S'il te plait tue ma fierté

      …в шатре находился тот, кого она никогда не думала больше увидеть. И с первой минуты в грудь ударила, пронзающая сердце, боль.       Он стоял по середине шатра весь такой серьезный, только ярко-зеленые глаза завораживающе мерцали. По обыкновению своему, прятал руки в карманы черных классических брюк. Черный пиджак подчеркивал строгость его взгляда; белая рубашка расстегнута на две пуговицы, открывая взор на ключицы. Темные волосы небрежно взлохмочены и немного лезли в глаза. Брови сдвинуты и образовывают небольшую складку, нос с небольшой горбинкой и острые скулы, кажется, если до них дотронуться, то можно порезаться. Щетина и волевой подбородок – мужественность абсолютно в каждой мелочи. От него веяло силой и защитой, именно о такой каменной стене мечтает каждая женщина.       Черген замерла, встав посреди прохода. Старые воспоминание нахлынули в разгорячённую, после скачки, голову. Кровь припала к щекам, даря им пунцовый оттенок, что так мило сочеталось с загорелой кожей. Грудь тяжело вздымалась, а сердце ушло в пятки.       - Что Вам нужно? – вымолвила Черген, прочистив горло от подкатившегося кома. - Если Вы хотите погадать, то это надо идти к Ведоме. Я умею только лечить. – уже более уверенно проговорила девушка, сделав несколько шагов вперед, дабы не стоять в проходе.       - Ты прекрасно знаешь зачем я пришёл – уголки губ дрогнули в улыбке, а глаза с вызовом смотрели на девушку.       Как она была прекрасна. Крупные черные как смоль кудри спускались на плечи и маленькую грудь. Нежные темные глаза с ярки бликами спрятаны под пышными ресницами, а над очами аккуратные бровки, сдвинутые к переносице. На загорелых щечках бродил пунцовый румянец, из приоткрытых рдеющих губ вырывалось тяжёлое дыхание. Пестрая блузка немного прикрывала длинную лебединую шейку и резные ключицы. Дальше шла маленькая грудь, тонкая талия и большие бёдра. Подол юбки немного разлохмачен и скрывал стройные ножки. Даже стоя в двух метрах от нее, он чувствовал ее запах. Она пахла свежестью, травами и лавандой.       - Простите, но я не совсем понимаю о чем Вы – небрежно кинула девушка и отвела взгляд, разглядывая стоящий на маленьком низеньком столике кувшин с ромашками, будто бы впервые видела эти прекрасные солнечные цветы.       - Je t'en supplie, ne me trompe pas. Je sais que c'est toi, Monique¹ – он подошел чуть ближе на расстоянии вытянутой руки, чтобы заглянуть в ее черные прекрасные очи и услышать прерывистое теплое дыхание.       - Je ne peux pas te dire la vérité. S'il te plaît, pars.² – она умоляющее смотрит на него и от этого он еще больше злиться.       Сжимает руки в кулаки, губы его превращаются в тонкую алую ленту.       - Почему ты гонишь меня? – тихо произносит парень.       В ушах звенит, а грудь разрывается размашистыми ударами сердца. Ему кажется, она слышит его сердцебиение, и замирает.       - Я пришёл извиниться.       - Извиниться? – шипит девушка, метая взглядом молнии, которые с легкостью могут пронзить крепкое тело напротив – После того, что ты сделал? Ты убил меня, подлив мне в чай яд! – он продолжал молчать – Я зашивала твои раны, пыталась исцелить твою душу. И этим ты мне отплатил?       Ее шёпот сейчас был самым громким криком, что когда-либо слышала земля. Да что там земля, Вселенная. Громче звука слияния черных дыр³ в огромном пространстве бесконечного космоса.       - Я думал ты работаешь на Куратора. Я читал несколько твоих отчетов, ты так подробно описывала все действия. Это больше было похоже на донос… Ты даже писала о наших ссорах, что я мог подумать.       Откровенно говоря, он много раз пытался себя убедить, что оставить девушку в 1963 было, если не правильным, то белее менее логичным поступком.       Но, Боже, как он тосковал. Как томилось его сердце, истерзанное чистой сильной болью. Он возненавидел цитрусовые, напоминавшие ему о ней, ведь она всегда пахла солнечным апельсином или кислым лаймом. В толпе знакомый силуэт заставлял тело его онеметь, а дыхание сбиться. И он, отошедший от забвения, стремительно догонял незнакомку, моля о том, чтобы это была она, его влюбленная девочка. Быстро покидал все людные места, потому что опять ошибся. Из комнаты его были выкинуты все зеркала, не мог смотреть на человека, убившего самую большую любовь его жизни, не мог смотреть на себя в отражении зеркал.       - Я делала это, чтобы эта стерва быстрее убедилась в том, что ты совершенен. И я вернулась в свою лабораторию, оставляя тебя одного. – она заламывала себе руки, и голос ее ломался – Да, я признаю, что я несколько раз писала в отчетах о наших ссорах, но это было для того, чтобы отвести подозрения, эта вешалка могла что-то заподозрить. Так же я признаю… – первая чистая слеза скатилась по румяной щеке, очертила подбородок и упала в ноги – так же я признаю, что помогала тебе с расчетами, насколько это было возможно, потому что хотела побыстрее от тебя избавиться… Подсыпала себе в чай белену. – на последнем ее голос оборвался и она закусила губу, пытаясь не зарыдать во все горло.       Он оторопел, глупо глазея на нее. Переваривал все услышанное.       - Дурак! Какой же я дурак! – он схватился за голову и протяжно застонал, но через мгновение резко дернулся, будто прошибаемый чем-то, и, взяв тоненькую женскую ручку, не сильно сжимая ее своими грубыми, большими ладонями, продолжил – Ведь я подмешал в твой чай синильную кислоту, совсем немножко, чтобы вызвать легкое отравление и отвлечь. Какой же я кретин. Как же я не увидел, что ты сделала? Почему не остановил тебя, mon aronde⁴? – он вдруг слабо засмеялся, грустно и хрипло. – Oh mon amour, comme je t'aime forllement Mon aronde, ma gitane⁵.       Она невольно ахнула. Да ведь он с ума сошел. Точно. Обезумел.       - Оставь это, Cinquième⁶ – она вырвала из его горячих оков свою руку и приложила ее к сердцу, хмуро смотря на парня. - S'en aller⁷.       Он вмиг перестал улыбаться и тоскливо смотрел на нее, так как смотрит верный пес, когда его выпинывают из дома, когда тот совершил какую-то оплошность. Его яркие глаза потускнели, а от былых задорных искринок, появлявшихся во время смеха, не осталось и следа.       - Прошу не гони меня, Моник. Я так долго искал тебя. – взмолился Пятый – Так долго хотел тебя увидеть, прикоснуться к тебе. Прости меня, старого дурака. Я ведь люблю тебя, сильнее чем прежде – он шагнул ей навстречу.       Цыганка отшатнулась. Глаза беспорядочно бегали, цепляясь то за один, то за другой предмет. Она не хотела смотреть на него. На него, что сейчас так сладостно признался ей в любви, что еще больше разожглась в ее сердце.       «Разлука для любви то же, что ветер для огня: маленькую любовь она тушит, а большую раздувает еще сильнее»       Вот и здесь так же. Только Моник не хотела возвращаться в свое прошлое, ведь именно эта любовь опалила ее, сожгла душу, отравила ядом. Хоть она и простила его давно за все его грехи, но… Но была слишком горда. И гордость эта, подобно скользкой змее, окутало ее сердце и разум.       - Нет, уходи, уходи – она сердится; от прежних озер слез в глазах ничего не остается. – Уходи сейчас же, иначе я закричу. И, уж поверь мне, тот час здесь появятся мои братья. Худо будет тебе, уходи – она притопнула ногой, словно маленькая капризная девочка.       Слова ее хоть и ранили его сердце, но он даже мускулом не дрогнул. Он прекрасно знал ее характер. Знал, что она слишком гордая, чтобы вот так просто простить его. Поэтому, взяв всю свою волю в кулак, не без отчаяния и страдания, конечно же, направился к выходу из шатра, провожаемый ее холодным гордым взглядом черных, глубоких как два омута, любимых глаз.       - Я люблю тебя. Кем бы ты не была. Гордой Моник или свободной Черген. Любил, люблю и всегда буду любить – последнее, что он прошептал, прежде чем уйти.       Как только шатер опустел, девушку будто громом ударило. Она опустилась на ковер и зарыдала, прикрывая рот ладонью, чтобы Пашко не слышал, что не отходил от шатра ни на шаг, по своей ребяческой натуре. Крупные капли слез, как градинки, падали на пышную пеструю юбку, оставляя мокрые следы. Приглушенное тихое рыдание сотрясало теплый воздух.       - Дура! Гордая, одинокая дура! – в сердцах прошептала цыганка. Она кое-как поднялась на ноги, как раз в тот момент, когда в шатер ворвался взволнованный Пашко. Он остановился, удивленно и рассержено хлопая своими маленькими глазками.       - Этот бес обидел тебя, Черген? – с злостью вскрикнул мальчуган, хватая кинжал, желая ударить того, кого уже давно след простыл.       - Нет, Пашко. – цыганка вытерла слезы – Это я от счастья плачу, от простого душевного счастья. – она попыталась улыбнуться, но дрожащие уголки губ все еще выдавали ее горе. – Скажи мне лучше, Пашко, где тетка Ведома? – уже выходя из шатра, поинтересовалась она, разглаживая складки на юбке.       - В шатре она сидит – хмуро произнес Пашко.       - Ах, ты бесово племя! – вскрикнул грубый мужской голос – Опять ты, Пашко, взял мой кинжал! – мальчуган вздрогнул и быстро ретировался, только пятки сверкали – Ну попадись мне, я то тебя быстро ремнем отхожу. Да так, что места живого не останется, бесенок. – грозил голос, но потом протяжно запел, подхватывая гитарную мелодию.       - Что случилось милая? На тебе лица нет – беспокойно проговорила старая женщина, когда в шатер вошла бледная как снег Черген.       Она пошатывающейся походкой подошла к женщине, что сидела на ковре и перемалывала в ступке сушеную траву, которая сразу была отставлена в сторону. Ни чего не сказав, молодая цыганка села возле женщины и, положив свою голову той на колени, громко заплакала.       - Ну, будет тебе. – нежно поглаживая черные кудрявые волосы, шептала жена Лойко – Что случилось, Черген. Аль обидел кто?       - Он приходил – хрипло отозвалась цыганка, поднимая голову и стыдливо смотря куда-то влево.       - А ты, стало быть, прогнала его – сердито вздохнула Ведома – Решила гордость свою показать, характером похвастаться.       - Что мне теперь делать? – проскулила девушка, кусая алые губы.       - Эх, ты. Горделивая козочка – упрекнула Черген старая цыганка, но смотря на наливающиеся слезами глаза напротив, сменила гнев на милость – Я тоже когда-то была такой как ты. Гордой, своенравной и свободолюбивой. Влюбилась сильно в одного цыгана. Как сейчас помню, был он таким красивым и стройным, что все девушки чуть ли не наземь падали, как его завидят. А он любил только меня и хотел мою волю ограничить, да сказал это при всех. И такая злость на него меня обуяла, что я отказалась за него выйти, гордая же была… Так больше я никого и не любила.       - А как же дядька Лойко?       - Не любила я его. И сейчас не люблю, только уважаю за то, что для табора делает. – Ведома немного помолчала – Послушай меня. Гордость хоть штука и хорошая, но губит столько жизней и любовь в первую очередь. Так что забудь о ней, если любишь его.       - Не могу я – тихо призналась Черген – Он ведь убил меня, отравил мое сердце.       - Да ведь любит он тебя сильно, так что жизнь ему не мила без тебя. Что цыганка нагадала всегда сбывается, карты никогда не врут. А ты слишком упряма.       Молодая цыганка отвела взгляд в сторону. И тихо, шёпотом промолвила, что было слышно только ей:       - Ты права. Зачем я его обидела?       На темном чистом небосводе загорались первые звезды, мигая и горя, словно тысячи маленьких алмазов. Большой серп луны лил на землю бархат своего света, укрывая все живое призрачно-белым, загадочным одеянием. В таборе горел костер, а возле него то тут, то там шныряли черные силуэты. Песни и музыка плыла по всей степи, переносимая легким, почти неощутимым ветерком.       Черген стояла возле привязанных к перекладинам лошадей. Обнимая Ченгиса на сильную шею и что-то шепча ему на ухо, от чего конь то и дело вздрагивал своей головой и фыркал.       Вдруг с одного конца неба пронеслась маленькая точечка, оставляя за собой не долго видимый хвостик. Потом, когда она приблизилась к земле, она и вовсе исчезла.       - Звезда упала – прошептала девушка, заворожённая зрелищем, ареной которого было усыпанное звёздами небо – Я желание загадала, значит еще увидимся, Пятый – она прижалась головой к шее коня, поглаживая его черную густую гриву – Представь себе, Ченгис, мне уже под двадцать пять лет. В прошлом я гениальный ученый метафизик, которого боялись лаборанты, а теперь я суеверная цыганка, загадывающая делание на падающую звезду – рассмеялась девушка.       Конь недовольно фыркнул, встряхнул головой и притопнул копытом, оставляя небольшую рытвину на земле.       - Я на него уже и не злюсь – продолжала цыганка – Люблю его сильнее, чем прежде… Я решилась, Ченгис. Как только он опять придет, все ему расскажу… Если только придет – уже тихо добавила она, смотря на мерцающие огоньки.       И так хорошо ей сделалось на душе, так радостно. Даже если он не придет, она все равно будет ждать его. И завтра, и послезавтра и даже через года. Ждать того, кто пленил ее сердце, кто забрал ее любовь к воле, поселив в сердце любовь к нему одному…