Никто, Нигде, Никогда

      Они не смогут.       Это то, о чём Кевин думает всю следующую неделю: они не смогут скрывать это долго. Им надо это прекратить.       Конечно, они не прекращают.       Они прикасаются друг к другу немного чаще на людях. И это всё ещё достаточно невинные прикосновения. Дэй пихает Жана в плечо, Моро ерошит Кевину волосы. Всё, на что молится Кевин Дэй: то, что Тэтсуи не заметит . То, на что молится Кевин Дэй, — это, конечно, экси. На игре их отношения не сказываются. Разве что Жан гораздо чаще кидает на Кева обеспокоенные взгляды, когда его сшибают с ног. Разве что Дэй испытывает почти физическую боль, когда Жану снова попадает по пальцам.       Они не делают этого часто.       Но они всё ещё говорят по ночам. Иногда. Редко. Раз в неделю или в две. Их «иногда» продолжается с удивительной периодичностью.       То, что их ещё не спалили, не услышали, то, что про них ничего не узнали, — это счастливая случайность, чистой воды везение. Кевин точно знает, что это плохо закончится. Но всё, что делает Кевин Дэй: вслушивается в дыхание Жана.       Экси — всё ещё смысл жизни Кевина и всё ещё способ Жана стать кем-то. Это всё ещё то, что они делят на двоих, плюс личное пространство, плюс комната, плюс сексуальные фантазии, плюс мастурбация. Строго говоря, они не нарушают правила, но Кевин уверен, что этого мнения Тэтсуи не разделит, если узнает.       Если.       Или — когда.       Опасность щекочет, царапает, возбуждает. Кевин смеётся ей в лицо и в ответ на очередной вопрос Жана, ночью:       — Пробовал вставлять в себя пальцы, Дэй?       Пальцы в себя — очевидно, в задницу. Это вызывает у Кевина новый приступ смеха и острого возбуждения. В их комнате постоянно жарко, но Кев не рискует открывать окно во время этих разговоров. Слишком велик риск, что их услышат. Жан становится громче, от раза к разу. Кевин учится быть тише.       Моро не распускает руки на людях и под прицелом скрытых камер, но Кевин уверен, что это — вопрос времени. Четыре утра, и Моро интересует задница Кевина, а Дэй смеётся, утыкаясь в подушку лицом.       — Блять, Моро, я не гей.       Каждый раз, когда Жан его касается — на людях и под прицелом скрытых камер, Кевин внутренне поджимается, подбирается. Кевин пытается скрыть, как сильно его это трогает — то, что его трогает Жан. Однажды это станет слишком заметно. Жан смотрит на него, приближая этот момент с каждой секундой.       Не гей — просто они дрочат вместе с Жаном, и Кевину это нравится и нравится, когда Моро говорит ему, что и как делать. Это просто их способ здесь выжить. Просто Кевину нравится, когда Жан его касается. Это дружба, и это близость, и это отсутствие личного пространства, отсутствие лишнего пространства. Они просто делят с Моро абсолютно всё.       — Господи, Дэй, пальцы в задницу не делают тебя геем, — Жан смотрит на Кевина так, будто прожигает его рентгеновскими лучами. Пялится в самую душу. Препарирует.       Пальцы Кевина машинально сжимаются, Дэй переводит на них взгляд, глядит на собственную руку. Смеётся, конечно, снова. Способ справиться со стрессом и смущением.       Пальцы в задницу не сделают из Кевина гея, но вот любовь к Жану Моро сделает из него, как минимум, бисексуала.       — Не то место для сексуальных экспериментов, — Кевин усмехается краем губ.       Если бы он знал, насколько это фраза перевернёт всё в голове Жана, на что подтолкнёт его, до чего доведёт, — Кевин прокусил бы в кровь свой длинный язык. И всё равно бы сказал — потому что Дэй попросту не смог бы удержаться.       На часах — четыре утра, и им обоим вставать в шесть; душ, завтрак, тренировка, занятия, тренировка, обед, занятия, тренировка. Зашкаливает количество пройденных миль, кругов по стадиону, упражнений на растяжку. Отработанные приёмы, заученные движения. Стратегия, тактика. Сезон вот-вот начнётся.       — Есть крем? Блять, Дэй, не ври, я знаю, что есть, — Моро прерывает Кевина ещё до того, как он успевает что-то сказать.       Жан видит его насквозь, лучше, чем Тэтсуи со всеми его камерами. Лучше, чем Рико, хоть у него и вытатуирована единица на скуле. Жан видит его, даже когда на него не смотрит, слышит, даже когда Дэй молчит. Способ Кевина выжить — не вешать на стену ни единой фотографии Моро, одиночной или совместной. Последствия будут катастрофическими.       — А ты? — Кевин спрашивает это тихо, пока роется в тумбочке.       — А я сегодня подрочу без затей.       — А так что, можно было?       Кевин смеётся снова; смех у Дэя немного нервный. Стресс и возбуждение, волнение и смущение. Но чем дальше заходишь, тем сложнее остановиться. Кевину кажется, что они несутся сломя голову.       Кевин может сказать «нет» — и он ни за что этого не скажет.       Это Моро.       Это их игры.       Не экси, но тоже неплохо — Дэю нравится, и Жан это знает, Жан пользуется этим, и Кевину нравится, когда Жан пользуется. Это работает в обе стороны.       — Тебе — нет.       Жан улыбается, Кевин слышит по голосу. Не смотрит — и видит всё равно. Перед глазами — лицо Жана Моро, даже когда Кевин зажмуривается.       Нежность чувствуется даже в дыхании Жана.       Кевину бы хотелось, чтобы это были пальцы Жана; в их лучшие времена, когда Моро не больно ими двигать. Деформированные от постоянных переломов или, как считает Жан, вывихов. Кевину бы хотелось, чтобы это сделал Моро, но они имеют то, что имеют; и сегодня Кевин поимеет пальцами сам себя.       А пока пальцы открывают тюбик с кремом; обычным, для рук. Достаточно жирным. Сойдёт. Крышечка открывается с оглушительным хлопком, слишком громким в этой комнате в темноте, под одеялом на ощупь. Кевин сглатывает. Ему приходится себе напомнить: звук камера не пишет.       Жан скоро прожжёт дыру в одеяле и в Кевине. Точно — в его душе и определённо — в его сердце.       — Ложись на живот, — Жан шепчет почти неслышно.       Кевину кажется, что он тонет в его голосе — и в нежности в этом голосе.       — Шутишь? Слишком палевно, — Дэй мотает головой.       И всё равно ложится так, как Жан говорит. Это просьба и рекомендация, это приказ и это игра; это их способ здесь выжить и способ не сойти с ума, сходя с ума. Кевин думает, что свихнулся, измазывая пальцы в креме.       Чем больше, тем лучше.       Дыхание Дэя прерывистое.       — Не нервничай.       Жан шепчет, Кевин издаёт короткий смешок. Нервный и хриплый, Кевин думает, что он ёбнулся, они оба ёбнулись. Кевин утыкается в подушку, так, лёжа на животе с раздвинутыми ногами, обнажённый под одеялом. Он чувствует себя голым. Он чувствует себя принадлежащим Жану. Рико убил бы, заподозри он, что у Кевина появилась хотя бы мысль о таком. Дэй сосредотачивается на дыхании Жана.       — Расслабься, Кев, — в голосе Моро — та самая дружелюбная насмешка, и Кеву хочется от неё умереть, раствориться, как в кислоте, чтоб не осталось ни костей, ни следов ДНК, чтобы от Кевина осталось только воспоминание. — Палец смазал?       — Всю руку, — Дэй признаётся хрипло.       — Извращенец.       Они смеются оба; в смехе Жана — по-прежнему нежность, в смехе Кевина — слишком много любви, которая делает его уязвимее, чем он уже есть.       Кевин нарочно не смотрит на Жана, даже голову не поворачивает. Не спрашивает, насколько палевны все его движения, насколько заметно, что Дэй творит там, под одеялом. Кевин верит, что Жану хватит выдержки и мозгов сказать ему, если что-то пойдёт не так.       Всё уже идёт не так.       — Ладонь на задницу, — шепот Жана — мягкий, акцент становится заметнее, ярче, Кевину кажется, что Моро сейчас вовсе перейдёт на французский. — Палец между ягодиц. Медленно. Просто проведи. Погладь.       У Кевина взрывается что-то внутри. Что-то сгорает дотла, что-то умирает в нём прямо сейчас. Жан бы сказал — это его гетеросексуальность. Кевин зажмуривается, но продолжает слышать. Он продолжает слушать. Он продолжает слушаться.       — Осторожно. Медленно. Просто води пальцем, массируй. Смотри, где тебе приятнее. Там должно быть приятно, много нервных окончаний и всё такое.       «Всё такое». Кевин не удерживается от смешка. Кевин не удерживается, не выдерживает, не сдерживается, даже кусая губы и прикусывая язык.       — Ты, блять, гуглил это.       — Ты гуглишь только про экси, кто-то же должен научить тебя доставлять тебе удовольствие, — Жан открыто наслаждается тем, что Кевин сходит с ума, считывает это в дыхании, считывает в словах.       Пялится. Жан на него смотрит, Жан за ним наблюдает. Жан заглядывает ему в душу; они делят личное пространство, теперь — и саму душу, видимо, тоже.       — Кев, — Жан зовёт его, тихо, на грани слышимости, точно тише, чем колотится сердце Дэя. — Надави. Пальцем.       — Блять.       Дэй в любой момент может убрать руку, но не убирает. Они оба это знают и знают, что идут на это, несмотря на то, что их убьют, если правда всплывёт наружу. И убивать их будут медленно.       — Вставь его. Палец. Введи в себя чуть-чуть.       — Блять, — Кевину кажется, что это единственное, что ему удастся произнести до конца его жизни — несколько мучительно долгих секунд, прежде чем он сгорит.       Такое иногда случается: спонтанное самовозгорание.       — Кев, — но Жан снова зовёт его.       Так много нежности и так много любви, так много слов, шёпота и дыхания, и Кевин кусает подушку, чтобы не заскулить — даже не от ощущений, а от того, как Жан зовёт его.       — Уже. Весь.       Невозможно представить последствия, Кевин не представляет, Кевин даже не пытается. То, что пытается сделать Дэй: дышать. И делать то, что говорит ему Жан.       — Дыши. Дай себе время. Дай возможность привыкнуть.       К такому невозможно привыкнуть, и речь сейчас вовсе не о пальце в заднице. Всё дело в голосе Жана, и в том, как он выдыхает, и в том, как продолжает говорить. В том, как он сбивается, и Кевин точно знает, что Жан делает в этот момент. Дрочит без затей — на то, как Кевин трахает себя пальцем.       — Пошевели им. Двигай. Не торопись. Не спеши. Поверни его. Попробуй согнуть. Ощупай себя там.       — Блять.       — Кев.       Больше никто не зовёт его так. Раньше звала мама, но это было очень давно, а сейчас его никто так не зовёт, кроме Жана Моро с его французским акцентом и нежностью в голосе. Это «Кев» не для камер, и скоро Жан точно перестанет звать его так на людях, потому что реакция Дэя станет слишком заметной. Слишком палевной. Слишком обжигающей.       — Блять.       — Продолжай.       — Блять, Жан.       Кевину приходится кусать подушку, а на деле он представляет, как кусает Жана Моро. Плечо или руку, шею или губы. Кевин сейчас не думает о будущем, не думает, удастся ли ему когда-нибудь по-настоящему сделать это: впиться зубами в кожу Моро, оставляя след от укуса. Вполне себе заметную метку. Ещё одно клеймо, ещё один символ.       Быть кем-то, кто принадлежит Кевину Дэю, кем-то, кому принадлежит Кевин Дэй.       Информация для Жана: когда у Кевина совсем сносит крышу, он называет его «Жан».       — Продолжай.       У Кевина просто не хватает сил продолжать, не хватает выдержки, не хватает всего.       — Можно больше?       Кевин Дэй его спрашивает. Кевин Дэй спрашивает разрешения, можно ли ему добавить второй палец. И третий. Пальцы, измазанные кремом, скользкие, горячие. Жан хотел бы, чтобы это были его пальцы, но они имеют то, что имеют.       — Нет, — Жан шепчет; это похоже на издевательство, но сейчас Моро хочет, чтобы Кевин ёбнулся от его нежности и нужности и от этих ощущений. — Кев, ты сможешь кончить вот так? От одного пальца? В тебе?       Палёный стыд — как палёная водка; Кевин знает только по слухам, у него не было возможности попробовать второе, но он наслышан. Сводит с ума, даёт в голову, до рези в горле и пятен перед глазами. Голову ведёт, голову кружит, дыхания не хватает, Кевин утыкается в подушку.       — Блять. Жан. Пожалуйста.       Последнее — неразборчиво, слишком тихо, слишком со стоном, слишком слишком, но Жан слышит. Жан его слушает. Жан представляет, что ощущает сейчас Кевин, двигая пальцем, и что чувствует, вытягиваясь в струну, и каких сил ему стоит сдерживаться, когда он надавливает подушечкой пальца на самую чувствительную точку внутри. Кевин просит и не знает, о чём просит; разрешения, позволения или других каких слов. Кевин просит и почти хнычет в подушку, и Жан говорит:       — Чёрт, да.       Жан говорит:       — Да, хорошо.       Жан говорит:       — Давай, Кев.       Жан позволяет Кевину всё, потому что когда Дэй просит так, Жан не может ему отказать, даже если не понимает, о чём именно просит Кевин. О втором пальце, или о руке на своём члене, или о необходимости кончить прямо сейчас. Обо всём сразу. Жан представляет себе всё сразу.       Оргазм Кевина Дэя представлять не требуется — вот он. Кевин как на ладони со своим дыханием и едва слышными стонами, распластавшийся на кровати. С пальцем — или пальцами — в заднице. Жану Моро отсюда не видно, но фантазия у него хорошая.       Кевин чувствует себя объёбанным, хотя никогда не пробовал наркоту.       У Кевина в ушах шумит, но сквозь этот шум он всё равно с жадностью вслушивается в то, как додрачивает себе Жан — без затей. Сейчас Кевину плевать, что их могут услышать, увидеть, что про них могут узнать — в данный момент Кевину откровенно похуй. Это продлится с минуту или с две; а потом эффект начнёт спадать. Но сейчас Дэй поворачивает голову, чтобы поймать взгляд Жана. О будущем Кевин не думает, он просто хочет Жана и хочет его прикосновений. Жан Моро думает за них обоих, за двоих.       Стратегия и тактика.       Увидеть их не должны, услышать — тоже. Жан Моро почти придумал. Жан Моро кончает; фантомные прикосновения реального будущего.       Камера не пишет звук, в темноте не зафиксирует артикуляции губ, но Жан разберёт.       Одно-единственное слово, которое Дэй из себя выдавливает, пусть и беззвучно:       — Тебя.       Жан разбирает.