ли когда-либо смог завладеть настолько свободолюбивым человеком каким она по сути своей и являлась. Но ярость разрасталась в геометрической прогрессии, с каждой утекающей минутой, с каждым отрезком времени, клубясь уродливым комком внутри. Всё это было о ненависти. Ненависть — подлая, жестокая, безжалостная, настолько сильная в своей сути, что Азкабан кишащий дементорами, смертью в капюшонах, более не казался такой ужасающей перспективой. — Я… Я-чёрт… — руки резко взлетели к лицу, надавливая на глазные яблоки, дабы ощутить свою порцию физической боли, наказать себя за то, что облажался, ошибся, не додумался поступиться собственной гордостью. — О чём ты? Расскажи мне о том, что тебя гложет хоть раз. Неужели ты один всегда будешь терпеть моё хныканье, но никогда не позволишь мне стать тебе опорой? — Глупая, — Сириус усмехнулся, стоило её прелестному личику вытянуться в праведном возмущении, а уголки тёмных бровей сползти поближе к переносице. — Ты не должна быть моей опорой. Ты девушка, а это значит, что мужчины должны быть твоей опорой и плечом, когда ты нуждаешься. С чего бы тебе терпеть мои причитания? Несправедливо то, что о моих чувствах тебе доподлинно известно. Ведьма сделала опасливый шаг к парню навстречу, сокращая дистанцию всего на один крошечный шаг, но тем самым практически сталкивая их, заставляя это проклятое притяжение будто нагреваться между ними. Нерешительно коснулась чужого крепкого плеча, подушечками пальцев чувствуя странное покалывание, даже от соприкосновения сквозь слой одежды. Пристально вгляделась ему в лицо, словно хищный зверь находящийся в раздумьях, стоит ли доверять человеку. В конец решаясь довериться. — Расскажи мне, я хочу выслушать тебя, Сириус. Вот снова. Блэк тяжело сглотнул в момент ставшую вязкой слюну, почувствовав обжигающий взгляд на дёрнувшемся кадыке. Кэтрин встала ближе, а аромат её цветочных духов исполнял пируэты в воздухе, подчиняя себе. Это его дурацкое имя с девичьих уст зазвучало, как ни у кого другого. Никто не смог бы скопировать эту интонацию, граничащую с сочувствием и приказом. — Мне жаль, Снежинка, мне бесконечно жаль… — В чём дело? — вкрадчиво спросила она, будто приручала бродячую дворняжку к людскому сочувствию. — Я должен был пойти следом за тобой. Сразу же, когда брат подошёл, я обязан был найти тебя, забрать от этого напыщенного выблядка, увести, сбежать, украсть, отнять, плевать что и как, главное увести! Но нет, я продолжал стоять и смотреть, как вы беседуете. Без задней мысли проморгал момент, когда этот ублюдок исчез за тобой следом! — он схватил её руки с отчаянием, граничащим с безумием и больно сжал, но Кэтрин послушно стерпела, даже когда пальцы неприятно хрустнули от интенсивности прикосновения. Дымчатые глаза стали больше, красные ниточки тянулись по всей радужке, будто смотреть на неё грозило ему болью. Кэтрин в испуге отшатнулась, пытаясь вырвать ладони, но прикосновение не позволило. — Если бы магия не проявилась, то чем бы всё кончилось?! Как далеко смогла бы зайти эта мразь? Никто из нас бы не успел, потому что мы все слепые остолопы не допускали и ничтожной возможности подобного! Как бы я тогда смог оправдать тот комок чувств, что ты вызываешь во мне, если я банально не смог защитить тебя? Когда тебе было плохо, а мы все стояли внизу и беспечно попивали шампанское из хрустальных фужеров… Его голос стих и позорный всхлип вырвался из самого горла, когда Сириус поспешил опустить чужие ладони и отвернуться. Перед глазами Слизеринки встала его спина, обтянутая парадным пиджаком, когда его рука сжала переносицу жалея о моменте слабости. Кэтрин закусила губу, отчаянно не зная, как ей поступить, потому что в утешениях никогда не знала толка, всегда полагаясь на метод «кнута и пряника», предпочитая себе роль кнута. Но впервые кто-то угнетал себя за то, что не оказался рядом. Этот придурок, который сломя голову рвался спасать её, когда оборотень схватил в охапку, когда Василиск грозился сожрать их обоих, подобно двум букашкам. — Мне жаль… Я… — Кэтрин попятилась назад, едва не спотыкнувшись на месте, наблюдая за вытянутой рукой, готовой схватить в любой момент. Спасти, даже от падения на мелкие камни. Она вновь отшатнулась, теряя завсегдатаю уверенность в своей манере смотреть на несносного Гриффиндорца свысока. — Салазар, да не трожь же ты меня! Сириус отнял руку, глянув на девушку неожиданно уязвлённо, будто она перешагнула ту черту, до которой он позволял ей доходить. — Ты бы ничего не смог сделать, ясно?! — Мракс начала запинаться, заламывая пальцы на своих руках при этом становясь погрустневшей и озлобленной одновременно. — Прекрати это. Избавься от этих неуместных чувств, выкинь, вырви, уничтожь в конце концов. Найди себе новый объект внимания и беспокойся о нём, ладно? — Заставь меня отказаться от тебя, и посмотри, как крупно облажаешься в этом. — решительно проговорил Блэк, запрятав собственную уязвимость подальше, затолкав лишние эмоции под толстенный слой восковой масли, сливавшейся с бледной кожей и воспалёнными глазами. — Это неуместно, пойми ты наконец… Я не тот человек, который будет любить. Я не признаю любовь, её просто нет, и все ваши увещания о «вечной любви» для меня лишь пустой звук. — Ты не вправе решать за меня, Мракс. Ты привыкла контролировать всё, но тебе не по силам контроливать мои мысли и чувства. — пылко заявил он, начиная злиться на весь этот дурацкий мир, который сегодня явно решил испытать его на прочность. Но в ответ себе услышал только усталый вздох, словно старческий и проследил, как бледные стопы сменяют отставленные в сторону туфли. Без лишних слов она приподнимает подол платья, двинувшись в направлении неизвестного озера, заходя по самые колени в пресную гладь воды. Он шагнул следом инстинктивно, тут же получив всплеск воды на лице. А чертовка улыбалась, вновь окатив его приятно прохладной водой, и тут же нырнула, исчезая под толщей воды. Блэк сбросил с плеч пиджак и ботинки, занырнув следом, не задумываясь об испорченных водой вещах или намокнувших волосах. — Ты бы ничего не смог сделать, потому что не знал. Сириус спешно дёрнулся на голос, но тут же расслышал всплеск воды, и тишина вновь завладела открытой местностью. — Прекрати винить себя в вещах, что тебе неподвластны, Блэк, иначе грозишься умереть от стресса к двадцати годам. — он резко дёрнулся, сталкиваясь нос к носу с волшебницей с чьих волос капельками капала вода, сделав их порядком темнее. Грудь Кэтрин тяжело вздымалась толи от близости, то ли от нехватки воздуха после погружения под воду, но её присутствие приносило успокоение и разум просветлялся, сосредоточившись исключительно на этой гордячке. — Проклинал тебя когда-то, а ныне проклятым тобою оказался сам. Безвольным рабом позволь мне распластаться пред тобой, в угнетение дожидаясь взгляда хлёсткого, тот милее любой награды сделается, о ведьма, сердце моё заполучившая в этом грязном, полном порока, греховном мире безутешных грёз… Румянец окрасил обычно бледные щёки, делая девушку невероятно очаровательной в своём смущении. Блэк победно оскалился, когда мокрая ладонь легла ему на шею, а горячее дыхание опалило ухо. — Одним же исступленьем взглядов их, в комнате полной людей, лишь твой взгляд на себе я склонна буду искать. — Один — один, Блэк. — отметив порозовевшие щёки Гриффиндорца отметила волшебница, и была такова, вновь исчезнув, мелькнув напоследок шоколадными волосами. Тот оскалился, нырнув ближе к берегу, где на камнях успела расположиться волшебница. Они лежали молча, рядом друг с другом, наблюдая как небо сменяло один цвет на многообразие других, будто невидимые художники смешивали на палитре различные цвета в степенной попытке создать подходящий. И молчание это приносило столько успокоения, сколько никогда не смогла бы принести физическая близость. — Подложки под голову, — Сириус передал Слизеринке свой натрое сложенный пиджак, тот был сухим, а вот ей вовсе не стоило пачкать волосы о грязные, влажные камни. — Волосы мокрые, потом станет неприятно важным. Как ты собираешься его надеть? — Не важно, в конце концов я волшебник, высушу. **** Барти Крауч всегда был склонен ненавидеть собственный дом. Его выворачивало наизнанку от всегда пренебрежительного взгляда отца на него, от того с каким легкомыслием он всегда принимал его успехи за должное, ведь «Ты мой сын, иначе быть просто не могло». Старый ублюдок всегда принимал за чистую монету каждое достижение, даже не подозревая какие силы в её достижение были вложены, столько бессонных часов Слизеринец потратил, пытаясь написать идеальный конспект по Чарам, когда учил очередной рецепт по Зельеварению, дабы декан расщедрился на похвалу своего хорошего студента, с доброй ухмылкой похлопал по плечу и как всегда изрёк что-то вроде «Превосходно, мистер Крауч, как и всегда. Вы достойный сын своего отца.» — Барти на подобное только кривил губы в лицемерной, кривой гримасе, что должны была походить на благодарную улыбку, но становилась более похожей на пожелание долгой и мучительной смерти в предсмертных судорогах. Каждое сравнение с этим деспотичным старым интриганом казалось ударом под дых. Если бы можно было выбирать, то Крауч никогда бы не выбрал родиться в этой семье, с каким бы трепетом и любовью он не относился к своей матери, всегда понимающей и нежной маме, но отца презирал лютой ненавистью, готовый в случае мятежа встать в самом начале, и повести разъярённую толпу прямиком к отцу. Именно такие мысли роились в голове Слизеринца во время завтрака, как обычно имевшего за собой плотную стену молчания, во время которой отец сочинял помпезные и высокопарные речи о сотрудниках министра, об их политике, где конечно же единственным сильным звеном оставался лишь он один, самый преданный, самый благородный и честный работник во всём магическом мире, не Мерлин сглазить… Обращался отец к нему или матери было не ясно никому, но, как и полагается послушной и покорной жене, миссис Крауч кивала на каждый довод супруга, аккуратно задавала уточняющие вопросы на счёт приказов, улетевших прямиком на рабочий стол министра и лёгким движением, орудовала ножом и вилкой, нарезая пышный омлет кусочками. Сама миссис Крауч представлялось женщиной не то чтобы красавицей, скорее она была привлекательна в своём обычаи, никогда не стараясь как-то выделиться или нацепить на себя все отягощающие украшения, дабы завистливые светские матроны начинали перешёптываться при одном её виде. Она была не то чтобы полной, но и не худой, как любит охарактеризовать Барти «обычной». Её тёмные волосы были собраны в невысокий пучок, как и полагается для хранительниц домашнего очага. Носила мадам Крауч ничем не выделяющиеся комплекты из длинных атласных юбок и кофт, подчёркивающих тонкие запястья и угловатые ключицы волшебницы. Сейчас на голове мамы выделялись, забытые ей при утреннем чтении, очки, а природную бедность скрывал тонкий слой румян, нанесённый ей с самого утра после пренебрежительного замечания мужа по поводу «излишней вампирской бледности». — Так отчего же, если такие тупицы работают в министерстве, то Минчум их не попрёт с насиженных мест? На приёме по случаю свадьбы Малфоев он казался чрезвычайно довольным, когда вился вокруг Андреи Мракс и притворно лыбился её мужу. — сын высокомерно приподнял бровь, не упуская сладкой возможности поиздеваться над любимым родителем. Он упивался этим самым моментом каждый утренний приём пищи, до того, как отец сминал утренний выпуск Пророка и хмурил густые брови. — Новый министр явно отдаёт предпочтение высшему обществу, нежели маггловским отбросам, подобно Дженкинс. — Прекратить! Что за агитацию ты тут устроил, маленький паршивец? — прошипел отец, смяв свежий выпуск Ежедневного Пророка. Барти мысленно поставил себе плюс одно очко в уме, притворно усмехнувшись. — Ничего, отец, я просто пытаюсь поддержать беседу. Не тебе же одному говорить, выходить как-то неловко. А тут беседа сразу запестрила новыми красками, глядишь и наши завтраки перестанут походить на чьи-то поминки. — Что ты! — Бартемиус! — поспешила на помощь верная семье миссис Крауч, жалобно опустив уголки тонких губ и виновато посматривая на супруга, нахмурившего брови. — Не обращай внимания, тебе не стоит портить себе настроение утром, у тебя же важная встреча сегодня, не так ли? — Всё верно. — всё так же хмуро и недовольно отозвался мужчина, то продолжил пить кофе, так и оставив провокацию сына висеть в воздухе. Сравнение с Мраксом всегда выводили того из себя. Папенькин сынок родился с золотой ложкой во рту и никогда не знал лишений самостоятельной жизни, наглый паршивец. И дочь у него такая же выросла, наглая, избалованная, требовательная до власти, точь-в-точь папаша. От кроткой Андреи только утончённая фигура, да отдельный черты лица сразу и не заметные. — Барти, милый, скоро начинается учебный год. Может быть ты хотел бы пригласить Регулуса посетить Косую аллею вместе с нами? Вы могли бы съесть по мороженому после всех покупок. — Прекрати пихать младшего Блэковского отпрыска нашему сыну. Бартемиус в первую очередь должен думать об учёбе, а не каких-то друзьях. Сегодня они есть, а завтра их и след простыл, только пустая трата времени, которую можно было бы уделить на занятие более полезными вещами. — Это какими же изволь поинтересоваться, отец? Весь мой табель состоит из одних «Превосходно», но отчего-то тебе всё ещё неймётся. Теперь и до Регулуса добрался! Чем он тебе не угодил? — интонационно выделил обращение Слизеринец, чьи глаза постепенно наполнялись стальным пламенем ненависти. — Известно, чем. Какой пример может подать мальчишка, когда его старший братец без прикрас полгода как сбежал из родительского дома, только доказывая своим поступком то насколько ничтожны Орион и Вальбурга, как родители. Чему Регулуса могут научить в этом доме, если один ребёнок уже бежал и прослыл позором на всю страну? — Но Регулус не его брат! — гневно воскликнул Крауч, ударив кулаками о деревянную поверхность стола, заставив вилки и ложки подскочить, с гулким стуком ударяясь о скатерть. — Какое ты вообще имеешь права осуждать Блэков, когда сам ещё хуже! Они любят своих детей, вопреки тебе. Всегда оценки, всегда имидж! Да чхать ты хотел на меня, тебе важен лишь твой авторитет, конечно, как же у великого и идеального Бартемиуса Крауча не будет такого же подающего надежды отпрыска? Да где это видано, чтобы фигура младшего Крауча хоть не на грамм была идеальной, а?! — Прекрати разводить истерику! — отец подобным ему же образом ударил кулаками о стол, вперившись презрительным взглядом в единственного сына, чьё тело сотрясала буря внутри. — Ты ведёшь себя крайне неразумно и глупо, после подобного спрашивать о влиянии твоих «друзей» не имеет никакого смыла. Ты набрался этой грязи у заносчивых сопляков, чьи косяки до сих пор родители подчищают! — Конечно. — лицо Барти растянула предерзкая улыбка, когда он собирался поставить горящую точку в их споре. — Просто их родители достаточно влиятельны, чтобы подчищать их косяки, не то что ты. Старший Крауч резко встал из-за стола, направившись к сыну с одним единственным желанием сотрясти его физической силой, уже занеся кулак, дабы поправить внешний вид последнего, когда прямо перед Барти возникла маленькая фигура матери. Эмилин Крауч была ниже сына и мужа на добрые две головы, но даже этот факт не мог уберечь её от того, чтобы встать перед ним, руками отталкивая дальше себе за спину. — Бартемиус, прошу тебя… Ты взрослый человек, наш сын ещё так юн, каждый в детстве бунтовал. Это пройдёт, просто дай вам обоим время, — продолжала женщина, когда настенные часы отбили ровно девять утра, и служитель министерства тут же перевёл взгляд на минутную стрелку, строго застывшую на цифре двенадцать. — Ты плохо воспитала своего сына, Эмилин. — отозвался мужчина, расправляя свою мантию одним резким, выверенным движением, предок чем подхватить с пола у камина свой дипломат, и исчезнуть в зелёном пламени каминной сети. Миссис Крауч выдохнула, позволив своим плечам задрожать от напряжения, в котором их держала, и обернулась на сына, плохо скрывая грусть, океаном плескавшуюся в её чудесных глазах. Барти тоже подрастерял былой пыл, и послушным хвостиком последовал за матерью, которая лишь устало присела обратно за стол, откладывая столовые приборы в сторону. Слизеринец опустился на колени около неё, утыкаясь в юбку матери лицом, до побеления в костяшках сжимая ткань хлопковой юбки. Миссис Крауч опустила ладошку на уложенные соломенные волосы, чувствуя, как сотрясается мелкой дрожью тело её мальчика. — Всё прошло, мой милый Барти… Не зли отцу, милый, настанет день, когда я уже не смогу защитить тебя, и тогда эта семья рассыплется подобно строению из домино, легко и быстро. Я бы не хотела, чтобы ты лишился всего того, что отец может тебе дать. — Мама. Мама, послушай меня. — Барти схватил миссис Крауч за руки, сжав крошечные ладошки в своих. — Предложение, которое сделал тебе Орион Блэк. Ты подумала? — Ох, Барти… — Мама, ты подумала? — вновь настойчиво осведомился молодой человек, возвращая голову Эмилин в свою сторону. — Ты же знаешь, дорогой, как твой отец ненавидит Чарльза Мракса… Это буквально круг его злейших врагов, куда ты просишь меня добровольно вступить, зная о том, что твой отец сочтёт подобное действо предательством. — Плевать что он подумает! Это наш шанс, мама. Шанс восстановить справедливость для Чистокровных магов, вернуть власть в руки, которым изначально была предначертана. Ты же видишь, как нас ущемляют, даже сквибов и домовых эльфов считают более достойными внимания, чем нас. Наша история, наша кровь, наш долг со временем канут в лету, оставаясь не более чем росчерком пера в чём-то трактате. — Какие опасные идеи для переворота строго засели в твоей светлой голове, Барти. Свержение любых устоев стоит несколько больше, чем просто желание дотянуться руками до власти. За этим обязательно стоят смерти, чьи-то загубленные жизни и карьера, я вовсе не желаю тебе подобного. Больше всего на свете я желаю тебе счастья, сынок. — Я буду счастлив, если тебе под силу будет принять предложение. Волан-Де-Морт начинает вербовать выпускников Хогвартса, и я знаю, что буду ему интересен, дабы доносить на отца и добиться его свержения с поста. Миссис Крауч ахнула, прикрывая свой рот рукой и хотела уже вновь развернуть голову в сторону, но Барти настойчивее сжал ладони, коих постепенно начинала сотрясать мелкая дрожь. — Твой отец не простит нам подобного, Барти… Орион был весьма импозантен и любезен в своей просьбе, но ты должен понимать, что от меня не будет никакого толка, я ведь давно не работаю в полную ставку под началом Чарльза. — Эмилин перевела светлый взгляд на сына, и усмехнулась, точь-в-точь отзеркалила улыбку единственного отпрыска. — Что одна сторона, что вторая сторона будет долгое время убеждаться в том, что я верна стороне, а не твоему отцу. — Всем плевать, мама. Никто из присутствующих не доверяет друг другу, это верхушка нашего лицемерного, консервативного общества. — Хорошо, хорошо. Ты меня убедил, я напишу Ориону и спрошу его, когда я смогу присоединиться к встрече, и предупрежу твоего отца о том, что ухожу на чаепитие к твоей тёте Агнесс. Младший Крауч закатил глаза, скривив лицо, когда речь зашла о его «любимой тётке», ух уж эта Агнесс со своими бесчисленными любовниками и сопливыми платками каждый раз, когда очередной мужчина оставляет её ни с чем. — Главное, чтобы уважаемая тётя не трепала языком, как она это любит. Благо, что отец Агнесс терпеть не может и проверять правдивость твоей версии не станет. Ты гений, мама. — Крауч резво вскочил на ноги, впившись губами в румяную щёку миссис Крауч, и столь же звонко отцепившись под смех звонкий смех волшебницы. И как только его нежная, светлая мама, похожая на ангела во плоти могла выбрать этого чёрствого, холодного деспота? Жизнь действительно любила сыграть множественные неудачные партии на чужих судьбах. ****

[Англия. Рединг — поместье семейства Лестрейндж]

Семейство Лестрейндж удобно расположилось в большой гостиной, стоило только старинным часам с кукушкой отбить четверть пятого вечера. По помещению разносилась красивая, нежная мелодия скрипки, трогающая каждую струнку души своего слушателя. Тонкие пальцы Селестии Лестрейндж легко обхватывали стручок инструмента, направляя каждую отдельную ноту, словно вынуждая инструмент творить настоящую музыку, последнюю отдушину женщины этим летним вечерком. Селестия Лестрейндж была женщиной прежде всего статной, с мраморным оттенком кожи и чуть вздёрнутым носом, что унаследовали от неё двое сыновей, её большие глаза в редком обрамлении тёмных ресниц не могли точно сфокусироваться на ком-то из присутствующих в гостиной мужчин, расплывчатый взгляд словно по наитию проплывал мимо младшего сына и мужа, значение имела лишь музыка, всегда нужная, всегда прекрасная, тонкая, успокаивающая… Пальцы женщины постепенно начинали дрожать от продолжительной игры и вкладываемого усердия, однако волшебница усердно прикусила нижнюю губу, двигая смычком в новом направлении, совершенно меняя мотив прошлой исполняемой композиции. Селестия подавила стон, стоило сфальшивить на одной единственной ноте, и казалось, что всё пошло прахом. Дыхание участилось, пальцы затряслись с новым усердием, глаза, воспалённые, с лопнувшем капилляром в одном из них, принялись лихорадочно осматривать знакомый за прошедшие годы интерьер большой комнаты, словно это могло помочь, как-то уберечь от панических мыслей, набатом стучавших в голове. Болотное платье неприятно прилипло к спине, покрытой длинными тёмными волосами, восхищавшие когда-то давно своей густотой и ухоженностью многих молодых людей, готовых броситься в ноги обворожительной Селестии Роули — одной из главных красавиц во всей магической Британии. Неожиданно для самой ведьмы со лба начали стекать капельки пота, а руки только поплотнее обхватили смычок из тёмного дерева, покрытый толстым слоем лака. Она старательно игнорировала боль, в крохотной надежде что всё прекратится, стоит только отвлечься, что неприятные ощущения сгинут подальше, а дитя в её чреве угомонится. Они никому не сказали, дабы общество не трогала их дальнейшая судьба, а на ребёнка не легло пятно презрения — какой позор волшебнице её положения забеременеть почти в пятьдесят, пускай это считалось нормой, и волшебная медицина совершенствовалась с каждым днём, однако их консервативное общество никогда не будет способно принять подобное истощение собственного тела в уже немолодые годы. Именно по этой причине они с мужем уехали из страны, удобно разместившись в уютной и потрясающей своими красотами, итальянской деревушке под названием «Альберобелло». Семь месяцев они были в неофициальных бегах, проживая дни подобно предыдущему, под палящим итальянским солнцем, с запахом свободы в воздухе и полным отсутствием амбиций. Селестия никогда не любила светскую жизнь, она не дышала возможностью похвастаться дорогими нарядами или пересчитать количество бриллиантов на новом колье, она всегда хотела семью, пока остальные девушки гнались за свободой и амбициями, то теперешняя миссис Лестрейндж грезила о большой семье, о шумных детях и совместных вечерах в большой гостиной… Она обожала Рудольфуса всем сердцем, была горда каждому незначительному достижению и вместе с ним грустила о каждой неудаче, приучая первенца учиться усерднее, дабы добиться желаемого результата в следующий раз, ведьма приняла любовь старшего сына к старшей дочери Блэков, хотя на дух не переносила дерзкую и чересчур амбициозную невестку, просто страстно обожавшую влипать в новые передряги и тащить безвольного до неё Рудольфуса с собой. Тот шёл и не помышляя о сопротивлении, словно околдованный лисьей улыбкой на густо выкрашенных в алый цвет губах, побеждённый азартном в больших серых глазах и звонком, неприятном смехе. Но сын любил эту взбалмошную и дерзкую девчонку, а значит и Селестия могла бы принять его выбор, каких бы усердий не стоило ей подобное действо. Миссис Лестрейндж всеми фибрами души тянулась к младшему сыну, ставшему материнской отдушиной. Рабастан был на порядок более утончённой и ранимой натурой, нежели старший брат, но слишком привыкший скрывать всякие признаки слабости за маской равнодушия. Попытка угодить требовательному отцу, как она полагала. Надежды Фаррана всегда были возложены на Рудольфуса, — старший сын, наследник, более стойкий, более верный семейному делу, более умный, более храбрый… Отчего-то внимание Рабастану уделял на порядок меньше, чем первенцу. Даже вступление в Пожиратели Смерти, только больше возвысило невестку и старшего отпрыска в глазах супруга, пока бедный Рабастан тщетно пытался добиться хотя бы капли гордости, проскользнувшей в отеческом взгляде. Но там всегда была лишь пустота, заполняемая любовью Селестии за них двоих. Она приучила младшего сына к музыке, заставила полюбить покой и умиротворение, коими та щедро вознаграждала игравшего. Знала Селестия и о влюблённости младшего сына в Кэтрин Мракс. Не раз видела смутный огонёк в его глазах, стоило речи пойти о ней, или самой девице пройти мимо, сверкнув почти мёртвой голубизной глаз. Рабастан терялся в мыслях, раздираемый честью и чувствами с двух сторон, унаследовавший от матери повышенную эмпатию к миру, которую искренне в себе ненавидел, желая искоренить на корню. Но так и не приходя к нужному результату. Только вот миссис Лестрейндж была свято уверена, подгоняемая материнскими чувствами, что юная Мракс не пара Рабастану, девушки чересчур гордые никогда не позволят мужчине одержать над ними верх, а ведь именно умение вовремя подчиниться и являлось ключом счастливых взаимоотношений между супругами. — Мама? — от неприятного ощущения, сотрясающего тело, женщина не сразу поняла, что младший сын обращался именно к ней. Беллатриса и Рудольфус пропадали, видимо вновь сбежав на собрание Пожирателей, а муж читал книгу, уютно устроившись на софе и водрузив квадратные очки на переносицу. — М? — отозвалась наконец женщина, опуская скрипку и с треском понимая, что бой был проигран, а семимесячный ребёнок вовсе не собирается более мириться с упрямством матери. Поясницу прострелило вспышкой боли, будто переломав пару костей разом, но за шоком не спешила приходить боль от схваток, и женщина поспешила убрать любимый инструмент в футляр, пальцами левой руки впиваясь в ноющую поясницу. — Ты в порядке? Выглядишь неважно… — ощущение знакомых рук сына успокоило готовое вырваться из груди сердце, тот с плечами опустил, слегка шершавую от летних тренировок, ладонь на живот матери, посылая тёплые искры магии, дабы успокоить слишком активного брата или сестру. Этот ребёнок доконал их всех. Отца, теперь вечно хмурого и молчаливого, мать, оставлявшую на своём гребне огромные комки чёрных волос, приобретая тёмные круги под глазами, излишнюю худобу из-за которой округлый живот теперь казался выделяющейся мерзостью. Она стала чаще уставать, теряя силы, даже от простого спуска по лестнице, а старший братец вместе с невесткой теперь бросались в омут с головой, дабы как можно меньше времени проводить в семейном поместье, не желая видеть своих родственников в упадочном положении, которое почему-то замечали все, кроме самой Селестии, как всегда витавшей в облаках и смотрящей на мир, сквозь розовые стёкла очков. Рабастана охватила паника, стоило ему заглянуть в потерянные глаза матери. Осознание пришло заторможено, хватило вскрика Селестии, когда она вся сжалась вокруг живота и затряслась так крупно, будто испытывала звериный ужас от предстоящего. Третий раз, когда она должна была пройти через подобное. — Дьявол! — вырвался вскрик и молодой человек наклонился, позволяя женским пальцам впиться в его левое плечо, кусая губы до крови, но не позволяя себе кричать от непривычно болезненных схваток. Фарран бросил в пылающий камин горсть летучего пороха и коротко выругался на французском, призывая повитуху явиться в поместье как можно скорее. — Я ненавижу это. Вы оба совершили ошибку, за которую мы все обязательно поплатимся. Ежели не сейчас, то непременно позже. Их глаза встретились друг с другом. Рабастан презирал всего себя, чувствуя, как органы внутри сворачиваются в пиратский комок чистого ужаса. Селестия, вечно позитивная, выдавила из себя кривую, искажённую улыбку. — Ты полюбишь её, обязательно полюбишь. — Не той ценой, которая будет принесена. Знайте оба, — Рабастан поймал взгляд обоих родителей, необычайно серьёзный и разочарованный во всём мире. Именно таким, каким отец хотел его видеть. — Тебя я возненавижу, а тебя, мама, вряд-ли смогу простить, трезво осознавая, что мне и брату предпочли… Лестрейндж вовремя закрыл рот, поджав губы, дабы слова вот-вот готовые сорваться и повиснуть в воздухе, не смогли бы этого сделать. В глазах волшебницы поселились слёзы, и она протянула руку к волосам сына, но он дёрнулся, просто запечатлив поцелуй на тыльной стороне женской ладони. — До свидания, мама. — Всё будет хорошо, я обещаю тебе, что всё будет хорошо. Молю, поверь мне, Рабастан, пожалуйста… — Селестия сделала шаг от мужа, намереваясь погнаться за дорогим человеком, игнорируя себя и весь мир, лишь бы объяснить ему насколько сильна её любовь к нему и его старшему брату. — Я всего лишь хотела семью… — Она бы у тебя осталась, если бы не ваш эгоизм. С вашего позволения, матушка. — молодой человек склонился в поклоне, буквально увернувшись от протянутой ладони, обуреваемый ненавистью и болью в сердце. Эта встреча была последней. Селестия просто не сможет пережить третьи роды. Слизеринец упрямо сжал пальцами переносицу, надавливая снова и снова, лишь бы физическая боль смогла перекрыть душевую. Складывалось стойкое ощущение, что в его теле сейчас рушится последняя крепость, что ещё ударялась держать оборону против всего мира. В спину ему донёсся срывающийся шёпот самого родного голоса на всём белом свете: — Я люблю вас. Прошу, никогда не сомневайся в моей любви хоть на секунду… — И я люблю тебя. — прошептал Слизеринец в ответ, прежде чем скрыться за очередным углом коридора и прислониться в холодной каменной стене, чувствуя как тёплая влага оседает на похолодевших от страха ладонях, как учащённо бьётся сердце и как сильно оказывается могут давить стены родного дома, словно сжимая молодого человека в капкан, каменную клетку, что была лишена окон и дверей, оставляя место для человеческого отчаяния и скорби, несвоевременной, ранней, но уже необходимой, дабы не рухнуть с концами в одночасье, когда любые новости его настигнут, словно ударив обухом по голове. — Брат? Что происходит, почему ты сидишь здесь? — Руди… — имя брата сорвалось с языка подобно молитве, и старший, верный своему долгу, тотчас ему внял, опускаясь на корточки рядом с ним, и позволяя обнять себя, спрятав голову на твёрдом плече, с самого детства служащего защитой от всех бед и напастей. — Что происходит? Рабастан, — Рудольфус потряс брата за плечо, настойчиво, однако не прикладывая должного усилия. Тот поднял глаза, растерянно, будто потеряв весь свой мир в руинах какой-то затаённой боли, но твёрдо смотрящий в его глаза. Повторно задал вопрос: — Что происходит? — Мама… Она… Рудольфус прикрыл глаза. Медленно отсчитал до десяти, не готовый к такому повороту событий. Слишком рано, слишком неожиданно, но всё также больно, как и ожидалось. Он вовсе не был дураком, и прекрасно понимал на какие страдания миссис Лестрейндж обрекает свой организм, с учётом подслушанной от портретов великих предков информацией, что Селестия едва ли пережила вторые роды, и должна была вовсе потерять способность иметь детей, но то ли дар, то-ли проклятье свалился на её голову вновь спустя пятнадцать лет… — Где твоя жена? — сипло поинтересовался младший наследник, чувствуя тяжёлый одеколон брата, осевший на его одежде. Он старался унять дрожь в голосе, так старался… Выходило немного проблематично, если брать в учёт тот факт, что его самый близкий человек находится на пороге смертельной опасности. — Белла в гостях у Ориона и Вальбурги. Они пригласили её на чаепитие… — Хорошо. Если бы сторонний наблюдатель сейчас удостоился правом появиться в поместье Лестрейндж, то заметил бы двоих братьев, сидящих на холодном полу в крепких объятьях друг друга. И не понятно будет с первого взгляда, кто из них держит другого крепче, и кому поддержка нужна была больше. Сейчас они были просто детьми, которые с трезвостью ума осознавали, что вряд ли хоть когда-нибудь вновь увидят миссис Лестрейндж живой и здоровой. Слишком уж неутешительными были прогнозы лекаря, пересказанные братьям лично в то время пока Рудольфус и Беллатриса занимали главенствующее положение в семье, пока чета старших Лестрейнджей пропадала в Италии. — Я хочу уйти… — Терпи, Басти… Терпи. ****

[Площадь Гриммо двенадцать. Поместье четы Блэк]

Стоило только Беллатрисе вынырнуть из камина, как она флегматично стряхнула невидную пушинку с открытого плеча, и тут же наткнулась глазами на поджидавшие фигуры дядюшки и тётушки. Тётушка Вальбурга встала с кресла, как и всегда преисполненная грацией и женственностью натуры, почти подплыв к племяннице, настолько поступь миссис Блэк была мягкой, в отличие от характера… Вот и тот самый момент, которого Белла опасалась с самого окончания собрания у Тёмного Лорда. Тётушка остановилась в паре шагов от низкой фигуры племянницы и подцепила длинными пальцами её подбородок, вынуждая приподнять лицо выше. Тёмные брови нахмурились, а уголок алых губ презрительно дёрнулся, будто волшебница только что сдержала себя от желания оттаскать паршивку за волосы. — Что это такое? — прогремел наконец её голос, преисполненный недовольством и сталью в каждой букве. Беллатриса непроизвольно вздрогнула, всё же родную тётку побаивалась ещё с детства. Не без основания, стоит сказать… Разумеется, девушка знала о чём шла речь, а потому пристыженный румянец в скоростном темпе залил высокие скулы, более полагаясь на слух, чем на зрение она различила приближение дяди Ориона. Почувствовала его недовольный взгляд, проследивший точно до рассечённой правой брови, с уже запёкшейся кровью. — Я к вам обращаюсь, юная леди. Что это такое? Ооо, подобное обращение в исполнении тётушки Вал не судили абсолютно ничего хорошего для её безоблачного будущего, которое явно в скором времени будет обречено. Вытерпеть гнев Вальбурги ещё представлялось возможным, но вот стерпеть молчаливое разочарование дядюшки Ориона было в разы труднее. С самого детства Орион был фаворитом для ещё юной Беллатрикс, и её всегда расстраивала подобная несправедливость, что ей в родные дяди достался шалопай и магглолюб Альфард, а статный, серьёзный и не менее опасный, чем супруга, Орион достался не ей! Да, они были родственниками по крови Блэков, что изо дня в день циркулировала в венах каждого члена семьи, но почему Сириус и Регулус, а не она! Почему эти маленькие паршивцы, её любимые кузены, получили Ориона в отцы, а ей и сёстрам приходилось довольствоваться трусливым Сигнусом? Девчонкой она каждый раз отдавала предпочтение тихому чтению с Орионом, не рассказам Альфарда, как Андромеда и не урокам манер от тётушки Вал, а именно с ним. Он учил Беллу держать свою первую палочку правильно, заставлял совершенствовать искусство дуэльного мастерства, выкраивая каждый свободный час своего плотного графика. Именно благодаря его стараниям Беллатрикс смогла выступать наравне с мужчинами на службе Тёмного Лорда, всё чаще выбиваясь в первые ряды, оставляя союзников позади. — Снова с этим недостойным возилась. — констатировал Лорд Блэк, оглядывая фигуру племянницы на наличие сокрытых повреждений, но не найдя причин для беспокойства, вновь вернулся в ранее занимаемое им кресло. Вальбурга не сделала и шага, дабы присоединиться к мужу на уютной софе. Девушка опустила взгляд в пол, стоило только Вальбурге отнять пальцы от её лица. Руки с тонкими запястьями оказались сложены на груди миссис Блэк, а неизменный взгляд, с толикой высокомерия в серых омутах, способен был прожечь насквозь. — Мы хотели поговорить с тобой, Беллатрикс. Присаживайся, — миссис Блэк, впрочем, не переменившись в выражении лица, кивнула головой на свободную софу, обитую изумрудным бархатом, и дождалась пока старшая племянница усядется на предложенное место. Лестрейндж же ожидала, что и тётушка порадует её сидячей беседой, однако Леди Блэк предпочла остаться на ногах, только усилив панические предположения племянницы и увеличив в размерах, пробежавшие по её прямой словно штык спине, мурашки. Услужливый Кикимер по одному щелчку пальцев дяди Ориона подал в гостиную серебряный поднос с тремя ароматными чашками чая, над которыми уже клубился серый пар. Сам домовик кинул на миссис Лестрейндж недовольный взгляд исподлобья, прежде чем его фигура растаяла в хлопке трансгрессии. — Кузен не спустятся выпить с нами чай? — опасливо спросила ведьма, искренне желая увидеть младшего брата в этой гостиной. Вальбурга сделала глоток крепкого чёрного чая с двумя ложками сахара, и только лишь после того, как отняла чашку из очередного сервиза от лица, ответила: — Регулус ушёл к брату, чтобы затащить его на очередную картинную выставку. И наивно полагает, что смог обдурить нас, в то время как мы поддаёмся, состроив из себя старых, недальновидных слепцов. — А… — тихо обронила Белла, не уверенная сказала ли она это громче шёпота или под конец одна единственная буква стала звучать её голосом тише. Если Регулуса здесь нет, то и помощи ждать неоткуда. Орион прокашлялся, нарочито громко, и обернулся лицом прямо к нерадивой племяннице, понурившей плечи под тяжестью родственных взглядов. Неудивительно, если бы эти двое могли раздавить человека своим авторитетом, подобно мелкой букашке. Вальбурга топнула каблуком, и осанка Лестрейндж тут же выпрямилась, насколько что хрустнули кости. — Догадываешься ли ты о чём мы с твоей тётей хотели бы поговорить? Возможно, у тебя возникли мысли, которые подвели бы нас к дальнейшему предмету дискуссии, Белла? Лестрейндж лишь качнула головой из стороны в сторону, опасаясь выборно смотреть на одного из родственников, наверняка зная, что увидит в них львиную долю осуждения. И ведьма презирала подобные взоры лютой ненавистью. — Что ж, значит разъяснять придётся мне, — Орион встал с кресла, сменяя место супруги у отделанного камина, и локоть мага нашёл своё место на каминной полке, уставленной парой-тройкой фотографий братьев Блэк, вместе и порознь. Серый взгляд, который до того пристально вглядывался в горсть золы, теперь нашёл место на лице старшей племянницы и взгляд этот буквально пригвоздил к месту, точно по приказу «не с места, дёрнешься — ожидай последствий», и волшебница смиренно приняла эту позицию, запихивая гордость и излишнюю экспрессию подальше, закрыв на тяжёлый засов. Это был Орион, а Беллатриса боготворила его столько сколько вообще могла себя помнить. «Покориться семье — не означает проиграть» - наставлял он каждый бой, когда обессиленная и разочарованная проигрышем Белла начинала лить злые слёзы глубокой обиды на дядю, ведь мог бы покориться, подыграть, нарочно ошибиться. Но понадобился с десяток лет, дабы она могла восхититься подобному подходу, вконец осознав для чего были все проигрыши. — Твоё служение этому негодяю не приносит должное спокойствие ни мне, ни Вальбурге. Более того, своим служением полукровке и участию в бессмысленных миссиях в его честь, ты подвергаешь сомнению авторитет нашей семьи. Молчи. — спокойно изрёк мужчина, стоило ему только уловить копошение магии племянницы, и девушке пришлось сжать пальцы в кулаки и замолчать. — Для тебя, как для Блэк, не должно быть открытием какой ценой зарабатывается репутация и сколько времени уходит позже на её восстановление, это время может исчисляться годами, и всё равно доподлинно известно, что пошатнувшаяся один раз, репутация более никогда не будет очищена. — Именно поэтому, мы и хотели поговорить с тобой с глазу на глаз, Белла. — теперь слово взяла тётушка, внешне безразличная к любым проблемам, но только близким была способна открыться чуткая внутренняя натура, без остатка направленная на семью. — Но… Я не могу перестать служить. Это же не Министерство, где будет достаточно начеркать пару строк на пергаменте, и можешь гулять пешим шагом. Это одна сторона баррикады, дядя Орион, я не могу просто взять и исчезнуть! — Вообще-то можешь… Ресурсов семьи Блэк хватит, чтобы обеспечить тебе и твоему мужу безбедную жизнь где-нибудь в Австралии. — Вальбурга усмехнулась, стоило племяннице посмотреть на неё вызывающим взглядом, сохраняя уважительное молчание. — Дядя Орион, разве мы не ратуем за чистоту крови? Неужели мы позволим и дальше принижать нас, наши мысли и деяния? Эти магглолюбцы спустили все старания наших предков в помойку, а мы стерпим подобное?! — Никто не утверждает, что мы должны терпеть подобное, Беллатриса. Однако, — резонно заметил Блэк, сохраняя нейтральное выражение на лице, будто речь шла о вещах таких же будничных, как обсуждение погоды за окном или очередной сплетни в отделе. — Мы должны быть более благоразумны, и действовать согласно нашему статусу, а не бросаться под непростительные какого-то ничтожества. Шипение дядюшки заставило Лестрейндж вновь стушеваться, когда недовольный взгляд прожёг левое предплечье, зная наверняка о том, что за длинным рукавом скрывалась уродливое клеймо полукровки. Заставить Блэка пресмыкаться! Какое унижение! — Конфликт нельзя решить до тех пор, пока каждый представитель из списка Священных двадцати восьми фамилий будет находиться по разные стороны. Неужели ты, моя дорогая девочка, считаешь, что мы с твоей тётушкой настолько глупы, чтобы отправить наших детей на передовую? Вы — наша семья, наше бессмертное будущее. Всё, что было возможно мы в вас вложили и продолжаем вкладывать до сих пор, поскольку вы все ещё слишком юны для того, чтобы мнить себя героями или вершителями правосудия. Каждый из вас ещё слишком наивен и глуп для участия в играх взрослых. Если изначально ведьма зарделась от прозвища, приятно резанувшего слух, то под конец монолога пар уже был готов пойти из дивных ушек миссис Лестрейндж. Она несдержанно вскрикнула. — Но дядя! — Я уже двадцать четыре года как твой дядя, Беллатриса. — отрезал мужчина, и волшебница захлопнула рот, подобно рыбе, до того готовая ругаться и отстаивать своё мнение до победного конца, зная собственный дрянной характер. — Нужно уметь слушать и слышать. Ты пытаешься вникнуть в политическую игру двух давних врагов, но даже не подозреваешь в каком положении окажется твоя семья завтра. Как скоро Волан-Де-Морту надоест агитировать золотую молодёжь, не способную трезво взглянуть на ситуации, ослеплённую манией величие, ведь их выбрал самый сильный волшебник столетия. — мужчина несдержанно хмыкнул в конце, но отрицать способности Тёмного Лорда не стал, лишь одёрнул руку от каминной полки, и теперь развернулся к волшебницам всем корпусом, складывая руки за спиной. — Наивные выпускники являются лучшей наживкой для двух лидеров, поскольку вы слепы и каждый из вас находится в мире иллюзий от вседозволенности, где одни считают, что «вершат справедливость», а вторые, что «спасают весь мир». И та, и другая точка зрения ошибочны и совершенно лишены здравого смысла, ведь война ни в какое время не приносила кому-либо счастья, напротив, это вечные лишения, страдания и перемалывающая кровь боль от бесконечных потерь. У тебя есть Нарцисса, которой защиту принёс брак с Люциусом Малфоем, но Андромеда всё ещё существует. — Эта предательница для меня не существует! Пусть она горит в аду вместе со своим грязнокровкой! У меня нет сестёр, кроме Нарциссы. — воскликнула Лестрейндж, чувствуя, как внутри болезненно сжимается крошечное сердце и как режет мысль, что кто-то причинит вред её семье. Возможно теории о том, что каждый Блэк связан друг с другом вовсе не является безосновательными… Они могут в сердцах выкрикивать проклятья, наносить оскорбления, лезвием проходящиеся по достоинству, они дерутся друг с другом до рваных ран на теле, ненавидят с таким неистовством, что просто невозможно остаться равнодушным к этому чувству. Но вместе с тем каждый Блэк так или иначе ценой собственной жизни будет стоять за другого, настолько связь крепка, а узы семьи неразрывны. Какая бы, картина не красовалась на семейном гобелене, сколько бы выжженных пятен не красовалось на огромном полотне, но Блэки, воротя нос всегда спасали, оказывали помощь отступникам, предпочитая остаться неизвестными, дабы потом вновь запутаться в пучине ненависти, словно в плотном коконе, к предателям, но всё ещё любя их слишком глубоко в душе, чтобы было возможно докричаться. Блэки покричат, вздёрнут аккуратные носы кверху и закончат разговор, слишком гордые для прощения, но слишком слабые для окончательного отречения. Так случилось и с сёстрами Блэк, стоило средней из них покинуть дом детства, как Беллатриса заперлась в собственной комнате, разрушив каждую вещицу в той, пока злые слёзы стекали по прекрасному лицу старшей из сестёр, яростно утираемые рукавом. Каждая ваза, каждый флакон духов, одежда, окна, зеркала, цветочные вазы и шкатулки оказались на земле, пока истерика накрывала юную ведьму с головой. Нарцисса плакала. Белла знала по тому как дрожали пальцы белокурой ведьмы, как покраснели чудесные серо-голубые очи и покусаны были по-детски пухлые губы. — Вы простили её? — Нет. — последовал почти мгновенный ответ со стороны кресла, где расположилась Вальбурга, допивая остатки уже далеко не обжигающего чая. — Однако, у неё будет шанс установить мирные отношения с нашей семьёй. — У Андромеды есть дочь. Пускай этот ребёнок не имеет чистую кровь, но Андромеда одна из нас. Нападение на неё — нападение на Блэков. Подобная ситуация касается и Сириуса естественным образом. — Хорошо… К чему ты ведёшь, дядя Орион? Вам нужно моё дезертирство из рядов Пожирателей? — Как раз-таки наоборот… — уголок губ миссис Блэк поднялся вверх, создавая на её лице маску триумфа, в скором времени вновь оставив после себя лишь слегка высокомерный блеск в стальных глазах. — Что? Я ничего не понимаю… Если вы не хотите моего побега, тогда что от меня требуется? — Ты умная девочка, Белла, и должна правильно понять мысль, которую мы далее изложим. Постарайся не делать поспешных выводов и взвесь все доводы, прежде чем дашь нам окончательный ответ. — Да, тётушка, я слушаю. — Нам нужен свой человек в самом сердце Пожирателей смерти. Шпион, предатель, двойной агент, ты вольна называть это как угодно, нам более чем всё равно. — И этим предателем должна стать я, тётушка Вальбурга? Миссис Блэк кивнула, прикрыв на мгновение свои глаза, прежде чем вымолвила простое в звучании: верно. — Пойми нас правильно. — теперь уже в дискуссию вновь вступил Орион, и внимание юной миссис Лестрейндж целиком и полностью вернулось к нему, к грозной, широкоплечей фигуре, вьющимся волосам и равнодушному выражению лица, скрывавшим за собой многие эмоции. — Ты единственная кому Реддл доверяет в полной мере, и от кого предательства не ждёт в первую очередь. Всегда нужно держать врагов ближе, а к друзьям поворачиваться спиной, свято уверенный в преданности последних. — Именно. — подтвердила слова супруга Вальбурга, вновь возвращая безраздельное внимание племянницы на себя. — От друзей не ожидаешь ножа в спину, от того и нож этот ощущается в разы болезненней, чем от врага. Предательство во всей своей извращённой красе. — Предательство — это плохо. Не ты ли учила нас этому с самого детства? Что же изменилось теперь? — Учила. А ещё я учила вас троих, что мы — Блэки, а у них нет понятия «хорошо» или «плохо», потому что нам не знакомо золотое понятие «совесть». Если семья требует от меня поступка с любой целенаправленностью во имя нашего Рода, то я без колебаний его совершу. Всё дело в твоих жизненных приоритетах, дорогая. Сторона Волан-Де-Морта полна соблазнов и обещаний величия, к тому же ты будешь склонна принять его сторону, то мы тебя не обсудим. — Просто более не допустим до семейных дел. — дополнил Орион, с обманчиво ласковой улыбкой на лице. Ещё одно сходство с Сириусом. — Рудольфус станет проблемой, поскольку ты должна будешь сохранить любое твоё решение в тайне, ровно, как и этот наш разговор. — Я не смогу рассказать Рудольфусу? — Ни в коем случае. Поскольку, мы в силах наставить препятствий в чертогах твоего разума персонально для Реддла, как заядлого любителя лезть в чужое сознание. Но сделать подобное и для Рудольфуса мы не сможем физически, поскольку крови Блэков в нём столь ничтожно мало, что её почти нет. — Сколько времени у меня есть на раздумья? — До конца лета постарайся принять решение, мы не станем ждать слишком долго, и найдём иные рычаги давления. — Вальбурга довольно усмехнулась, стукнув длинными ногтями по ручке кресла. Орион присоединился следом, усаживаясь на другой подлокотник, галантно целуя костяшки пальцев жены. **** Кэтрин искренне восхищалась Косой аллеей, с её многочисленными улочкам, ароматом свежей выпечки, который успел пропитать воздух из булочной с лаконичным и простым названием «Булочная мадам Синнабон», весьма и весьма подходящее название для места, где можно было купить изумительный паштель с нежнейшим заварным кремом или любимый Кэтрин венский штрудель с яблоком и шариком ванильного мороженого сверху, пожалуй единственная сладость к которой мисс Мракс относилась с наибольшим предпочтением, искренне не понимая всеобщей помешанности на сахарных изделиях. Но даже это чудное и уютное место не могло остановить её от изначального пункта назначения, куда этим пасмурным утром и держала путь юная волшебница. Маленькие каблуки услужливо постукивали о крупные булыжники, которыми была выложена длинная дорога. С левой стороны минуло Кафе-мороженое Флориана Фортескью, завлекающее покупателей своей яркой вывеской и самым насыщенным вкусом мороженого во всём мире. Следующей шла лавка Гаррика Оливандера, которая также осталась позади, оставив в голове девушки приятные воспоминания, когда ни одна из сохранившихся палочек великих предков ей не подошла, и родителям срочно пришлось искать альтернативу для расстроенной дочери… Жизнь тогда казалась радужной и абсолютно беззаботной, впереди ожидала учёба в школе чародейства и волшебства, затем дополнительное обучение в университете Флориды, стаж в Министерстве и в конечном счёте должностью судьи. Как же поменялись планы с течением времени, а ведь пятый курс буквально наступает на пятки… Кэтрин только улыбнулась уголком губ, вдохнув воздух, в котором уже витал запах надвигающейся грозы, и толкнула тяжёлую дверь вперёд, под звон приветственного колокольчика над дверью, ступив внутрь магазина. — Приветствую вас, мисс Мракс! Прошу прощения, я сейчас спущусь к вам! — отдалённо послышалось откуда-то сверху, и волшебница подняла голову на источник звука, натыкаюсь на саму мадам Франсуа, которая взобравшись на высокую лестницу двигала волшебной палочкой, переставляя огромных плюшевых медведей на свои места, попутно проверяя на наличие слоя пыли. Пока хозяйка магазина была занята, то голубой взор прошёлся по каждой игрушке, захватив все существующие модели кукол с разными волосами, лицами и макияжем. Наткнулась она и на игрушечные мётлы, возможно, самый ходовой товар для юных волшебников, страстно желавших поскорее полетать и стать похожими на взрослых. Определённый плюс в карму подобных игрушек состоял в том, что те не способны были подниматься в воздух выше двух метров, но в зависимости от модели, носились как сумасшедшие, обивая каждый угол и ставила каждую вазу в доме под видом мишени. — Ваш заказ был отправлен в детский приют миссис Коул, как вы и просили. Шестнадцать дюжин различных машин, двенадцать дюжин кукол разнообразных размеров, — сверяя с повисшим в воздухе пергаментом, зачитывала волшебница пока Мракс отрешённо смотрела на деревянных щелкунчиков. Надо бы купить будущему ребёнку дяди игрушку по случаю рождения. — семь десятков мячей, три дюжины деревянных лошадок, тридцать девять погремушек, дюжину барабанов, четыре дюжины средних плюшевых медведей разной расцветки, две дюжины железных дорог и два щелкунчика. Всё верно? — Да, верно. И, мадам Франсуа, я настоятельно тешу себя надеждами, что мой заказ остался анонимным и информация о нём «случайным образом» не попадёт под прыткое перо мисс Скитер, не так ли? — Конечно, конечно, мисс Мракс. Все заказы моих клиентов остаются исключительно тайными, и информация о них ни в коем случае не разглашается во внешние источники, можете быть спокойны. — тут же заверила её пожилая волшебница, лет шестидесяти, с тронувшей, некогда иссиня-чёрные волосы паутиной времени, с забавными очками с цепочкой на переносице и доброй улыбкой. За мадам Франсуа в своё время ухаживал ещё её девушка, каждый раз, по папиным рассказам, приникая губами к женской ладони этой немки. — Платы, которую я внесла в свой первый визит оказалось достаточно, дабы перекрыть расходы на транспортировку? Пускай заместитель директора и знает о существовании магии, однако следует быть осторожнее с магглами, которые уж очень любят совать свой нос в чужие дела. Это в них не искоренится, пожалуй, никогда… Впрочем, это никак не относится к моему первоначальному вопросу. — Разумеется, вашей платы хватило с лихвой, как мы с вами и подсчитали. Пожалуйста передавайте «привет» вашему отцу от меня, надеюсь, что он в добром здравии? — Непременно передам, мадам Франсуа. Папа в порядке, благодарю за интерес. Передавайте пожелания здоровья мистеру Франсуа, я давненько уже его не видела на посту. — Ох, Поль вечно ворчит о том, что устал на старости лет зарабатывать и хочет на покой. Их излишняя мужская драматичность, уверена, что вы ещё познаете подобное, Кэтрин. Уголки губ Кэтрин расплылись в улыбке от непосредственности ситуации, и она попрощалась с волшебницей, натягивая на голову ткань изумрудного капюшона, стоило дверному колокольчику вновь известить о прибывшем покупателе. Она тут же скрылась в тени магазина, стоило фигуре Рабастана пройти к прилавку мадам. — Мистер Лестрейндж, доброе утро. Ваш заказ уже готов, если вы изволите забрать сейчас, то я… — Нет. — хриплым тоном прервал Лестрейндж, от чего вздрогнула даже Кэтрин, по природе своей абсолютно не пугливая. — Ничего не нужно. — Но вы внесли оплату. В таком случае, я сейчас верну вам сумму в размере двухсот галеонов. — от спешных действий пожилую волшебницу остановила приподнятая рука, облачённая в кожаную перчатку, что являлось уж слишком странным явлением в летний период. — Ничего не нужно, мадам Франсуа. Отдайте этот заказ кому угодно, пусть им пользуются по назначению, нежели он останется пылиться… Лицо волшебницы, покрытое глубокими морщинами, приобрело совершенно разбитое и сочувствующее выражение лица, что откликнулось в опустившихся уголков губ, и глаз, устремлённых прямиком в пол. — Мне очень жаль, мистер Лестрейндж. Примите мои соболезнования. — Благодарю. Всего хорошего. — До свидания. — также откликнулась волшебница, когда едва ли не пошатываясь, Рабастан двинулся к выходу, и заботливо, но настойчиво схваченный за локоть, прежде чем он впечатался бы в стену носом. — Пошли, я прикажу домовикам сделать нам чай. Он не мог видеть из-за расплывчатого зрения, не мог соображать куда его ведут, но он слепо доверился аромату лаванды и холодному прикосновения её руки к своей, а потому лишь молча хлюпал следом, гипнотизируя их сомкнутые ладони взглядом, будто именно эта картина и стоила ему того, чтобы держаться на плаву. Кэтрин, чудесная, милая Кэтрин… — Моя мама мертва, Принцесса. Рабастан упустил момент, когда на их головы стали падать капельки дождя, сначала крупные поодиночке, а позже разыгравшаяся буря едва ли не снесла их на месте своим напором, стоило Кэтрин толкнуть дверь в дырявый котёл, пока доски под её ногами снова загудели, точно от боли. — Мракс-мэнор. — услышал он её голос, стоило ему появиться в главной гостиной поместья, где десяток волшебников с изумлением взирал на него. Блэки в полном составе, с двумя сыновьями, старшие Мраксы, миссис Крауч, сидевшая в отдалении, сам Барти, коршуном нависший над спинкой кресла матери, тут же расположилась чета Поттеров, вместе с сыном, величественная Августа Долгопупс, пожилой Семптемус Принц и Абраксас Малфой, вальяжно попивающий утренний кофе. Следом полыхнуло пламя камина, явив на всеобщее одобрение фигуру дочери семейства, которая одним небрежным движением сняла вымокший капюшон мантии с головы и тряхнула густыми волосами, искренне улыбнувшись собравшейся компании. — Всем доброе утро, приношу свои извинения за отсутствие, и внезапное вторжение, однако дело не терпит отлагательств. Прошу нас простить. — Кэтрин немедленно толкнула друга в спину, дабы тот наконец перестал изображать из себя мраморную статую, споткнувшись от неожиданного напора со спины от этой хрупкой, на вид, ведьмы, Рабастан выдавил из себя неглубокий поклон. — Добрый день, прошу прощения за вторжение. — Моя комната на втором этаже, тем проводят, а затем предоставят горячий чай. Дай мне пару минут, — неожиданно мягко изрекла Кэтрин, и тут же негромко хлопнула в ладоши, появившаяся Дейзи низко поклонилась Хозяйке. — Дейзи, проводи мистера Лестрейнджа до моей спальни и приготовь зелёный чай. — Как прикажете, Хозяйка. Сэр Лестрейндж, прошу вас пройти за Дейзи и Дейзи доведёт вас до спальни. — ведомый остатками хладнокровия младший Лестрейндж двинулся прямиком за эльфийкой, более не полагаясь на аромат лаванды, последние пятнадцать минут ставший для него маяком. Стоило только им выйти из гостиной, как Чарльз поднялся с кресла, помогая дочери снять мокрую накидку, и тут же откинул ту на ближайшую свободную поверхность. — Селестия Лестрейндж умерла сегодня утром. — шёпотом добавила Кэтрин, стоило отцу наклониться, дабы дочь могла не вставать на носочки чтобы дотянуться. — Нужно ли наше вмешательство, милая? Кэтрин покачала головой в немом отказе, и тут же нежно коснулась губами папиной щеки с мягким заверением не беспокоиться о ней. — Я справлюсь, обещаю, папочка… — Чарльз провёл рукой по мягким волосам в нехарактерной для окружающих нежности и легко улыбнулся, так как умел только для неё, лишённый напрочь способности противоречить маленькой волшебнице. — Кнат за твои мысли, Сириус. — спросил Поттер, в дружеском жесте положив кисть на плечо Блэка. Тот насупился, как гном на тыкву, и продолжал гневливым взглядом сверлить пол, будто тот стал в одночасье самым интересным предметом интерьера во всём мире. — Нет никаких мыслей. Отстань. — Ревнует, — простодушно изрёк Поттер, пока рядом стоявший Регулус позволил уголку губ поползти вверх от верно подмеченного замечания назойливого Поттера. Лорд Мракс хлопнул в ладоши, и вручил появившейся домовичке прозрачный пузырёк, пока Кэтрин что-то зашептала той на ухо. Эльфийка хлопнула большими глазами, её длинные уши затрепетали, и она почти, как болванчик закивала головой, исчезнув вместе с флакончиком. Отец с дочерью переглянулись, наверняка задумав что-то коллективно, и оба воззрились на портрет Салазара Слизерина, будто пытаясь спросить совета у Основателя Хогвартса, точно он, мёртвый не одну сотню лет, смог бы им ответить. Камин полыхнул вновь, заставив Кэтрин резко развернуться вокруг своей оси, прежде чем по девичьему лицу расползлась победная улыбка, столь грешная и высокомерная, что Сириус не мог отнять глаз. И только её голос привёл его в трезвый вид, пока сказанное заставило испуганно округлить дымчатые глаза. — Андромеда?! — Мне уже начало казаться, что я была неубедительна. Добро пожаловать, дорогая.