Капитан

      «Помогите ему! Скорее!»       Громкие возгласы пробивались словно через толщу воды, начавшей накрывать Оливию всё сильнее. Они раздавались отовсюду, просили о помощи, шумели, но казались такими далёкими и недосягаемыми, что затухали прежде, чем девушка смогла бы понять, от кого именно звучали слова.       Перестав ощущать что-либо, она какое-то время просто наблюдала за тем, как по периметру копошатся люди, помогая друг другу добраться до порога госпиталя.       Крыльцо было освещено множеством зажжённых факелов, а из распахнутых настежь дверей то и дело выбегали на помощь люди в белых одеяниях. Подхватывая под руки раненных, они заводили их внутрь и сразу же возвращались за другими.       Невидящим взглядом она пыталась всмотреться в происходящее, пыталась зацепиться зрением за что-то одно, но и высокое здание, и дорога к нему, и снующие туда-сюда люди лишь расплывались, оставляя за собой в лучах света дрожащие тени.       Шум вокруг то стихал, то возрастал. Все звуки, доносящиеся до неё смешались в одну неразборчивую какофонию. В голове и ушах гудело, неразборчивые чувства сбивали с толку.       Копыта застучали позади, когда коней забрали под уздцы и увели с площади. Пустая повозка промчалась мимо, цепляя взгляд.       Откуда-то издалека вновь стали слышаться голоса, обрывки незаконченных фраз. Бессмысленный шёпот витал над головой. Встревоженный ветром огонь плясал в глазах, точно пытаясь укусить проходивших мимо людей.       «У неё кровь!»       Она не помнила, как оказалась на земле. Не помнила, как вылезла из седла, как встала на ноги. И сама ли она поднялась?.. Зато запомнила капли свежей крови на каменной дорожке под ногами — то ли следующей за ней, то ли ведущей вперёд. Но и это видение вскоре оказалось размыто до неясных блёклых разводов.       Озираясь по сторонам, Оливия лишь больше терялась во всём, что творилось вокруг. Происходящее походило на очередной кошмар, в который она попала не по своей воле и который будет вынуждена переживать потом снова и снова. Ужас, который она не так давно видела со стороны в день разрушения Стохеса, когда прибыла к госпиталю в поисках своей семьи, сейчас крутился вокруг неё и остальных. Очередной драматический спектакль, одну из ролей в котором предстояло исполнить ей.       В ушах зазвенело, а перед глазами всполохами начали возникать одна за другой тёмные пятна, назойливо заслонявшие обзор. Охваченный воспоминаниями, разум помутился ещё больше, а взгляд вновь упал под ноги: её — едва державшиеся — и другая пара ног, ведущая девушку к дверям.       Чувства настолько притупились, что подхваченная под руки, она не сразу поняла, что тело её почти волокут вовнутрь здания.       «Она почти без сознания».       Мысы ботинок зацепились за ступени — её потянули сильнее, задели порог — потащили в темноту. Настойчивое движение заставило её чуть поднять голову и обратить внимание на сменившуюся обстановку.       Девушка зашевелила губами, пытаясь сказать, что дойдёт сама, что она в порядке. Она замотала головой, озираясь по сторонам: мрачный коридор, ведущий вглубь, мерцающая в чьих-то руках свеча — всё, что удалось разобрать. Она попыталась вырваться из держащих её рук, сделать шаг и дотянуться рукой ближайшей опоры, но вновь почувствовала, как сильно её ведёт.       Толща воды, под которой она ощущала себя, внезапно отступила, развеялась с резким запахом, ударившим прямо в нос. Глаза распахнулись. Неожиданно перед ними всё стало на свои места: и подсвечиваемый больничный коридор, и раненный солдат, которого несли мимо двое, держа того за ноги и плечи, и кровь, что накапала дорожкой следом из его раны, и держащий между пальцев смоченный кусок ваты человек в белом халате.       Но всё это очень скоро вновь потеряло контраст и завертелось, затягивая обратно в водоворот.       В коридоре хлопнула, ударившись о стену, дверь. Грохот раздался слишком близко, будто произошёл у неё над самым ухом. Лив непроизвольно дёрнулась к ближайшей стене, опираясь о неё рукой: почувствовала острую, одурманивающую боль в затылке.       Запах нашатырного спирта, громкие звуки и вид разлитой крови на плитке — всего этого хватило, чтобы добить её. Живот скрутило моментально. Она не успела опомниться, не успела ничего сделать, когда её резко скрутило в подступившем приступе тошноты.       Слёзы, не успевая коснуться кожи лица, падали прямо вниз, вместе с брызгами рвоты. Спазм повторялся снова и снова, заставляя Оливию крючится и выплёвывать содержимое желудка. Она закашлялась, сплёвывая, пыталась извиниться. Тело пробило мелкой дрожью, а обессилевшая рука скользнула вниз по стене.       «Помогите завести её».       На глаза начала опускаться пелена. Палата завертелась, размытые предметы и люди в ней закружили — убегали, скрываясь, и появлялись, чтобы вновь убежать. Потом — оказались над ней, продолжая пытку. Голоса шумели где-то за пределами комнаты, громким эхом появлялись и исчезали внутри. Тело будто пошло ко дну, а вода опять сомкнулась над самой головой. Липкий омут темноты поглотил её так же быстро, как замолчала и боль…       Ветер сквозняком скользнул по бессознательному телу, оставляя девушку позади, задел край расстёгнутого белого халата склонившегося над кроватью доктора, прошёлся змейкой по полу и юркнул в распахнутое окно, отправив тюль в беспокойный танец. Оказавшись снаружи, он свободным полётом пустился по залитой светом площади, ловко огибая людей одного за другим, оставляя после себя свист в ушах и растрёпанные причёски, но забирая с собой их голоса, чтобы рассеять те в воздухе и навести беспорядку вырванными словами. Побег его оказался таким стремительным, что он лишь разогнался быстрее вперёд, проскочил забор и, потревожив одиноко стоящего в стороне мужчину, специально задел ткань его брюк, осыпал тлеющий окурок сигареты в руке, чтобы бесследно скрыться в ночи.       — Весь путь он был в седле: доехал сам. Не выдержал уже на подъезде — потерял сознание, — отчеканил солдат.       Долговязый ссутуленный мужчина с угрюмым выражением лица лишь коротко кивнул вместо ответа, резко развернулся на сто восемьдесят и устремился по коридору, так быстро, что только длинный белый халат его развевался за спиной плащом, прокладывая путь несущим бессознательного командира солдатам. В несколько больших шагов доктор преодолел расстояние до операционной комнаты, влетел вовнутрь и указал на наспех подготовленный помощниками стол.       — Сюда.       Преодолев порог, они занесли мужчину в помещение, не без труда подняли и уложили поверх голого металлического стола его тело.       Обрубленная рука продолжала сильно кровоточить, наследив по дороге. Поднесённая ближе к поверхности стола свеча осветила побагровевшую разодранную плоть и побелевшее до ужаса лицо мужчины.       — Хорошо, что он уже без сознания, — сказал доктор, спешно завязывая тканевую маску на лице. — Идите.       Молодые люди отступили от него, обходя разбрызганную по полу кровь, бросили последний взгляд на тело командира, оставляя всякие надежды на то, что он сможет выжить с такими ранами, и тихо удалились, закрыв за собой витражную дверь.       В тишине раздался тихий голос. Поданные по указу ножницы вгрызлись в ткань: зелёный плащ, форменный пиджак, некогда белая рубашка — вся одежда, что была на мужчине выше пояса, клочьями полетела на пол. Скрученная, вымоченная кровью ткань у раны была срезана, а ремень перевязан выше по плечу.       Загремел столик с инструментами, наполнил помещение ярким запахом спирт.       Стрелка настенных часов отмеряла секунды.              Женщина, превозмогая собственную боль от покрывающих кожу ожогов, не слушая протесты и пропуская мимо ушей уговоры остаться в постели до выздоровления, дошла до палаты, в которой находился Смит. Она окинула настороженным взглядом караульных, заглядывая в мутное стекло за их спинами, попыталась принять невозмутимый вид и пройти внутрь, чтобы узнать, как проходит операция. Её остановили, не дав сделать и шага. В коридоре вновь раздался умоляющий тон офицера — просьба вернуться обратно. Женщина лишь смерила молодого человека искрящимся взглядом и решительно заверила, что сдвинется с места только после того, как узнает, что Эрвин будет жить.       Впервые за долгое время тишину нарушил приглушённый монотонный топот. С каждым шагом он звучал всё отчётливее и близился из глубины одного из коридоров. Каблуки мужских ботинок застучали совсем близко, а из-за поворота — сначала тенью, скользнувшей по полу к противоположной стене, затем — и чуть сутулым в плечах силуэтом — вышел невысокий мужчина. Он, не осматриваясь, сразу же направился к "протестантам". Остановился, окинул взглядом караульных, кивнув на их приветственный жест, потом — облокотившегося о стену дремлющего Бернера и такую же, мирно посапывающую на единственно стоящем здесь стуле, Ханджи.       Леви вновь обвёл присутствующих устало-недовольным взглядом и, сделав шаг к стулу, несильно пнул тот по ножке:       — Подъём, четырёхглазая.       Несмотря на не прямой, но грубый контакт, женщина лишь чуть громче просопела, а первым чертыхнулся выдернутый из дрёмы офицер.       — Долго эта полоумная здесь сидит? — спросил Леви, кивнув на склонённую к груди рыжеволосую макушку в очках.       — Примерно с полуночи, — полушёпотом сообщил тот.       Леви вновь хотел было потревожить спящую, но услышав просьбу не делать этого, всё же остановился.       — Майор пришла сюда, как только узнала о возвращении отряда и о том, что командир серьёзно ранен. Рвалась прямо в операционную… Я пытался отговорить её и увезти в палату, но она отказалась уходить — села прямо на пол, напротив дверей, — объяснил Моблит.       — Ясно.       Уходя, Леви добавил:       — Сообщите мне, как только будут новости.       Сам же направился дальше.       За всю ночь он и сам приходил сюда не раз. Сначала — когда узнал об отряде Ханджи — днём. Услышал от неё о побеге Бронированного и Колоссального с Эреном под мышкой, об отряде во главе с Эрвином, что пустился по их следу. Подумал тогда, что другого исхода быть и не могло: враг пробыл среди них слишком долго, чтобы не понять, что скоро будет вычислен, и не предпринять попыток к бегству. Позже — когда зашло солнце — после того, как солдат вбежал в кабинет с новостью о возвращении разведчиков из-за стены, с тем, что Смит и другие доставлены в госпиталь. Услышав о последнем в тот момент он даже оторопел: не поверил или не захотел поверить. Почти испугался. Но отдав команду взять священника под наблюдение, тот час отправился в сторону больничного блока. Преодолел ступени и коридоры так быстро, как только смог, встретился с закрытыми дверями и прерывистым лязгом медицинских инструментов за ними.       Ему ничего не оставалось кроме как ждать пока всё это закончится.       Часы тикали, время шло, и Леви не спал.       Спустя час он вновь оказался в том крыле: увидел издалека караулящего майора и всё понял — ушёл скитаться в ожидании. Прошёлся по коридорам, "сосчитал" палаты. В какой-то момент ему даже удалось отвлечься. Ненадолго, но всё же переключить своё внимание.       Огонь свечи в руках остановившейся на пороге медсестры мигом пролёг через порог, когда Леви всё же открыл дверь в палату (прежде, чем сдаться, та вежливо, но упорно отказывала в посещении). Жёлтый дрожащий свет облизывал ножки кровати и край свисающего на пол покрывала. Мужчина удивительно бесшумно подошёл к прикроватной тумбочки, оглядел наполненный водой кувшин, смятое влажное полотенце. Затем его взгляд переместился на чужое лицо, сомкнутые глаза.       Что-то заставило его задуматься и представить себе то, чего никогда не случалось. Он посмотрел на возникшую ситуацию со стороны другого человека. Что бы сделал он на месте Леви? Как бы поступил, окажись втянутым в это нескончаемое ожидание, в гнетущую неизвестность? Потом подумал, что все эти вопросы, вдруг возникшие в его голове, совершенно бессмысленны. Как бы ни поступил этот человек — на его или на своём месте — у Леви всё ещё есть работа. Негласное обязательство, которое он выполнит в любом случае.       Ругающий тон шёпотом донёсся до него от дверей: он прервал его одним коротким жестом. На секунду ему показалось, что кожу запястья обдало слабым, но горячим дыханием. Затем мужчина отнял руку, выпрямился и молча ушёл.       Сна не было всю ночь. Как и новостей.       Через некоторое время он вернулся. Больничный коридор уже не казался таким тусклым и безжизненным: в самом его конце, где до этого палату сторожили разведчики, витражные двери были распахнуты, а из помещения на противоположную стену лился мягкий солнечный свет. Порог и стоящего на нём доктора обступили со всех сторон.       Леви остановился, не решаясь подойти ближе. Что-то тянуло его вернуться обратно. И даже не столько уйти из госпиталя, сколько оказаться совсем в другом месте и даже времени. В моменте, где не пришлось бы заново переживать мучительное ожидание и боятся неизвестности. Другая причина, по которой он замер на месте, была в представшей в проходе картине: голосов не было слышно издалека настолько, чтобы узнать, о чём точно вели разговор, а с лиц не считать эмоций — лишь изредка трясущаяся от кивков темноволосая грива Зоэ.       Мужчина дождался пока разговор закончится. Доктор скрылся за стеной операционной, а двери за ним вновь закрылись. Ханджи, постояв перед теми ещё с долгую минуту, всё же отошла и, заметив Леви в другом конце коридора, торопливо направилась к нему. При виде её хмурого, поникшего взгляда, вопрос капитана застрял у него прямо поперёк горла.       — Пока живой, но в сознание так и не пришёл, — без промедления выложила Зоэ и, зашагав вперёд чуть медленнее, продолжила: — Док сказал, что если Эрвин очнётся, то ему просто повезёт. Он потерял слишком много крови.       — Ребята из отряда, что прибыли с ним, сказали, что командир весь путь до стены держался сам, — тихо добавил Бернер.       — Эрвин... — осуждающе качнула головой женщина.       Комментарии, которые только больше начали разжигать накопленное раздражение, подтолкнули Леви прекратить пустую болтовню:       — Лучше подберите свои сопли. Эрвин выживет, — заверил он не то себя, не то их.       Ханджи, — так же, как и капитан — чувствовавшая всю серьёзность возможных последствий и находящаяся под натиском гнетущего настроения, понимала состояние, в котором находился сейчас её коллега. Поэтому, когда Леви со всей присущей ему холодной грубостью сказал ей вернуться в палату (а в случае неповиновения — он прикажет надеть на неё смирительную рубашку), она лишь мягко, понимающе улыбнулась ему и ушла восвояси.       В кромешной тьме замаячил далёкий огонёк света. Совсем маленький, ничтожного размера, он появился из ниоткуда.       Оливия не могла пошевелится. Чувство собственного тела, осязания того, что было вокруг, просто не существовало: её руки, ноги, кажется, находились где-то отдельно от неё. Никого предчувствия, ни единой мысли о том, чтобы понять происходящее.       Крохотная точка света двигалась к ней сама. Приближалась, разрастаясь и слегка подрагивая, точно пламя свечи. С каждым мгновением это яркое нечто лишь больше притягивало взгляд, заставляя девушку ждать его, встречать его, верить в него.       Ощущение лёгкой, безмятежной невесомости окутывало её голову, вытесняя мысли, обволакивало тело, расслабляя мышцы. Ничто не казалось ей настолько важным, чем подчинится этому странному чувству.       Оно близилось. Близилось медленно, неторопливо, но неудержимо и необратимо. Всё это было похоже на забвение, удерживающее её слишком долго, и его конец, близившийся благословенным освобождением.       Томящаяся ожиданием, Лив прикрыла глаза. Ресницы дрожали, а сквозь веки чувствовался наступающий луч света. Он обогревал, словно жаркое солнце, взошедшее прямо над головой. Его лучи прогоняли мрак, окутавший душу сетями, и точно звали ту с собой.       Раздался голос. Далёкий, приглушённый, недосягаемый, как из-под воды. Незнакомый. А потом стих — бесследно растворился в заветном свете.       Глаза её открылись сами собой, встречая в нём что-то неясное: чёрное пятно, появившееся внутри ореола свечения. Ни ясных очертаний, ни других красок или знаков.       Привычная свобода стала медленно отступать. В душу закрался знакомый страх: предчувствие плохого зародилось маленьким липким комом внутри. И ничего, что могло бы помочь от него избавиться.       Она лишь покорно смотрела вперёд, на то, как размытые некогда линии неторопливо становятся чётче, и в ослепительном свете спасения не неё движется неминуемая опасность.       То была рука. Преобразовавшись, сотканная из тени, точно призрак, она взметнулась чуть вверх и стремглав опустилась на девушку, моментально поглотив...       Совсем рядом тихо зашумела вода: будто сначала встревоженная её гладь расступилась, раскачиваясь в чём-то, а потом забилась о твёрдую поверхность, стекая ручейками, потом — падая вниз, забарабанила большими каплями.       Журчание стихло неожиданно.       Оливия почувствовала, как кожу лица обдало приятной прохладой, вновь принося лёгкость голове и телу. Окутанная мглой, она бессознательно доверилась вернувшемуся чувству: сопротивляться ему просто не было возможности. И вскоре непроглядная темнота стремительно закружила её, унося куда-то далеко-далеко от раздавшегося заново тихого голоса.       Всё было как в тумане. Холодном, липком, осязаемом, точно живом.       В полумраке коридора, тянущемся глубоким тоннелем, виднелся неясный свет факела. Он был необычен: светил приглушённо, спрятанный за мутное стекло, и отдавал зелёным. Единственный здесь, ориентир звал девушку за собой.       Она двинулась вперёд робко, неуверенно, но с каждым шагом всё больше понимала, что другого пути у неё нет: дорога назад исчезала, когда она оборачивалась за спину и только успевала заметить, как каменные, покрытые плесенью и влажным мхом, стены тонули во тьме. А огонёк впереди не затухал — становился ярче.       До слуха донеслось мерное тиканье. Метр за метром оно раздавалось чётче и надоедливее, то ли преследуя девушку, то ли зазывая к себе. Тишина же, нечем более не нарушаемая, начала казаться напрягающей.       Она настигла странный свет спустя время.       Всё её тело прошил озноб; мышцы окаменели, не давая двинуться с места, когда она остановилась у возникшей рядом с настенной лампой двери. Та была раскрыта, и с самого порога перед глазами Лив предстала ужасающая картина.       Комната оказалась ей знакома, царившая в ней атмосфера — тоже. Всё в ней было как раньше: затхлый воздух, пропитанный лишь запахом старья и сырости, голые и грязные стены из осыпающегося камня, худая мебель, давно отслужившая своё, когда-то багровые, а теперь — коричневые, пятна на полу. Даже мёртвые тела, хаотично рассаженные по хлипким стульям в разных частях помещения, — всё это Оливия уже видела.       Тиканье часов вдруг резко изменилось на громкую капель. Она забила над ухом.       Девушка, испуганная чем-то, чего не было видно невооружённым глазом, но почувствовавшееся очень живо, отпрыгнула обратно к двери. Врезалась спиной в стену, резко обернулась к находившемуся здесь раньше выходу. Но тот бесследно исчез. А она — кожей почувствовала, как опасность, притаившаяся совсем рядом, проснулась от шороха и теперь собиралась обрушиться на неё, как хищник нападает на загнанную в тупик добычу.       Так и вжавшись в образовавшуюся преграду, Лив боялась обернуться. Прильнула телом, сжатыми в кулак ладонями, лбом к сырой стене, точно надеясь, что вот-вот и дверь вновь появится здесь, выпустит наружу. Но звук разбивающихся о пол капель становился громче, а выхода так и не появлялось.       За спиной раздался шорох. Странный звук, напомнивший опавший с дерева сухой лист, заставил девушку медленно развернуться. В глубине комнаты ничего не изменилось, но и чувство леденящего душу страха никуда не делось. Она попыталась рассмотреть в падающем из-за решётки свете то, откуда мог донестись до неё шелест.       Хилл осторожно шагнула вперёд, следя за обстановкой и боясь, что, нашумев, она может "разбудить" мертвецов. Сделав следующий, услышала — капель неожиданно смолкла: помещение утонуло в абсолютной тишине. Девушка напряглась всем телом и вновь пробежалась взглядом по сторонам, но продолжила идти.       Чувство того, где нужно искать снизошло на неё само собой. В голове просто мелькнула мысль о месте, будто знание это всегда было с ней. Оно придало уверенности, отогнало гнетущий страх.       Обогнув несколько тел, она, как по лабиринту, прошла к стулу у дальней стены. Лунный свет освещал поникшую к груди голову трупа. Он не двигался и не дышал. Грязная одежда на нём была местами разодрана или порезана, заляпана кровью. Изуродованные руки были прикованы ремнями к подлокотникам.       Не сразу, но Лив заметила в нагрудном кармане рубашки торчащий край листа. Оглянувшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, она осторожно протянула к нему руку. Испачканные в чём-то тёмном, дрожащие мелкой судорогой пальцы коснулись уголка и аккуратно вытянули его наружу.       Луна, точно помощница, тут же обратила свой луч на скомканную пожелтевшую записку. В тишине раздался тихий шелест бумаги, когда девушка начала боязно разворачивать её, чтобы прочесть.       Но сделать задуманного не удалось, всё произошло слишком быстро.       Таинственное затишье резко прервалось скрипнувшей и грохнувшей о стену дверью. Напуганная неожиданным громким звуком, Лив моментально вскинула взгляд к вновь появившемуся выходу. Судорожно сжав в руке несчастный клочок, она метнулась к выцарапанным на нём буквам, безошибочно зная, что другого шанса узнать, что он хранит, у неё не появится. По спине скользнул холодный ветерок, а на плечо опустилась увесистая ладонь. Страх окатил волной. Она обернулась и мгновенно застыла, так и не сумев вскрикнуть.       — Тс-с! — шикнули ей в лицо.              Оливия проснулась следующим утром. Разлепила глаза, чтобы увидеть перед собой потрескавшуюся, посеревшую на потолке краску. Тусклый свет из распахнутого окна ударил по зрению, когда она попыталась осмотреть место, в котором оказалась. Кровать под ней жалобно заскрипела после попытки приподняться. Перед глазами вспыхнули чёрные пятна, голова закружилась, затылок пронзила режущая боль. Девушка, мгновенно обессилившая, упала обратно, протяжно застонав от нового приступа, охватившего больное место.       В помещении скрипнула дверные петли.       Лив заозиралась одними только глазами, тщетно пытаясь разобрать невидящим взглядом силуэт вошедшего человека.       — Вам плохо? — раздался вопрос откуда-то сверху.       Так же быстро, как вернулось к ней сознание, силы начали покидать тело. Девушка лишь выдавила из себя тихий стон от кольнувшей голову боли и зажмурила глаза. А открыть их обратно так и не смогла — отключилась.       Неожиданно приходила в себя и снова быстро засыпала она ещё несколько раз. Все они проходили для Лив как в бреду, из которого она пыталась выбраться, но каждый раз с треском проигрывала. Она распахивала глаза, ворочалась какое-то время, пыталась подняться, чувствовала сильное недомогание и падала обратно на подушку. И так по кругу.       Часы тикали, время неспешно шло вперёд. Восход дня вместе с солнцем медленно перетёк в утро с его характерным пением птиц за окном, потом сменился полуднем с приятно шелестящей в ярких лучах листвой и, пробыв в своём зените какое-то время, начал потихоньку угасать и клониться к земле. Тогда-то её и отпустило.       Оливия очнулась и в который раз встретилась с уже знакомыми трещинами на потолке. Причудливый узор тянулся по нему тонкими веточками по всей площади, плавно спускаясь по оконной, выкрашенной в тот же, что и потолок, цвет, раме. Свет, проникающий через стекло, теперь не казался таким ярким, и девушка смогла спокойно рассмотреть через него плывущие по небу облака.       «Где я?» — заторможено подумала Хилл и прикрыла глаза рукой.       Кончики пальцев коснулись шершавой ткани на лбу, и девушка замерла на секунду, пытаясь понять и вспомнить. Поднялись выше, медленно ощупывая повязку, двинулись дальше по голове.       Она поняла: вспомнила всё и очень быстро. Ото сна не осталось и следа.       Резко подскочила на кровати, скидывая ноги, и тут же взвыла, протяжно проскулила сквозь зубы, хватаясь за голову. Затылок прошило резью. Сначала от резкого подъёма, затем из-за собственного сдавленного стона, и опять — от неосторожного прикосновения. Лив тяжело задышала, пытаясь успокоиться и унять приступ. Отойдя спустя пару минут, она медленно подняла голову. Поняла, что, если не торопиться, то всё не так плохо — вполне может двигаться.       Взгляд её осторожно поплыл по помещению, изучающе. Простыни на кровати, в которых она провалялась, были скомканы. В ногах лежал сложенный пиджак от формы и плащ. Возле койки стояла маленькая тумбочка, на ней — скрученное влажное (она ощупала) полотенце, кувшин с водой, пустой стакан. Сбоку располагалось незашторенное большое окно, почти напротив кровати — дверь.       Вновь увидев полную жидкости посуду, девушка схватила стакан, небрежно плеснула в него воды и залпом осушила его. Отдышалась и повторила. Пересохшее горло обдало приятной прохладой, смоченный язык отлип от нёба. Сделалось полегче.       Стараясь больше не делать никаких необдуманных движений, чтобы не потревожить голову, она аккуратно поднялась на ноги, подошла к окну. Огороженная площадь госпиталя была залита тёплыми лучами закатного неба, а по брусчатке возле крыльца медленно прогуливались две медсёстры с пациентом, придерживая того под локти. Но вид умиротворённой картины, быстро померк перед глазами. Воспоминания вновь захватили её мысли, и встревоженная ими, Оливия зашагала прямиком к двери.       «Эрвин».       Отворив ту, она не успела ступить и шагу: на пороге возникла высокая хмуролицая женщина средних лет. Сгорбленная в плечах, с поникшими глазами, она, казалось, стояла к порогу так близко, что Лив чудом удалось не зацепить её дверью. Но встретившись с Хилл взглядом, та даже и бровью не повела, однако очень неприветливо поинтересовалась, куда это девушка так спешно засобиралась.       — Мужчина. С ранением, — сбивчиво затараторила Оливия. — Где он?       — Ха, — хмыкнула женщина, вынимая руки из карманов белого халата. — Девочка, у нас этих мужчин! С ранением! Весь госпиталь, — передразнивая тон и интонацию, небрежно бросила она.       — Послушайте, мне не нужен весь госпиталь. Мне нужно знать, что с одним, — грубо, но всё ещё взволнованно объяснила Хилл и сделала шаг вперёд, намереваясь покинуть палату.       Женщина шагнула навстречу, преграждая той путь. Оливия замерла и в шоке уставилась на неё.       — Зайдите обратно, — уже спокойно сказала доктор и указала рукой за её спину.       Хилл настолько оторопела, что не нашлась, чем возразить, и шагнула назад. Женщина зашла следом, и дверь за ней закрылась со скрипом и сопровождающим его тяжёлым, недовольным вздохом.       — Присядьте, — вновь раздался её голос.       Хилл, обернувшись и окинув её недоверчивым, скрывающим за собой ни что иное, как неприязнь, взглядом, послушно, но нехотя уселась на кровать. Она почувствовала себя нашкодившим ребёнком, который разгуливал после отбоя, а не задавшаяся беседа с доктором только подогревала уверенность этого глупого ощущения.       — Очнулись, значит, — начала женщина, встав у самых ног, и посмотрев на девушку сверху вниз.       — Как видите.       Нет, их встреча точно пошла как-то не так с самого начала, — подумала Хилл. Доктора в военном госпитале в принципе не отличались особым рвением угождать каждому поступающему сюда пациенту, а в госпитале Разведки, судя по всему, дела обстояли ещё хуже.       Хилл поняла, что если продолжить разговор в том же духе, то ничего хорошего из этого не выйдет. Поэтому, решив взять себя и свой энтузиазм в руки, сформулировала свой вопрос по-другому:       — Пожалуйста, скажите, где я могу найти Эрвина Смита? Вчера он был серьёзно ранен, и я просто хочу знать жив он или нет, — последнее слово как-то неожиданно — даже для самой Оливии — прозвучало нечётко, точно голос дрогнул или сорвался. Она этого не хотела.       Женщина посмотрела на сидевшую на кровати ещё совсем молодую девушку, глаза у которой вспыхнули едва уловимой надеждой, а её горло дёрнулось, видимо, сглатывая подступивший от волнения ком, неизменным взглядом. Она повторила тяжёлый вздох и заговорила:       — Давайте мы разберёмся сначала с Вами, а потом поволнуемся о других.       Потом доктор склонилась и задала свой первый вопрос прежде, чем Хилл успела опомниться:       — Как себя чувствуете? Что беспокоит?       Её рука потянулась к лицу девушки и бесцеремонно распахнула пальцами её верхнее и нижнее веко, рассматривая зрачок, поворачивая лицо к свету.       Хилл непроизвольно скривилась, вновь сглотнула слюну.       — Голова немного побаливает. Больше ничего, — соврала она.       Женщина отняла пальцы и попросила раскрыть рот и показать язык. Сама ухватилась за подбородок.       — Головокружение? Тошнота?       Спрятав язык, Хилл мотнула головой, отрицая. Сдержалась, чтобы не зажмурится от возникшей от этого глупого действия тупой боли, — только кожа на переносице носа чуть сморщилась от дрогнувшего нерва. Женщина, по всей видимости, сразу заметив это, всё поняла: посмотрела на неё, нахмурив брови на и без того недружелюбном лице. Потом снова вздохнула.       — Я просто неудачно упала.       — У Вас сотрясение, девочка моя. Вы не просто упали, а ещё и хорошо так приложились головой о что-то твёрдое. О камень, возможно… Кто знает. В любом случае, ни головокружение, ни остальное, что Вас сейчас беспокоит, сразу не пройдёт. Вам нужно день-другой отлежаться, поспать, иначе головная боль будет беспокоить Вас ещё дольше.       Женщина вновь склонилась над пациенткой и, заведя руки ей за голову, принялась раскручивать повязку.       — И всё?       — Ну да, а что Вы ещё хотите?       Удивлённая таким простодушным ответом, Лив хотела было напомнить о лекарстве, да и вообще — узнать о том, что там у неё на голове, но не успела и рта раскрыть, как та продолжила, перебирая волосы:       — У Вас здесь только пара царапин, поэтому повязку можно снять, — сообщила доктор из-за спины. А потом чуть тише добавила — не то Оливии, не то самой себе: — И кто Вам её нацепил... Только голову стягивать…       Девушка решила смолчать, облегчённая уже и новостью, что ничего серьёзнее царапин ей не досталось. Однако, вопрос с её самочувствием был понятен ей с самого начала, а вот состояние Смита всё так же оставалось неизвестно. Она вновь заикнулась, но вопрос не успел прозвучат до конца. Встав прямо перед Оливией, доктор перебила, поняв с полуслова:       — Живой Ваш командир, живой, — опять вздохнула. — Этажом ниже, правое крыло: там все тяжело раненные. Дальше — спросите.       Хилл на мгновение оторопела, но всё же поднялась с кровати и поблагодарила.       Женщина направилась к двери, отмахиваясь от зазвучавших слов благодарности и собираясь уйти, но обернулась, чтобы добавить напоследок:       — Зайдите в кабинет дальше по коридору, когда вернётесь, — жестом указала она в сторону. — Обработаем царапину, — опять раздался усталый вздох, — и я посмотрю, чем можно унять боль, чтобы Вам полегче спалось на этот раз.       Дверь захлопнулась, и Лив почувствовала себя должной.       Зная теперь, что мужчина остался жив, она почувствовала некое облегчение, будто с плеч сняли тяжёлый груз. На душе стало поспокойнее, в груди перестало неприятно щемить, нервы больше не подрагивали от гнетущей неизвестности. Сейчас ей хватало того, что он просто жив.       Оливия поднялась со скрипучей койки, вновь осушила стакан и, подойдя к окну, выглянула на улицу. Раскрыла створку, вдыхая носом свежий, уже остывший, воздух.       «Давайте мы разберёмся сначала с Вами, а потом поволнуемся о других», — вспомнились слова.       Самым интересным в этом было именно то, что девушка и беспокоилась зачастую только о себе. Даже сейчас знание о том, что Смит выжил после всего, значило для неё лишь то, что она сможет и дальше иметь возможность использовать его в своих целях. Простых и низменных целях — прикрыть собственную задницу в случае чего.       За дверью послышались шаги, и Лив, выдернутая из своих размышлений, отпрянула от окна. Подумав, что всё же стоит проведать Эрвина, через какое-то время она вышла из палаты.       Коридор оказался практически безлюдным, тихим и прохладным. Неспешно пройдя по нему, она оглядывалась на приоткрытые двери, ища за ними выход к лестнице. Работник госпиталя, возникший из ниоткуда, указал ей путь. С осторожностью вышагивая по ступеням вниз, Лив, сама того не замечая, обдумывала предстоящий разговор. Но все её мысли больше напоминали пчелиный рой, копошащийся в голове и лишь сбивающий с толку. Поэтому, выйдя на нужный этаж, она отбросила их, готовая действовать по тому, как сложиться ситуация.       Коридор на втором так же пустовал и лишь через какое-то время, за которое она успела пройти по нему туда-сюда, ожидая хоть кого-то, в поле зрения появился долговязый сгорбленный силуэт мужчины в халате. Как сразу выяснилось, им оказался тот самый доктор, что оперировал Смита. Застигнутый поначалу врасплох, он всё же понял, о ком именно его начали расспрашивать, и, без оттягивания, сообщил Оливии, что посещение придётся отложить: интересующий девушку пациент впал в кому.       Доктор удалился, а потерявшая почву под ногами Оливия так и осталась стоять в пустом коридоре.              Когда в руки ей передали небольшой подсвечник, шёпотом сообщив, что вернутся через десять минут, девушка стояла у закрытой двери ещё некоторое время, медля. Она не стучала, отворяя, — знала, что ответа ей не дадут.       Пламя медленно тлеющей свечи чуть дрогнуло от движения и сквозняка. В тишине глухо щёлкнул язычок дверного замка.       Она вновь замерла, не решаясь ступить и шага. Застыла, почти в страхе, опасаясь потревожить чужой покой. Ей всё ещё казалось это неправдой — потому она пришла, чтобы убедиться в обратном. Но почувствовала лишь то, как хрупкая, точно стекло, надежда с треском разбивается о суровую реальность.       Девушка отмерла и, почти не дыша, подошла к его кровати.       Мужчина лежал, накрытый по пояс, и не двигался. Глаза его были сомкнуты, и только едва различимое вздымание грудной клетки говорило о том, что он всё ещё жив. Под тёплым жёлтым светом тени с его лица соскользнули, обнажая взгляду ссадины на скулах и шее. Белая ткань широкого бинта опоясывала правое предплечье, чётко очерчивая в приглушённом свете его окончание.       Внутри что-то дрогнуло, потом — сдавило тупой болью. Зубы свело от сильного прикуса.       Подсвечник тихо звякнул, отставленный на прикроватный столик. Огонёк задрожал, виляя в воздухе.       Девушка опустилась на стоящий рядом с кроватью стул, втянула носом дошедший запах жжённого фитиля и воска. Сморгнула пару раз, отводя взгляд.       Странное ощущение, появившееся в груди, когда она пришла сюда, не отступало, а продолжало нарастать, сдавливая всё внутри. Оно опустилось на сердце новым грузом чувств, схватило за горло, абсолютно разнясь с мыслями в голове.       Оливия вновь взглянула на мужчину: рука его выглядывала из-под простыней, неаккуратно накинутых поверх. Взгляд скользнул выше по телу и остановился на лице. Оно выглядело почти умиротворённым, не отличающимся от лица человека, что спал обычным сном. Оттого вид его вызвал у Лив ещё больший дискомфорт в груди, граничащий с горьким жжением.       «Не должно было этого произойти», — подумала девушка, зажмурив глаза.       Она прекрасно понимала, что за чувство зарождалось внутри неё, упорно навязывавшее себя через боль. Это не было простым беспокойством за жизнь человека, чья помощь ей могла понадобиться. Притупляющее пеленой бдительность, сжимающее тисками сердце, поглощающее крик здравого смысла, оно было необратимо. Наступление его нельзя остановить, а последствия — предугадать.       Время невозможно было повернуть вспять и изменить то, что уже успело свершиться. Может показаться, этого было слишком мало для того, чтобы разрушить выстроенные упорным трудом стены безразличия ко всему, но сейчас она ощущает, как они начинают покрываться трещинами, угрожающее крошась и осыпаясь пылью. Она буквально слышит, как сыпется мелкий камень её неприступной крепости… Того, что она сделала, было достаточно, ведь то, что заточено, — само рвётся наружу.       Туман, вторгшийся в её голову, одурманивал мысли, заглушал голос разума, до последнего пытающегося опровергнуть зарождающуюся внутри девушки агонию.       Она раскрыла глаза, вновь привыкая к освещению, к лежащему перед ней без сознания Эрвину. Видеть его таким ей было непривычно: растрёпанные светлые волосы, касающиеся подушки, обескровленная кожа, покрытая свежими ссадинами, слегка осунувшиеся за короткое время скулы — всё это не было тем, что она видела ранее. Тот Эрвин Смит, который повстречался ей однажды — в лучах огней, с бокалом шампанского в руке и очаровательной улыбкой на лице — был давно стёртым из памяти воспоминанием. Тот Эрвин Смит, что встретился ей в кабинете — выглядевший с иголочки, немногословный, но притягательный взгляду своей выправкой — был самым ярким воспоминанием, отпечатавшимся в голове. Тот Эрвин Смит, что предстал пред ней той ночью — впервые вышедший из тени, окутавший её прикосновениями, делающий всё так, как это было нужно — разрушил представления и подарил ей больше ожидаемого. Тот Эрвин Смит, что спас её от гибели — отчаянный, горящий изнутри, самоотверженный — оказался снизошедшим до неё с небес сигналом.       Подвластная настигнувшему её сильному чувству, Оливия не заметила, как рука её потянулась к простыням. Опомнилась уже когда почувствовала тепло его руки своей. Осторожное касание, казалось, обрушилось на неё облегчением, милостью освобождения. Возможно, тем, что просто подтвердило, что Смит действительно жив и всё ещё может прийти в себя. Это поселило в её душе новую призрачную надежду.       Сердце, шедшее невпопад дыханию, вновь сжалось от переполнивших его терзаний. Оно билось, точно пыталось выбраться, будто хотело передать что-то, что мог сохранить лишь человек, вызвавший это ненастье в нём — смесь рвущей его на части боли и искренней заботы.       Девушка сидела так какое-то время, стараясь унять разбушевавшуюся внутри бурю. Ощущала кончиками пальцев температуру его тела, поглаживая тыльную сторону ладони, отдавала своё тепло. Потом рука остановила движение и поднялась выше: она коснулась щеки — неуверенно, осторожно, боясь потревожить — и кончики пальцев прошлись по чуть проступившей щетиной скуле. Нежность, с которой она дотронулась его лица, рвалась из неё через эти робкие, трепетные касания и явилась вне её воле. Это были прикосновения, которыми она бессознательно хотела дать ему понять, — пусть он даже и не вспомнит — что ему есть куда вернуться, что ещё есть то, ради чего ему стоит побороться.              Женщина вышла на крыльцо и всмотрелась вдаль, вскинув ладонь козырьком: клонившееся солнце всё ещё жалило яркими лучами. Там, куда она смотрела, тянулись рядами высаженные или не вырубленные когда-то деревья, касающиеся своими раскидистыми ветвями железной ограды, а в тени листвы виднелся одинокий силуэт. Женщина, заприметив его ещё со второго этажа коридора, спустилась по ступеням и расслабленно зашагала навстречу. Подойдя ближе, она смогла отчётливее рассмотреть притаившуюся фигуру: та сидела на чём-то низком, облокотившись локтями о согнутые колени, смотрела куда-то перед собой, то и дело выпуская дымные облака в воздух, и даже не обращала внимание на приближающиеся сзади шаги.       — Не знала, что ты куришь, — негромко уведомила Зоэ.       Девушка обернулась только после того, как неспешно затянулась в очередной раз. Её движения выглядели лениво, а устремлённый в сторону взгляд — отрешённым. Сигарета медленно тлела меж её пальцев, осыпаясь серыми крупицами пепла на поросшую сорняками землю. Узнав или убедившись в том, кто застал её здесь, она вновь отвернулась, но ответила:       — Иногда хочется побыть наедине со своими мыслями, а эта дрянь, вроде бы, должна помогать расставить всё по местам.       Ханджи сложила руки у груди и, ничего не говоря, понимающе кивнула головой, рассматривая наступающий закат. Потом заметила, как к ней протянули руку с раскрытым портсигаром, и, недолго думая, женщина решила принять угощение.       — Почему "вроде бы"?       — Она не помогает.       Спичка чиркнула по коробку, и в листву уплыла завитками вторая змейка.       В поле их зрения, за забором, тянулась уличная дорога, стояли невзрачные домики с невзрачными вывесками под козырьками черепичных крыш и мелькали тоненькие силуэты прохожих людей, то появляющихся, то исчезающих в узких переулках.       — А мне иногда помогает успокоить нервы, — сдавленным голосом поделилась Ханджи.       Девушка не ответила. Зоэ опустила на неё любопытный взгляд и сразу же подумала о том, что Оливия, возможно, до сих пребывает в страхе от минувшей день тому назад вылазки, и потому кажется замкнутой в себе. Ведь, на сколько она знала, девушке не доводилось бывать за стеной раньше: вариант, что та до сих пор была напугана, виделся Зоэ самым логичным.       — Как ты себя чувствуешь, Ханджи? — вдруг спросила Хилл.       Женщине удалось поймать её взгляд, но не на себе — серо-голубые глаза были обращены к застланному облаками горизонту. Интереса к происходящему за территорией в них не было.       — Я отделалась парой царапин, — отмахнулась Зоэ, — а вот…       — Я была у него, — неожиданно перебила Оливия.       — Я об Эрвине.       — Я тоже.       Что-то в резкости тона вызвало у Ханджи любопытство. Девушка сидела неподвижно, а мысли её были точно далеко от этого места, однако, лицо не выражало ничего нового, чего не было на нём прежде.       — Я заходила к нему вчера вечером, — продолжила девушка после выдержанной паузы. — Эрвину досталось больше, чем кому бы то ни было.       — Да, ты права. Признаться, меня очень напугала новость о его ранении. Мы вообще все очень обеспокоены его состоянием. Доктор не даёт никаких надежд на…       — На то, что он очнётся, — вновь закончила за неё девушка. — Знаю.       Женщина лишь молча кивнула, подтверждая неутешительный факт. Произнести это не составило бы ей труда, однако, Оливия в этот момент сделала ей одолжение. Привыкнуть к постоянным потерям своих товарищей Ханджи не сможет никогда, как не пытайся она того скрыть. И Эрвин, балансирующий сейчас на грани жизни и смерти, пугал её своим состоянием не меньше: его жизнь слишком многого стоит, чтобы так просто оборваться. Ко всему прочему, Разведкорпусу может настать самый настоящий конец: Зоэ стала замечать это особенно остро в последнее время.       — Ханджи.       Выдернутая из своих раздумий женщина вновь опустила взгляд на курящую папиросу Хилл.       — Скажи мне, — сухо зазвучал голос девушки, — что будет, если Эрвин всё же умрёт?       Руки её были скрещены на коленях, а тлевший пепел прямо на глазах посыпался вниз, медленно скрываясь в траве.       — Что случится с Разведкорпусом? Что станет с нами?..       Сигаретный дым неожиданно встал у Ханджи поперёк горла. Ступор сковал мышцы, по спине пробежался табун мурашек от прямых и логичных вопросов, которыми женщина задавалась у себя в голове последние сутки, но не решалась озвучить никому вслух. Ответ, казалось, был на поверхности, но озвучить его то ли не хватало смелости, то ли мешала банальное непринятие правды.       — Кто-то должен будет принять командование. Разведкорпус не может просто так исчезнуть. Если бы Майк остался тогда в живых, думаю, место Эрвина занял бы именно он, но сейчас... — она вновь запнулась, устало вздохнула, пытаясь скомпоновать свои мысли. — Я не могу точно сказать тебе, что будет, Оливия.       — Почему ты не хочешь взять Разведкорпус в свои руки? Мне кажется, ты бы справилась с этой задачей не хуже.       Застигнутая врасплох, Зоэ вновь почувствовала прохладу, неприятно обдавшую кожу. Она точно не говорила о том, чего не хочет, но почувствовала себя точно раздетой, будто в её голову забрались и без труда смогли вытянуть оттуда все неозвученные опасения. Одно она знала наверняка — с этим разговором стоит повременить.       — Всё сложнее, чем кажется на первый взгляд. Держать Разведкорпус на плаву под силу только Эрвину. И я надеюсь на его восстановление.       — Понимаю.       Между ними вновь воцарилась тишина, пока каждый думал о своём. Только листва изредка шелестела над их головами, отгораживая ото всех. Черепица на крышах далёко стоящих домов переливалась в лучах и отражала свет, точно меленькие зеркала, натёртые до блеска. Под конец дня всё казалось каким-то непривычно спокойным и умиротворённым в этом ярком, но приятном взору свечении. Наверно, таким и должен быть их мир. Будет. Когда-нибудь.       — Ханджи, — голос Оливии прозвучал на этот раз иначе, — могу я попросить тебя об услуге?       Девушка возникла перед ней в полный рост и, наконец, посмотрела прямо в глаза. Лицо Оливии выглядело чуть осунувшимся, выдающиеся скулы выступили под потерявшей прежний румянец кожей сильнее, и весь внешний вид девушки кричал о том, что ей нужен отдых и хороший ужин, а не залп выкуренных подряд сигарет.       Несмотря на возникшее чувство сострадания к девушке, вопрос её всё же заставил Зоэ насторожиться.       — Какой услуге?       — У меня осталась семья в Стохесе. Я хочу навестить их...