***
Новый день, как и вчерашний, совершенно не радовал погодой, заставляя жителей города «наслаждаться» весенним ливнем и мерзкой грязью под ногами. Солнце также покинуло граждан, раскрашивая апрельское небо в серый приевшийся цвет. Настроение, кстати, тоже было к черту. Голова раскалывалась, что музыку было слушать просто невыносимо, как сделал бы Дазай в любой другой день. В полной тишине и осуществлялась поездка, лишь звуки дождя и мегаполиса сопровождали юношу в пути. Осаму засмотрелся в окно, наблюдая не то за стекавшими вниз по стеклу каплями, не то за спешащими куда-то людьми с пестрыми зонтиками, что, казалось, и разбавляли эту приевшуюся бесцветную картину буднего дня. Поездка заняла достаточно времени, чтоб Осаму задремал, прислонившись лбом к окну. Сегодняшний день обещал был долгим и распланированным поминутно, словно у Куникиды. Да и под конец еще и морально тяжелым, ведь не самое приятное занятие сидеть напротив психиатра, пытаясь убедить его в своем улучшении, а может и не убеждать, а где-то и правду говорить. По настроению это бывало, честно говоря. Сегодня же не хотелось и рта открывать. Было желание завернуться в кокон из одеяла, включить любимый документальный фильм, либо же засесть с книгой, взять чашку горячего черного чая и не выходить из убежища до конца морального разложения. Однако, эта мечта так и осталась лишь мечтой, возвращая его к скудной реальности и надуманному «долгу» учиться. Хиро-сан останавливается, тактично кашлянув в кулак, выводя сына министра из полудремного состояния. Осаму непонимающе открывает глаза и только спустя полминуты замечает знакомое здание. Юноша поблагодарил за поездку и вышел из машины, даже не удосужившись раскрыть зонт, добегая до главного входа и так, почти полностью намокнув. Уже только в помещении он снимает плащ и поправляет мокрые волосы. — Тут явно не прокатит схема «Заболею и не приду», парень! — насмешливый голос приближающегося Такеши, что как всегда что-то жевал, заставляет Осаму натянуть улыбку и хитро прищуриться. — Ой-е-ей, какой кошмар! — суицидник прикладывает руку ко лбу, вздыхая, — Божечки, мало того, что заболею, так еще и сюда буду вынужден ходить и умирать. Печальная участь для печального человека. — Так еще и нас заставишь страдать. — Конечно! В том мире мне будет ску-учно одному, а вас с собой забрать хорошая такая перспектива, — смеется Осаму, направляясь с однокурсником на первую пару, — Ты сегодня рано. Кэн тоже тут? — Я сюда приехал один, ну, чтоб Аюми застать, — японец кивает на ярко-розовый пакет с подарком в руках, вызывая короткий смешок кареглазого. — Ты все делаешь не совсем так, дорогой, — растягивает гласные Осаму, махая руками, чуть не ударяя того по лицу своим плащом, — Подарки, конечно, хорошо, но это не всегда сработать может. — А, ты, я смотрю, дамский угодник и все знаешь, — ворчит Такеши, уклоняясь от предмета одежды товарища. Осаму на секунду останавливается, удивленно пялясь на однокурсника, а потом медленно кивает, подтверждая сказанные им только что слова. — Женщины действительно любят своими очаровательными ушками. Грамотно пользуясь своим языком, можно и без подарка заставить даму обратить на себя внимание. Хотя, если это сложно, то вполне сойдет и просто написать письмо с восхвалениями чего нет, да что есть. — Ага, ну раз такой знаток женщин, то покажешь на практике? — останавливается японец. Дазай приподнимает уголок губ, прикрывая глаза и кивая, соглашаясь. В чем был уверен кареглазый твердо, так это в своих навыках красиво и складно говорить. Этому юноша научился еще в подростковом возрасте, постоянно находясь на мероприятиях с отцом и общаясь с людьми, что всегда в обществе разговаривали именно так. Осаму запоминал тембр, речевые обороты, сравнения и метафоры. Но помимо этого, основного, суицидник не раз становился свидетелем флирта, впитывая в себя манеру поведения в таких ситуациях. Помогал ли навык обращать внимание женского пола на себя? Определенно. Еще со школы, когда он умело и ласково просил учительниц не докладывать о каких-то «маленьких» проблем в поведении. Шатен бегает глазами по малому количеству находящихся студентов в коридоре и замечает трех стоящих барышень, бурно обсуждающих какую-то ситуацию. На его удачу, у одной из них предательски вылетают ключи из рук. Осаму не теряет даром время и шанс, легко преодолевая расстояние, присаживаясь, и поднимает их в одно время с девушкой, слегка касаясь ее руки. — Ох, сударыня, я даже не знаю, что меня больше поразило, — медленно, но уверенно начал шатен, беря ту за руку, — Или блеск ваших темных, словно горький шоколад, глаз, или же мягкость ваших прекрасных ручек? — он вложил в ее ладонь потерянные ключи, заставляя старшекурсницу залиться пунцовой краской, не то от смущения, не то от возмущения. Да может и все вместе, — Больше не теряйте. — Спасибо! — японка быстро встает, кланяясь, спешно подбегая к подругам, слушая их восхищенный «тихий» писк и возмущения девушки. Дазай тоже поднимается, ловя на себе ее смущенный взгляд, слабо улыбается и возвращается к Такеши, подмигивая ему. — И что это только что было? — Как что? Я заставил эту милую даму думать обо мне минимум пару часов, хотя я лишь помог ей поднять ключи, — пожимает плечами Дазай, убирая руки за голову. — Тогда помоги мне написать ей записку к подарку с этими всеми высокопарными словечками, которые ты знаешь! — японец хватает друга за руку и активно тащит по направлению к аудитории, где вскоре начнется пара. Осаму возмущенно «экает», но на это не реагируют. Студент спешно, почти бегом, шагает по коридорам в поисках нужной аудитории, не слушая вопли однокурсника. Такеши, абсолютно не стесняясь, с размахом открывает дверь, что та мощно ударяется об стену, заставляя спящего русского, как и вчера, вновь спешно поднять голову и искать источник шума. Заметив кареглазого бинтованного «барана», Федор не удивляется его участию в собственном пробуждении. Как мило. Он уже дважды лишает того утреннего сна в университете. Кажется, скоро придется приезжать на полтора часа раньше, чтоб уж наверняка его с утра не видеть. Брюнет снова кладет голову на уже высохшую куртку, что лежит на столе, и прикрывает глаза, в угасающей надежде сегодня отдохнуть. Только вот упавшая с не менее громким стуком сумка Такеши неподалеку, отбила всякое желание спать. Да и к тому же рядом, как и вчера, садится Дазай, доставая из барсетки лист бумаги с ручкой, ворча. Федор лежит на парте, флегматично наблюдая за тем, как Дазай что-то серьезно пишет под восхищенные и довольные звуки наблюдающего за каждым его действием студента, чей голос был настолько громкий, что Федору приходилось периодически хмурить брови, словно от удара молотом по ушам. Когда Осаму заканчивает написание «поэмы», суицидник, довольный своей работой, гордо улыбается, протягивая лист однокурснику. Тот еще раз перечитывает написанные восхищения девушкой, с кивком кладет бумагу в подарочный пакет. Бросая «Спасибо», Такеши спешно удаляется из аудитории, в поисках понравившейся ему второкурсницы. — Тебя уже просят помогать в любовных делах? — на удивление суицидника, русский первый начинает разговор, подперев лицо рукой. — Это потому что я опытный, красивый, умный, смешной, — перечисляет Дазай, театрально задумавшись, — Что еще?.. А, да ладно. Короче говоря, дамы таких любят. — Это ты сейчас назвал собственные антонимы? — Федор, казалось, ласково улыбается, прикрывая сиреневые глаза. — Эй! Дост-кун! — возмущенно воскликнул Осаму, вставая со стула, — Ну я же красивый! Ну признай это, — он близко наклоняется к русскому, заставляя того поддаться в другую сторону. — Я не буду на это отвечать. — Это потому что тебе не хочется признавать этот факт. — Какой еще факт, Осаму? — вздыхает Достоевский, что десять раз пожалел о том, что начал диалог, так скоро ему наскучивший. — Что я неотразим, конечно же, — суицидник возвращается на место, «растекаясь» на стуле, словно жиле, — Уста-а-ал… — Пара даже не началась. — А я уже устал, Дост-кун! Понимаешь? Не все такие терпеливые умненькие сладкие мальчики, как ты, способные отсидеть тут кучу скучнейших пар. Федор секундно распахивает глаза на слове «сладкие», абсолютно не понимая, к чему это вообще сейчас было. Пока Достоевский переваривает произнесенную шатеном фразу, Дазай весело улыбается, замечая ту самую книгу, которая и познакомила их позавчера. — Ты так и не сказал, что это за книжка такая, — выпрямился юноша, рассматривая во второй раз черную обложку и русские буквы на ней. — Библия, — дабы шатен не потянулся к ней и не начал тщетно пытаться понять написанное, Федор убирает ее в рюкзак под возмущенный вздох однокурсника. — Так ты верующий у нас? — Да. Верующий, — русский поворачивается на раздавшийся смех суицидника. — А вот я не верю в Бога, — он ложится на поверхность стола, бесцеремонно занимая все пространство брюнета. Достоевский равнодушно смотрит на представленную ему картину, как бинтованный протирает собой его половину, пытаясь хоть какую-то реакцию от него получить. Не смотря на второй день знатных «кривляний» перед ним, криков и глупейших допросов, русский держался хорошо, даже очень, но вот когда Осаму спихнул с края его куртку, Федор все же решил ответить, параллельно поднимая свою вещь. — Я очень за тебя рад, Осаму. — Докажи, что Бог есть! — суицидник не унимался, желая сегодня разговорить этого отстраненного европейца. — Докажи, что его нет. — Ну ты серьезно? Вселенная ведь возникла по достаточно объективным законам физики, и ее появление нельзя связать с деятельностью какого-то там «Божества». Исследования, различные факты, банально Стивен Хоккинг, что одно из доказательств называет экзопланеты, что вращаются вокруг других звезд за пределами Солнечной системы. Случайное сочетание планетарных условий в нашей системе, — Дазай заинтересованно высказывался на этот счет, смотря на внимательно слушающего его собеседника. — А с чего ты, собственно, взял, что Бог — есть дедушка на небе? — с легкой заинтересованностью спросил русский, приподнимая уголки губ. Голос бледного юноши был тихий, спокойный, но сравним со звуками мелодичной арфы. До чего голос Достоевского был нежный и чарующий, что говоря почти шепотом, он мог бы обратить все внимание на себя, высказываясь. — Коль мы обратились к Хоккингу, то я хочу заметить, что астрофизик был агностиком и допускал существования высшей силы после, когда чуть изменил свои убеждения. Процитировать? — не дожидаясь ответа, Достоевский продолжил, — Хотя, пожалуй, ты и сам знаком с его мыслями. Физика… что же, даже если мы откроем формулу мироздания, то останется вполне логичный вопрос: «Откуда взялась сама эта формула?». Все указывает на то, что у всего существующего изначально должен быть свой источник, это мы отбросили философию с тобой, потому что о ней я могу разглагольствовать еще дольше. — Людям ведь при выборе науки и религии, — всегда проще выбрать религию, что достаточно печально, — произносит Осаму, переводя взгляд на окно, где за ним все еще лил дождь, — Да и в той самой Библии все достаточно скверно и нелогично. — Какая может быть логика в книге, которую переписывали с момента ее создания? — удивился Федор. — Так что есть правда, Дост-кун? — суицидник улыбается, переводя взгляд на брюнета и заглядывая в сиреневые потухшие глаза. — Мы можем с тобой достаточно долго спорить на этот счет, Осаму. Что касается правды… то правда у всех своя, вот только истина одна, но та непостижима. Мы ведь совершенно не знаем ничего, да и знать не можем. — Но по поводу Библии ты со мной согласен? — Полностью. — Твой космологический аргумент достаточно интересен, Федор, — Осаму заинтересованно приложил указательный палец к губам, — Вот только… почему мы, любимые Богом дети, вынуждены страдать? Почему «Бог» позволяет идти войнам? Умирать планете? — Тебе есть дело до разборок крыс на улице? — в ответ качание головой, — Ты сам ответил на свой вопрос. Но это ответ с твоей стороны. Ну что значит «позволяет»? Таким образом, мы вновь возвращаемся к той мысли, что Творец наш подобен человеку, хотя отнюдь. — А что «Бог» для тебя, Дост-кун? — А что или кто для тебя? — Федор улыбался, а глаза мимолетно заблестели. Достоевский был приятно удивлен, что этот кареглазый шумный японец мог не только работать будильником, но и способен вести вполне занятные дискуссии. Он не соврал, ведь темы философии и религии будоражили юношу, заставляя забывать ненадолго о своей мизантропии и беседовать. Только вот такого человека было найти достаточно тяжело, особенно с устоявшимися собственными убеждениями. Кого только не видел Достоевский, пока ему приходилось жить в социуме и изучать манеру каждого человека. Когда-то да, попадались умные люди, с которыми можно было перекинуться парой фраз, но найти полноценного собеседника казалось Федору утопией. — Только вот продолжим в следующий раз, — перебил Достоевский, — Твои друзья уже тут, — русский приобретает безразличный вид, отворачиваясь к окну, в которое недавно смотрел собеседник. Дазай повернулся и действительно заметил направляющихся к нему однокурсников. Джунчиро, как и всегда, прибывал в хорошем настроении, пока Такеши и Кэн о чем-то спорили, точнее спорил с братом Такеши, второй же с усмешкой язвил ему, за что скоро вполне мог отхватить от старшего. Вроде как диалог братьев был связан с этой некой Аюми со второго курса. Танидзаки, не участвуя в споре друзей, садится рядом с другом, громко здороваясь с ним, и приветливо машет заскучавшему Федору, получая в ответ приветственный кивок. — Кстати, ты выбрал уже язык для изучения? — начал разговор рыжеволосый. — Русский, — Осаму усмехнулся, замечая краем глаза, как Федор оторвался от окна, поворачиваясь к нему, подозрительно прищуриваясь. — Русский?! — удивился Джунчиро, — Такой сложный. Ты молодец. — А ты определился? — Хотелось бы итальянский! — весело отозвался кареглазый, смотря на то, как братья одобрительно кивают. — Да с итальянским к Пералатти, — хохотнул Такеши, выхватывая из рук брата пачку чипсов. — Пералатти? — нахмурился Осаму, — Знакомая фамилия. — Здравствуйте, твоя однокурсница! — постучал по голове Кэн, — Из Италии. Ну, такая… маленькая, тощая, воображает из себя Шанель Оберлин. — А если нормально объяснить? — цыкнул японец. — Бля, ну вот! — Кэн кивает на сидящую в первых рядах шатенку, что рассматривал Дазай в свой первый день и хорошо запомнил ту по дорогому браслету. — Не, Танидзаки, к такой и не думай даже подкатывать, — рассмеялся Дазай. — Да с чего ты вообще взял это?! — возмутился Джунчиро, безобидно толкая шатена, что тому пришлось навалиться на сидящего рядом брюнета. Федор вздрогнул от внезапного прикосновения к себе, которые так не любил, недовольно поворачиваясь к беседующим. С момента появления рядом Дазая, спокойно сидеть до начала пар не получалось. Русский мысленно принял крест, что придется с трудом носить, пока Осаму не надоест Достоевский, и со вздохом отвернулся. Но вот уже через минут десять зашла преподавательница, что и начала первую пару. Миниатюрная женщина с громким низким голосом, расхаживая, объясняла тему, пока сам Достоевский летал где-то вне этого помещения. Он безумно любил эту тишину, что создавалась на занятиях, будто он и не в публичном месте вовсе, а наедине с собой. Самое главное, что и «сосед» был достаточно тихим в такие моменты. Иногда. Когда преподаватель не был суровым, а предмет до жути скучным, японец перешептывался с Джунчиро, тихо хихикая над чем-то, известным лишь им двоим. — Удивлен, что я выбрал русский, Дост-кун? — тихо спросил суицидник, чуть трогая локтем русского. — Это чтоб прочитать Библию? — насмешка. Федор сам не замечает, как отвечает японцу, хотя собирался проигнорировать его попытки заговорить до окончания занятия. — Это чтоб писать тебе поэмы о любви, сладкий, — подмигивает Осаму, мысленно смеясь с лица Федора, которое у него было после таких «заигрываний». — А если серьезно? — Федор посмотрел на шатена, прикусивая по привычке большой палец. — Мне все равно не приходил на ум ни один язык, а тут ты, словно божий подарок. Моя муза во тьме безысходности, — шептал японец, стараясь не рассмеяться, пока Федор закатывал глаза, но сдержаться не получилось. — Дазай Осаму, — женщина перебила студента, — Можете повторить материал, что я объясняла вам? Осаму удивленно поднял на нее глаза, пока в голове обрывки ее фраз предательски смешивались, не вовремя вгоняя юношу в неловкую ситуацию. — Известно, что в международных отношениях наши специалисты выделяют несколько базовых парадигм… — незаметно подсказал Достоевский. — В международных отношениях наши специалисты выделяют несколько базовых парадигм. Это есть либерально-идеалистическая, парадигма…ну, политического реализма и маркеситская парадигма. А уже на их основе и строятся различные, в том числе и современные, теории международных отношений. — Мх, хорошо, — кивает преподавательница, заставляя японца облегченно выдохнуть, — А вот в качестве самих истоков либерально-идеалистической парадигмы современной науки о международных отношениях выступают философия стоицизма, взгляды Франциско де Витториа, Гуго Гроция, ну и конечно Иммануила Канта о «Вечном мире», утопии и пацифизме, — продолжила женщина. Дазай, не получивший недавний урок, поворачивается к русскому, что уже уткнулся в тетрадь. Осаму находит оторванный листок у себя в сумке и чирикает недавно выученное им русское слово «Спасибо», пододвигая бумагу к брюнету, ожидая реакции. Федор же опускает глаза на сей «презент», обращая внимания на корявые русские буквы, что изначально Достоевский даже не понял, что за каракули тот ему начирикал. Федор кивает и снисходительно улыбается Осаму. После проведенных двух пар, Дазай весело направился на обед со своей компанией, рассказывая, как он потерялся на экскурсии в Египте, когда был ребенком, рассмешив потом всю семью своей историей «потерянного юнца». Осаму чувствовал себя облегченно, когда заставлял семью хохотать над ним, понимая, что так будет лучше для всех. Ведь все, что остается неполноценному — строить из себя штампованного члена полноценного общества. До столовой они добрались достаточно быстро, учуяв приятный запах европейской и азиатской кухни, что обычно давалась на выбор студентам. Многие шутили, что в этот университет стоит поступить лишь для того, чтоб поесть вкусно и досыта, вот только аппетита у японца не было. Поэтому взяв себе кофе, суицидник подождал однокурсников, что выбирали себе обед достаточно долго, как ему показалось. Оттого он всем своим скучающим видом демонстрировал ценность своего времени, попивая кофе из бумажного стакана в стиле известной кофейни. — Хотя бы что-то возьми перекусить, Осаму, — напомнил про необходимость питаться Кэн, на что шатен лишь отмахнулся. — Приду домой, так в меня насильно вгонят чуть не несколько килограмм еды. Пожалей мой желудок. Брюнет пожимает плечами, забирая поднос с едой и направляясь с друзьями за стол, устраиваясь там. Осаму сел рядом с Джунчиро, лениво снимая крышку и размешивая свой кофе, всматриваясь в любимый американо. Ребята ели молча, лишь изредка нарушая тишину за их столиком какими-то комментариями по поводу вкуса еды. Дазаю, в принципе, это было только на руку, ведь помолчать иногда хочется больше, чем развлекать всех подряд. Спать он сегодня не ложился, под страхом вновь увидеть Одасаку и испытать то, что прошлой ночью. И отсутствие сна тоже влияло на его желание помолчать немного, чутка поклевав носом. Суицидник заметил однокурсника, с которым Накахара вечно таскается, вот только сидел он один, уставившись в экран телефона. Вечно хмурый брюнет, что вызывал у курса множество вопросов. Например, почему Чуя, что был достаточно разговорчивым и активным, таскается с ним и им даже есть о чем поговорить? Акутагава Рюноске был синонимом к слову «вопрос», вот только ответ знал исключительно рыжеволосый студент Накахара. Которого, собственно, сегодня не было во время обеда. Осаму начал догадываться, что Чуя сейчас вполне себе может находиться в курилке. Упускать возможность он не стал. — Прошу простить, я быстренько, — шатен встал со своего места и бодрым шагом направился прямиком к Рюноске, что даже и не заметил его появления рядом, — Хаюшки. Акутагава поднимает глаза и видит перед собой однокурсника, что уже успел прославиться на весь курс, а то и не только, за три дня одними своими выходками. Он снова отводит взгляд на экран телефона, не здороваясь и не предпринимая никаких действий начать диалог с суицидником. Но, поскольку, у Осаму были совершенно другие планы, юноша садится напротив сам. — Акутагава, эй, — Дазай помахал перед его лицом руками, все же заставляя Рюноске отвлечься, — А где Чу-уечка? — Если ты снова хочешь вывести его своим ничтожным клоунским поведением… — слегка раздраженно ответил брюнет, сжимая телефон. — Ой, как неприятно! — вздохнул Осаму, — Я лишь хотел извиниться перед ним, что затронул столь колючую для него тему с фигурным катанием. — Я передам ему твои извинения, но ответ на них ты и сам прекрасно знаешь, — фыркнул Рю. — Поэтому я хочу сам, да. Ну, вот что мне для него сделать, чтоб Чуечка меня простил, а? Ты ведь его друг, посоветуй. — Умереть, — сквозь зубы прошипел подошедший Накахара, что пропах табаком. Это подтвердило то, что он все же был в курилке, как и предполагал несколько минут назад Дазай. Осаму нервно дернул уголками губ, но взяв себя в руки, Дазай приветливо ему помахал, прикрывая глаза. Но когда в ответ он получил разве что «Идиот», шатен надулся. — Боже, Накахара, ну я же правда извиниться хочу, — обиженно отвернулся кареглазый, громко вздыхая. — Блять, успокой для начала своего внутреннего актера, а потом подходи разговаривать. Не поверишь, но так нормальные люди и поступают. Акутагава, почуяв разгорающуюся беседу, что не доставляет удовольствие другу, встал с места, беря Накахару под локоть и пытаясь уйти с ним, так как кушать никто из них не собирался, да и времени на это уже особо и не было. Пока Рюноске проворачивал это действие и направился к выходу, путь Дазаю, что пытался догнать их, преградила та самая старшекурсница, с которой он быстренько пофлиртовал с утра. Шатен слегка удивился такому повороту событий, но все же натянул ласковую улыбку на лицо, смотря на девушку. — Здравствуй, не хочешь пообедать как-нибудь? — вежливо начала девушка разговор. Чуя с Рюноске назло уже скрылись из виду, а сзади подло хихикал Такеши, вспоминая девчонку, что стояла перед товарищем. Осаму вздохнул, прокручивая в голове все отмазки мира, даже самые глупые, по типу злой ревнивой жены, пятерых голодных детей и сифилиса, но мало чего годного вспоминалось сейчас. Как же все не вовремя. — Дазай, — раздался спасительный голос Танидзаки, что уже встал с двойняшками, — Мы опаздываем. Идешь? — Радость моя, еще договоримся о свидании, — кареглазый послал воздушный поцелуй смутившейся студентке, быстро направляясь с однокурсниками к выходу. — Ой, да ладно тебе, — начал Кэн, — Красивая же девчонка! — А я не спорю, только поговорить мне не дала, — шуточно расстроился Дазай. — Точнее… поиздеваться над Чуей? — спросил Танидзаки. — Да нет же. Мне действительно не стоило затрагивать тему со спортом, вот и хотел узнать у его эмо-друга, что можно такого подарить Чуечке, дабы усмирить. — Спроси у Ичие завтра, как придет, — пожал плечами Такеши, убирая телефон в сумку, — Она может быть более сговорчивая. — То-очно! Спасибо, Такеши! — шатен навалился на однокурсника, выслушивая потом его возгласы о том, что нельзя так вторгаться в личное пространство. Злить рыжего однокурсника Дазай сегодня не желал, поэтому решил послушать совет товарища и деликатно спросить у Хигучи правильный подход к однокурснику, прежде чем снова к нему соваться с какими-то речами.***
Пропахший моющими средствами кабинет, раздражающее тиканье настенных часов, пристальный взгляд хитрых лиловых глаз. Все это невыносимо давило на суицидника, заставляя чувствовать самый настоящий дискомфорт. Впрочем, ему никогда не нравилось находиться в этом кабинете, а за полтора года он так и не привык, да и не старался даже. Может, на подобные ощущения еще влиял тот факт, что психиатр абсолютно ему не симпатизировал по каким-то своим причинам, а напротив. Только вот несмотря на неприязнь к кабинету и врачу, отсиживаться тут ему приходилось каждые десять дней, как бы он этого не хотел. На протяжении полутора года им приходилось играть в этом кабинете в гляделки. Обычно, Осаму посещал психиатра после рабочего дня мужчины, так что продолжать это они могли буквально часами, пока разговорить пациента не получалось. Мори Огай, что имел достаточно хороший стаж в психиатрии и психологии, с трудом находил общий язык с суицидником, пытаясь наладить с ним контакт, не теряя надежды. Вот только воспринимал Осаму его исключительно как друга Дазая Акайо, а не своего врача. Пускай и Мори заверил о неразглашении информации, что поступает к нему в этом кабинете, пускай он и был профессионалом, но это не отменяло того факта, что Осаму не собирался подпускать его сразу близко к своей душе. Только тогда, когда было совсем все плохо. — Мы долго будем играть в молчанку? Меня дочери ждут, — приподнял уголки губ мужчина, опуская взгляд. — Я уже вам ответил, что состояние нормальное, — буркнул Осаму, дергая ногой. — А какой у тебя сон? Спишь хорошо? — Вполне. Огай поднимает на юношу глаза, рассматривая японца. Подметив его уставший вид, синяки под глазами и желание уснуть прям сидя в кресле, Мори усмехнулся. Мужчину было тяжело обмануть, а подобные попытки шатена заверить в своем улучшении… его лишь смешили. Казалось бы, что полтора года внушительный срок, за который можно улучшить состояние человека, прибывающего в депрессии. Только данные слова не относятся к Дазаю, что приходил обычно сюда разве что подействовать на нервы своим баловством, наблюдая за теряющим терпение психиатром, чего обычно было не занимать. Огаю же приходилось высасывать информацию с пациента крупицами, собирая наедине потом это все воедино. Суицидник казался Мори достаточно интересным «делом», а попытки найти корень всему, да и собрать все трагедии шатена воедино, не надоели ему вовсе, прибавляя некий азарт. — Мне не обязательно ведь так глупо врать, — Дазай приподнимает брови, поворачиваясь к мужчине, пытаясь скрыть удивление, — Ты ведь понимаешь, что если за полтора года твое состояние оставляет лучшего, — со вздохом проговорил врач, доставая бумагу с ручкой, — То тебе придется полечиться в стационаре. Ты совершенно не идешь на контакт, я не могу до конца понять тебя, поставить точный диагноз и выписать нужные лекарства. В конце концов, я не могу помочь в первую очередь тебе. Все, что я знаю о тебе, так это: суицидальные наклонности, самоповреждения, проблемы со сном, ну и панические атаки. — Я похож на психически больного? — возмутился шатен, но это возмущение оказалось проигнорировано психиатром. — Извини, забыл, что пытаться убить себя у нас обыденное дело, — Огай усмехается, что-то записывая, — И нет! — прерывает Огай шатена, что уже хотел что-то сказать, — Никаких шуток о том, что пожив с твоим отцом это будет единственным выходом. — Я не буду лечиться ни в каких стационарах! — воскликнул Осаму, поднимаясь с кресла, но простонав, тот снова в него уселся, растекаясь по нему, — У меня в планах найти в университете темнокожего друга, накачаться героином и умереть, повторяя фанфик, а не лежать в психушке, — драматично начал свой монолог японец, болтая ногами. — Чем тебе не фанфик в психушке будет? Повторишь другой, — мужчина откладывает лист, вновь смотря на юношу, — Прекращай паясничать. Шатен тяжело вздыхает, положив маленькую подушку, что ранее красиво лежала на диване, себе на лицо и снова замолчал. Эта тишина в кабинете психиатра могла длиться вечно по мнению Дазая. Огай, что пытался быть терпеливым, лишь сжимает ручку, находящуюся в руках, не теряя надежды за полтора года его как-то вылечить. Если бы только не эта упертость, что так была свойственна и Акайо, и его сынишке… Иногда, смотря на парнишку, Огай отчетливо видел его отца, в моменты, когда Осаму был серьезен, конечно. Главное отличие было в том, что Акайо никогда не был столь эмоциональным и неугомонным, как его младший сын. — Осаму, послушай, за полтора года информация о твоем состоянии жалкая, — спокойно произносит Огай, вставая, — Я хочу, чтоб ты осознал, что прежде всего я твой врач, а потом уже друг вашей семьи, — мужчина забирает подушку с лица юноши, смотря на его недовольное лицо. Дазай старается избежать зрительного контакта с врачом, поджимая губы. В голову лезли ужасные мысли о том, что рассказать все же следует, иначе никакого сна можно будет просто не ждать, мучаясь в собственных кошмарах и задыхаясь от преследующих панических атак, что нагрянут с утра, а могут и в другое время суток. Вообще, странными они были тварями, способными выжидать и появляться в самое неподходящее для суицидника время. — Хорошо. Да, у меня плохой сон, — бинтованный нормально сел, выхватывая подушку с рук Огая, и прижимает к себе, — Теперь вы отпустите меня домой? — Ты знаешь с чем это связано? — не унимался брюнет с вопросами, заставляя шатена вновь удрученно простонать, — Осаму! — Да, догадываюсь, — проговорил кареглазый, напрягаясь, — Отпустите уже, мистер правильный психиатр. — Я внимательно слушаю тебя, — Огай садится на диван рядом, поправляя медицинский халат, — Давай мы закончим нормально наш сеанс, что-то получив из него, и вместе отправляемся домой? Осаму отворачивается, борясь с желанием все рассказать. Впрочем, Мори все равно догадался в причине нарушенного сна, так как когда-то Осаму рассказывал о призраке прошлого, но ждал этого он самого шатена, не торопя. Да и домой парню невероятно сильно хотелось, а это было почти невозможно, пока Огай не получит желаемое. — Ода, — все, что выдавливает из себя Дазай. — Я так понимаю, что твой погибший друг снова начал посещать тебя? — суицидник кивает, — После чего это все началось? Можешь рассказать подробнее? — После встречи с его двоюродным братом, — на лице Осаму больше не было привычной глупой улыбки, голос был тихий, слегка подрагивающий, а глаза непривычно бегали. Дазай утыкается головой в подлокотник, промычав что-то нецелесообразное. — Вы с ним тоже дружили в детстве, верно? — осторожно спрашивает Огай, наблюдая за реакцией пациента. — Дружили, пока он не решил самолично оборвать общение, потому что я конченый эгоист, — усмехается Осаму, поднимая голову к потолку, — Потому что я конченый эгоист, а он нет. Огай кивает, подходя к своему столу и вновь что-то записывает под пристальный взгляд пациента. Осаму поджимает губы, осознавая, что опять лишний раз трепет языком, да и лучше бы он сейчас его откусил, чем начал снова тут душу изливать, позволяя Огаю узнавать его настоящего все больше. — Суицидальные мысли? — спрашивает Огай, замирая с ручкой. — Посещают. Врач снова что-то записывает, не отрываясь от бумаги, лишь изредка бубня что-то про себя. — Агрессия? — Нет. — Может… тревожное состояние? — Да. — Мы сегодня вновь делаем успехи, Дазай! — улыбнулся врач, выпрямившись, — Сегодня мы узнали много нового, не соврали по поводу состояния, так еще и не корчили идиота! Я считаю, что это успех. К тому же, попробуешь пропить десять дней эти таблетки, — протягивает ему лист Огай, — Смотри, три дня пьешь 1\2 после завтрака, потом увеличиваешь дозу. — До летальной? — подавляет смех суицидник, получая в ответ на шутку строгий взгляд. — Я сейчас действительно скажу Дазаю-доно подумать о стационаре, — Огай крутит в руке ручку, расплываясь в улыбке. — Так, понял, летальной дозы не будет, — машет руками Осаму, шуточно отодвигаясь. — Осаму, — вздыхает Мори, — Ты ведь понимаешь, что мало тебе пропить лекарства, чтоб нормально функционировать? Помимо медикаментозной помощи тебе требуется и психологическая. Я не могу дать тебе ее в полной мере, пока ты скрываешь большую часть своих переживаний. Мы полтора года бились, чтоб ты потихоньку переставал врать по поводу лекарств, мне столько же потратить на то, чтоб разговорить тебя? Шатен молчал, отводя взгляд от врача. Чертов блок твердо стоял у японца, не позволяя делиться чем-то личным ни с кем. Сначала это было трудно, но потом он как-то привык, варясь в этом всем сам. Самое главное, что об этом не догадывались люди, а остальное не так важно. — Домашнее задание, я так понимаю, ты не выполнил? — Мори убеждается в своих словах, когда пациент цыкает, — Оставляем его тогда. Задам тебе тот же вопрос, что на первом сеансе, — Огай подпер подбородок переплетенными пальцами, — Почему ты так хочешь умереть? — Тогда и я отвечу вам так, как в первый, Мори-сан, — ухмыльнулся кареглазый, — Разве есть смысл в том, что мы называем жизнью? — Ты ведь осознаешь, что каждый сам в состоянии найти себе смысл жизни? Так и ты вполне можешь найти свой. — Вы считаете, что у меня есть шанс жить, как все? — смеется Осаму, поддаваясь от хохота вперед. Осаму смешит эта ситуация. Найдет смысл? Он? Он, что потерялся в этом темном коридоре запертых дверей? Что не видит смысла даже в том, чтоб с кровати вставать? Это было наивно даже предполагать так. Вся жизнь и состояла в бессмысленном хождении и создании масок, никаким таким смыслом она не была наполнена вовсе. Огай наивно верит в то, что Осаму однажды обретет его. — Я уверен в том, что у тебя получится спастись из собственного кошмара, Дазай, — серьезно отвечает психиатр, обращая внимание на часы. Кареглазый замирает, удивленно распахивая глаза. Врач серьезно это все говорит? Так уверен? Мори Огай либо оптимистичный идиот, либо способен был видеть то, что сам шатен не мог. Дазай, честно говоря, и не надеялся так прямо услышать подобных слов о том, что однажды сможет влиться в общество и не бояться его панически, но тут врач говорит об этом с важной миной. Все не так плохо или же у каждого человека есть такой шанс? Вопросов становилось в голове все больше, смешиваясь с обыденными «Кто я? Что я чувствую? Что происходит вокруг?». — А по поводу бывшего друга, — на выдохе говорит Мори, снимая белый халат, — Подумай хорошо о его действиях. Быть может, что он вовсе не хотел обидеть тебя? Быть может, что он сам не справился со своими страхами, решая найти самый простой выход. А этот выход, конечно, побег и агрессия. — И что вы рекомендуете? — Осаму тоже встает, направляясь с врачом к двери. — Рекомендую не жить мыслями, что он ненавидит тебя, до конца не разобравшись, — улыбается брюнет, — Это не всегда так работает, Дазай. Не все люди твои враги. — До свидания? — Увидимся в 19:00 через десять дней. Осаму вернулся домой лишь ближе к одиннадцати, когда мать с отцом, вероятнее всего, уже спали. Ворота дома открыл охранник, заметив машину, так что не пришлось даже подавать никаких звуков. Свет нигде не горел, что окончательно убедило японца в спящей семье. Кареглазый ключами открывает осторожно дверь, не имея никакого желания их будить. Дазай максимально тихо старался снять кроссовки, чуть не перевернув стойку для обуви, шепотом матерясь. Осторожно убрав их, Осаму старался незаметно подняться по лестнице в свою комнату. Это было бы чудесно и правда, да и у него бы явно получилось, если только не чертова ступенька, заставившая шатена предательски споткнуться и чуть не упасть с громким звуком. День определенно не задался, и счастье, что он уже подходит к концу. С горем пополам он доходит до своей комнаты, облегченно вздыхая. Одежда небрежно летит на пол, как и использованные сегодня бинты летят в мусорное ведро. Суицидник переводит взгляд на зеркало, в котором видно его тело, покрытое безобразными белыми линиями и рубцами, сделанные им с самого его детства. Он проводит по ним пальцами, поджимая губы и отворачиваясь от своего «двойника». Мерзкие следы, что всегда будут напоминать суициднику о его пережитом ужасе и боли, превращенной в одно из «грязных пятен» на некогда чистом «полотне». Осаму спешно накидывает на себя домашнюю футболку, садясь на кровать и утыкаясь в собственный телефон. Заходя в Line и обнаружив чат курса, юноша от скуки заходит в список участников, рассматривая имена и фотографии собственных однокурсников. Пошел уже четвертый день, как все между собой познакомились, а Дазай все равно мало кого знал по именам и решил это сделать сейчас, чтоб знать к кому и как обращаться. Взгляд упал на единственный аккаунт без фотографии, даже не смотря на имя, Дазай догадался о том, кто это может быть. Dazai Osamu: Дост-кун (23:18) FD: Как я провинился перед Богом? (23:20) Dazai Osamu: А я откуда знаю? Я соскучился \^0^/ (23:20) FD: А я на работе. (23:22) Dazai Osamu: До-о-ост-ку-ун (23:23) FD :Что? (23:23) Dazai Osamu: Дост-кун (23:23) FD :Что? (23:24) Dazai Osamu: До-ост (23:24) Dazai Osamu: Дост-кун? (23:30) Dazai Osamu: Если ты продолжишь игнорировать, то я вскроюсь (23:32) Dazai Osamu: Уже вскрываюсь (23:35) Dazai Osamu: Моя смерть на твоей совести (23:35) Dazai Osamu: Я умер (23:37) Dazai Osamu: Дост? (23:40) Dazai Osamu: Это ты *скидывает нелепый мем с крысой* (23:42) FD: Ты издеваешься, да? (23:42) Dazai Osamu: Мой Дост-кун ответил! (23:43) FD: Я не твой. (23:43) Dazai Osamu: Какой мой сладкий ангелочек серьезный ^^ (23:43) FD: Дазай. (23:44) Dazai Osamu: Ась? (23:44) FD :Я верующий человек. (23:44) Dazai Osamu: Ну и? (23:45) FD :Не заставляй меня материться. (23:45) Dazai Osamu: :( (23:45) Dazai Osamu: Уйду от тебя к Чуе (23:47) FD: Слава Богу. (23:51) Dazai Osamu: Все, передумал. Останусь с тобой! Навсегда-а (23:51) FD: Я явно где-то сильно согрешил. (23:55) Dazai Osamu: Спокойной ночи, сладкий!!! (00:00) Федор качает головой, убирая телефон в карман. Навязчивый однокурсник, что никак не может успокоиться. Причиной тому то, что русский оказался самый тихий, тем и интересный? Брюнет точного ответа не знал, все же надеясь, что скоро шатен найдет другую жертву. Терпение — высшая благодать, как говорила мама, поэтому его было не занимать. Он поднимает взгляд на зеркало, поправляя сделанный им недавно аккуратный хвостик, и пытается удостовериться в том, что нигде не испачкался, случайно задевая стены в подсобке. Убедившись в том, что внешний вид вполне себе сносный, русский успокоился. Разгладив темно-серый фартук, Достоевский направился к выходу из уборной.