***
На обратном пути после работы Ричард заглянул в бар «Янки Дудл», где обычно любили собираться горожане с консервативными взглядами. Тому во многом способствовали и личность его владельца, убеждённого «ястреба»-консерватора, и тамошнее убранство. Внутри бара посетителей встречали висевшие на отделанной деревом стене слева портреты отцов-основателей США — Томаса Джефферсона, Бенджамина Франклина, Джона Адамса, Александра Гамильтона, Джона Джея, Джеймса Мэдисона и Джорджа Вашингтона. В других частях бара встречались маленькие картины с изображением лагерей и Континентальной армии, солдат в синих мундирах и треуголках, сельских пасторалей и самых драматических сражений Войны за независимость — сражений в Лексингтоне и Конкорде, Саратоге, Йорктауне. Не обошлось и без знаменитого изображения мальчика-барабанщика, седого старика, флейтиста и флага тринадцати колоний, бросивших вызов британскому владычеству. Мебель в баре была стилизована под времена Американской революции. В остальном же — бар как бар. Он находился в Эджоутере, совсем недалеко от дома, где Ричард снимал маленькую квартирку. Формально этот район относился к Центральному округу и служил неким пограничным барьером между рабочими кварталами и Норт-Сайдом — королевством благоустроенных частных домов с лужайками во дворах и особняков местных богачей. Ричард был бы рад поселиться там и жить рядом с Генри, но цены там даже для съёмного жилья оставались неизменно высокими. Впрочем, Эджоутер вполне устраивал МакВи. Здесь ему ничего не напоминало о прошлом. МакВи нравилось заглядывать в «Янки Дудл», чтобы насладиться уютом, чистотой и порядком, какие ему раньше и не снились, когда он жил в трущобах Кливленда, и особой атмосферой консервативной Америки, терпевшей одно поражение за другим и уходившей в прошлое. Ричард не относил себя к консерваторам и вообще мало что понимал в политике, но ему нравились дух и эстетика этого бара. После жизни в болоте хаоса он начал ценить больше строгость, порядок и чистоту. МакВи считал завсегдатаев «Янки Дудл» счастливчиками. Они честно зарабатывали на жизнь, трудясь в поте лица, жили по закону, а не дворовым понятиям, имели свой маленький уголок благоденствия в лице семейного очага и домашнего уюта. Каждый из них презирал тунеядцев, которые получали пособия и совсем не думали искать работу, хулиганьё, хиппи, опустившихся алкоголиков, просивших деньги на выпивку на улице, бандитов, «леваков» и просто бездельников. И хотя посетители бара жили небогато и скромно, они выглядели королями жизни на фоне обителей социального дна, чей убогий быт МакВи лицезрел до призыва в армию. Для него образ жизни честных тружеников казался привлекательнее куда некуда. По привычке Ричард до сих пор смотрел на них снизу-вверх, стыдясь своего происхождения и родителей алкоголиков. Они не имели постоянной работы и влачили жалкое существование. Таких людей посетители «Янки Дудл» называли «белым отребьем». Ричард не желал иметь с ним ничего общего. На новом месте МакВи старался перенимать образ мышления и модель поведения его жителей. Он часто встречал по вечерам Сэма в баре. Аллертон откровенно скучал дома на пенсии, стараясь коротать время за общением с завсегдатаями «Янки Дудл». Он годился Ричарду в отцы, принадлежа к совсем другому поколению. Однако кое-что их объединяло — они оба прошли войну во Вьетнаме, пусть и для Аллертона она стала уже третьей по счёту и он занимался тогда больше штабной работой в силу возраста, а ещё понимали, как порой несладко приходилось в джунглях, где на каждом шагу их подстерегала в прошлом опасность. МакВи однако не отрицал, что хотел бы иметь такого отца, как Сэмюэл. Он мог многому научить, помочь советом или просто рассказать что-нибудь интересное. Родной отец Ричарда же только кричал и бил своих детей. Со временем Ричард влился в маленькую компанию, сложившуюся вокруг Сэма. Сегодня вечером она была в сборе. — Так ты говоришь, служил в сто первой с конца шестьдесят седьмого по шестьдесят восьмой? Надо же, я тоже, — ответил забавному пареньку МакВи, сидя за столиком вместе со всеми. — Вот ведь как совпало удачно, — произнёс паренёк в парадной форме с тёмно-бордовым беретом, зелёными брюками и открытым кителем, похожем на пиджак, рубашке с галстуком. — Я потом ещё вернулся в Нам. Затянуло меня в армии так, что я только недавно дембельнулся. Бармен сказал, что вы тут настоящие псы войны. Я решил, дай-ка познакомлюсь с вами. — Сколько тебе лет? Ричарда многое смутило в пареньке. Он смотрелся слишком моложаво, словно вчерашний выпускник. Возможно, детское лицо паренька обманывало МакВи, выглядевшего в свои двадцать пять намного старше и суровее него из-за шрама на щеке. Ещё и форма настораживала Ричарда. Парнишка говорил, что служил в сто первой воздушно-десантной дивизии, где отродясь не носили тёмно-бордовых беретов. Нарукавная нашивка, красный квадрат с белыми буквами AA в синем круге и того же цвета с надписью «Airborne», вообще говорила о принадлежности к восемьдесят второй воздушно-десантной, «всеамериканской» дивизии. — Двадцать шесть, — уверенно ответил худощавый парнишка. В глаза МакВи бросалось отсутствие у него выправки. А ещё берет был великоват ему. Парень больше напоминал штатского, ради забавы надевшего военную форму. «Знаки не на своих местах», — заметил Ричард и спросил: — Где именно во Вьетнаме ты служил с конца шестьдесят седьмого? Район там, провинция. — Э-э-э, а ты сам где там служил? — парнишка замялся, и на его кругленьком нежном лице появилось неловкое выражение. — Провинция Тхыахьен-Хюэ, — с усмешкой дал ответ МакВи, пока остальные наблюдали за его разговором с «ветераном» в парадной форме. — Вот и я там же. — Ты бывал в долине Ашау? Знаешь такое местечко? — Знаю. К чему твой вопрос? Ты меня будто допрашиваешь. — Так и есть. МакВи достал из кармана металлическую зажигалку и закурил. — Посмотри на эмблему, — сказал он пареньку. — Видишь кричащего орла? У нас у каждого на рукаве была эмблема именно с ним. Потому нашу дивизию и прозвали «кричащими орлами». А где у тебя эмблема с кричащим орлом? Кого называли «чарли»? Ты носил трусы на боевых выходах? Поток вопросов сбил «ветерана» с толку. — Трусы тут при чём? — задал он вопрос. — Так ты носил их на боевых или нет? — Да чего ты заладил? Что за тупой вопрос? Ты чего, гомик, что ли? — Вопрос дельный. Ты или тыловик, или вообще в Вьетнаме не был. Мы их не носили. Тело потело, а они сильно натирали. Всё начинало гнить. Ты самозванец. Купи себе в следующий раз подходящую форму. — Да я! Да вы! — Давай, малыш, иди. Другим заливать будешь. Гуляй отсюда. Или ты нас за идиотов держишь? — обратился к пареньку Джонни Питерсон. — Ты нас уважаешь? Сразу видно, что нет. Здоровяк поднялся, и ряженный «ветеран» пулей убежал из бара. Питерсон сел обратно. — Я думал, нынче у молодёжи военная служба не в почёте, — сказал, попивая пиво, Аллертон. — А оказывается, ещё не всё потеряно. — Он просто смешной дурачок, — бросил Питерсон. — Классно ты его поставил на место, Рич. — Дети играются и хотят казаться лучше, чем они есть, — добавил Аллертон. — Знаете, парни, иногда я чувствую себя здесь лишним. Вы говорите, а я вас ни черта не понимаю, — произнёс Боб Андерсон, молодой детектив в коричневом пиджаке, ярко-оранжевой рубашке и чёрном галстуке. Если МакВи, Аллертон и Питерсон носили короткие стрижки, строгие и отдающие армейским душком, то Андерсон следил за модными веяниями. Его светло-русые волосы удлинялись в области ушей и спускались вниз. Длинную чёлку полицейский зачёсывал вправо. Бакенбарды тянулись вниз, до самого края вытянутого лица со светлыми усами. — Всё честно, Бобби. Я в вашей полицейской байде тоже ни черта не смыслю, — ответил Питерсон. — А мы о ней говорим куда чаще, чем о наших армейских делишках. — Байда? Нет, Джонни, тут больше подойдёт слово «дерьмо», — проговорил Роберт. — Сегодня, кстати, стукнул ровно год с того момента, когда до меня дошло, в какую же гнойную дыру я попал. А сегодня я подумал, что наш отдел надо было назвать не отделом по борьбе с наркотиками, а «отделом по защите наркоторговцев от преследования». Вот честно, я за полтора года уже вроде бы привык к нашему сочному дерьму, а всё равно зла не хватает. Банда Флойда прямо у нас под носом толкает чёртов героин, а я ничего не могу с этим сделать. — О, началось! У кого-то, видать, опять выдался дерьмовый день, раз заиграла старая пластинка. — Нет, у меня сегодня выдался неплохой денёк. Просто нахлынуло что-то. По чёрно-белому телевизору, что висел над стойкой, шёл выпуск вечерних новостей. Аллертон с Андерсоном ненадолго отошли. Затем к Сэму и Бобу присоединились Ричард и Джон. Они встали позади сидевших за стойкой мужчин и смотрели влево. Новостной сюжет, посвящённый гибели шайки уличных налётчиков, как заметил МакВи, сильно заинтересовал Аллертона и Андерсона. Они внимательно слушали ведущего. Ричард же с равнодушие отнёсся к гибели бандитов от рук хорошо подготовленных убийц. Он слышал, что в городе якобы объявились некие вигиланты. Их точечные удары всегда били только в цель с хирургической меткостью. Однако Ричард не испытывал сильного интереса к их деяниям. Зато Сэмюэл и Роберт не могли оторвать глаз от телевизора. Когда ведущий сказал, что пока у полиции нет никаких зацепок, о чём редакции телеканала сообщил анонимный источник, Аллертон и Андерсон довольно улыбнулись. МакВи показалось, будто они что-то знали о тех убийствах или о людях, их совершивших. «Ну и ладно, не моё дело», — решил он. Жизнь давно приучила его к осторожности. — Так им и надо! Раз копы сидят и ковыряются в заднице, то пусть тогда эти ковбои сделают за них всю их чёртову работу! — произнёс мужчина в клетчатой рубашке, сидя перед Ричардом. — Я бы даже пошёл вместе с ними дырявить «плохих парней». — Так а чего ты тогда сидишь здесь? — спросил второй посетитель с ухмылкой на лице. — Давай, вперёд, улицы ждут тебя! — Да я староват уже. — Ха-ха-ха! Красавчик! Я тебя просто обожаю, приятель! — Дикий Запад какой-то, — заметил третий мужчина. — Ну и правильно! Самосуд будет всяко справедливее нашего суда. А те стрелки, видать, намного честнее, чем продажные куски дерьма со значками. — Не неси пургу, Фрэнк, — сказал четвёртый посетитель. — Ты вспомни, раньше ведь копы нормально работали, а шпана пряталась от них за забором. А всё почему? А потому, что тогда Америка не была в таком дерьме, как сейчас! В этом вся проблема! Твой самосуд не даст никакого толку. Аллертон заметил пристальный взгляд МакВи. На широком лице отставного полковника, что сужалось в области подбородка с маленькой ямочкой, Ричард прочитал тревогу. — А что ты думаешь по поводу этих загадочных вигилантов, Рич? — спросил Сэмюэл, задумчиво взявшись за свой острый подбородок. — Я ещё на прошлой неделе хотел спросить тебя об этом. Но из головы вылетело. — Я ничего о них не думаю. Меня их разборки со всякими гнидами с улицы не касаются. Я рос среди такого отребья. И меньше всего мне бы хотелось с ним пересекаться, — честно ответил МакВи. — У меня своя жизнь, у тех ковбоев — своя. Вигиланты… или кто они там? Так вот, они мне не мешают. Пусть чистят улицы, сколько им влезет. Я не против. Аллертон кивнул в ответ. Они оба друг друга поняли. «Его что-то насторожило. Не моё дело, мне проблемы не нужны», — подумал Ричард, говоривший с Сэмом так, словно заверяя его в своём молчании. Для вида Андерсон и Аллертон досмотрели выпуск новостей и пошли обратно к столику в правом углу. Дальше ветераны и полицейский говорили о разных мелочах. А через полчаса речь зашла о Генри Ллойде: — Ты много рассказывал нам о своём друге, что мне было бы интересно с ним пообщаться, — говорил Сэмюэл. В его голубых миндалевидных глазах появилась доброжелательность. — Джонни спрашивал, когда ты нас с ним познакомишь. — Ага, верно, — подтвердил слова Аллертона Питерсон. — Ты столько о нём рассказывал. Интересно увидеть его. — Он человек семейный, — ответил МакВи. — Я позову его как-нибудь на выходных. Может, он согласится. Генри сегодня возвращается из Детройта. Завтра я поговорю с ним, если увижу его.***
В глухом складском помещении без окон пахло кровью. Недалеко от стенки из ящиков говорили при тусклом свете лампы на потолке два мужчины. Один из них, молодой, невысокий, стройный, смуглый в малиновом блейзере, того же цветах брюках-клёш и чёрной рубашке с большим заострённым, словно лезвие ножа, воротником с удлинёнными уголками, держал в руках окровавленное лезвие. В его круглых карих глазах пылал огонь. Другой из них, среднего возраста, обрюзгший, с брюшком, в испачканной кровью водолазке, сидел, будучи привязанным к стулу. — Ты мне не понравился с самого начала, — говорил Антонио Моретти, нарезая круги вокруг искромсанного им человека. — Я копал на тебя. И не прогадал. — Можешь теперь попрыгать от радости. Мацца наверняка сделает тебя капо, ублюдок, — ответил со слабостью в голосе Вито Галло, неподвижно смотревший в сторону серой стены. — Не жди, что я буду умолять тебя, мелюзга. Не дождёшься. Я сдохну. Но и тебе недолго осталось. Один членосос вроде тебя отстрелил мне палец. Так судьба наказала его по самые помидоры. Его башка треснула как орех. А ты… тебе придётся ещё хуже. Ты сдохнешь со своими яйцами во рту в адских мучениях. — Утешай себя дальше, выродок. Ты сам себя слышишь? Походу, я тебя передержал. Ты несёшь бред. — Отрицай, отрицай, сучёнок. А когда будешь жевать свои яйца, то вспомни мои слова, Тони. — Не смей сокращать моё имя, выродок! Сколько раз я тебе говорил не сокращать его! — вскипел Моретти и порезал Галло бровь. Из длинной полоски хлынула кровь под дикий крик связанного. — На меня смотри, выродок! Я с тобой говорю! Сколько раз я тебе говорил не сокращать моё имя?! Сколько, скажи мне? Я ненавижу, когда так делают! Тони! Так зовут каждого второго кретина на улице! Я тебе не какая-нибудь дешёвка, выродок! Перестав кричать, Вито Галло в истерике рассмеялся: — Ты ущербный коротышка! Тони! Ты прав, ещё как прав! Каждого второго кретина зовут Тони. А Мацца любит кретинов. — Странно, что он сделал тебя капо, — ответил Антонио, выпустив пар. Он с большим трудом сдерживал себя, чтобы не убить Галло раньше времени. Тот уже признался в том, что давно работал на конгломерат латиноамериканских банд под названием «Белая рука» и поведал во всех деталях о том, что он успел «напеть» его главарям. Однако андербосс Мацца сказал Моретти, чтобы он выяснил, почему Галло предал свою «семью». — Потому что у меня есть голова на плечах. А у тебя её нет. Ты ни за что не переиграешь его. А я мог, мог, ещё как мог! Он опасался меня. И тут ему подвернулся ты. Мацца задвигал меня. Он решил покончить со мной твоими руками. — И ты из-за этого снюхался с «Белой рукой»? — Нет, я мстил нашего проклятому дону. Он так и не сделал меня андербоссом. Я должен был стать им. — Твои латиносы только языками чесать горазды. И ты это хорошо знаешь. Иначе бы ты не подослал ко мне тех белых полудурков из Дарема. Где ты их откопал? Они всё мне рассказали. Твои вонючие хозяева, видать, не захотели разгребать за тобой твоё дерьмо. Им проще дать тебе сдохнуть, чем начать из-за тебя войну с нами. Думал, тебе хватит двоих? Ни черта подобного! Я не дешёвка какая-то! Тебе бы и дивизии бы не хватило! — Ты самовлюблённая выскочка, Тони. Убеждаешь всех, что ты не дешёвка. Знаешь почему? Потому что ты и есть дешёвка, ещё какая дешёвка! Ты пытаешься доказать всем, какой ты крутой! Но крутому ничего доказывать не надо! Он и так крут. Моретти схватил Галло за испачканную кровью голову и стал пристально смотреть ему в глаза. Тяжёлый взгляд молодого гангстера уже сам по себе резал Вито, подобно циркулярной пиле. Однако он умудрялся держаться с достоинством аристократа. Злоба и жестокость Моретти не пугали его и даже забавляли. — Ты даже не представляешь, с какой радостью я прирежу тебя! — прошипел Антонио. — Тони, ты труп. Если Мацца будет доном, то всем нам каюк. Он тупой. Дубина есть дубина. Вы бы могли дурить башку латиносам через меня. Кретины! Они — будущее, мы — прошлое! Давай, дешёвка! Ты и так меня на лоскуты порезал. Ещё пара часов, и я загнусь. Что же ты медлишь, Тони? Ты во Вьетнаме толчки драил или людей убивал? Покажи мне, на что ты способен! Давай, Тони! Докажи, что ты не дешёвка! Моретти плюнул в лицо Галло и пристально посмотрел ему в лицо, словно давя его, пока лезвие ножа скользило по горлу предателя, как по маслу. Полоска вышла неровная, из неё хлынула кровь. Вито угасал на глазах. Жизнь всё быстрее и быстрее выходила из него с каждой прошедшей секундой, подобно воде, что вытекала из упавшей бутылки с открытым горлышком. Галло широко раскрыл рот. Даже умирая, он глумился на Антонио. Взгляд с издёвкой Вито злил его. Моретти хотелось искромсать предателя до неузнаваемости, но он сдержал себя. «Прощай, дешёвка, — прочитал в мёртвых глазах Антонио. — Встретимся в аду, Тони». — Я победил, а ты мёртв, выродок, — бросил напоследок Моретти и вышел в коридор. Там он свернул в маленькую комнатку, где перед небольшим телевизором сидели два парня. — Ну как, приятель? Ты закончил с ним? — спросил у Антонио Дарио Нери. — Да, — ответил Моретти. — Везите его к латиносам. — Да ну его, приятель! Тащиться нам ещё из-за него в этот чёртов Саут-Сайд. Там воняет, как на помойке. Давай лучше мы с Полли сразу поедем к Джино. — Босс велел выбросить «крысу» у «Тихуаны». Делай, что он сказал. Но будь осторожен. Я уже и так сделал всю работу. Вам с Поли осталось всего ничего. А я поеду к Сонни. Мне надо выпустить пар. — Оки-доки, приятель.