Капитан

      — Блять!.. — жалобно простонал парень, прикрывая ладонями нос, по которому только что заехали со всей дури.       Оливия опомнилась не сразу. Успев нанести первый удар и будучи готовой повторить его ещё буквально несколько секунд назад, сейчас она сидела с широко распахнутыми от удивления глазами и пыталась сложить представшую перед ними картинку с тем, что никак не хотело вязаться с её мыслями.       Наконец, когда её зависший в воздухе кулак медленно разжался, а глаза пару раз глупо хлопнули ресницами, она спросила:       — Какого черта?..       С правой стороны раздались громкие хлопки, заставившие её тут же отмереть и обернуться.       — Отличный удар, Хилл!       Вышедший из тени помещения силуэт быстро приобрёл очертания знакомого человека, продолжающего нарочито громко аплодировать в застывшей тишине. Вылетевшие из его уст слова прозвучали насмешливо, и былое смятение от происходящего у Оливии в момент сменилось раздражением.       — Что за игры, Миллер?! — сердито поинтересовалась девушка, посмотрев на по-странному довольное лицо Ретта, остановившегося в паре метров от них и по-свойски вложившего руки в карманы брюк.       — Почему получаю только я? — снова заскулил в ладони всё так же прижатый к полу парень.       Брови Лив сдвинулись к переносице, а недовольный взгляд вернулся к покалеченному.       — Я спрашиваю: в чём дело, Ной?! — с расстановкой спросила она, повысив голос и попутно отдирая руку парня от его носа, чтобы заглянуть ему в глаза и заодно рассмотреть то, что успела натворить.       — Мы хотели спросить у тебя тоже самое, — наконец ответил Ретт, выразительно поглядывая на "чужую" эмблему на плече Хилл.       Девушка зло зыркнула в его сторону, но сразу же вернулась к осмотру Фростмана.       — Руки убери, — раздражённо прошипела Оливия, наклоняясь, и небрежно отбросила его ладонь от лица. Нос и щёки молодого человека порозовели, выдавая смущение (которое он обязательно бы опроверг), а из ноздри показалась тоненькая струйка крови. Щенячий взгляд Ноя заставил Лив чуть смягчиться: — Извини, но ты сам виноват.       — Это была его идея, — почти обиженно указал Ной на стоящего рядом напарника.       Полагаясь на своё незапланированное (хотя и предсказуемое) положение, парень надеялся на сочувствие после того, как отыграл свою роль и заслуженно получил по роже.       — Может встанешь уже с него? — спросил Ретт, успев помрачнеть лицом и показать своё явное недовольство, после чего протянул Оливии руку.       — Ну да, Лив, иначе будешь не первой.       — Идиот, — покачала головой девушка, ничуть не смутившись. — Потом не удивляйся, когда тебе в очередной раз заедут по лицу.       Лив повернулась и с подозрением посмотрела на протянутую руку, а потом в хмурые карие глаза. Миллер, плохо скрывающий своё внутреннее напряжение, показался ей даже сердитым, хотя сам мужчина не собирался открыто выдавать свои эмоции. Девушка приняла его помощь и попутно ухватила за руку лежавшего на лопатках парня, помогая подняться.       — На сегодня с него хватит.       Стряхивая пыль с одежды, она то и дело бросала недоверчивые взгляды в сторону бывших коллег.       Между ними повисло напряжённое молчание. Мужчины переглянулись и почувствовали, что, оказавшись наконец друг перед другом, на самом деле не знают, с чего начать непростой разговор. Однако каждый понимал, что уйти от него теперь не удастся и, если они не сделают этого сейчас, всё может только усугубиться. Один томился молчанием в нерешительности, второй был напряжён, словно струна, и боялся начать слишком резко, третий — выжидал реакции остальных, но заранее приготовился к однозначным сложностям.       Первым всё же осмелился самый нерешительный. Ной, утерев под носом каплю крови, уселся на край бесхозного короба и осторожно начал:       — Лив...       — Что? — раздражённо перебила девушка, не дав ему ни начать, ни закончить. — Так соскучились по мне?! Или узнали что-то интересное?       Истерическая насмешка, которая просочилась в её голос, почти насторожила Ноя. Он посмотрел на Хилл, удивлённо замечая, как едва заметно задрожала её нижняя губа.       Ретт, долго державший в себе объяснимое чувство злости, которое клокотало в нём с того дня, словно шипящее под крышкой масло, наконец высвободил его и сорвался, повысив голос:       — Да, Лив, узнали! Узнали, что ты сошла с ума! О чём ты вообще думала?!       Оливия чуть отступила и предостерегающе выставила руку, чтобы сохранить дистанцию от сделавшего в порыве шаг к ней Миллера.       — Что случилось? Зачем ты это сделала? — продолжал сыпать вопросами мужчина в том же грубом тоне, не обращая внимания на то, что голос его стал звучать слишком громко.       Оливии неожиданно вспомнился один из прошлых дней. А потом другой.       Он приблизился, всматриваясь в забегавшие глаза девушки, которые удивлённо смотрели то на него, то на сидящего позади Ноя в поисках какой-нибудь поддержки. Ретт понимал, что со всей своей (по обыкновению ему не свойственной) импульсивностью сейчас выдавал себя с потрохами, и попытаться скрыть это было бы уже поздно.       — Эй, потише, — предостерегающе попросил Фростман, поймав в тот же момент немой вопрос в глазах Оливии. Будь они в более подходящем для выяснения отношений месте, Фростман, солидарный с Миллером, вообще не сказал бы ему ни слова.       — Успокойся, — осторожно попросила Лив, стараясь вернуть своему голосу знакомую непринуждённость. — Ты аж весь покраснел. — Однако ей самой собственный тон голоса показался немного нервным.       Услышав в голосе девушки очередную иронию, которая, как нельзя кстати, задела его именно сейчас, мужчина почувствовал нестерпимое желание получить ответы на свои вопросы сию секунду и резко схватил Оливию за запястье, притягивая ближе. Ему показалось, что это единственная предоставившаяся ему возможность, — да, напугать её, — но получить то, что он хотел, — узнать всё от неё лично.       «Либо сейчас, либо никогда».       — Ты осознаёшь, что натворила?!       Хилл, не ожидавшая такого резкого действия, чудом сдержала возмущённый вздох и теперь точно видела, что Миллер был настроен совершенно серьёзно. На несколько мгновений она даже потеряла дар речи, пытаясь понять, что хотят сделать её лёгкие: вдохнуть или выдохнуть. Но борьба с негодованием быстро отошла на второй план, и её недоуменный взгляд за секунду сделался обозлённым, и она, одарив им нависшего над ней мужчину, твёрдо предупредила:       — Отпусти меня. Сейчас же.       Позади послышался шорох и несколько быстро приближающихся шагов: Фростман, не планировавший содействовать рукоприкладству в сложившейся ситуации, решил всё же остановить заведённого не на шутку друга.       — Ретт, остынь. Нас могут услышать. — Он осторожно тронул его плечо, желая переключить внимание.       — Зачем ты это сделала? — снова спросил мужчина, продолжая удерживать Оливию за руку.       Он посмотрел на неё испытующе и попытался разглядеть в окрысившимся взгляде голубых глаз хоть малейшую долю осознания. Вспыхнувший огонь отчаяния норовил изжечь Ретта изнутри и заставлял действовать жёстко, затуманивая разум. И подвластный этому безумному влиянию, он пытался лишь сильнее надавить на неё.       Направляясь сюда, Ретт уже был на взводе… Предстоящая встреча заняла в дороге все его мысли — он был обеспокоен. Только в его планы не входило увидеть её и разозлиться больше прежнего. Он хотел понять её поступок. Но все смело ураганом, как только она снова оказалась перед ним. Похоже, чувства возобладали с новой силой. И почему-то именно теперь он захотел вновь увидеть в её взгляде не ненависть и насмешку, как сейчас, а то, что заставит его почувствовать себя полным дураком, который тянул слишком долго.       — Ответь мне! — в последний раз потребовал мужчина сквозь зубы.       Оливия, всё это время выдерживающая на себе тяжёлый взгляд Миллера, почувствовала, как гулко забилось в груди сердце. Неожиданная агрессия с его стороны сначала напугала её, и она растерялась, но чуть присмотревшись к происходящему, сразу сообразила, чему та сопутствовала. И теперь проснувшееся внутри неё чувство кричало лишь о том, чтобы всё это прекратилось как можно скорее. Ей захотелось оттолкнуть его, нагрубить, сделать так, чтобы у него пропало всякое желание пытаться защитить её.       Она выдернула свою руку и, не сдержавшись, зло закричала:       — Какого чёрта тебя это так беспокоит?! Мне это не нужно! Слишком поздно ты спохватился!..       Она осеклась.       Большей ошибкой было бы выпалить то, что просилось наружу из самых глубин души вместе с этим криком. Ей стало больно почти что физически и от слов, успевших вылететь… Но осознавая, что по-другому ей поступить уже нельзя, она приготовилась прочувствовать любую боль.       Звенящая тишина на несколько мгновений заполонила помещение, и стоящие друг напротив друга молодые люди обменялись искрящимися взглядами.       — Лив, давай поговорим спокойно, — обратился вставший между ними Ной. — Просто объясни нам: что случилось?       Девушка подняла голову, силясь сохранить свой настрой и показать его остальным, но резко обрушившиеся на неё неспособность противостоять правомочным нападкам со стороны коллег быстро взяла верх, и её грозный взгляд потух: злиться по-настоящему она была уже не в состоянии.       Оливия отстранилась и тихо произнесла:       — Если бы всё было так просто…       Миллер, всё ещё ощущающий оставшееся тепло от её руки в своей ладони, сжал кулак и был готов схватить девчонку вновь, чтобы вытрясти из неё хоть одно-единственное внятное объяснение.       — Если ты сейчас же не объяснишь, то я свяжу тебя и насильно верну обратно, — пригрозил Ретт, собирая в себе остатки самообладания.       Оливия, удивлённая настойчивостью мужчины, уставилась на него с почти искренним непониманием. Но свойственное её привычному состоянию в их кругу ехидство, любившее возобладать над ней даже в самых неподходящих по настроению ситуациях, заставило уголки её губ сначала нерешительно дрогнуть, а после девушка и вовсе расхохоталась. Смех этот больше походил на истерический.       — Наручники с собой, капитан? — иронически поинтересовалась девушка, выставляя напоказ запястья, чем ещё больше смутила молодых людей.       — Ты бы так не шутила, — предупредил её Ной, глянув на суровое лицо напарника, который, — если не сейчас, то в любую секунду, — мог взорваться во второй раз. — Я ведь ему помогу, ты же знаешь.       Девушка, бросив косой взгляд в сторону мужчины, молча обошла Ноя и села на один из коробов, закинув ногу на ногу.       — Расслабьтесь, — спокойно попросила Лив. — А то всё это начинает меня жутко напрягать… И хватит на меня так смотреть! — попросила она в ответ на вопрошающие взгляды, проследившие за ней.       — У тебя последний шанс, — объявил Миллер, положив руку на пояс, на котором был закреплён кожаный чехол.       Хилл театрально вздохнула и развела руками.       — Я осознаю, что сделала. Всё? Ты доволен?       — Почему ты нам не рассказала? — искренне удивился Фростман.       — Так было нужно.       Лив неосознанно отвела взгляд в сторону, пытаясь поверить собственным словам.       — Ты даже своей матери не рассказала, — с укором выплюнул Миллер. — Видела бы ты её глаза... Она...       Ретт не решился продолжить: он увидел, как взгляд Лив на мгновение вспыхнул испугом — точно таким же, как и у майора в тот день, — но будучи пойманным, он тот час угас.       — Значит, она знает... — голос девушки сделался тише. — Кто сообщил?       Ной сел рядом, уверенный в том, что останавливать Миллера больше не придётся.       — Никто. Она услышала наш разговор с Найлом.       Девушка обернулась на парня, будто хотела проверить — сказал ли он правду или соврал. И помолчав с минуту, заговорила:       — Этого мне уже не исправить. В последний раз, когда я разговаривала с ней, я… Не было подходящего момента, чтобы рассказать.       — Врёшь, — тут же отрезал Миллер. — У тебя просто духу не хватило.       — Можешь врать другим, но себя ты не обманешь... — произнесла одними губами Лив, цитируя когда-то услышанное. Сейчас эти слова показались действительно подходящими. Она согласилась, понурив голову, и тихо вздохнула, посмотрела себе под ноги. — Да, ты прав. И по этому тоже.       Взгляд Ретта переменился.       — А есть что-то ещё? — спросил Ной.       — Найл.       Мужчина заинтересованно перехватил поднявшийся многозначительный взгляд Оливии. Складывая в уме полученное немногословное объяснение, которое Ретт всеми правдами и неправдами пытался вытянуть из девушки, мужчина на мгновение замер. Потом лицо его чуть помрачнело, сделалось задумчивым, а в помещение послышался тяжёлый вздох и скрип половиц: Миллер прошёлся до окна и обратно, давая себе время на то, чтобы обдумать ситуацию.       — Теперь всё более-менее понятно и начинает вставать на свои места: он опять затеял игру и решил использовать свою самую удобную пешку.       Лив подняла взгляд на остановившегося возле неё мужчину и задала наводящий вопрос, делая вид, что не понимает:       — О чём ты?       — О том, что Найл перевёл тебя, чтобы переиграть Разведкорпус.       — Но я…       — Зная Найла, это может быть правдой, — согласно кивнул Ной. — Но зная тебя, ты вполне могла отказать ему.       — Скорее, он воспользовался тем, что я решила перевестись… Поэтому ведь вы пришли?       — Лив, — Миллер опустился рядом с ней. — Надеюсь, ты понимаешь, в каком дерьме сейчас оказалась? — Выражение лица Оливии стало серьёзным (почти по-обиженному серьёзным), глаза сузились. — Знаю, что понимаешь. Ты не глупая, — убеждённо заверил мужчина. — Найл хочет, чтобы ты сделала кое-что: помогла Полиции, старым друзьям…       Тут же поняв, к чему клонит Ретт, Оливия резко перебила его, горько рассмеявшись:       — Кто бы сомневался!       Она встала с места, точно мечтая закончить начавшийся разговор. Прозвучавшая просьба вела к тому, чего она опасалась всё это время, и потому, не думая, дала исчерпывающий ответ:       — Нет, Ретт.       — Лив, Найл вряд ли упустит возможность воспользоваться твоим удобным положением, — аккуратно заметил Фростман. — Судя по всему, он настроен серьёзно.       — Я тоже настроена серьёзно и сказала нет!       — Поздно ты спохватилась, Оливия! — передразнил её Миллер. — Ты должна была понимать, что он не оставит тебя в покое. Он ничего не делает просто так.       Девушка вновь вспыхнула.       — И что ты предлагаешь? Хочешь, чтобы я вернулась, и мы продолжили заниматься тем, что он стал скидывать на нас всё чаще? Я больше не собираюсь возвращаться к этому!       — Это наша работа. Выбора у нас нет и не было. Мы не могли поступать иначе. — Ной было задумался о том, чтобы напомнить Оливии про долг, но отбросил эту идею, предугадывая её реакцию. — Твоей вины в том не было.       — Затирай это дерьмо новобранцам! — зло, почти с отвращением, прошипела Оливия. — А с меня хватит.       — Он не слезет с тебя, Лив! Тебе ли это не знать! — переняв настроение негодующей подруги, вспылил Миллер. — Не усугубляй своё положение.       — Если вам так нравится плясать под его дудку — вперёд!       — Кто сказал, что нам это нравится? — возразил мужчина. — Не переворачивай всё с ног на голову. Речь идёт о более серьёзных вещах. О последствиях, к которым может привести твой поступок.       — Может, он сбавит обороты, если ты сделаешь то, что он просит, и вернёшься? — риторически предположил Ной, нисколько не возмутившийся непреклонным ответам девушки, в отличии от своего напарника. Парень в очередной раз убедился, что такое поведение Лив было так предсказуемо ему.       — Такого не будет, — мотнула головой Оливия.       Все замолчали, а когда Хилл тяжело выдохнула, сложив руки на груди и обдумывая расклад "вскрытых карт", почти затаили дыхание в ожидании.       Какое-то время девушка стояла неподвижно, вперившись невидящим взглядом в одну точку, а потом начала нервно покусывать нижнюю губу. Этот жест был сигналом — и практически всегда предсказуемым.       — Что ему нужно? — наконец поинтересовалась Хилл.       Желая получить информацию по большей части из чистого любопытства, она прекрасно понимала, что своим вопросом даст им надежду, но оставить себя в неведении не могла.       — Священник, — поднял взгляд дождавшийся Миллер. — Сдай его Полиции.       — И зачем он вам?       — Этого Найл не сказал, — ответил Ной.       — Этот человек — важная фигура в узких кругах. Думаю, он владеет информацией, которую знать кому попало не следует, и поэтому так важен.       — Теперь Разведкорпус и всё человечество — это "кто попало", да, Миллер? — хмыкнула Оливия.       — Не цепляйся к словам.       — Они твои.       — Только поэтому?       — Не цепляйся к словам. — Девушка отмахнулась.       — Лив, — вопрошающе протянул её имя Фростман. — Он ведь успел что-то рассказать вам? Что-то, из-за чего его так хочет заполучить Полиция?       — Я не в курсе. Меня в такие дела пока не посвящают, — на всякий случай соврала Хилл.       — Опять врёшь, — попытался подстегнуть её мужчина.       Лицо Оливии вновь нахмурилось, но ненадолго, и она попыталась объяснить всё как можно спокойнее:       — Вы оба хоть помните, с чего начался этот разговор? Я для них всё равно что ваш гребаный священник. Человек, который может слить информацию не тем. Даже наш разговор сейчас ставит меня под удар, — предупредила она. — Я не знаю их планов. А если узнаю и передам о них Полиции?.. Отправлюсь под трибунал. — Девушка выдержала короткую паузу. — Хотите посмотреть, как полетит моя голова?! — обернувшись, Хилл иронично улыбнулась. Получив в ответ, как и предполагала, виноватые, чуть поникшие взгляды, она вновь отвернулась и вновь выдержала недолгую паузу. — Мне кажется, за мной наблюдают...       — Прямо сейчас? — чертыхнулся Миллер, настороженно прослеживая за тем, куда сквозь стекло задумчиво смотрела девушка.       — Блять, Хилл, отойди от окон! — поморщился Ной.       — Я не про сейчас, — успокоила Лив, но всё же отступила вглубь помещения. — Мне кажется, что они следят за каждым моим шагом. И думаю, что они по-своему правы. Но быть костью в чьём-то горле...       Не переставая быть настороже, мужчины всё же мысленно выдохнули.       Услышанные от Оливии опасения заставили Ноя притихнуть и поубавить своё желание подтрунить над подругой в следующий раз. Он хотел было сказать ей что-то утешительное, что-то, что хоть как-то бы успокоило её, но слова в его мыслях всё никак не складывались в действительно способное успокоить встревоженную Хилл, и парень решил смолчать, надеясь, что Лив сможет выговориться и заполнить неловкую для него сейчас тишину.       — Иди сюда, я тебя пожалею, — подозвал девушку Ретт, похлопав себя по коленке.       Фростман закатил глаза на нелепое предложение друга, разбившего вдребезги, словно прочитав мысли, его внутренние метания.       — Иди к чёрту. Твои шутки мне тоже иногда поперёк горла.       — Как грубо, Хилл. — Мужчина покачал головой, умиляясь дерзости девушки, писанному недовольству на её лице и изогнутой брови. Затем его рука нырнула в нагрудный карман, выуживая небольшой портсигар и спичечный коробок. — А ведь иногда ты хохотала над ними так, что слышал весь отдел. — Спичка шаркнула по боковой стороне коробка, и край зажатой меж губ сигареты вспыхнул огоньком. — Хотя сейчас там есть, что послушать. — Вспыхнул второй, и в помещении появились первые клубы едкого дыма и запах горелого пергамента и табака.       Пропустив самодовольный комментарий мимо ушей, чтобы лишний раз не тешить Миллера своими колкостями (на которые он так любил отвечать), Оливия поморщила нос от дыма, подошла к нему и требовательно протянула раскрытую ладонь, молча ожидая, когда её просьбу исполнят. После обмена короткими, но проницательными взглядами, табачный свёрток всё же лёг в протянутую руку.       — Ты можешь не говорить загадками? Скажи прямо.       Подкурив, девушка затянулась и отступила на пару шагов назад.       — Сейчас в принципе не спокойно. А о самом важном ты уже знаешь.       — Всё ли? — Лив прищурилась и внимательно посмотрела на сидевшего рядом Ноя. Тот лишь пожал плечами, соглашаясь.       Девушка задумалась, стряхивая пепел и прослеживая за тем, как он приземляется на пол, потом спросила:       — Скоро сюда должен прибыть отряд поддержки... Вас отправили вместе с ним?       — Нет. Только к тебе.       — Так даже лучше, — задумчиво произнесла Хилл и, выпустив облако дыма, поспешила объяснить: — Будет меньше возможностей зацепиться за меня. Не стоит давать им повода.       — Ну ты ведь пока не сделала ничего, чтобы вызвать к себе подозрения? — уточнил парень.       — Пока, — многозначительно подчеркнул Миллер.       — Ты, похоже, и вправду хочешь сидеть в первом ряду заседания по моему делу? — беззлобно съязвила Оливия.       — Ладно, Лив, не заводись, — примирительно склонил голову мужчина, а после выражение лица и голос его стали более серьёзными. — На самом деле, мне тоже всё это не нравится. Тебе действительно следует быть осторожней.       «Кто знает, что в головах у этих самоубийц», — промелькнула у Ретта недоверчивая мысль.       — Не беспокойтесь за меня. Я в безопасности, пока вы не втягиваете меня в неприятности.       — Мы только передаём тебе задание. — Ной облокотился локтями о собственные колени и, точно замученный всем, что до сих пор не выяснилось, провёл ладонями по голове, взъерошивая светлые волосы.       — Тебе напомнить сколько раз мы вытаскивали тебя из них? — Голос Миллера прозвучал почти с упрёком, хотя сам он этого не желал.       — Хочешь сказать, я виновата в том, что было? Или, может, вы пришли сюда по моей воле?       — Сейчас нет никакого смысла искать виноватого. Нужно решать возникший вопрос, — рассудительно прервал вновь начавшуюся словесную перепалку Фростман.       — Можешь считать, что я его решила.       — Ты сделаешь это? — В светлых глазах мелькнуло недоверие и капля надежды.       — Мои слова не были согласием, — тут же отрезала Лив с таким выражением лица, будто наперёд знала, что ей зададут прямой вопрос, на который она заведомо ответит отказом.       Дотлевающий окурок упал на деревянные доски и исчез под грубой подошвой сапога. Миллер знал, что Оливия будет отпираться до последнего. Впрочем, как всегда она это и делала. Но сейчас он был вовлечён и заинтересован в том, чтобы она пошла на уступку (ради своего же блага!) не меньше, а то и больше неё самой. В ином случае Ретт мог только предполагать, как поведёт себя командир, узнав о её отказе. Миллер хотел бы, чтобы перед девушкой не вставало такого выбора, не было необходимости, как она сама выразилась — плясать под чужую дудку, — но то, что уже произошло, переиграть было невозможно. Он мог только направить её и оказать поддержку в нынешних условиях. Другого варианта у него не было.       — Тогда скажи "да", и мы поможем тебе.       — Нет.       Ной, вновь подумавший, что Лив усложняет простую до невозможности задачу, посмотрел на неё с просьбой и укором.       — Подумай как следует над тем, что я сказал. Он очень заинтересован в твоём содействии, — напомнил Фрастман, сделав акцент на слове "очень".       — Я уже ответила. Можешь передать ему, чтобы катился к чёрту. — Ответа не последовало, и Оливия развернулась и подошла к окну, заканчивая разговор. Не заметив никого снаружи, она быстро собралась с мыслями и холодно отчеканила: — Уходите минут через десять. И да, Миллер, — Лив обернулась почти в дверях, чтобы припомнить кое-что напоследок. — Больше никогда не называй меня пешкой.       Тихий скрип двери смолк, и в воздухе снова почувствовался ненавязчивый запах горелой серы, тянущийся прямо к носу вместе с серой змейкой дыма: вспыхнув на мгновение, спичка затухла, успев обжечь пальцы — не больно, но рука сама выпустили её так быстро, словно прикоснулась к раскалённому железу, и та, почерневшая, полетела на пол, прямо под ноги. Появилось время на то, чтобы выкурить ещё одну сигарету и немного подумать.       Десять минут хватит на то, чтобы прокрутить в голове прошедший только что разговор, хватит на то, чтобы обругать глупую девчонку за её абсолютно не понятное ему поведение. Десять минут хватит на то, чтобы вернуть её обратно...       Он взглянул на запылённое стекло: шаги за окном давно стихли — не было слышно шороха гравия, звуков улицы, даже свиста сквозняка из под хлипкой двери. Мужчина вперился в него взглядом, словно задумался, но на деле — его покинули всякие мысли.       Больше не было сил ворошить всё это, не было сил бороться за то, что всё равно будет сделано вопреки тому, чего он хочет.       Сколько бы он не думал над тем, что она зачастую поступает так, как ей хочется, он всегда приходил к одному выводу: она напорется, но останется довольна. Даже если её ждёт неудача — неочевидная — ту, что невозможно предсказать, — она согласиться со своим промахом, признает вину, но с достоинством скажет: «Это было моим выбором, и если нужно, то я за него отвечу». И всего несколько минут назад он увидел эту фразу в её глазах.       Затем слова прозвучали в его голове так громко, словно послышались на самом деле, были сказаны ей самой над самым ухом буквально мгновение назад. Миллер поборол свой ступор и наконец оторвал взгляд от блеклой серой рамы, увидев, как мимо прошёл поднявшийся с короба напарник. Конечно, никакой девушки в помещении уже не было, и слова те были лишь плодом его воображения.       «Неужели всё действительно так?» — недоверчиво подумал молодой человек.       Он остановился напротив Миллера и посмотрел на него, пытаясь считать эмоции, которые тот прятал за хмурым выражением лица, и сдвинутые к переносице густые брови говорили о том, что мужчина находиться глубоко в своих мыслях. Он почувствовал, что сопереживает другу, и тот, как бы ни хотел зарыться в себя, сейчас был открыт душой.       То была рана, вскрытая рана. И что бы ни было сказано им самим в оправдание, он чувствует боль. Боль, которую не может унять или заглушить, не может и выразить. Теперь это его слабое место.       «Притворяйся, что тебя это не беспокоит. Сделай так, чтобы я в это поверил, сделай так, чтобы в это поверили все. Поверь в это сам. — Он посмотрел на опустившего голову друга сверлящим взглядом, точно хотел, чтобы эти слова прозвучали в его голове, как заклинание. — Прекрати терзаться о том, что тебе не изменить. Не будет так, как ты хочешь. И она тебя не послушает: никогда этого не делала — не сделает и сейчас. Отпусти её».       Это перестало быть тайной уже давно: Миллер испытывал чувства к Оливии. По мнению Фростмана, Ретт её не любил, но успел сильно привязаться. Не тая: он и сам привык к Хилл, и очень быстро. Самое интересное, что она, на первый взгляд, и не располагала к себе намеренно. Более того, делала многое для того, чтобы всегда оставаться в стороне. Оттолкнуть — её неозвученный девиз. Привлекательная внешне, она царапала шипами всех, кто тянулся к ней, как цветок розы, а убирала свои колючки только перед теми, кто ей был нужен или нравился. Миллер был ей нужен, но, судя по всему, не нравился.       Всякое чувство со временем теряет свою силу: затухает и перестаёт доставлять дискомфорт — растворяется в тебе, забываясь. Путь его может быть долгим, но конец ему обязательно настанет. Вопрос в том, каким способом помочь этому чувству пройти, чтобы не раствориться самому.       — Что скажешь? — поинтересовался парень, заметив, как настигнувшее друга настроение начало понемногу уходить, когда тот поднял на него свой взгляд.       — Что у нас есть десять минут.       «Сука! — зло подумала девушка. — Какая же тварь!»       Остановиться и зарычать от злости — вот что она хотела сделать, переступив порог хижины, в которую её насильно затащили, чтобы передать поручение командующего.       «Двуличный ублюдок! — Оскорбления проносились в голове с огромной скоростью, сменяя друг друга, и сопровождались воспоминаниями лица того самого ублюдка, в которое она (предоставьте только возможность!) с удовольствием бы плюнула. — Помощь ему моя понадобилась! Ха-ха!»       Хижина осталась где-то позади уже давно: Лив всё же преодолела тот злосчастный переулок, вышла на улицу, пересекла дорогу и направилась к виднеющийся всё отчетливее зелёной черепице. И весь этот путь она пыталась заглушить в себе непреодолимое, рвущееся наружу чувство злости. Сейчас оно было именно в тех оттенках, которые олицетворяли всё самое гадкое и пагубное в ней: желание правосудия, желание мести и наказания "провинившимся".       Месть. Нет. Правосудие. Слово, которое никогда не останавливало, а только подогревало. Сейчас оно звучало столь привлекательно, что заставляло задумываться о том, в каком формате подойти к его осуществлению на деле. Её кровь закипала от одной мысли, что она сможет претворить что-нибудь подобное в жизнь.       Почему она не поняла этого сначала? Не хотела признавать? Определённо.       Вот что её держало тогда. Вот что она чувствовала, когда вышла из его кабинета: невидимая нить, зацепившись, тянулась от него к ней всё это время. То было не предчувствием, а точным понимаем неминуемых проблем, которые не заставили себя долго ждать.       Он не отпустит её, не успокоится, пока она физически не будет в состоянии делать то, что ему нужно. Он будет преследовать её постоянно: до тех пор, пока не сломает её или она не сломается сама. Этому человеку всегда будет нужен тот, кто сможет без лишних вопросов сделать за него грязную работу, поэтому когда он переведёт своё внимание на другого — лишь вопрос силы воли Оливии. Как быстро она сломается?       Гонимая бурлящим в крови адреналином, девушка преодолела путь в несколько кварталов за считанные минуты и смогла опомниться лишь тогда, когда чуть не пропустила нужный ей поворот. Резко остановившись, она прикрыла глаза и перевела тяжёлое дыхание, приводя мысли в порядок:       «Мне всё равно. Мне абсолютно всё равно, — успокоила себя Оливия. — Я больше не стану выполнять его поручения».       Она выдохнула и раскрыла глаза.       От тротуара тянулась выложенная битым мелким камнем дорожка, проскальзывающая через крепкую железную решётку, а присмотревшись повнимательнее, она подметила — дорогую кованную изгородь с калиткой и стоящим за ней добротным постоялым двором и домом в несколько этажей.       Девушка протянула руку к металлическому пруту двери и осторожно потянула на себя: та поддалась, и девушка вошла на территорию.       От самой изгороди тянулись вьющиеся по кирпичу забора растения, начинающие свой рост в земле, они повели взгляд девушки дальше, где был разбит роскошный (по меркам города) сад — милый зелёный уголок посреди высящихся каменных зданий и пыльных уличных дорог.       Она медленно прошла по тропинке, не забывая по привычке оглядываться по сторонам, но всё не могла отвести глаз от манящей пройти вглубь цветущей арке, за которой, судя по всему, находилась небольшая аллея. Лив, не сходя с камня, остановилась почти у самого прохода, всматриваясь в сооруженный — природой или руками человека — зеленый тоннель, и задумалась. Отчего-то вид этого неизведанного сада навеял на неё тоску: наверное, потому что она представила, как он, возможно, будет разрушен.       Её рука легла на грудь и, нащупав за тканью конверт, выудила его из внутреннего кармана куртки.       Вспомнив, что она и так потратила слишком много времени на незапланированную встречу, Оливия оставила красивый сад позади и прошла дорожку до конца, оказавшись под навесом крыльца, ступени которого привели её к раскрытой настежь двери. Нахмурившись, она вновь недоверчиво огляделась, но вошла.       Внутри дом был не менее красив, чем снаружи: светлые стены и лакированное дерево полов подсвечивалось из окон тёплым жёлтым в свете послеполуденного солнца, а хорошая мебель и наличие свежих цветов в вазах говорили только о том, что за этим местом очень тщательно присматривают, чтобы оно не просто радовало глаз, но и приносило прибыль.       Пока девушка осматривала действительно приятное глазу помещение, она чуть не пропустила, как с лестницы к ней спустился невысокий пожилой мужчина и прошёл за располагающуюся рядом стойку. Когда мужчина остановился и посмотрел на неё вопрошающе, девушка увидела, что он добродушно улыбается ей сквозь поседевшие густые усы, а вокруг его глаз расползаются лапки морщинок.       — День добрый, милая барышня. Чем я могу помочь Вам? — спросил он.       — Добрый, — ответила Оливия и подошла ближе к стойке. — Я ищу господина Бауэра.       — Это я, — медленно кивнул мужчина, продолжая выдерживать добродушную улыбку.       Оливия слегка прищурилась, всматриваясь в лицо старика, но решила не тянуть времени и положила конверт на стойку, аккуратно придвигая его к Бауэру, на что тот обратил внимание и ожидал ответа.       — Тогда это для Вас. От Эрвина Смита, — объяснила девушка.       Старик оживился и просиял: его лицо будто засветилось ярче от услышанного имени, и он понятливо закивал головой, принимая и раскрывая конверт. Развернув сложенный втрое лист бумаги, мужчина приблизил его к глазам и вчитался, бегая взглядом по написанным там строкам, потом снова быстро закивал, попросил подождать его пару минут и ретировался по лестнице, утащив с собой принесённое девушкой письмо.       Лив вздохнула и отвернулась, облокотившись спиной о стойку и начав более детально изучать помещение. Она сразу подумала, что именно в таком месте могут останавливаться люди, вроде Смита и Дока — уважаемые и занимающие высокие должности. Потом вздохнула вновь, поняв, что её начинает размаривать от жары и от эмоционального истощения; она прикрыла глаза.       «Ну ты ведь пока не сделала ничего, чтобы вызвать к себе подозрения?»       «Ты даже своей матери не рассказала».       «Ты сделаешь это?»       «Тогда скажи "да", и мы поможем тебе».       «Я сказала нет!» — тряхнула головой Оливия, прогоняя назойливые воспоминания прочь и поспешила открыть глаза.       Совсем скоро за спиной послышался едва различимый топот, и девушка быстро выпрямилась и развернулась.       — Держите, милая барышня. — Старик протянул девушке новый конверт и попросил: — Прошу, передайте это мистеру Эрвину.       — Непременно. — Оливия откланялась и покинула дом.       Выйдя на крыльцо, девушка почувствовала пробежавший по ногам тёплый ветерок и остановилась. Она подняла державшую плотный конверт руку, покрутила неподписанный пергамент, осматривая со всех сторон, потом задумчиво "потрясла" его и убрала обратно в карман.       Громкий звук.       Монотонное постукивание.       Громкий звук.       Шелест бумаги.       Головокружение.       Громкий звук.       Она хлопает глазами.       Монотонное постукивание.       — Оливия?       Туман рассеивается, и она выбирается из окутавшей её задумчивости.       — Простите.       Девушка убирает поддерживающую подбородок руку и нехотя отводит взгляд от окна, за стеклом которого дотлевали последние всполохи заката.       Головокружение.       Чертежи на карте пытаются расползтись в разные стороны, хотя взгляд вновь фокусируется, цепляясь за линии и удерживая их на месте. И всё бы получилось, но изображённые на бумаге буквы продолжали подрагивать, пытаясь уйти в пляс, и искажались, выстраиваясь в противоречащие смыслу документа слова.       Громкий звук.       Монотонное постукивание.       — Оливия?       Девушка хлопает ресницами, проверяя текст, и поднимает взгляд, пытаясь сделать его сосредоточенным, а не потерянным.       — Сегодня ты выглядишь задумчивее обычного. Все в порядке?       — Да, всё в порядке, — спокойно заверила Хилл.       «Всё будет ещё лучше, если ты освободишь меня от бумажной волокиты», — устало подумала девушка, а потом снова посмотрела в окно: краски за ним потускнели ещё сильнее, а свеча в кабинете заиграла ярче.       Она вернулась ещё до начала заката, но когда стрелка часов неспешно переступала восемь часов, вновь очутилась в его кабинете — сначала помогла собрать на отправку отчётность и вручить её посыльному, а сейчас сидела за составлением маршрута на топографической карте. Битый час она расчерчивала линии пути, подписывала небольшие схемы и сноски, корректировала состав флангов. Под пристальным наблюдением Эрвина, конечно же. Она вполне быстро сообразила, что никого более подходящего сейчас, кроме неё, он просто не нашёл бы здесь: Ханджи и Моблит отправились за отрядом, до сих пор не вернувшись и не прислав никакого сообщения о том, как обстоят дела, а капитана, судя по всему, отправили по какому-то поручению (после того разговора она его так и не видела).       Монотонный стук.       Она вернулась к карте и только сейчас заметила, как отбивает обратной стороной карандаша по бумаге.       «Идиоты», — подумала Оливия, в очередной раз вспоминая Миллера и Фростмана.       Всё то время после встречи с ними, она никак не могла отделаться от мысли, что все её действительно реальные проблемы были как-то связаны с этими двумя. Либо они волей-неволей вовлекали её в них, либо помогали выбраться, когда её саму затягивало в злосчастный водоворот "приключений на задницу". Но никто другой — они.       Похоже, от них ей тоже не отделаться.       Подумав об этом, девушка тяжело вздохнула. А поняв, что сделала это слишком выразительно, встретилась взглядом с сидящем напротив Эрвином.       Она хлопнула глазами раз-другой, соображая в уме, что бы ей такого сказать и заполнить странную тишину — даже открыла рот, но мысли всё не складывались в членораздельные предложения, и рот пришлось закрыть, поджав губы.       Лив нашла в себе силы перестать смотреть на мужчину, в тщетной надежде найти подходящие слова, и вернулась к чертежам. А через несколько секунд сделала несусветную глупость, лишь бы переключить его внимание:       — У Вас очень красивые глаза.       Карандаш в её руке надавил на бумагу сильнее нужного, и линия буквы вышла жирной, как шерстяная нить. Ей пришлось замереть, чтобы сказанные ею же слова дошли до неё самой. Пытаясь сбить неловкость, она почувствовала её ещё острее прежнего, ведь никакого ответа так не последовало.       — Наверно, я смутила Вас, — начала осторожно забирать свои слова назад Хилл, а подняв взгляд, увидела лёгкую снисходительную улыбку. Она в момент сбила её с толку, но и успокоила, чем если бы мужчина с каменным выражением лица осёк её сразу. — Не стоило этого говорить… — неуверенно закончила девушка, не отрывая взгляда от Эрвина.       — Всё в порядке, — наконец ответил он и, помедлив, поблагодарил.       Громкий звук.       «Ему понравилось, — подметила Оливия. — Отлично».       Молчание между ними, его улыбка и реакция на неожиданно прозвучавшие слова щёлкнули в голове Лив, как искра. Раз-другой. Прямо там, в самом мозгу. Она затаила дыхание, когда почувствовала, что в этот самый момент искра не просто засветилась — она вспыхнула идеей.       «Ты поплатишься за это, дура. Не смей!»       — Я немного переживаю сейчас, — услышал неуверенные слова Эрвин и вновь поднял взгляд на девушку.       — О чём? — заинтересованно спросил мужчина.       — Они так и не вернулись, поэтому я беспокоюсь.       Сидящая напротив Оливия нервно крутила в руке карандаш, то и дело поглядывая в окно. После её слов Смит понял, почему девушка выглядела задумчивой и часто отвлекалась, и был рад, что она наконец заговорила.       — Они вернутся, Оливия. Не стоит думать об этом в таком ключе, — попытался успокоит мужчина.       — Я чувствую ответственность, — Оливия выдержала драматичную паузу. — За то, что оставила их.       Эрвин помолчал, обдумывая осознанность этого признания. Он был приятно удивлён, что Оливия — будучи человеком новым в их кругах — открыто говорит о своих чувствах, подогреваемых долгом перед другими.       Её лисьи глаза сейчас были почти что опечалены и не мерцали, как он замечал это раньше.       — Я рад узнать, что тебе не всё равно, — решил признаться Эрвин. — Но тогда ты поступила правильно. И, как ты уже сказала, нам всё ещё неизвестно, что с отрядом.       Оливия посмотрела на него с благодарностью, и уголки её губ дрогнули, но улыбки на устах так и не появилось. Потом Смит увидел, как девушка вновь чуть задумалась, но сразу изменилась в лице и спросила:       — Вас это не смутило?       — Твоё своеволие?       — Да, — кивнула девушка, сощурив глаза.       Эрвин глубоко вздохнул, отложил перо в сторону и, откинувшись на стуле, сказал:       — Свободный человек склонен не к бунту, а к подчинению. И тот, кто волен принимать решения самостоятельно, рано или поздно найдёт свои руки связанными: то будет ответственность.       — Значит, мои руки связаны?       — Получается, что так, — кивнул Смит.       Оливия перестала крутить карандаш и взглянула на своё запястье.       — И чем свободнее человек, тем больше ответственности на него возлагается, — задумчиво продолжила мысль она. — Ваши слова, Эрвин, — девушка хитро посмотрела на командира. — Я уже слышала их.       — Вполне может быть. Я успел многое прочитать за свои годы.       Смит увидел, как Оливия отводит взгляд в сторону, и проследил за ним, но она лишь поймала его за этой безобидной слежкой. Впрочем, скрывать он ничего и не пытался: наблюдать за ней ему было интересно. А потом на её губах заиграла странная улыбка, и девушка ответила:       — Мне нравится, как это звучит.       — Цитата?       — Что Вы многое успели прочитать за свои годы.       Теперь Эрвин почувствовал себя странно. То ли от того, что Оливия теперь смущённо заулыбалась, пытаясь подцепить его на тему возраста, то ли от того, что он мог смутить молодую девушку своим возрастом, самолично сделав на нём акцент глупой фразой, то ли от того, что в кабинете стало душнее прежнего, и потому ему показалось, что горло сдавливает гребаный галстук, которого он не надевал уже очень давно.       — Я опять смутила Вас? — извиняющимся тоном спросила Хилл, продолжая улыбаться.       «Нет, но попытка хорошая».       — Скорее, я не понял, что именно тебе понравилось, — перефразировал Эрвин. — Значит ли это, что тебе нравятся читающие мужчины или мужчины, старше твоих лет?       Когда Эрвин признал в девичьем взгляде смятение от прямого вопроса, у него появилось время неспешно сложить дописанные документы в папку, оставив на столе только карту, за которой работала Оливия.       А она всё молчала и делала это, скорее всего, специально. Хилл следила за тем, как мужчина складывает бумаги, отодвигает чернила на край стола, и то и дело исподлобья поглядывала на его невозмутимое выражение лица, сохраняя ухмылку на своём.       — Мой вопрос смутил тебя? — наконец прервал затянувшуюся паузу Эрвин.       — Скорее да, чем нет. Я не ожидала, что Вы воспримите мои слова в таком контексте.       — Тогда я хочу узнать, что ты имела в виду.       Смиту так понравилось наблюдать за тем, как Оливия теряется, что даже уселся в кресле поудобнее, но буравить взглядом пока не решался — не хотел смутить её окончательно. Хотя, судя по вполне откровенным речам и наглому взгляду, Хилл не была из робкого десятка — сможет выкрутиться и найти ответ на всё.       — Интонация, с которой говорит человек, иногда несёт в себе больше информации, чем слова, — попыталась объяснить свою мысль Хилл.       — Слово заключает в себе смысл.       — Всякое слово потеряет свой смысл, если им будут разбрасываться, — снисходительно улыбнулась девушка. — Придётся перевести внимание на другое, чтобы уловить суть. Но иногда человек всё равно слышит в чужих словах то, что хочет услышать.       Мужчина недолго помолчал, прослеживая за тем, как Оливия поправила выбившийся локон и принялась дописывать сноску в карте, пока сам он обдумывал услышанное.       — Теперь я тебя понял, Оливия.       Эрвин встал с кресла и подошёл к окну, чтобы немного прикрыть его.       Он постоял там какое-то время, всматриваясь в помрачневшее ночное небо, пока, наконец, снова не услышал голос Оливии. Девушка сказала что-то совсем тихо, отчего мужчине пришлось обернуться и переспросить: она поднялась с места, лукаво улыбнулась и попросила проверить чертежи.       — Нужно сохранять последовательность строя, — указал Эрвин на расчерченную карту. — А это не удасться сделать, если поставить этих ребят в правый фланг.       — Понятно. Исправлю это, — кивнула Лив. — А в остальном?       Эрвин чуть склонился над картой, вгляделся в написанные примечания и схемы, пробежался взглядом, а потом протянул руку и забрал у девушки карандаш, чтобы внести пометку. Потом стал вновь осматривать чертеж и почувствовал на себе взгляд: долгий и изучающий взгляд.       — В остальном…       — Оба варианта.       — Что? — снова переспросил мужчина, не поняв.       — Вы задали мне вопрос тогда. Я решила, что мне всё же стоит ответить на него.       Эрвин выпрямился, так и не дописав то, что хотел. Девушка в очередной раз сбила его с толку, и теперь он ни за что бы не поверил в её неуверенность: она убалтывала его, а он вёлся.       — Я подумала, что Вы хотели бы услышать это, — объяснила Оливия, вновь натянув свою обезоруживающую улыбку.       — Ты сказала это потому, что знала, что я хотел это услышать?       — Догадывалась, — согласилась Хилл. — Но сказала потому, что не стесняюсь своих предпочтений. К тому же, они не всегда сходятся в одном человеке, как сейчас…       Какое-то время девушка смотрела Эрвину в глаза прямо и открыто, а заметив, что взгляд его начал скользить по её лицу и всё дольше задерживался на губах, потянулась пальцами к его руке и забрала карандаш. Вновь оправив волосы, Оливия склонилась над картой, чтобы исправить то, что не успел сделать мужчина.       Она не знала о нём практически ничего, но почему-то совсем не чувствовала страха, даже опасения, что что-то может пойти не так: похоже, зачатки самосохранения умерли ещё в самом начале разговора — оттого ей казалось, что контроль над ситуацией теперь в её руках.       Она выводила графитовым стержнем символы на бумаге, стараясь не смотреть в сторону молчавшего всё это время Эрвина, а когда её локон вновь спал — ощутила, как его подобрали и, едва коснувшись скулы, заправили за ухо.       Громкий звук — её сердце пропускает удар.       Монотонное постукивание — карандаш дрожит между пальцами, отбивая нервный ритм по столу.       Громкий звук — кровь бежит по венам и звенит в ушах.       Шелест бумаги — мужчина осторожно отодвигает карту в сторону.       Головокружение — её мысли сбиваются, как стая согнанных птиц.       Громкий звук — сердце ускоряет ритм, начиная биться о рёбра.       Она хлопает глазами — пытается сфокусировать зрение, обернувшись к нему лицом.       Монотонное постукивание — она барабанит пальцем по краю стола, на который облокотилась бедром.       — Оливия?..       Туман рассеивается, и она выбирается из окутавшей её задумчивости, в тусклом свете оценивая представший перед глазами образ мужчины, рука которого в нерешительности застыла у её щеки.       — Думаю, я уже сказала тебе достаточно…