Капитан

      Лив затянула ремень подпруги и зафиксировала пристругу — проверила на прочность.       Рядом послышался топот подков, и девушка чуть вздрогнула от раздавшегося откуда-то сверху уже знакомого голоса.       — Оливия, присоединяйся к авангарду, — она обернулась и увидела гордо восседающего в седле командира. Белый конь напыщенно качнул головой, а грива его встрепенулась, отливаясь золотом в свете горевшего неподалёку факела.       — Есть, сэр, — сухо ответила девушка и вернулась взглядом к ремням. Вновь послышалось размеренное цоканье чужой лошади, а над ухом недовольно фыркнул Зевс. Лив посмотрела в спину удаляющемуся к началу колонны Эрвину, потом на свои сапоги. Она хмыкнула себе под нос и, погладив Зевса по спине, ловко взобралась в седло.       «Как скажете, сэр», — передразнила сама себя Хилл, легонько надавив коленями на бока лошади, чтобы та пошла.       Но как бы уверенно она ни выглядела со стороны, девушка была напряжена чуть больше обычного. Напряжение это чувствовалось словно натянутая пружина, сковавшая всё тело по рукам и ногам. Оно закрадывалось и в голову, отчего в ней всё чаще появлялись настороженные мысли. Они касались всего, что происходило с Хилл в последнее время, не давая ей возможности расслабиться, и она знала, что было тому причиной. Именно сейчас Оливия находилась под пристальным вниманием. Она чувствовала это каждым дюймом кожи, понимала каждой клеточкой мозга и отдавала себе отчёт в том, что закончиться это, скорее всего, не скоро.       За ней наблюдали. Отделаться от этого ощущения было практически невозможно. Она думала о том, что ей следовало свыкнуться с этой мыслью с самого начала, когда всё только началось, но на деле это оказалось не так просто, как представлялось в теории. Ведь каждый раз, когда девушка ловила на себе неоднозначные взгляды, слышала сомнительные вопросы или улавливала саркастические нотки в тоне, её подозрения лишь снова напоминали о себе. Оливия ощущала себя странно в такие моменты, почти до отвращения — до неприязни к происходящему, до неприязни к собственному состоянию. Особенно это чувствовалось в присутствии Эрвина — человека, с которым ей предстояло работать почти каждый день. Это было хуже всего.       Девушка неосознанно проводила параллель между Эрвином и Найлом, сравнивая двух своих начальников — бывшего и нынешнего. Опыт напоминал о себе отголосками воспоминаний, и процесс отождествления происходил на автомате. Хотя информации по Смиту Оливии всё же недоставало, это не мешало ей увидеть в нём знакомые качества прошлого командира, так что провести первичный анализ не было сложной задачей: схожие черты бросались в глаза сразу. Подозрительность была одной из таких и, к счастливому стечению обстоятельств, проявлялась именно в её сторону. Однако, она не отрицала того, что мнение это было поверхностным и неполным — ей ещё только предстояло узнать Эрвина.       «Изучить того, кто пытается изучить тебя…» — Лив даже передёрнуло от такого умозаключения.       Если опустить детали, она была готова к данному раскладу. Даже учитывая, что в её намерениях изначально не было злого умысла, ей стоило "держаться особняком" и не привлекать к себе излишнего внимания. Собственно, такому пути девушка и придерживалась всё это время. Жаль только, что задуманное так и осталось задуманным. Ею заинтересовались и теперь не упускали из виду, и показывали это всеми возможными способами. Поэтому напряжение её не отпускало, заставляя быть начеку каждую минуту.       Как бы ни было противно признавать, но положение дел было для девушки чем-то новым, несмотря на опыт. Никогда раньше она не чувствовала себя столь уязвимо в, казалось бы, стандартных условиях. Когда ты делаешь только то, что должен, но все твои действия непременно будут проанализированы и оценены, но той самой оценки тебе никто не озвучит, а продолжит лишь наблюдать и, в случае твоего неправильного шага — подозревать в неладном. Так что служба в Военной Полиции, работа под руководством Найла вспоминались теперь Лив менее… напряженными? Может, вся суть заключалась в привычке? В обыденности? И потому в голову ей лезли мысли о том, что там было легче?       Нет, вернуться обратно Хилл уже не могла, ни в коем случае. Она не повернёт в обратную к тому, от чего ушла сама. Никогда и ни в чём она не поступала так — не поступит и сейчас. Оставить что-то позади — значит, так было нужно, значит — так должно было случиться. И, в данном случае, это было объяснимо и почти необходимо ей.       Однако, понимать, что ты находишься под надзором за то, что перевёлся в смежное подразделение в неподходящее на то время, было, попросту говоря, неприятно. Это вызывало в девушке смесь чувств безысходности положения и недовольства ситуацией, которые не отпускали её. Они укалывали её каждый раз, как речь касалась данной темы, заставляя чувствовать себя дискомфортно, а осознание того, что проходить через это приходиться в одиночку, угнетало Оливию.       Поделиться своими мыслями ей было не с кем. Никого из близких, кто мог бы поддержать её в минуты подавленности, не было сейчас рядом. К тому же, она понимала, что всё, что сейчас происходило с ней, в том числе и в моральном плане, было спровоцировано ею самой. Девушка создала такие условия для себя сама. Собственными руками написала рапорт на перевод, собственными словами заключила сделку с дьяволом, собственными действиями загнала себя в чужие планы…       Пути назад не было — Хилл понимала это очень хорошо. Ей оставалось лишь принять своё решение и отпустить сожаления, оставить позади все тягостные сомнения и наконец взять себя в руки. Так, как привыкла делать раньше, так, как было правильно и необходимо.       Для собственного "пинка под зад" Оливии лишь нужно было вспомнить моменты, в которых она была собой — той Оливией Хилл, которая собственноручно закрывала за собой ненавистную дверь и уходила без оглядки. Пусть в те мгновения порой неприятно щемило в груди, порой накатывало чувство тоски или подступали слёзы сожаления от содеянного, когда, возможно, мог сложиться другой исход. Пусть было тяжело первое время… Но посмотрев вперёд и отметая удушающие чувства тоски по тому, что могло бы быть в перспективе, она ступала туда, где ей в итоге становилось чуточку лучше. И тогда наступало облегчение, ведь она делала правильный выбор. Поэтому она сделает это вновь — примет свой выбор и пойдёт вперёд.       От Лив требовалось смириться и с щекотливым чувством глаз за спиной, которые искоса поглядывали за ней. Ей казалось, что эта слежка не прекращается ни на минуту, хотя это не было правдой на сто процентов и не имело никаких точных и неопровержимых подтверждений. Девушке пока приходилось опираться лишь на свои смутные подозрения, маловероятные догадки и неясные ощущения. А больше всего эти чувства указывали ей на неоднозначность того взгляда. Оливия была практически уверена, что он скрывал за собой что-то ещё, но чтобы подтвердить свои мысли ей не хватало информации. Но получи она недостающий пазл и собери полную картину — сможет ли принять её за действительность? Что сделает при таком раскладе?       Хилл сначала осмотрит недостающий пазл — присмотрится повнимательнее, прикинет, как тот будет смотреться в законченной работе. Потом аккуратно вложит его по форме и зафиксирует на месте — осмотрит сложившийся рисунок. Ей понадобиться секунда, чтобы сопоставить свои прошлые представления и то, что предстанет перед ней в конечном итоге. Затем Оливия потратит мгновение на то, чтобы засомневаться: а точно ли этот пазл, что вложили ей в руки — подлинный и принадлежит остальной части картины? Но сразу же отметёт такое предположение. Она отбросит сомнение, и в голове мелькнёт шальная мысль, что именно так она это и представляла. Хилл довольно хмыкнет самой себе — просто для того, чтобы потешить собственное самолюбие. Она всегда так делает. А после… После ей придётся решить, что делать с этой картиной — использовать её или нет. Но то будет после — когда недостающий пазл попадёт в её руки.       Лив становилось немного легче, когда мысли иногда уходили в этом направлении. Таким способом девушка на время избавлялась от натиска гнетущей реальности, выдыхала. Пока была возможность поразмышлять о чём-то приземлённом — это нужно делать. Но вскоре она опять почувствует на себе пристальное внимание, и всё вернётся на круги своя.       «Перетерпеть…» — неприятный вывод вновь посетил мысли девушки, заставляя её почувствовать отвращение.       Улица города очень быстро погрузилась в сумеречную темноту летнего вечера, когда предзакатное солнце уже скрылось за величественной Стеной и опустилось за недосягаемый горизонт где-то далеко за Синой. В небе таяли последние проблески синевы, то и дело скрываемые размазанными чернеющими облаками. Они плыли по бескрайнему простору близящейся ночи и, кажется, не предвещали ничего хорошего.       Главная дорога и тротуары стремительно заполнялись строем военных, лошадьми и транспортными повозками. Грохот колес по выложенной камнем площади, цокот железных копыт животных и шум большого количества голосов переплетались и разносились по улице, привлекая внимание горожан, которые собирались вдоль тротуаров. Люди останавливались у закрывающихся заведений, выглядывали из окон стоящих рядом домов и глазели на то, как пополнялись ряды солдат, как выстраивались в колонны отряды, как загружались провизией телеги.       Оживление среди военных, готовящихся вот-вот отправиться в путь, привлекало внимание и вызывало неоднозначные разговоры среди прохожих зевак. Беспокойство и страх читались в их глазах, а в речах слышалась взволнованность. Людей всё сильнее охватывала тревога неизвестности.       Девушка неспешно подъехала к замыкающему строй отряду из нескольких солдат с факелами в руках, как услышала позади низкий женский голос, не обернуться на который не смогла.       — Оливия! — добродушно пропела женщина, словно встретила давнего друга. Хилл мягко улыбнулась, потягивая поводья, чтобы гнедой под ней чуть притормозил. Девушка окинула своим прищуром небольшую группу людей: отчего-то радостный майор, хмурый капитан и священник, на котором не читалось лица. — И ты здесь? — спросила Ханджи, и Лив представила, как карие глаза женщины округлились, но увидеть этого не смогла — стёкла её очков отразили отсвет горевшего неподалёку факела.       — Да, уже здесь, — ответила Лив, выдерживая на себе очередной тяжёлый взгляд.       — Я слышала, ты принесла Эрвину что-то интересное, да? — уклончиво поинтересовалась майор.       — А Вы уже ознакомились? — Лив натянула поводья чуть сильнее, когда Зевс захотел сделать шаг вперёд, но после сигнала сделал только нетерпеливый "топ" копытом. Строптивое животное пыталось привлечь к себе внимание, хотя продолжало стоять на месте.       — Пока только со слов. Эрвин должен передать их мне с твоим отчётом, — улыбнулась майор. Хилл заметила, как взгляд её проследил за махнувшей хвостом лошадью. — Какой видный у тебя жеребец, — подметила женщина.       Хилл снисходительно улыбнулась.       — Благодарю. Он очень любит, когда ему льстят, так что прошу не баловать его, — коротко хохотнула Лив, а потом продолжила с самой наимилейшей своей улыбкой, на которую была способна, и голосом, полным ответной лести. — Надеюсь, мой отчёт окажется полезным Вам, Ханджи. А сейчас прошу извинить нас — Зевсу не терпится отправиться в авангард, — девушка откланялась и отдала коню команду продолжить прерванный путь.       — Да-да, конечно, — послышалось позади.       «Я не писала никакого отчёта...» — недовольно подумала Хилл, закатывая глаза. Она поняла, что, как бы ей ни хотелось, его придётся подготовить в ближайшее время.       Пока гнедой гордо вышагивал вдоль выстроившихся колонн, девушка исследовала беглым взглядом собравшийся строй, рассматривала выражения лиц солдат, ловила слухом короткие обрывки фраз. Она всё ещё чувствовала засевшее внутри напряжение, которое сейчас больше напоминало волнение.       Девушка приблизилась к авангарду и остановилась в правой части колонны. Её взгляд пробежался по составу, и она сразу заметила в самом его начале командира. Тот держал в руках карманные часы, а после убрал их в нагрудный карман пиджака.       «Примерно, четверть десятого», — предположила Хилл.       Она повела плечами, расслабляясь, глубоко вдохнула через нос остывший воздух с характерным запахом горелого масла.       — Открыть ворота! — голос Смита прогремел низким басом совсем близко и разнесся по округе громовым раскатом. Следом послышался шум подъёмного механизма, и каменные врата медленно поползли вверх, поднимаясь и открывая проход сквозь гигантскую стену. Командир пришпорил своего коня и выступил вперёд, оглашая собравшимся в конвой солдатам короткую напутственную речь. — Положение у стены Роза неизвестно. Безопасные земли только до Эрмиха — там мы сэкономим время. Вперёд! — мужчина окинул всех быстрым взглядом и, развернувшись, пустился к открывшемуся проходу первым.       — Есть! — в первых рядах послышались согласные возгласы. Строй двинулся в тоннель за командующим.       Оливия натянула поводья, отдавая готовому Зевсу команду проследовать за остальными.       Ночная Гермина встретила прибывший не так давно военный отряд холодом бессонных улиц, на которых всё чаще встречались группы потревоженных новостями людей, покидающих в столь поздний час свои дома. Они выходили из жилых зданий, заполоняли тесные переулки, создавая столпотворение, и присоединялись к основной колонне на одной из широких дорог, ведущей к отступлению из города. Местные сотрудники Военной Полиции и служащие Гарнизона сопровождали начавшуюся здесь эвакуацию и направляли население по пути к выходу в безопасные районы.       Эта ночь была необыкновенно бессонной, а кишащие людьми улицы — шумными и освещёнными, как никогда. Схожая ситуация сейчас происходила и в отряде разведчиков, который вынуждено обосновался в одной из пустующих построек города. После нескольких часов дороги было решено сделать остановку до появления вестей от посыльных снаружи.       Здание больше походило на производственное, бывшее когда-то продовольственным складом или заводом, вынесенным подчистую, и, скорее всего, некоторое время оно стояло заброшенным и не использовалось без острой надобности. Набитые под завязку телеги стремительно заполнили разбитую у его подножия площадь, некоторые из них вынужденно освобождались. Солдаты шумно разгружали повозки, сбрасывая короба и мешки со строительными материалами для заделывания пролома прямо на землю, подталкивали их друг к другу по цепочке, выстраивая башни из деревянных ящиков на крыльце. Те грохотали от соприкосновения с твёрдой поверхностью ступень, позвякивали внутренностями, а пыль от брошенных мешков с песком и мелким камнем выбивалась через ткань и поднималась столбом, медленно оседая на землю.       Зажжённый огонь, освещал территорию, следовал за служащими, ведущими лошадей в пристроенный неподалёку барак, чтобы накормить и напоить животных после долгой дороги, которые неровным строем цокали в темноту и удалялись от скопления людей. Народ быстро разбредался по огороженной массивным кирпичным забором местности, раздавая указания, выполняя поручения, осуществляя работу по переформированию транспорта под возможное экстренное выступление. Первый час после прибытия процесс происходил так быстро и слаженно, что, кажется, невозможно было уследить за тем, кто и чем был занят, но это суматоха однозначно была оправдана, и совсем скоро всё встало на свои места, а разгрузка телег осталась позади — транспорт был подготовлен, непродовольственная провизия выгружена, и грохот постепенно утихал.       У самого входа, среди каменных колонн крыльца, был выставлен патруль, на территории рассредоточены дежурные рядовые, расхаживающие вдоль забора, где-то на крыше виднелись ещё парочка дозорных солдат, высматривающих в дали малейшие неясные движения и готовые тот час подать сигнал тревоги.       Лив осмотрелась и подметила каждого, запоминая расстановку и местоположение, и даже впечатлилась тем, насколько хорошо была оцеплена местность. Она знала, что дела обстоят самым поганым образом и понимала, для чего производились такие действия, но даже с такой подстраховкой на душе её было всё ещё неспокойно.       Её взгляд то и дело поднимался к помрачневшему ночному небу, всматривался в высь, ища то, за что ей можно было бы зацепиться и отвлечься, но, стоя поодаль ото всех, прячась в уединении, с каждой терпкой затяжкой её голову лишь вновь и вновь посещали тягостные мысли, а на душе словно скреблись кошки. Всё, бывшее раньше бременем обыденности, казалось сейчас каким-то надуманным сновидением, которое она всё-таки была бы не прочь прожить ещё раз. Оно напоминало ей о мелочах, но мелочи эти осели так крепко в душе, запечатлелись в размытых воспоминания, что сейчас чувствовались словно успокоительное лекарство, ласкающее встревоженный разум. Ей недоставало тех мгновений, тех неспешных тёплых вечеров под крыльцом, запаха дымящихся на пару сигарет, ночного ветра, подгоняемого их в спины обратно в кабинет, чтобы доделать ненавистную тогда кипу документации. Она вспоминала ленивые утренние лучи солнца, бьющие в лицо через раскрытое окно и сквозняк, колыхающий стебли молодого саженца в горшочке на подоконнике, развевающийся тюль и запах крепкого чая в кружке — всё перед тем, как отправиться на утреннее совещание.       В голове раздался вспомнившийся заливистый хохот, отчего девушка даже обернулась проверить не послышался ли он ей на самом деле, но это было не правдой, и тот лишь почудился от нахлынувших воспоминаний слишком чётко и реально, заставив пробежаться быстрым взглядом по округе. Она сделала последнюю затяжку, глубоко вдыхая грудью, зажмурилась от горечи в носу, чтобы та привела её в чувство и вывела из клонившего куда-то состояния, потом подумала, что, как только всё устаканиться здесь, она вернётся, чтобы навестить близких.       Выбросив окурок к оградке и затоптав его мысом сапога, она направилась к тяжёлому навесу крыльца, осматривая проделанную солдатами работу. В глаза сразу бросались выстроенные нагромождения, кое-где перегораживающие узкие проходы, сооружённые в горы сумки вещей и провизии, разбросанные инструменты. Но то было лишь мешающимся на пути барахлом, попадающимся в поле зрения, а взгляд её блуждал среди проходивших мимо людей в поисках Эрвина. Ей хотелось поскорее отправиться спать, но слова Ханджи продолжали назойливо маячить в голове, напоминая о незавершённом деле. Обследовав улицу и первый этаж, она подошла к лестнице, с которой послышались приближающиеся шаги, сопровождаемые низким тембром голоса командира.       — Сэр, — дождавшись, когда мужчина покажется из-за лестничного пролёта, девушка обратилась, а поймав его неоднозначный взгляд, поправилась. — Эрвин, я хотела бы уточнить у Вас, — она положила руку на перила, неосознанно преграждая ему путь. — Вы не сказали тогда, что от меня требуется письменный отчёт.       — Какой отчёт, Оливия? — улыбнулся Смит, спускаясь на пару ступень ниже и останавливаясь на расстоянии вытянутой руки.       — Отчёт о новобранцах, — сощурила глаза Хилл, объясняя. Мужчина задумался на секунду, заставив девушку засомневаться в надобности своего предложения.       — Ханджи? — наконец спросил он, поняв откуда у девушки возник такой вопрос, и получил в ответ согласный кивок. — Напишешь с утра. Отправляйся…       — Я хочу закончить с этим сегодня, — перебила его Лив, не дослушав, и сделала шаг навстречу, словно побоялась, что мужчина тут же уйдёт.       Он снова выждал, посмотрев на неё испытующе.       — Хорошо, — согласился Смит и развернулся в обратную сторону. — Пойдём.       Девушка, почти не ожидавшая получить согласие так быстро и просто, из-за предчувствия, что на неё захотят возложить другие обязательства, возможно, более важные, чем те, что озвучила она, даже немного удивилась и подумала, что настойчивость и уверенность иногда берёт своё.       Хилл проследовала за командиром вверх по лестнице, пропуская по дороге спускающегося солдата, который показался ей знакомым, однако, кто именно прошёл мимо, сказать точно она бы не смогла — имя этого солдата было ей неизвестно. Второй этаж здания встретил их относительной тишиной по сравнению с тем, что происходило снизу, а в дальнем крыле коридора и вовсе не было никого постороннего. Лив сразу прикинула, что в той части уже могли расположиться к отдыху. Они же повернули в противоположном направлении, и девушка поравнялась с командиром, подстраиваясь под широкий шаг.       — Я так понимаю, это не было необходимостью? — спросила Оливия в попытке узнать соображения мужчины, который, по её мнению, что-то недоговаривал.       — Почему ты так решила? — поинтересовался Смит, коснувшись ладонью спины идущей рядом девушки и бросая заинтересованный взгляд в её сторону. Находясь плечом к плечу, она показалась ему совсем невысокой, едва достающий его плеча.       — Мне показалось, что Вы замялись, когда я спросила. Словно Вы не знали об этом или это не имело смысла, даже если это обсуждалось в Вашем разговоре с Ханджи, — честно ответила Лив, хотя говорила неторопливо, то ли подбирая слова, чтобы не показаться слишком своевольной в выражениях, то ли от неожиданного касания, которое привело её в лёгкое смятение.       — Ты права, — согласился Эрвин и толкнул дверь в помещение, когда они прошли коридор до упора, — мы действительно обсуждали это.       Хилл устало подумала, что в очередной раз её никто не тянул за язык, но тот так и просился выпалить то, что, как оказалось после, было совсем без надобности, а инициатива снова рада видеть своего инициатора. Но, выдохнув, поняла, что сейчас её порыв не будет лишним, если она хочет показать свою заинтересованность, и посодействовать любым способом будет только кстати.       Девушка вошла следом и, прикрыв дверь, остановилась посреди кабинета, осматривая временное рабочее место мужчины. Обставленное полупустой неброской мебелью, оно было значительно меньше по площади, но, впрочем, не сильно отличалось по функционалу от прошлого кабинета, в котором ей удалось побывать: стоящий у стены книжный стеллаж со стеклянными дверцами, широкий угловатый стол, расположенный недалеко от окна со скромными занавесями, видавшее жизнь кресло и пара стульев в углу комнаты, почти у самой двери. Тоскливое помещение освещалось неярким огоньком свечи, оставленной здесь, судя по всему, незадолго до её прихода, и огнями с улицы. Лив подумала, что писать здесь было бы не совсем удобно.       Пока Эрвин разбирал выложенные из папки документы и искал нужные, девушка взяла стоящий в начале помещения стул и перенесла его ближе к столу, поняв, что забрать характеристики ей вряд ли удастся и писать всё же придётся здесь. Она села напротив и наблюдала, как мужчина придвигает к ней необходимые документы, чистый лист и чернила, а после — откидывается на стуле, всматриваясь в пыльное окно.       — И да, писать отчёт не было необходимостью, — задумчиво изрёк мужчина, скрипнув спинкой кресла и пропустив недовольный взгляд Лив, который она не смогла удержать. — Но раз уж ты хотела сделать это не откладывая, я не мог отказать.       — Мне не трудно, — ответила Хилл, склонившись над столом и выцарапывая письменным пером слова на бумаге. — Ко всему, я не люблю откладывать дела на потом, — девушка кинула косой взгляд на мужчину, а встретившись с его, быстро вернулась к тексту. — И, как мне показалось, майор очень хочет увидеть его.       — Это похвально, Оливия, — Эрвин же подумал, что хочет задать ей несколько вопросов, изредка наблюдая за тем, как девушка выводит буквы, составляя документ. — Уверен, что в Военной Полиции ты трудилась столь же усердно. Так ведь?       — У Вас есть какие-то пожелания к формуляру? — уточнила девушка, сбивая таким вопросом Эрвина с начавшейся темы. Мужчина оглянулся, рассматривая вопрошающий взгляд девушки. Он даже удивился, как резко прозвучали слова, как настойчиво Оливия пыталась уйти от прямого вопроса.       — Можешь писать в произвольной форме, — ответил Смит, почувствовав возросшее чувство интереса. Слишком мало было известно ему об этой девушке, слишком стремительно угасали проблески доверия к ней, как только речь заходила о её прошлой службе, отчего мужчине в очередной раз захотелось припереть её к стенке, наблюдая за тем, как та продолжит уходить от ответов, ускользая точно змея.       Он проследил, как Оливия кивнула и, кажется, смутившись, опустила взгляд к документу, продолжив писать. Перо плавно покачивалось в женской руке, выводя символы так же, как и тёмные ресницы девушки изредка подрагивали всякий раз, когда веки её чуть опускались, а зрачки медленно следили за появляющимися на белом фоне тёмными строчками. Расположившись в пол оборота и оперевшись рабочей рукой о стол, профиль Оливии время от времени всё же обращал на себя внимание Эрвина, и мужчина подметил правильные черты лица и высокие скулы девушки.       — Да, — наконец довольно тихо прозвучало от неё, и Смит поймал звук её голоса, чуть облокотившись локтем о стол. — Я добросовестно выполняла свои обязанности, — Хилл подняла голову, вперившись взглядом в голубые глаза Эрвина, всё это время наблюдавшего за ней. — Ведь это мой долг.       Рассматривая друг друга, каждый в тот момент пытался отыскать ответы на интересующие его вопросы, заглядывая в глаза и пытаясь прочесть то, что не было озвучено вслух. Возможно, будь у них меньше препятствий, они смогли бы расспросить сидящего напротив обо всём, что волновало в ту минуту, до и после этого, однако, никто не решался больше высказывать своих предположений, оставляя при себе лишь догадки. Эрвин не делал этого из осторожности, Оливия — из схожих причин, сохраняя возможность избежать лишнего.       — Готово, — всё же почувствовав нарастающую неловкость ситуации от затянувшейся между ними паузы, Лив наконец прервала тишину и придвинула завершённый отчёт.       — Хорошо, — мужчина принял листок, но отодвинул его от себя к краю стола, прекрасно понимая, что проделанная Оливией работа нужна будет, по сути, только Ханджи, и он, вероятнее всего, даже не станет её читать — всё, что он хотел узнать, он уже знал. — Отправляйся отдыхать, Оливия.       Девушка поднялась со стула и направилась к двери, уходя от пристального взора, который налип на неё крепче репейника и от которого ей всё же хотелось избавиться. Только в дверях Хилл помедлила, гонимая желанием задать давно кружащий в мыслях вопрос, а в момент передумав, выдавила лишь пожелание доброй ночи и скрылась за дверью.       Сейчас Лив хотелось скрыться, убежать от навязчивого чувства, нависающего над ней словно грозовое облако, которое давило ей на плечи и тянуло тело к земле. Ей казалось, что прямо за спиной её начинается буря, готовая в момент разразиться и настигнуть своей неотвратимостью, а невозможность противостоять катаклизму ощущалась так отчётливо — она точно не смогла бы уйти. Оно следовало за ней по пятам: на лестничном пролёте, в кабинете, в пустом коридоре; так и норовило врезаться в лопатки, прилипнуть к позвоночнику, окутать тело, сбить с ног и накрыть.       Несмотря на показное добродушие Эрвина, ей хотелось узнать, чего он хочет добиться на самом деле, задавая все те вопросы, которые уже были озвучены. Что Смит хочет услышать от неё? Красочный пересказ с мельчайшими подробностями о прошлом? Но самое главное, для чего ему нужна была эта информация?       Хилл не была готова вернуться к этому даже на словах, точно не сейчас. Одна только мысль об этом заставляла девушку начать нервничать, чувствовать себя отвратительно.       Тогда это казалось ей необходимостью, тем, что, как она сказала, было её долгом...       Поначалу Лив и вправду считала это своим долгом, тем, что требовалось от неё несмотря ни на что — беспрекословно исполнить приказ. Сделать необходимое ради блага, ради неоспоримой цели и доказать, что она способна на большее. Только сомнения в правильности совершаемых поступков копились в её душе и оседали всё тяжелее, но руки были связаны, и она продолжала. Марала ладони каждый раз, отрекаясь от чувств, забывая про человечность, наблюдала за тем, как медленно угасает в сердце сострадание ко всему. В те моменты она чувствовала себя словно во сне, а перед глазами стояла пелена, и всё казалось нереальным. Чувства притуплялись, заставляя верить в то, что спустя время она проснётся, и ничего из этого ей больше не никогда не вспомнится.       Несколько первых дней проходили как в тумане, она будто блуждала в тёмном лесу, пытаясь выбраться наружу, отыскать свет и выйти из состояния загнанности. Её кружило и качало из стороны в сторону, словно одинокое судно в бушующем течении волн, а шторм стихал так неспешно и долго, что до начала следующего её разделяло ничтожно мало времени. И не успев оклематься от предыдущего, её бросало в новый снова и снова, заставляя переживать всё то по нескончаемому кругу. Тогда ей казалось, что избавиться от этого будет невозможно, что она заблудилась, сбившись с пути, и каждый день становился похожим на предыдущий.       Жить и понимать, что ты идёшь в неправильном направлении становилось чем-то привычным, ведь другого пути на горизонте так и не открывалось, ничего, что могло бы исправить ситуацию и указать ей на ошибки. Краски вокруг только сгущались, а наблюдать за тем, как все вокруг ведут себя так, словно происходящее считалось в порядке вещей, уже не казалось странным. Ей оставалось только следовать за тем, что являлось для окружающих нормой, соблюдать установленные правила и быть подвластной чужому режиму, пока в какой-то момент собственные мысли не повели её к возможному решению.       Загнанная в ловушку, потерявшая всякое желание бороться и противостоять, она наконец-то почувствовала, что прожить так ещё хоть немного ей будет невыносимо, хотя тогда каждый день для неё был сродни испытанию, проявляясь даже в несущественных мелочах. Но на горизонте появилось то, что подсказало долгожданный выход на поверхность, на другую дорогу. И зацепившись однажды за что-то чужое, найдя опору в том, что было всегда чуждо, она рьяно захотела таким способом избавиться от оков, висевших на её плечах. Она поймала взглядом спасительный луч надежды, способный исцелить истерзанные руки, согреть её от холода, окутавшего всё тело, и растопить образовавшийся на душе лёд…       Когда-нибудь она обязательно покается за всё содеянное, и, возможно, осколки смогут оттаять, не причинив вреда. Возможно, когда-нибудь она найдёт в себе силы не возвращаться к былому и освободиться.       Лив дала себе обещание, что ни даст никому влезть в своё прошлое, ни за что не подпустит к воспоминаниям, не расскажет о них сама. Её история должна остаться угасающей частичкой того, что она затушит словно окурок сигареты, бросив позади.       Отгоняя от себя чувство присутствия за спиной девушка прошла опустевший за время, проведённое в кабинете, коридор и свернула к лестнице в поисках выхода на свежий воздух — ей вновь захотелось проветрить голову. Но на повороте к спуску в её грудь больно врезается чья-то голова, что, по всей видимости, смотрела только под свои ноги и совершенно не заметила появившуюся перед ней живую преграду.       Хилл недовольно скривилась от причинившего дискомфорт столкновения, но не отступив ни на шаг, рассмотрела опешившее выражение уже знакомого лица. Солдат возникшей перед ней так же неожиданно, как и она перед ним, оторопел на секунду, а потом сразу же начал извиняться.       — Успокойся, всё в порядке, — остановила Хилл, вглядываясь в бегущий взгляд девчонки. — Как ты… — начала было задавать первый пришедший на ум вопрос капитан. — Куда ты бежишь?       — Я ищу командора Эрвина, мэм, — взволнованно ответила Блауз, восстанавливая дыхание от подъёма по лестнице. — Меня отправили доложить обстановку.       — Он сейчас в кабинете, в конце коридора, — подсказала Оливия. Девушка быстро поблагодарила, закивав головой, и уже собиралась убежать по указанному направлению, как Лив живо спохватилась спросить её о беспокоившем и схватила ту за плечо, останавливая. — Постой, Саша… Остальные тоже прибыли в город с тобой? Капитан Майк… он вернулся?       — Нет, капитан. Из нашего отряда пока никто не вернулся. Может, они всё ещё зачищают территорию за стеной… — неуверенно предположила девушка.       — Понятно, — взгляд Хилл задумчиво опустился к ногам стоящей перед ней девушки, а после пальцы разомкнулись и выпустили девичью руку. — Иди.       Хилл посмотрела в спину торопливо удаляющейся Блауз, а своей собственной почувствовала пробежавший неприятный холодок.       «Всё ещё зачищают территорию… — повторила про себя Хилл, понимая нелепость услышанного, которая в данной ситуации очень напоминала ей бессмысленную надежду на положительный исход, однако, сама же предполагала обратное. — Боюсь, всё обстоит не совсем так, как ты думаешь, — разум девушки, судя по всему, вновь собирался заговорить с ней о совести и сожалении, которые она старательно пыталась отогнать от себя. — Реальность никогда не соответствует нашим планам и требованиям. Всё происходит так, как решает судьба, и с этим приходиться мириться, изо дня в день разочаровываясь и хлебая ту правду, которая уготована для тебя этой несправедливой жизнью. — Она понимала, что ей предстоит понести на своих плечах ещё одну ношу — мысли о том, что она возможно причастна к такому стечению обстоятельств. В голове её сразу возникло воспоминание того злосчастного следа в роще, её решение умолчать о нём, и она прикрыла глаза, останавливаясь на лестнице, чтобы перевести дыхание. — Это не моя вина. Я не совершила ошибки. Всё случилось так, как должно было, — девушка вновь пошла по давно протоптанной дороге, уже знакомой и ведущей к отступлению. — Меня это не волнует.»       Холодный ветер вновь прошёлся по спине, заставляя кожу покрыться мурашками. Кажется, по лестнице гулял сквозняк.       ***       Помещение стремительно погружалось в темноту с быстротой гаснувших свеч, которые располагались в нём, словно у каждой стоял кто-то и задувал свою по команде, а призрак угаснувшего племени меркнул, оставляя после себя струю развевающегося дыма. Затхлый воздух сразу приобретал горький привкус гари, оседающей в носу, щекочущий глотку и спускающийся в наполненные тяжёлым, густым от влажности, комом в лёгкие. Вдохнуть полной грудью было практически невозможно, и, кажется, что в этом даже не было необходимости.       Всё здесь выглядело прогнившим до мелочей и было готово развалиться от лёгкого прикосновения, от слабого дуновения ветра качнуться и, накренившись, рухнуть наземь, рассыпаясь на щепки, а после осесть пеплом, который заполнит комнату мелкой пылью. Она поднимется от ног и достигнет головы, подберётся к самому лицу, попадая в глаза и заслоняя видимость. С ней рассеется грибок и бактерии, что долгое время старательно разъедали несчастную мебель, заполоняя каждый уголок, нарастая там черно-зелёной плесенью. Из щелей выползут мерзкие твари, кишащие словно рой пчёл, вылетят вместе с грязью насекомые и разлетятся по тёмной комнате, врезаясь в препятствия из тел, будут искать выход на поверхность, и некоторые смогут найти его в единственном отверстии стены, сочась через ржавую решётку.       Всё стихнет, и они откроют глаза, чувствуя на коже налипшую корку чернильной гари, которая запачкает одежду, проберётся и под ткань, заставляя чувствовать на себе последствия неосмотрительности. Во мраке покажутся неясные очертания того, что осталось после крушения, и это приведёт в смятение, заставит замешкаться на секунду, но и та будет неоправданной роскошью, только сбивающей с толку.       Словно толпище пауков по коже пробежится ледяной холод подземного помещения, а за решётчатым окном засвистит гуляющий по ту сторону ветер, загоняя песок и опавшую сухую листву внутрь. Оттуда же послышаться тяжёлые шаги увесистых сапогов, а тело проберёт дрожь, заставляя трястись пальцы, бегать глаза в попытке сфокусировать зрение в поисках хоть чего-то. Озноб настигнет следом, когда совсем близко скрипнут не смазанные дверные петли, а шаги начнут приближаться к этому месту.       Бежать будет некуда, скрыться не получиться, а затеряться среди других не удастся — попадутся все. Отсеивая одного за другим, он доберётся до неё, заставляя наблюдать за неминуемой участью каждого, и это будет продолжаться, пока округу не пронзит истошный крик о помощи. Всё будет повторяться и только ухудшаться, боль начнёт усиливаться, станет нарастать напряжение, заставляя её сделать то, что он хочет, но она не проронит ни слова, просто не сможет этого сделать.       Отсюда невозможно будет выбраться — это лабиринт, выход из которого не отыскать. Забредший в него однажды, попадёт в ловушку, а пытаясь выбраться, будет натыкаться лишь на такие же заблудшие души и нескончаемые тупики, преграждающие путь, толкающие обратно в лапы собственных грехов.       Она встретиться с очередной стеной. Кирпич в ней будет облеплен въевшейся черт знает когда плесенью и влажным мхом, а сквозь прогнивший грунт будет сочиться тонкими струйками мутная вода, стекая по камню вниз, капая на грязный пол. Рука её ляжет на камень, пробуя протолкнуть наружу, голова припадёт к преграде, касаясь ухом и прислушиваясь к звукам извне, но всё будет молчать.       Тишина подскажет ей путь. Придётся вынуждено повернуть назад — туда, откуда ноги уносили её всё это время. Шаг за шагом она попятиться и, обернувшись, споткнётся обо что-то мысом ботинка, рухнет на живот на покрытый слизью пол, не удержав равновесие. Талая вода вперемешку с землёй ударит резким запахом в нос, и ей покажется, что ничего роднее у неё уже нет, кроме сопровождающего повсюду гадкого смрада обречённости, и оперевшись руками — пачкая пальцы и позволяя коричневой массе забраться под ногти — поднимется на руках. Потом её пробьёт осознание того, что под коленями до сих пор лежит что-то твёрдое и мокрое, и взгляд сразу опуститься вниз под туловище — она попытается закричать, но сразу вспомнит, что пробуя провернуть подобное, это каждый раз оказывалось безрезультатным. Но удержать порыв отшатнуться, отползти подальше, отталкиваясь пятками от лежавшего там, не сможет. Она возведёт уставший взгляд к потолку своей "темницы" и бесшумно выдохнет, прикрыв глаза, почувствует упавшую с него на лоб увесистую каплю, потом поднимется и скривит от отвращения лицо:       — Ещё один, — процедит сквозь зубы, сдерживая порыв с силой наступить на прогнившее тело, размозжить разлагающуюся плоть и кости изуродованного лица.       Оно не было первым, встретившимся ей на пути, оттого раздражение лишь усиливалось, и она всё больше теряла контроль над собой.       Ей хотелось выбраться отсюда, прекратить бессмысленные скитания, перестать спотыкаться о то, чему уже не помочь. Даже продолжая блуждать здесь, она понимала, что ей ничего не исправить. Кажется, что даже если отыскать выход наружу, замаравшую её грязь не смыть ни проливным дождём, ни оттереть самой твёрдой губкой, а запах гнили не выветрить никаким свежим воздухом — настолько тот проник в её лёгкие, что, кажется, не просто осел на коже, а въелся в каждую клеточку тела.       Но выход отсюда точно был, и она знала, что рано или поздно выйдет к нему. И тогда это место вспыхнет — она сожжёт его до тла, любуясь, как будет рушиться то, что удерживало её целую вечность взаперти, мучая и угнетая. Да… Она сначала с удовольствием подкурит сигарету, затягиваясь так глубоко, чтобы перебить пропитавшее её глотку и кожу зловоние, а потом бросит зажжённую спичку к подножию, с упоением всматриваясь, как в темноте будет разгораться зловещее пламя победы.       Яркие языки пламени угаснут, рассеиваясь густым удушающим дымом, а желанная картина пепелища раствориться прямо перед глазами — она вновь окажется там, откуда убежала. Игра в выживание продолжится и начнёт только усугубляться, превращая её обреченное существование в нескончаемый кошмар скитания.       Окутавший камеру холод пробирал до самых костей, заставляя конечности онеметь, а глаза бегать по знакомому помещению, разглядывая в полумраке очертания старых предметов и сидевшего на стуле человека. Разорванная в клочья одежда, голова, клонившаяся к груди и босые стопы, с каждой секундой всё больше утопающие в пребывающей воде, заставили её глаза распахнуться только шире, а в горле застрял немой возглас-отрицание.       Попятившись в шоке от нахлынувшего чувства повторяющейся ситуации, она врезалась в качающуюся на хлипких петлях дверь. Их скрип устрашающе усилился в тишине, а заворожённый взгляд наблюдал за тем, как капает с косяка тягучая тёмная жидкость. Кажется, она была повсюду, испачкала собой всё, что только находилось здесь, замарала и дрожащие от страха руки.       Она обернулась на хрипящего через завязанную вокруг рта ткань человека, готового закашляться и подавиться собственной кровью. Полумёртвый, обмякший от полученной боли, он почти не шевелился, его взгляд был помутнён и не выражал ни надежды на спасение, ни просьбы об освобождении. Утратив всякую веру, он, похоже, был готов к неминуемой смерти от чужих рук и не проявлял ни малейшего сопротивления. Обращённые в её сторону глаза были пусты, точно помутневшие стёкла.       Она сделала осторожный шаг навстречу, думая, что сможет помочь ему выбраться отсюда, но за спиной вновь раздались шаги. Они спугнули её и отбили зародившееся только что желание освободить скованного мужчину, заставив обернуться к раскрытой настежь двери, на пороге которой показался знакомый силуэт. По характеру быстрых шагов, больше похожих на бег, ей стоило догадаться, кому они принадлежат.       Подкативший к горлу ком снова прервал её попытку закричать, а ноги начали вязнуть словно в вязкой трясине.       — Ты ещё не закончила? — зло спросил он. Ей не удалось разобрать черт его лица, но она точно поняла, почувствовала, что, скорее всего, брови человека недовольно сдвинулись к переносице, а голос был настолько искажён гневом, что слышался почти прямой угрозой.       — Не закончила?.. — прохрипела она, недоумевая. Ей было не столько страшно от прогремевшего в тишине резкого тона, сколько от непонимания и чувствовавшейся пустоты внутри себя. — Помоги мне!       — Держи, — раздраженно приказал он, протягивая ей в руки запачканный нож. Она вновь посмотрела на человека в смятении, потом на предмет, и замотала головой, отказываясь. — Какого чёрт ты медлишь?! Возьми его, я сказал! — в гневе прокричал тот.       Кажется, она готова была разрыдаться от неожиданно нахлынувших эмоций, готова была убежать прочь, не оглядываясь, но продолжала тонуть в собственном бессилии.       — Чего ты ждала, Хилл?! — голос его грохотал, отражаясь эхом от промозглых стен камеры и бил по слуху резкостью интонации. — Мы должны уйти отсюда! Сделай это!       Лезвие перевернулось в чужой ладони рукояткой к девушке, и она сама не заметила, как через мгновение уже держала его в собственной руке.       — Ты не должен этого делать, — сдавленно проговорила она, не веря в происходящее, не доверяя своим глазам, точно показывающим ей безволие, которое охватило её сейчас. — Не заставляй меня…       — Мы должны! Иначе нам не выбраться, — его шаг на встречу заставил её наконец пошевелиться, отшатнуться к сидящему позади человеку. — Мы уже зашли слишком далеко.       — Я знаю…       Она вновь почувствовала власть над телом и сделала ещё один шаг назад. Обернувшись через плечо, её презренный взгляд окинул испускающее последние крохи жизни тело мужчины — тот больше не смотрел в её сторону, не показывал свои бледные, потухшие глаза, снова опустив голову вниз и, кажется, теперь просто ожидал своего конца.       Всё произошло слишком быстро, не оставляя возможности переиграть произошедшее.       Контроль, что показался ей ключом к спасению, быстро обрёл неправильную форму, вселив в её тело силы на совершение очередной ошибки. Вновь пролитая кровь только окропит их руки и загонит души глубже по тоннелю.