Никто, Нигде, Никогда

      Время идёт, и дни кажутся вечностью. Жан считает секунды, Кевин считает, что Жан свихнулся. Правда в том, что Кевин свихнулся вместе с ним.       У них на счёту бессонные ночи и несколько коротких поцелуев в душевых на трёх выездных матчах.       В первый раз Кевин говорит:       — Сдурел?       Сразу после поцелуя — Дэй облизывает губы и говорит:       — Блять, Жан.       У Кевина губы горят огнём от нескольких секунд коротких прикосновений губ к губам, смазанных, жадных. Кевин зажат между холодным кафелем и горячим телом Моро.       Все остальные ушли, свалили, ждут в автобусе. Кев и Рико задержались, давая интервью; общение с прессой, улыбки на камеру. Никого не удивляет, когда Жан остаётся ждать Кевина в раздевалке. Скорее, остальные бы удивились, если бы Жан не стал его ждать.       Кевин удивляется от поцелуя.       Глаза Дэя распахнуты, зрачки чуть расширены. Кев так тяжело дышит, и, когда он говорит, голос у него хриплый:       — Нас могут увидеть.       Могут. Их могут увидеть, могут спалить. Кто угодно может зайти и спросить, как долго Дэй ещё будет плескаться, но Жан лезет в душ к Кевину и затыкает ему рот своим.       — Здесь нет камер, Дэй. Здесь их точно нет. И у нас точно есть хотя бы пара минут.       За пару минут можно сделать очень многое. Кевину кажется, что, когда они возвращаются, все вокруг пялятся на его горящие огнём губы. Блеск в глазах Жана тоже должны видеть все — но если они и видят, то списывают это на победу.       Если бы хоть часть своих усилий, упорства и упрямства Моро использовал бы в экси — он был бы уже в национальной сборной, но Жана устраивает то, где он. То, с кем он.       Во второй раз Кевин Дэй этого ждёт. Нарочно медлит, чтобы пропустить вперёд Рико, нарочно забалтывает журналистку. Нарочито медленно намыливается, вслушиваясь сквозь шум воды.       Конечно, Жан приходит. Их могут спалить, но Жан приходит; и у него почти наверняка есть отмазка, причина, по которой он решил принять душ снова, вместе с Кевином. Дэю хочется рассмеяться, расхохотаться Жану в лицо; это нервное.       Надо бы выйти из этой игры, пока он не ёбнулся; но в какой-то момент становится слишком поздно.       Во второй раз Кев говорит Жану:       — Ты долго.       Хотя именно эту фразу должен говорить Кевину сам Моро, но Жан не говорит ничего. Здесь нет камер. Может, много любопытных, но камер здесь нет. Они идут по тонкому льду и по острию ножа.       В третий раз Кевин целует его сам.       Им хватает поцелуев, диких, голодных, жадных. Нужно только не перестараться, нужно не оставить следов. Нужно только уложиться: несколько минут — и не больше. Это острие ножа и тонкий лёд.       Жан считает, что он всё ещё никто, а значит, ему нечего терять — и, конечно, врёт.       Кевин думает, что для «никого» Жан слишком безрассуден, самоотвержен и благороден.       Дни сменяются днями и тянутся вечностью; тренировки становятся всё более утомительными. Жизнь Кевина становится всё более двойной. Жизнь Кевина делится на время, проведённое рядом с Жаном наедине, на время, проведённое с Жаном на людях, и на всё остальное.       Моро думает, что если очень долго чего-то бояться, начинаешь привыкать к этому страху, начинаешь учиться жить с ним, перестаёшь врать себе.       Моро себе, конечно, пиздит, но ложь себе — это то, с чем Жан научился жить.       Они проводят достаточно времени вдвоём, но ещё больше времени они проводят втроём: Жан, Кевин и Рико. Та самая троица Воронов, добившихся наибольших успехов в экси. Гордость Эдгара Аллана. Первый, второй и третий. Римские цифры на скулах. Рико с его холодной сдержанностью, Кевин с его озорной улыбкой. Жан — всё ещё никто. Взгляды, которые Рико кидает на Жана, делятся на две категории: ледяное презрение и равнодушие. Жан предпочитает второе; когда Рико Морияма делает вид, что Жана не существует. Так же, как на стене возле кровати Кевина Дэя. Стена пополняется новыми фотками, ни на одной из фотографий Жана нет.       Моро почти не ревнует.       Пока Кевин смеётся ночами, пока дыхание Кевина сбивается от шёпота Жана, Моро способен держать свою ревность в узде.       Что забавно, именно решение Мориямы в итоге становится поворотным моментом.       — Почему?       Кевин спрашивает, потому что должен спросить и потому что хочет спросить. В голосе Кевина Дэя — открытая нервозность. Он должен беситься, должен злиться, должен волноваться — но если Кев и волнуется, то по другому поводу.       — Хочешь оспорить это решение? — прищуренные глаза Рико, скрытая угроза в голосе, как в детстве, когда на любое неосторожное слово Кевину прилетало.       Дэй мотает головой. Он должен беситься, должен злиться, должен чувствовать гнев. И ещё — разочарование. Кевин умеет играть на камеру, Рико сам учил его. Сейчас Рико не видит игры, не замечает настоящих чувств Дэя.       Это решение Рико — то, что он проведёт ночь после матча с Троянцами в своём номере в отеле. Решение Рико — то, что Жан с Кевином проведут ночь в одном номере.       Кевин опускает голову, Кевин просит разрешения уйти; и его голос почти справедливо дрожит. Кевин боится, что Рико передумает, — но Рико не передумывает. Продиктовано его решение желанием побыть одному или это планировалось как пощёчина Кеву, чтобы он знал своё место, — да чёрт разберёт этого Морияму.       Сердце Кевина Дэя колотится, стучит так громко.       В голове Кевина Дэя звучит голос Жана, снова и снова: «Здесь нет камер».       Там камер не будет. Номер в отеле. Целая ночь. Кажется чем-то нереальным. Кажется ловушкой. Кажется подарком судьбы. В этот конкретный момент Кевин благодарен судьбе за названного брата.       Жану он не говорит до последнего: боится, что всё сорвётся, боится, что Рико передумает. Боится, что Тэтсуи в последний момент решит не ночевать в отеле, а погнать их автобусом в ночь. Жану Кев не говорит до последнего, до момента, пока ключ не оказывается в пальцах Дэя.       Ключ от номера на двоих.       Маленькая комната, две кровати; но всё, что волнует Кевина: дверь запирается и камер здесь нет. Им стоило бы отпраздновать победу — Воронам не часто позволяется праздновать, — и будет слишком подозрительно, если Кевин и Жан праздновать не пойдут, но у Дэя просто нет сил на то, чтобы сидеть с остальными, обсуждая детали прошедшей игры. Удачные моменты и промахи. Им ещё далеко до финала. Надо стараться лучше.       Кев не говорит Жану до последнего; точнее, он вообще ему не говорит. Просто пихает Моро в плечо, кивком предлагая следовать за ним. Долго открывает дверь ключом, ворчит, что во всех приличных отелях давно уже карточки. На лице Жана — смесь недоверия и непонимания. Жан так боится поверить, даже когда Кевин распахивает дверь, жестом предлагая ему зайти первым.       Им надо бы вернуться, просто скинуть вещи и спуститься вниз, но Дэй сказывается на головную боль. Жан сказывается на то, что Кевин не хочет быть один, и это так типично для них.       — Рико будет в бешенстве, когда придёт, — вот что говорит Жан.       Всё ещё не понимает, не догоняет — хотя обгоняет Кевина на стадионе.       Дэй закрывает за собой дверь, запирает её и ключ оставляет в замке. Рюкзак бросает на пол; ничего особенно важного там, в рюкзаке, нет — спортивная форма и сменная одежда, учебник, если станет скучно в дороге. Упаковка презервативов. Чёрт, Кевину пришлось извернуться, чтобы достать их, не привлекая внимания: он почти никогда не остаётся один. Кевину удалось. Кевин ухмыляется краешком рта, глядя в глаза Жану.       — Рико не придёт.       Лицо Жана вытягивается. Все стадии принятия. Недоверие, непонимание, страх, озарение. Восторг.       — Иди ты, — Жан смеётся.       Моро давит в себе желание потянуть к себе Кева. Поцеловать его — не быстро, не украдкой, не судорожно вслушиваясь в шаги за дверью. Кевин кивает Жану на телевизор в углу комнаты.       — Включи что-нибудь. Что угодно. Что-то, что скроет звуки. И тогда я приду.       Что-то, чтобы никто не прислушивался. Монотонный бубнёж на новостном канале. Дурацкое ток-шоу. Боевик, где вертолёты взрываются. Дэй поставил бы десятку, что Жан просто прикола ради включил бы один из платных каналов, если бы у него хватило выдержки щёлкать, выискивая их, а не включить телик, прибавить громкость и забыть о новостях, боевиках, телевизоре, экси, игре, Морияме — и обо всём на свете, кроме Кевина Дэя.       Кроме Кевина Дэя, который к нему идёт.       И Кевин идёт, не чувствуя ног и не чувствуя под собой пола. Дверь закрыта, дверь заперта, а Кевин идёт — их с Жаном разделяют всего-то несколько шагов. Моро смотрит, будто до сих пор не может поверить. Не верит, даже когда Дэй оказывается так близко, что Жан может почувствовать его дыхание. И Жан чувствует, Жан слушает; и Жан слышит. И так хочется смаковать этот момент, растягивать, пока это не станет почти невыносимым, как делал Кевин с собой все эти ночи под руководством Моро; но не хватает выдержки — хотя у них наконец-то достаточно времени.       — Однажды я задушу тебя, — Жан ухмыляется.       Пальцами ведёт по чужой шее. Горячая кожа, под подушечками пальцев чувствуется пульс — Жан находит сонную артерию. Как будто слушать для него — уже недостаточно.       Кевин улыбается краешком рта и думает так оглушительно громко, но Жан не сжимает пальцы, по крайней мере, пока что. Только гладит его шею, трогает, будто примеривается. Задушит, чтобы Дэй достался только ему, задушит его во сне — прижмёт свою подушку к его лицу, задушит его своей любовью. Так у Кевина просто перехватывает дыхание. Так Жан его крадёт.       И так долго хотелось всего этого: наконец касаться друг друга, трогать, лезть под одежду пальцами. Это должно быть похоже на взрыв или хотя бы лесной пожар — разгорающийся, неудержимый, но Жан целует его, медленно и крепко; Жан дразнит его, медленно, с этой своей усмешкой; Жан просто издевается и просит Кевина ему не мешать.       — Не мешай, — перехватывает запястье Дэя, тянет его к губам.       Целует запястье, целует ладонь; сердце Кева заходится в бешеном ритме, на скорости, на измене. И это невыносимо, это уже невозможно, это уже на грани, и это хуже, чем все тренировки за последний год, вместе взятые. А Жан только начал. Начинает, разжимает пальцы, выпуская руку Кевина, но забирая себе всего Кевина.       — А то что?       Дэй ухмыляется краешком рта, точно зная, как это действует на Жана.       Здесь должен быть занавес или затемнение экрана, сцена, оставшаяся за кадром; без свидетелей, без камер, без подслушивающих устройств. Кевин хотел бы остаться за кадром, отключить сознание, просто отдаться Жану, отдаться его рукам и губам, задохнуться, ёбнуться окончательно. Кевину кажется, что он не сможет, не выдержит, не вывезет. Это хуже финального матча экси.       И что, блять, Жан сделает, если Кев начнёт мешать ему?       Продолжит.       Попросит Кевина не мешать ему, опять и снова, глядя на Дэя так, что тот не сможет ему отказать.       Нервы, сдают нервы; когда Жан начинает его раздевать — это нервы. Долгие дни и долгие месяцы, Жан мечтал об этом целую вечность, и невозможно представить последствия взрыва, когда Жан, наконец, добирается до Кевина. Распаковывает свой подарок. Раздевает Дэя. Стягивает куртку. Тянет вверх футболку. Опускается на колени. Кевин почти уверен, что Жан гуглил это: как сводить с ума, как делать всё так, чтобы у Дэя перехватывало дыхание от малейшего прикосновения, от малейшего дуновения — Жан дует на его живот, прежде чем коснуться кожи губами. Пальцы вцепляются в волосы — Кевину так нужно куда-то деть руки и самого себя, чтобы попросту не свихнуться заранее, до того, как всё началось, и чтобы не мешать Жану — потому что он не хочет ему мешать, даже если это уже невыносимо. И колени подкашиваются, подгибаются, а Жан ещё ничего толком не делает. Жан точно гуглил, строчки про минет в истории браузера — Кев почти уверен, что найдёт их, если покопается в его ноуте; или в своём ноуте, потому что с Моро сталось бы искать это даже с ноутбука Дэя. Станется. С Жана станется. Но пока Жан только раздевает его, Кевина, неспешно, медленно, то и дело целуя; живот и низ живота, и бёдра, и гладит пальцем разбитую коленку. Кев чувствует себя рядом с Жаном обнажённым задолго до того, как Жан раздевает его окончательно. Жан его уже видел, но ещё не трогал — или трогал фантомными прикосновениями, приказами и просьбами, и это всё другое. Это не идёт ни в какое сравнение с тем, что Жан испытывает сейчас, и с тем, как у Кевина подкашиваются колени.       Подкашиваются; и Кевину хватает лёгкого толчка, чтобы упасть на кровать, рухнуть с высоты, тут же приподнимаясь на локтях. Кев забирается дальше, чуть выше, расставленные ноги и взгляд поплывший, расфокусированный. И Жан смотрит на него так, что Дэй ощущает этот взгляд почти физически, до мурашек, до ожогов на коже. Жан смотрит на него — и ему, как и всегда, чертовски мало просто смотреть, но сегодня он, наконец, может позволить себе не только смотреть.       — Сколько у нас времени? — Жан не смотрит на часы, но смотрит на Кевина, а от его голоса, от тона и тембра у Дэя сжимается всё внутри в предвкушении.       — В семь все должны быть в автобусе.       В семь. Жан подсчитывает часы; и этого кажется так мало — и это бесконечно много в сравнении с тем, что у них было.       И этого будет недостаточно — Моро уже это знает, и сейчас он только теряет драгоценные минуты, разглядывая Кевина, желающего, ждущего, жаждущего, но просто не может перестать залипать на это зрелище.       А Кевин ждёт.       Терпения Кева хватает на пятнадцать секунд — а потом он разводит ноги шире, проходясь ладонью по внутренней стороне бедра. Дэй точно знает, какая реакция будет у Жана; тонкий расчёт, не самая затейливая стратегия. Моро ухмыльнётся и попросит не мешать, и Кев скажет: «Останови меня».       Моро не ухмыляется и не просит, и Кев не говорит, они будто падают во времени; это ёбаная чёрная дыра или Кевина просто затягивают зрачки Жана — две чёрных ёбаных дыры, которые приближаются. Жан приближается к нему. Забирается на кровать и перехватывает руку Кевина за запястье.       Кев думает, что, когда так долго читаешь мысли друг друга, приходит момент, когда говорить становится вовсе необязательно. Как сейчас.       — Такими темпами у нас будет очень забавный первый раз: фетиш на фетише, — Кевин ухмыляется за двоих. — Ну, знаешь. Мои связанные руки. Твои завязанные глаза.       Пальцы Жана гладят запястье Дэя, Жан так внимательно смотрит на него, а потом устраивает руку Кевина на своей груди.       — Нет. Трогать сегодня ты будешь только меня, — Жан отвечает совершенно серьёзно, только уголки глаз лучатся едва заметными морщинками. — И мне нравится на тебя смотреть.       Конечно, Моро нравится смотреть, но сегодня у него есть возможность не только смотреть, а он не спешит и никуда не торопится, и Кевин просто сейчас сгорит от нетерпения.       — Будешь долго смотреть, я сам тебя завалю, — угрозы от Кевина Дэя с его привычной ухмылкой и без ухмылки; но Жан просто теряет голову, а Кевин здесь — теряет себя.       — За-ва-ли, — Жан произносит по слогам и с французским акцентом.       Имеет в виду: ебало-то завали, Кевин.       Имеет в виду: ночь длинная, Дэй, ещё успеешь.       Имеет Кевина взглядом, пока Дэй лезет ладонями под его толстовку, пока гладит живот и бока, пока дрожащие пальцы не лезут всё выше и пока Жан, выдыхая, не поднимает руки. Сдаётся или просто разрешает Дэю стянуть с себя шмотку; битва за битвой и впереди — целая война до утра, и это всё более невыносимо для Кевина и всё более приторно и вязко для Жана.       — Заткни меня, — Кевин просит.       Жан пахнет солёным возбуждением, горячим, обжигающим; сдирающим корку с подсохшей раны.       Толстовка Жана — чёрная, старая, мягкая и уютная; Кевин таскал её пару раз, когда не мог найти свою, или когда искать ему было откровенно лень, или когда просто хотел чувствовать на себе запах Жана. Кажется странным, что Рико так ничего и не понял, не догадался, не спалил — будто не может допустить даже мысли, что Кев может принадлежать кому-то другому. Самонадеянный и слепой — Жану Моро это только на руку. Так, на руки ложатся руки, а потом сам Моро ложится на Кевина. Вплотную, тело к телу, кожа к коже; Дэй бесится из-за тонких спортивок Жана. Бесится, пытается стащить, стянуть и их, вместе с бельём; стереть с лица земли всё лишнее, разделяющее их с Жаном сейчас. Стереть с лица Жана эту глупую ухмылку.       Кев сгорает от нетерпения, Моро наслаждается моментом.       Жан и правда его затыкает, пусть и не сразу. Затыкает в момент, когда Кев снова хочет что-то сказать. Попросить. Уточнить. Но губы жмутся к губам, и из головы Дэя начисто всё вылетает. Будто Жан вытесняет все мысли из Кевина — будто его язык слишком горячий, и жадный, и огромный, и во рту Кевина не остаётся слов. Да и вообще звуков не остаётся — такая новая информация для Кевина Дэя: Жан, когда дорвётся, может быть очень жадным.       Жан дорвался. Жан сорвался. Жан слетел с катушек. Жан сводит с ума Кевина вместе с собой. Возможно, к утру они оба сгорят от этой страсти, и от них ничего не останется; но это будет утром, часам к семи, а пока Кевин стонет Жану в рот и сжимает его бока коленями.       — Я хочу тебе отсосать, — Жан шепчет, губами в губы.       Точно гуглил; Кевин уверен в этом на ёбаных сто двадцать процентов. Искал, смотрел, читал. С Моро станется, его бы энергию — да к чёрту экси и пусть, наконец, делает то, что хочет, то, чем дразнит Кевина шёпотом прямо в рот.       — Отсоси, — отвечает Кевин, ухмыляясь в поцелуй.       Звучит почти насмешкой, почти посылом, почти прямым приказом, наконец, сделать это. Сделать хоть что-нибудь. Действовать.       Кевина вот-вот разорвет изнутри от желания, и все его чувства выплеснутся наружу. Жану на живот.       — И отсосу, и что ты сделаешь тогда?       Это их насмешки, их подъёбы, их игры и нервный смех Кевина, который Жан крадёт себе тоже, вместе с дыханием, вместе с едва слышным стоном, вместе со сдавленным «блять, Жан». Все эти грязные ругательства Дэя — которые Жан начисто вылизывает из его рта, все эти словечки на французском, весь этот шёпот.       Все эти нежности.       Все эти чувства.       — Попрошу тебя меня трахнуть.       Почти план дальнейших действий, почти стратегия, почти прелюдия. Ладони Кевина гладят спину Жана — снова и снова проходятся по коже, будто Кев никак не может поверить в реальность происходящего, и ему нужно постоянно трогать Жана, чтобы убедиться, что Моро — не плод его воображения, не галлюцинация, не сон.       — Кев, — Жан почти задыхается его именем, отрывается от Дэя на считанные сантиметры, чтобы посмотреть ему в глаза.       Разглядеть на дне зрачков то, от чего Кевин с ума сходит.       Осознанное решение. Дэй осознаёт все риски и все последствия. Дэю плевать. Дэю тоже больше не страшно.       — В рюкзаке, — и это всё равно оказывается слишком сложно произнести. — Я закупился.       Моро научился слышать малейшие изменения в тембре голоса Кевина; хороший слух и отчаянное желание понять его. Жан Моро точно знает, когда Кев смущается, когда пытается скрыть, что смущается, и когда его нервы на пределе. Это простое любопытство и короткие поцелуи в шею; надо сдерживаться, чтобы не оставлять следов, и наблюдать, как Кевин запрокидывает голову, как подставляется, как сходит с ума, сгорает в этом огне медленно, плавится.       — Что там? — Жан — не идиот, он догадывается, что именно может быть в рюкзаке.       Жану чертовски хочется, чтобы Кев произнёс это, выдавил из себя, выплеснул, признался, сознался, чтобы просто дойти до края. Между ними — ничего лишнего; они личное пространство делят и тайны все поделили, и если даже Кевину нравится смущаться — Моро хочет забрать себе и его смущение тоже. Такая оголотелая жадность, почти непристойное собственничество. Жан вот-вот языком выведет на груди у Кевина: «Моё».       Выводит, пока Кев не смотрит.       Дэй чувствует.       — Резинки, — смущение пополам со смехом, Кевин зарывается пальцами в волосы Жана, будто это поможет Жану заткнуться. — Смазка.       Не помогает.       — А если я захочу кончить в тебя? — Жан аж приподнимается, чтобы увидеть реакцию Кевина Дэя.       Чёрт один знает, чего именно Жан ждёт: смущения или нового приступа хохота. Но то, что делает Кевин, — ухмыляется краешком рта и говорит:       — Отсоси.       И Жан правда отсасывает ему, потому что как он может отказать Кевину Дэю, когда он так просит и так смотрит?       Дэй уверяется в том, что Жан правда гуглил; впрочем, ему не с чем особо сравнивать. Кев поплыл бы, даже если бы Жан Моро ему просто подрочил без затей: грубо и резко, сжав пальцы, как сжимают клюшку, но Жан нежничает. Жан с этими его горячими губами и влажным ртом, Жан с этим его языком, французским акцентом и чертовски внимательным взглядом. Жан, который отслеживает каждую реакцию Кевина, малейшие изменения в его мимике. Жан, который ловит каждый выдох Кевина. Жан, который старается захватить член Кевина глубже, так, чтобы головка упиралась в горло. Жан. Жан, мать его, Моро.       Жан сотни раз видел Кевина голым в душе, Жан десятки раз пялился, как Кев дрочит себе и как трахает себя пальцами. Жан представлял это себе во всевозможных позах и ракурсах.       Кевин давно перестал его стесняться; Кевин все равно смущается, даже когда давит ладонью на чужой затылок, и даже когда подаётся бёдрами навстречу, и даже когда кончает. Чёрт возьми, он кончает Жану в рот, и, судя по ухмылке Моро — ему это нравится.       Стоны, которые Дэй так усиленно пытался скрыть, кусая собственное запястье, дрожь в коленях, невозможность отдышаться — Жан подмечает всё. Жан фиксирует — детали и колени Кевина Дэя.       — Так нормально? — Моро спрашивает, облизывая губы; ни тени стыда, ни следа брезгливости. — Или мне постараться ещё?       Взгляд у Кевина всё ещё поплывший, расфокусированный, зрачки слегка расширены. Он так тяжело и часто дышит, глядя на Жана, и ухмыляется уголком губ, когда до него доходит смысл чужих слов. Спустя пару секунд, не сразу — такие последствия оргазма, когда соображалку отключает. Информация для Моро: оргазм Кевина Дэя — что-то вроде наркотика, стоит довести Кева разок, и это захочется проделывать постоянно. Слишком довольный и разъёбанный вид у Кевина. Выебанный. Затраханный в самом лучшем смысле этого слова.       — Я убью тебя, — голос у Кевина слишком хриплый, слишком сексуальный. Жану слишком нравится.       Кев говорит, что убьёт его, но в этом «убью» слишком много любви.       Однажды Жан задушит свою любовь, чтобы она никому не досталась.       — Конечно, убьёшь, — Жан согласно кивает. — Завтра. После семи.       Кевин с раздвинутыми ногами, широко расставленными, низ живота мелко подрагивает. Жан вытирает губы и тянется поцеловать Кева. До семи утра целая вечность, прорва времени.       Дэй будет просить, будет умолять взять его, трахнуть его, наконец, а Жан снова и снова будет повторять, что они никуда не торопятся. Жан будет растягивать его пальцами мучительно медленно, пока у Кевина совсем не съедет крыша. А она съедет, и тогда Дэй завалит Жана сам, на спину, чтобы усесться ему на бёдра и трахнуть его членом себя самостоятельно. До упора насадится, до конца, с нервным смехом и победным выражением лица. Жан вцепится в его бедро пальцами, сдавит до синяка; Жан будет уговаривать Кева не торопиться, но Дэю будет уже всё равно. Из Жана Моро тоже можно вышибить стоны — Кевин не гуглит ничего, что не касается экси, но очень быстро учится, когда заинтересован. Кевин почти скулит, когда Жан кончает в него, как и хотел. Можно было бы уснуть после этого; но Моро слишком настойчиво и обеспокоенно просит посмотреть. К тому моменту Кев почти не смущается — но ещё нервничает, когда оказывается в коленно-локтевой с выставленной разъёбанной задницей, которую Жан рассматривает так же внимательно, как и всегда смотрит на Дэя. Жан вылизывает его задницу, заставляя Кевина задыхаться в подушку. К утру Кевин Дэй отсасывает у Жана Моро, под его чутким руководством, насаживается ртом на его член и трахает его пальцами.       К утру они — вымотанные, пропахшие сексом, возбуждением, потом, спермой и друг другом, и дни кажутся вечностью, а целой ночи кажется слишком мало.       В автобусе Рико, сощурившись, смотрит на Кевина. Жана он игнорирует, Жан для Рико Мориямы всё ещё никто.