***
— Вы были так близки с нашим мальчиком, — женщина в белом кимоно тяжело вздыхает, осторожно касаясь плеча побелевшего подростка, что пусто смотрел на фотографию молодого красноволосого мужчины со строгим, но таким добрым и справедливым взглядом, возле которого были разложены разных видов цветы, — Спасибо, что ты пришел, Дазай-кун. Для Оды это важно, думаю, было бы, — японка утирает выступившие слезы, утыкаясь в грудь не менее безутешному мужу, — Видеть тебя. Осаму никак не реагирует на слова женщины, продолжая смотреть на портрет с черной лентой у края, морщив губы, не моргая, походя на статую. Школьник неторопливо присаживается на одно колено перед рамой, положив к остальным многочисленным цветам букет из ярко-красных камелий и лучистого ликориса, широко улыбаясь другу в последний раз, касаясь дрожащими заледеневшими пальцами края черной рамки. — Все, кто имеют к этому отношение обязательно сядут за свое преступление, — мужчина прижал свою жену к себе, обращаясь к сыну министра, пытаясь заверить его о скором правосудии, — Мой брат занимается лично этим делом, так что даже речи о подкупе не может быть. Он поплатится. — Я не сомневаюсь в работе Куникиды-сана, — шатен медленно встает, поворачиваясь к родителям почившего друга, слабо улыбаясь им, кивая, — Думаю, мне уже пора, — Осаму низко кланяется им, направляясь к Анго, что ждал его у выхода, все еще не веря в происходящее, как и многие присутствующие, нервно кусая губы и качая головой. Дазай, не поднимая головы, подходит к Сакагучи, вставая рядом с ним, облокачиваясь о стену, не обращая внимания на мимолетные сочувствующие взгляды, направленные на них с другом. Разговаривать обоим ни с кем явно не хотелось, оставляя в душе только нестерпимое желание как можно скорее проснуться от этого продолжительного кошмара, как можно скорее позвонить Одасаку и рассказать ему о нелепейшем сне, где его убили, и вот они стояли на его похоронах, выслушивая соболезнования вместе с его семьей и друзьями. Но только проснуться все никак и не получалось, только с каждой минутой все больше казалось, словно сном это вовсе и не являлось. — Держись, — произносит брюнет на выдохе, отворачиваясь, — Мы все стараемся держаться, — Осаму кивает, — Где Доппо? — Ушел, — шепчет Дазай, внимательно «рассматривая» свою обувь, словно это занятие будет способно отвлечь от происходящих событий, — Ушел, — он поднимает глаза к потолку, горько усмехаясь. — Все будет хорошо, — Анго хлопает его по плечу, слегка сжимая, — Скоро подойду и поедем домой, — Сакагучи отходит попрощаться к родителям, убирая руку с плеча Осаму. Кареглазый вновь уходит глубоко в себя, сминая белоснежную ткань своей рубашки, успокаивая нервы, которые были просто на пределе, впрочем, как и его ментальное состояние. Мысли юноши в который раз за день были далеко не здесь, а в недалеком прошлом, буквально двум дням ранее, где они все вчетвером договаривались встретиться на выходных у Сакуноске дома, где они бы обсудили не столь далекое день рождения их младшего друга, накидывая идеи о праздновании. Осаму еще шутил, что с его везением что-то произойдет, поменяв планы всех присутствующих и никакого праздника, как всегда, у парня не будет. Ему стоило бы вымыть рот с мылом. Дазай поправляет черный пиджак, стоя на улице со всеми в ожидании появления братьев Сато, часто поглядывая на молчавших и поникших Куникиду с Пералатти. Вечно неунывающий и энергичный Николай выглядел не менее потерянным на фоне друзей, крепко прижимая к себе подругу, поглаживая по голове, шепча что-то успокаивающее, пытаясь сдерживать ее слезы, недалеко от итальянки стояла ее подруга с потерянным видом, словно иногда терялась в событиях, с трудом переваривая информацию о похоронах собственного однокурсника. Добивала и погода своим «завешанным» белыми облаками небом, с высоко летающими птицами, кричащими и поющими о чем-то своем, не обращая внимание на происходящее событие внизу. Событие, что просто перевернуло жизнь студентов с ног на голову, потрясая. Верилось в произошедшее с трудом, с большим трудом. Осаму встречается с уставшим и печальным взглядом Доппо, что словно читает его мысли, моментально притягивая к себе старого друга, заключая в такие нужные сейчас обоим объятия, которые должны были случиться еще четыре года назад. Они думали об одном и том же. Они вернулись в шестнадцатое мая. Идентичная ситуация, не собирающаяся оставлять их еще долго. Доппо устает от Смерти, что крутилась возле него постоянно, забирая близких ему людей. Сначала брат, потом бабушка, теперь и новый хороший знакомый, постоянные угрозы покончить с собой от Осаму Дазая, покрытые шутками. Куникида устает от запаха Смерти, который ничем не выветрить, ощущая, как все это впилось в одежду и кожу. Звук подъехавшей машины переводит все внимание собравшейся компании на себя. Из уже знакомой красной инормаки Кэн и Такеши выходят, пожимая руки друзьям без каких-либо лишних слов и вопросов, опуская взгляд в асфальт. Все они, в компании, прекрасно понимали, что слова сейчас будут явно лишними, этим только усугубят ситуацию, что и так будет хуже некуда, как и без того напряженная атмосфера, стоит им только войти в здание на похороны собственного друга, который успел стать таким родным для всех здесь. На удивление Осаму, попрощаться со студентом пришли почти все его однокурсники, да даже некоторые из других факультетов, что как-то были знакомы с ним, например, дочь директора, кивая Доппо с его друзьями, выражая искренние соболезнования. Многие подмечали, стоя здесь, каким он был неунывающим, вежливым, а еще очень добрым, готовым придти на помощь каждому, выручая. Причем даже если плохо его знали. Звука в помещении лишнего почти не было, тишину нарушал лишь тихий голос многочисленных гостей, что изредка перешептывались, по большей части сохраняя скорбящую тишину. Дазай обращает внимание на алтарь с подношениями и портретного типа фотографию солнечно улыбающегося рыжеволосого парня в белой рубашке на фоне океана, но светлую и добрую фотографию портила пугающая черная лента. Сердце неприятно кольнуло, когда опять пришло осознание. Осознание, что отныне этой улыбкой юноши можно будет любоваться исключительно на фотографиях из прошлого, без шанса когда-то сделать его снимки еще, навсегда оставляя такого человека, как Джунчиро Танидзаки, в памяти любящих его и безутешных близких, что собрались здесь проводить оставшегося навечно молодого в последний путь. Смерть опять забрала себе не того, кого была должна, принимая к себе в объятия оптимистично настроенного на жизнь парня, парня, у которого была не одна мечта. Мечты, что ими и остались. И как же это было до боли несправедливо, лишать человека этой самой мечты, игнорируя желающего свести счеты с жизнью, что находился так рядом с убитым. Смерть-шутница как всегда по-черному пошутила над ним, лишая друга во второй раз. Друга, что не дал Осаму провести в одиночестве студенческие годы. Друга, благодаря которому он имеет тех, кто остался с ним. Дазай прикрывает глаза, отворачиваясь от фотографии, чувствуя, как воздух в помещении начал нагреваться, а дышать становилось труднее. Он глубоко вдыхает, справляясь с панической атакой, что пытается накрыть в самом не подходящем месте шатена. Находиться становилось все труднее, но не подавая виду, кареглазый крепче прижимает к себе белоснежные хризантемы, подходя к расплакавшейся Лиле, обнимая свободной рукой за талию, прижимая девушку к себе. Шатенка утыкается ему в грудь, пряча свое заплаканное лицо, вцепившись в пиджак друга, не в состоянии отпустить сейчас, справляясь с большим потрясением, как смерть товарища, к которому так легко было привязаться, чтоб спокойно перенести его гибель. Кэн пристально вглядывается в собравшихся и находит среди понурых людей зареванную брюнетку, у которой страшно тряслись руки и ноги, не давая ей даже стоять нормально, из-за чего девушку приходилось придерживать подруге. Слезы у японки стекали нескончаемыми ручьями, а вокруг нее собирались люди разных возрастов, обнимая и выражая соболезнования в связи смерти брата. Наоми Танидзаки ловит на себе пристальный и изучающий взгляд, вспоминая в этом человеке близкого друга брата, подходя к нему, согнувшись в поклоне перед ним и его друзьями, выражая благодарность за присутствие. — Боги, Наоми, — брюнет заключает школьницу в объятия, заставляя ту разреветься в голос в который раз за утро, — Мне так жаль, так жаль… — Сато поглаживал ее по длинным волосам, хоть как-то пытаясь утешить убитую девушку. — Поверить нельзя, — Такеши с трудом вздыхает, касаясь спины сестры погибшего, осторожно погладив, — Пожалуйста, держись только… — Он так много рассказывал о вас всех, — девушка захлебывалась в слезах, произнося каждое слово с трудом, подрагивая плечами, — Мне ужасно жаль, что мы познакомились с вами именно при таких обстоятельствах. Дазай неожиданно для себя сглатывает, сдержанно кивая ей, с трудом смотря на то, в каком состоянии безутешная девушка прибывала, с трудом вынося такое горе для всей семьи. Суицидник, воспользовавшись моментом, медленно подходит к алтарю, уложив цветы рядом, смотря в «глаза» Джунчиро на фотографии, криво изображая подобие улыбки. — Эй, Танидзаки, — Осаму садится на корточки перед «ним», — Пожалуйста, передай от меня Одасаку привет, если после смерти хоть что-то есть, — юноша вздыхает, выпрямляясь, — Если реинкарнация и существует, то пускай в следующей жизни тебе повезет больше, чем в этой. Спасибо тебе за все, — шатен сминает губы, отводя взгляд в сторону, — Друг, — шатен разворачивается, проходя мимо компании. — Дазай! — Доппо обеспокоено окликнул уходящего первокурсника, подбегая к нему, — Ты куда это? — Да я выйду покурить, — шатен слабо улыбается старому другу, — Ты не беспокойся, лучше будь с Николаем рядом с Лилой, они с Наоми скоро сознание потеряют, а эта русская одна их не удержит двоих, — сероглазый кивает суициднику, возвращаясь к друзьям, спрашивая, не нужно ли девушкам принести попить. Дазай наконец выходит на свежий воздух, набрав побольше свежего в легкие, падая на лавочку, хлопая себя по карманам пиджака и брюк в поисках сигарет. Только вот внезапно и совершенно не кстати приходит осознание, что сигареты кончились еще ранним утром, а купить новые он так и не успел, торопясь к ожидающему его Николаю возле дома. Просить было не у кого в некурящей компании с которой он ехал, не считая отдельно прибывших Сато. Суицидник негромко матерится, закрывая глаза рукой, разваливаясь на скамейке, без желания вставать и возвращаться стрельнуть у Сато, не замечая незаметно подошедшего человека, устроившегося рядом с ним. — Возьми, — шатен поворачивает голову в сторону потревожившего, что протягивал ему свою тоненькую и длинную сигарету, зажимая в зубах другую, — Блять, скумбрия, берешь или нет? Не тяни, — Осаму с полуулыбкой благодарно кивает однокурснику, взяв кнопочную вишневую сигарету, предложенную Накахарой, которого видеть рядом было вполне себе неожиданно, — Прими соболезнования. Вы, вроде, классно общались с ним. — Угу, — мычит юноша, лопая кнопку, прикуривая. — Есть хоть какие-то подробности о произошедшем? Что вообще случилось? — Чуя нервно щелкает зажигалкой, смотря на оранжевый огонек, что так же быстро исчезал, как и появлялся. Рыжеволосый краем глаза взглянул на молчавшего шатена, что только отрицательно качает головой, — Да не может быть ничего неизвестно! — Нам даже не сказали как он был убит и где. О чем ты? — сын министра усмехается, положив локоть на край скамьи, — Нам просто сообщили, что Танидзаки убили. Все. — Пиздец, — Чуя выдыхает дым, — Трудно представить, какого потерять друга, честно говоря. — Хуево, — серьезно отвечает шатен, пусто глядя себе под ноги. — Эй, — метис толкает однокурсника, хмурясь, пытаясь придать себе более злобный вид, — Найдут гада, что это сделал, не надо даже думать иначе. И будь уверен, наказание он понесет строжайшее. — Возможно, Чуечка, возможно. — Ты извини, — студент кусает себя за язык, думая о правильности своего решения говорить об этом, — Я пару дней назад зря вспылил. Короче говоря, надо просто обоим держать себя в руках и не выводить друг друга! — Оу… — Осаму удивленно хлопает длинными ресницами, глядя на парня, — Оу! — Договорились? — рыжеволосый протягивает руку своему однокурснику, чуть улыбаясь, — И учти, рыбень, я дважды не предлагаю перемирие. — Как страшно, — шатен пожимает руку парня, закатывая глаза, — О, какая маленькая и мягкая лапка, Чуечка, — Осаму принялся поглаживать большим пальцем внешнюю сторону ладони, пока рыжеволосый моментально и резко не выдернул руку, угрожающе замахнувшись, — Все-все! Не бей! — Блять, ну вот не начинай, а, я уже начал было думать, что с тобой можно нормально разговаривать, — Накахара отворачивается, беззлобно фыркнув себе под нос. Голубоглазый тушит окурок об подошву ботинка, выбрасывая его в мусорный бак. Бывший спортсмен поправляет излюбленную черную шляпу, доставая из пачки еще несколько сигарет с бордовым «ободком», протягивая их однокурснику. Тот с благодарностью и привычным благодарным поклоном их принимает, складывая в пустую пачку, убирая себе в карман. — О чем опять задумался, Чуня-кун? — Осаму чуть нахмурился, когда заметил напряженное лицо рыжеволосого однокурсника, — Ау-у-у? — Да я просто… — Накахара чуть поддается корпусом вперед, складывая локти себе на колени, — Просто даже и представить не могу, что такого сделал Танидзаки, что его убили, — Чуя качает головой, прикусывая по привычке губу, все еще пытаясь найти хоть какую-то логику в произошедшем, возвращаясь к этой теме, — Нет, ну тут явно какая-то хрень творится. — Да мне тоже не верится, будто такой человек, как он, мог с кем-то поругаться вплоть до убийства, — Осаму последний раз затягивается, выпуская дым, — Да и на случайное убийство тоже мало тянет, иначе бы об этом было известно. — Капитан очевидность не твой папа? — Накахара усмехается, — А если серьезно, то хуй его знает. Может и правда дорогу кому перешел, разозлил. Запутано. Но оставим это дело полиции, эти должны разобраться-то. — Я на это надеюсь, правда, — шатен тушит сигарету, выкидывая. — Чуя, ну ты долго еще? — Хигучи вышла с Акутагавой, приближаясь к другу, что наконец обратил на них внимание, — Вернемся? — Ага, — рыжеволосый встает, кидая взгляд на все еще сидящего однокурсника, — Идешь? Нет? — Еще посижу, — Осаму приподнимает уголок губ, не отводя глаз от асфальта перед собой. Накахара пожимает плечами, возвращаясь со своими друзьями вовнутрь, снимая шляпу. Он смотрит на молчаливого друга, что за прошедшие сорок минут тут ничего толком и не сказал, отмалчиваясь и о чем-то думая. Бывший спортсмен сел рядом с брюнетом, потирая переносицу. — Месяца не проучились, а уже на курсе творится ужас, — Хигучи покачала головой, присаживаясь с друзьями, — Жалко парня так… — Да, — Чуя кивает. — Что-то мне подсказывает, — Рюноске прикрыл рот ладонью, нахмурившись, наконец подавая голос, — Что все сейчас пойдет наперекосяк. Это событие просто не оставит никого в покое, — брюнет смотрит на напряженную после сказанных слов Ичие и удивленного друга, — Не верю в интуицию, но другого объяснения нет. Если я не параноик. — Подобным явно не страдаешь, — Хигучи слабо усмехнулась, прижимаясь к плечу рыжего, — Ладно, хоть в данном месте это трудно, но давайте стараться не думать о негативе. И без того тяжело. — Согласен, — Накахара кивает. — Кстати, — Ичие хмурится, переводя тему, — Вы общались с Дазаем минут семь-восемь, но он еще жив, это как? — Мне показалось, что ему лишней поддержка не будет, — рыжеволосый хмыкнул, — Да и Аку, ты же сам сказал, мол, ведешь себя не меньше, чем ребенок, как и он, раз обижаешься и не принимаешь извинения. — Уже можно вас шипперить? — блондинка наклоняется к другу, ожидая ответ, приподнимая брови. — Пошла на… — Чуя, — Рюноске бросает на друга серьезный взгляд, затыкая его. Дазай возвращается в помещение спустя минут пять, отряхивая невидимую пыль с одежды, подходя к компании, что держалась вместе, сидя рядом с наконец успокоившейся Наоми, что прижималась к Пералатти, расслабляясь от утешительных поглаживаний девушки по голове. Суицидник подсаживается рядом с девушками, протягивая им два шоколадных батончика. — Не думаю, конечно, что сладкое сделает легче, — шатен выдыхает, — Но если это хоть немного успокоит, то я взял это не зря, — девушки с благодарностью принимают угощение. — Дазай, ты как? Ты слышишь? — на том конце телефона Доппо нервно пытался дозваться друга, — Дазай, блять, ну ответь! — Куникида, — шатен громко смеется, — У тебя всегда было плохо с юмором. Советую записать, что чувство юмора помогает в поисках девушки. — Я не шучу, Осаму! Ода мертв. — Доппо, — шатен продолжал рубиться в приставку, вовсе не воспринимая слова идеалиста всерьез, — Пожалуйста, ну это правда не смешно. — Его застрелили, блять! Кто смеется?! Мир в момент рушится, звуки затихают, позволяя только гулу в ушах остаться мучить. Стадия отрицания, гнева, а за ними и осознание затуманивается из-за резкой пронзающей боли в районе груди, где-то в левой стороне грудной клетки. Осаму замолкает, падая в кресло, чувствуя, как уголки губ дергаются, а в горле застрял какой-то ком из несказанных слов, расширяясь внутри с каждой секундой, лишая дара речи будто навсегда. Кареглазый сдавленно выдыхает, тщетно пытаясь задать еще какой-то вопрос идеалисту, который вылетает из его головы, вместе с телефоном из рук. Осаму не верит и не хочет верить в то, что одна из причин жить навечно погасла.***
Шаги психиатра по кабинету нарушали тишину, разбавленную привычным тиканьем настенных часов. Врач присаживается в свое кресло, поправляя белый халат и складывая руки на стол, терпеливо поглядывая на пациента, молчавшего и нервно дергающего ногой. Огай улыбается шире, подпирая лицо ладонью, притягивая лист бумаги к себе, со скучающим взглядом уткнувшись в него. — Так по какой причине решился перенести нашу встречу на три дня раньше? — врач поднимает на шатена взгляд, — Соскучился по совместному молчанию? — Недавно убили моего друга, — шатен серьезно произносит эти слова, сжимая ручку дивана, — И все эти три дня… — Тебя посещал Ода? — Мори усмехается, что-то записывая, не обращая внимания на злобный взгляд первокурсника, — Продолжай-продолжай. — Да, но в этот раз он был с ним, — кареглазый продолжает упорно и злобно поглядывать на врача. Чуть успокоившись, он продолжил, — Ну, не прям с ним, а сны сменяли друг друга. Первую половину был Джунчиро, другую половину резко был Ода, они оба разговаривали со мной, несли какую-то чушь, но в конце всегда умирали, прося их отпустить! Если про Одасаку я уже говорил, то Танидзаки, блять, просто рассыпается. — Любопытно, — Огай слегка округляет глаза, застывая с ручкой навесу, — И о чем же они с тобой разговаривают? Неужели ты внезапно у нас стал медиумом? — Очень смешно, спасибо, ебать, — огрызается Дазай, прошипев, — Вам надо оставить написание книги по психиатрии, а сначала издать не менее занимательную «Как просрать своих пациентов. Топ действенных фраз», а потом можно и вторую часть, например, — вторая часть книги Мори Огая «Почему мои пациенты мне не доверяют?», — нагло издевался кареглазый, наблюдая за мрачневшим с каждым словом лицом своего лечащего врача, — Что-то не то сказал? — Дазай… — Понял-понял, продолжаю, — суицидник показывает язык, — Чаще всего Ода говорит мне о том, что я должен отпустить его и начать жизнь без него, что я в принципе должен жить. Танидзаки говорит почти идентично Одасаку, — сын министра прикрывает глаза от внезапно настигнувшей его головной боли, ложась, — И сны прям не оставляют, твари. До ужаса реалистичные, а главное… прикосновения, я отчетливо ощущаю тактильный контакт с ними, — шатен хмурится, — Что еще сказать? У меня опять нервное состояние из-за нехватки сна, я раздражен, но и спать не могу! Либо я не засыпаю вовсе, таращась в потолок, как придурок, либо вижу это дерьмо, сплю несколько часов, а потом не могу заснуть. — Можешь поведать историю с Одасаку? Про пулевое ранение я еще полгода назад понял, как и про то, что это было убийство, — Мори продолжал что-то записывать, не поднимая глаз. Парасомния. Гипнопомпические галлюцинации в следствии стресса и бессонницы. Выписать направление к сомнологу. — Он работал в полиции. Короче говоря, помните теракт в отеле «Цветущая сакура» четыре года назад? Об этом долго говорили в новостях, — Огай кивает, продолжая внимательно слушать, — Один из террористов улизнул на крышу, за ним Ода и погнался, забывая про оружие в руках того ублюдка. Он и выстрелил в него, потом вспомнил про смертную казнь, ну и скинулся с крыши здания, — шатен потер виски, отворачиваясь, — Думал, что рассказывал вам про это. — Нет, — психиатр отрицательно качает головой, — Что по поводу суицидальных мыслей или внутреннего ощущения? — Желание воткнуть нож в глотку никуда не уходит, — Осаму мрачнеет, заостряя внимание на часах, — Желание все больше усиливается, как и мысли сделать что-то бредовое, — брюнет хмурится, продолжая что-то записывать у себя, — Но я терплю, потому что умирать в полном одиночестве — прошлый век, — юноша фыркает, состряпав, лежа на диване, забавное лицо, свесив голову вниз, игнорируя боль, — Помирать так с милой дамой! Ну или не обязательно дамой, у меня на курсе есть очень очаровательный паренек. — Дазай, ты сейчас упа… — врач не успевает договорить, как раздался грохот, — …дешь… — Огай качает головой, записывая. Развитие маниакально-депрессивного психоза? — Кажется, антидепрессанты пить мы больше не будем. Пропишу нейролептики и нормотимики. — А сны… — шатен встает, перекатываясь вновь на диван, потирая ушибленную голову, — Ай… — Твое подсознание, — перебивает Огай, выписывая рецепт, — Где-то глубоко в тебе поселилось желание жить, подсознание через близких для тебя людей говорит тебе об этом, отговаривая от самоубийства. Впрочем, это сомнительно, но хорошо. — Почему? — Потому что по твоим словам, когда появлялся твой друг, он звал тебя с собой, — брюнет усмехается, — Могу посоветовать интересное задание, Дазай. Тебе нужно будет на бумаге написать письма своим погибшим друзьям, все то, что ты не успел им сказать при жизни. Это задание похоже на то, что я дал полтора года назад, только вот теперь ты еще напишешь ответ себе от их имени на другой стороне, после сжигая бумагу, — Огай пододвигает рецепт к юноше, расслабляясь в кресле, — Дазай, я очень рад, что ты начинаешь делиться со мной нынешними событиями, поэтому я буду еще очень рад, если мы начнем разбирать сам корень проблемы. Начало. Я чувствую, что мы на правильном пути, если все так и пойдет, то на рождество ты не узнаешь себя, Осаму. — Я понимаю, Мори-сан. Мне нужно время. — Тебе нужно не время, тебе нужно понять простую истину, что показывать свои чувства — не равно стыдно, говорить о том, что тебя тревожит — не равно стыдно. Плохо — молчать, терпеть, подавлять, зарабатывая низкий EQ или алекситимию, — Огай оставляет ручку, наклоняясь ближе к пациенту, — Пойми, Осаму, может в прошлом людям и было все равно на твои переживания, что и заставило тебя жить с подобными установками, но не всем людям ты безразличен. Перестань бояться стать ненужным или отвергнутым, если люди поймут, что у тебя какие-то проблемы. Те, которым ты дорог, вне зависимости от твоего физического или ментального состояния, останутся с тобой, на то они и зовутся близкими. — Все детство мне твердили, якобы я накручиваю себе все, — Осаму усмехнулся, — А когда отец узнал о моем диагнозе, то ответил, что я сам себя довел до такого, потому что слишком зациклен на себе. Почему в нашем мире так любят, блять, винить жертв? Почему люди постоянно равняют все под себя, мол, смотрите, как мне плевать на мнение остальных. Поздравляю, ебать, возьми с полки пирожок и запихай себе в глотку, холодный пофигист ты наш, — Дазай раздраженно цыкает, накрывая подушкой лицо, — Постоянные «Не ной», «Улыбайся», «Люди ненавидят нытиков». — Потому что многие любят сравнивать с собой, Дазай. Если я не видел носорога — это не значит, что их не существует, так? Если кто-то не обращает внимание на внешние обстоятельства, то это не будет говорить о том, что все люди такие. Есть и максимально чувствительные феномены — HSP, у таких людей просто центральная нервная система чувствительнее, буквально, она куда глубже обрабатывает физические, эмоциональные и социальные стимулы, что называется чувствительностью сенсорной обработки. Таких людей ни в коем случае нельзя обвинять в том, что им плохо или они драматизируют любое событие, так как и у пограничников, даже самые «легкие» потрясения переворачивают их мир с ног на голову, — врач переплетает пальцы между собой, — Ты относишься к таким. — суицидник выглядывает из-под подушки, заинтересованно глядя на своего врача, — Есть терапии для людей с пограничным личностным расстройством, но они и тебе должны помочь, — врач снова берется за ручку, делая последнюю за сеанс запись. Диалектическая поведенческая терапия — ДПТ настроена снизить риск суицида, — Огай улыбается студенту, закрывая свой блокнот, — Поменять установки и все такое. Я могу проводить ее с тобой индивидуально, а можем не. — Индивидуально, — фыркает Осаму, наконец оставляя подушку в покое, вставая с дивана, собираясь возвращаться домой. — Тогда до встречи? Пиши, я всегда на связи. — До свидания, Мори-сан, — шатен встает, поклонившись врачу, выходя за дверь, сталкиваясь с другим пациентом, отпрыгивая назад от шока, — Федор?!.. — Дазай? — Блять. — Как неожиданно. Тревожность снова дала о себе знать, стоило столкнуться с Достоевским именно в кабинете психиатра. Место, которому Дазай явно не придумает оправдание, сейчас просто так глупо подтверждая абсолютно все слова, сказанные Федором о его фальшивой натуре. Весна опять тащит за собой кучу неприятностей, с которыми приходилось сталкиваться лицом к лицу. То мама в больнице, то смерть Танидзаки, то этот проницательный русский, что какого-то черта из всех психиатров Токио выбрал именно Мори Огая, лечащего врача Дазая. Это уже больше походило на дешевую мыльную оперу с комедийными моментами испанского производства, чем на жизнь. Осаму широко улыбается однокурснику, смотря на его не менее удивленный взгляд, чем был у суицидника. Эмоции Достоевского смешивались в непонятную бурду, состоящую из радости, что догадки подтвердились, шока, конечно, ну и раздражением, вызванным обеденным разговором дома. Они все так смотрели друг на друга еще минуты две, пока Огай лично не выглянул посмотреть что там вообще происходит, да и почему сын Акайо застыл в дверях, не шевелясь. — Достоевский-сан, здравствуйте, — психиатр улыбается, — Заходите, пожалуйста. Вы как всегда на семь минут раньше. Стабильность, конечно, очень хорошо. — Благодарю, Огай-сан, — Федор кланяется, проходя в кабинет, еще раз взглянув на Осаму, — Здравствуй. — Федя… — суицидник наконец приходит в себя, — Так ты ходишь к Моричке?! — Огай нервно дергает глазом, услышав столь забытое прозвище, данное пациентом еще год назад. — Немного удивлен, что и ты к нему ходишь, — хмыкает русский, не отводя глаз. — Я удивлен не меньше твоего, — сын министра хмыкает, обращая внимание на закашлявшегося психиатра. — А как я удивлен, что вы знакомы, — подает голос Огай, скрещивая руки на груди, — Но покинуть кабинет все же стоит, Дазай. — Понял я, — шатен мигом вылетает из комнаты, закрывая дверь, облокачиваясь о стену в попытках собраться с мыслями. Поговорить с Достоевским стоило ну непременно, вынуждая объясниться, что-то сказать, придумать, но, вот же черт, не лезло в голову ровным счетом ничего, что могло выручить суицидника в такой нелегкой ситуации. Осаму присаживается возле кабинета, утыкаясь в телефон, намереваясь поджидать однокурсника здесь, пока возможность имеется. Вот только отвлечь себя телефоном тоже был такой себе выход из ситуации, ничего это действие, кроме как бессмысленного тыканья по экрану, не дало. Дазай до конца сам и не понимал причину «Долга» объясняться перед студентом, ведь глупо было оправдывать все это одним лишь страхом быть разоблаченным. Да и почему-то именно с ним ничего толком в голову не лезло. Эти мысли, словно стрекозы или прочая тварь, сменяли очень быстро друг друга, но все равно ничего дельного попросту не приходило, но сказать что-то нужно же было, отчитываясь, как мальчик-хулиган перед мамой. Шатен нервно стучал ногой по полу, кусал губы, творил какую-то хрень в коридоре, из-за чего чуть пару раз не выставлен был за дверь медперсоналом. Все это пришлось проделать, чтоб в конечном итоге решить… сознаться. Сознаться, Боже мой. Федор, на радость Дазаю, надолго в кабинете не задерживается, выходя примерно через минут пятьдесят, заинтересованно поглядывая на все еще сидящего Осаму в клинике, что ожидал его все это время. Достоевский подходит к нему, вопросительно вскидывая брови, ожидая объяснений однокурсника, искренне не понимая, что он тут еще делает и по какой же такой причине ждет его. — Наконец-то вышел! — шатен вскакивает с места, хватая того за плечи, игнорируя «договор о неприкосновенности», — Пойдем? — Пойдем куда, Дазай? — юноша стряхивает с себя руки суицидника, недовольно щурясь. — Пойдем на выход, конечно, — кареглазый, сложив руки за головой, направляется по коридору к лифту, заходя туда вместе с русским, понимая, что за ним все равно пойдут хотя бы из любопытства. — Ты ведь не просто так ожидал меня здесь, верно? — Достоевский лениво растягивает свой вопрос, вздыхая, — Ты боялся, что я спрошу тебя о том, что ты забыл в кабинете у психиатра? — Осаму издает смешок, качая головой, — Я же тебе сообщил о том, что мне абсолютно нет резона с кем-то сплетничать об этом. Ты, конечно, можешь не рассказывать о причине своего посещения, но и не придумывай мне какой-то бред, хорошо? Можешь отмолчаться, — шатен, в принципе, так и делает. Дазай отмалчивается, понимая, как же нелепо, наверное, он сейчас выглядит. Выйдя на улицу, Федор невольно съеживается от холода, недовольно сморщив лицо. Погода после ночного дождя вернулась прохладная, но если для кого-то это было совсем ничего, давая возможность ограничиться легким пальто ли кофтой, то русскому аукался любой градус, вынуждая постоянно тепло одеваться, даже, как шутили, не по погоде вечно. В школе частенько говорили, будто он и плавать ходит в шубе и ушанке, смеясь, как весной и летом он почти не надевал коротких рукавов, а сверху мог еще и теплую кофту накинуть. Осаму замечает изменения настроения Достоевского из-за погоды, останавливая его за локоть, потянув чуть на себя. — Давай подвезу? — сын министра крепче сжал его руку, как только замечает, что собеседник хочет вырваться, — Мой водитель довезет. — Остановка недалеко. — Но ждать автобус нужно будет, верно? — он отпускает Федора, — Брось, Федор, не все хотят причинить тебе зло. Я правда не хочу, чтоб ты замерзал. Прекрати вести себя словно… о! Капризная русская принцесса. — Ладно, заносчивый японский принц, — брюнет язвит, все же нехотя соглашаясь, направляясь к машине Дазая, пока сам кареглазый отворачивается, скрывая довольное лицо «победителя». — Кстати говоря, картина готова. Мне было непривычно возвращаться к творчеству, я все тянул ее завершение до последнего, — Осаму открывает ему дверь, как истинный джентельмен и принц, пропуская вперед прекрасную принцессу, сдерживая смешки из-за очень недовольного взгляда однокурсника и его качающей головы, — Тебе отправить ее фотографией или посмотришь лично, когда будет время заехать? — Думаю… сам напишу и договоримся о встрече, — Федя устраивается в салоне серебряной «хонды», отворачиваясь к окну, — Прими мои соболезнования. Танидзаки был неплохим парнем, верно? — Он… — Осаму медлит, возвращаясь в реальность и утренние похороны, тут же отмахнувшись, — Да, он был хорошим, — Как часто ты ходишь к Мори? — переводит тяжелую тему суицидник, собираясь действовать по плану, двигаясь ближе к однокурснику. — Каждую неделю по пятницам в 17:00. — М, а я раньше посещал его раз в десять дней, но теперь вынужден с сегодняшнего дня бегать к нему в 19:00 каждую неделю, — задумчиво произносит юноша, приложив указательный палец к губам. Еще некоторое время они ехали молча, пока Дазай все решался начать диалог, к которому готовился час в коридоре. Он вновь взвешивал «за» и «против», пытался отложить и перевести разговор, но логика «говорила», что, Дазай, ты все равно пойман. Ты облажался даже в этом, в таком простом действии, как скрыть свою болезнь. Об этом знает семья, так теперь и этот подозрительный русский, какой ты идиот, оказывается. Суицидник набирает в легкие побольше воздуха, прежде чем хлопнуть себя по ногам, возвращаясь к беседе. — Мы все еще недостаточно близки, чтоб ты поделился основной причиной посещения психиатра? — Мы станем близки после того, как ты скажешь это первый, — Федор наконец поворачивается к нему, хитро улыбаясь, будто читая его мысли, — Ну что ты так смотришь? Разве это не будет честным? — Резистентная депрессия, — холодно выдает юноша, прищуриваясь. — М-м, — протягивает русский, — Как я и думал, — вздыхает Достоевский, кусая себя за ноготь большого пальца, — Уж больно глупо звучала твоя отговорка про татуировку на шее, ну и плохо спрятанные бинты на запястьях. Да, я именно склонялся к депрессии. — Ты будешь говорить свою проблему или размышлять над моей? — чуть раздраженно спрашивает Осаму, понимая, как поступил сейчас необдуманно, раскрыв себя, не догадываясь, что для Достоевского все это и так было на поверхности, привыкнув уже к невнимательности и безразличию социума. — А, мой диагноз, — русский призадумывается, сдавливая смешок, — Шизоидное расстройство личности, — удивленная реакция Дазая неожиданно смешит его, что ему пришлось сдерживать спонтанный порыв смеха, — Не подозревал? — Ох, — выдыхает шатен, потирая лоб, — Да нет, вполне ожидаемо. Асоциальное поведение, проблемы с эмоциями, ну и все такое. — Мори-сан действительно хороший психиатр, который оправдывает свою крутую цену? — Ну, — Осаму поднимает глаза кверху, задумываясь, — По факту да, но у нас немного «токсичные» отношения. — Полагаю, мне лучше не спрашивать? — Желательно, — улыбается Дазай, не отводя от однокурсника взгляд, — Ты не против, если сначала Хиро-сан оставит меня или ты торопишься? — Мне без разницы, Дазай, — он откидывается на спинку кресла, — Я никуда сегодня не тороплюсь. — Ты правда хочешь лечиться, Федор? — тихо задает вопрос суицидник, не отводя глаз от собеседника. — Да, — кивает русский, — Я хочу понять, какого быть нормальным человеком. Хочу понимать свои эмоции, хочу понять, какого иметь… друзей? Что люди в них находят? Да и я просто понимаю, что для дальнейшей жизни нужно уметь общаться с людьми, подавать себя в коллективе, — брюнет останавливается, прикусив ноготь, — Ты разве не хочешь быть… здоровым? Или ты получаешь наслаждение, видя эстетику в своих страданиях? — Не знаю, — русский отворачивается, падая в омут из собственных мыслей, — Федь, — шатен привлекает внимание парня на себя, — Ты сказал, что я сам должен понять почему мы похожи с тобой, — Осаму замечает заинтересованность в сиреневых глазах, продолжая, — И ты, и я… мы тщетно пытаемся выглядеть или быть нормальными, хотя по сути, мы ничем не отличаемся от упертых бабочек с поврежденными крыльями, что не смотря на свой недуг продолжают пытаться летать, — он усмехается, прикрывая глаза, — Наверное, я смог тебе сказать о диагнозе не только из-за того, что был пойман с поличным, но и… потому что нашел в тебе себя? — Возможно поэтому я все еще терплю тебя? — брюнет складывает ногу на ногу, — Потому что тоже смог разглядеть человека, способного понять без слов? — Знаешь, я читал фанфики с меткой оме… — Боже, не начинай! — Достоевский закрывает лицо ладонью, качая головой, — Отвратительно, Дазай, ты бы лучше классику читал так, как фанфики! — Господи, а то я не читаю! Обижаешь! — возмущается шатен, толкая плечом однокурсника, — С удовольствием устроим дискуссию на тему книг у меня дома. Машина останавливается у ворот, намекая на завершение поездки. Дазай открывает дверь, выходя из машины, подходя к водительскому окну, наклоняясь к водителю. — Хиро-сан, довезете его до нужного места? — мужчина кивает сыну босса, нажимая на газ, разворачиваясь. Сегодняшний день для Дазая Осаму был слишком тяжелым, начиная с самого утра. Усталость брала свое, как и желание поскорее лечь в ванную и сменить бинты, на которых опять не совсем вовремя выступили пятна крови.***
Дорогой Танидзаки Джунчиро, Мне многое хотелось тебе сказать, что я смогу уже только написать, к сожалению. Я не забуду первый день в университете, когда ты любезно отнесся ко мне, познакомил с друзьями, а еще позволил мне за долгое время почувствовать себя полноценным человеком с веселой компанией и долгими прогулками. Мне будет не хватать наших долгих телефонных разговоров, шуток в университете, ну и конечно походов в уже наше кафе. Мы все знали тебя не так долго, но, черт, к такому солнцу слишком быстро привыкаешь, чтоб оно так быстро переставало тебе светить. Кэн с уверенностью заявил, что не оставит твою сестру в небезопасности, а еще она подружилась с нашей Лилой и Ольгой. Наоми действительно милая, как ты и рассказывал нам, только вот печально, что мы застали ее именно в такой день, где ее радостное лицо было в слезах, что не идут молодым девушкам, вроде нее. Не беспокойся, Танидзаки, что оставил ее без защиты. Да, она потеряла одного брата, но приобрела пятерых, которые не оставят ее в столь трудное время, как и не позволят вспоминать после о тебе со слезами, вместо улыбки. Мы не забудем тебя, рыжий, потому что ты жив, пока память о тебе живет, пускай этот день был пропитан горечью потери, но последующие будут пропитаны счастьем, потому что ты тот человек, который бы хотел и дальше видеть нас всех вместе и наблюдать, как наша дружба крепчает. Это обстоятельство действительно сделало нас ближе, но какой ценой? Покойся с миром, мальчик-солнце.