Никто, Нигде, Никогда

      Рико слепой, и Жан дуреет от собственной смелости. Они осторожны, они так осторожны; но свою осторожность Жан Моро теряет по каплям. По чуть-чуть, понемногу.       Всё начинается с прикосновений чуть дольше нужного. На пару мгновений пальцы лишний раз касаются пальцев. Это почти незаметно со стороны, а Рико слепой, и Тэтсуи занят тем, чтобы они дошли до финала. У них нет времени отслеживать действия своей собственности.       И Кевину бы прекратить всё это, притормозить, напомнить Жану, что это может быть слишком опасно.       Информация для Жана: Кевин Дэй — чёртов провокатор со своей ухмылкой, и останавливаться он не умеет. Только прибавлять скорости, давать газу. Отключать тормоза и ломать стоп-краны. Кевин умеет огонь бензином тушить, одним взглядом и усмешкой своей, уголками губ, чуть заметно дёргающимися.       Так, они сидят на заднем сиденье такси — Кевин и Жан. Рико — на переднем пассажирском. Рико говорит по телефону — Дэй не уверен, о чём именно. Конечно, Кев нахватался нескольких словечек на японском, но этого мало, чтобы вникнуть в суть разговора Рико и — почти наверняка — Тэтсуи. Кевину плевать. Кевин не думает о холодной ярости в голосе Рико, потому что ладонь Жана ложится на бедро Дэя. Легонько похлопывает, а затем скользит выше, перебираясь на внутреннюю сторону. Расставленные широко ноги Кева — так просто удобнее его лапать в такси, пока Рико не видит. Стоит Морияме обернуться или кинуть взгляд в зеркало заднего вида, стоит таксисту сказать хоть одно лишнее слово, обращая на них внимание, и им конец.       Но то, что делает Кев: вместо того, чтобы спихнуть руку Жана, вместо того, чтобы коротко мотнуть головой, мол, не здесь и не сейчас — Кевин ухмыляется краешком рта.       Надо просто постараться быть потише, когда Жан сжимает пальцы на его бедре и лезет рукой выше. Нога Кевина кажется Моро бесконечно длинной. Речь Рико по телефону — обрывистая, резкая. Морияма не в духе — в смысле, ещё сильнее, чем обычно. Морияма слеп.       Дни тянутся вечностью и летят слишком быстро; Жан теряет осторожность и терпение. Кевин теряет голову. Их разговоры становятся ещё откровеннее, их прикосновения на людях становятся дольше. Смысл жизни Кевина Дэя всё ещё в экси, даже когда он в очередной раз едва стоит на ногах от недосыпа после их ночных разговоров с Жаном. Мир не встал с ног на голову и приоритеты остаются приоритетами: просто Жан для Кевина — нечто вроде наркотика, и Дэй не осознаёт свою зависимость.       Наркотики рано или поздно бросают; с ними завязывают. Кевин предпочёл бы завязать Жану глаза и связать ему руки, исследовать его тело губами и языком, целую ночь или две ночи подряд, но для этого им снова должно повезти с выездными матчами, и отелем, и настроением Мориямы. Они не говорят о будущем дальше следующей игры; они не говорят об отношениях, но здесь всё просто. Кевин говорит, что он — его. Читай между строк, Моро: любит его и принадлежит ему. Кев не говорит о том, что дышит им, но Жан вслушивается в его дыхание и прекрасно знает всё сам.       С наркотиками надо завязывать, но то, что завязывается узлом, — это живот Кевина, когда свет в раздевалке вырубается.       Так; это зимние каникулы, незадолго до Рождества. Большинство Воронов остаются здесь: шанс вырваться на свободу к родным и друзьям, на волю, подальше отсюда достаётся единицам. Почти все, кому этот шанс достался, остаются здесь. Добровольное заключение, стокгольмский синдром. Желание выбиться в люди, стать кем-то. У Кева нет шансов и нет выбора. Дэю плевать — ему необходимы тренировки. Его способ не свихнуться, его способ выжить, его способ помнить о матери. Ещё один способ делить всё с Жаном Моро. Так; Кевин возвращается с тренировки и, конечно, как и всегда, возвращается последним. Почти сразу вслед за Жаном. Они так часто задерживаются позже всех, просто чтобы торчать наедине эти драгоценные минуты в раздевалке и душе. Просто разговаривать под гипотетическими камерами. Просто касаться друг друга чуть дольше нужного. Просто Жан опять начнёт шутить и предлагать Кевину потереть спину, а Кев кинет в него мокрое полотенце.       Так, сегодня Дэй шлёпает в душевую в одиночестве — Жана нигде не видно. Отвлёкся, или отошёл, или подойдёт через пару минут — Кевин слишком устал, чтобы думать об этом. Кев включает воду погорячее, выкручивает вентиль. Жан часто шутит, что Кевин душ принимает — температура сравнима с адской. Обжигающе горячо, почти кипяток. В ту ночь, в отеле, Кеву удалось под утро затащить Жана в душ вместе с собой, и они хохотали до одури, мешая друг другу добраться до крана. Два идиота, влюблённых идиота, и у Кевина при мысли об этом сжимается сердце.       А потом выключается свет, и Дэй остаётся один в темноте, с животом, завязанным в узел, и шумом воды, обжигающе горячей: почти кипятком.       Шлёпанье босых ног — Кевину не нужно смотреть, чтобы узнать, кто это. Шаги Жана Моро по мокрому полу он узнает из сотен тысяч. Возможно, Кев способен просто почувствовать его присутствие, даже если он оглохнет, ослепнет и у него отобьёт обоняние. Кевин думает, что надо будет проверить.       — Что там? Пробки вышибло? — Дэй спрашивает почти лениво.       Устало.       Никакого подвоха в вопросе Кевина, в общем-то, нет.       Пробки действительно вышибло — вот что думает Жан. В голове Моро полетели все предохранители. Жану кажется, что это отличная идея: вырубить свет в душевой, чтобы, даже если там есть камеры, они не зафиксировали буквально ничего. Кромешная темнота и плеск воды. Жану кажется, что, даже если у кого-то возникнут вопросы, он сможет отбрехаться: сказать, что пошутил — дурацкая шутка после тренировки, Кев в последнее время выглядит слишком мрачным. Кев в последнее время и ухмыляется чаще, но им-то откуда знать; Жан проводит с ним больше времени, чем все Вороны, вместе взятые, Жан знает его лучше, чем кто-либо, включая Рико Морияму.       Жан знает, как горячо и часто Кевин может дышать и как может стонать чуть громче обычного, если застать его врасплох. Кевин несдержан, когда не ожидает подвоха, — и сейчас он точно не ждёт, что Моро прижмёт его к стене в тёмной душевой в Гнезде. Это рискованно и неосторожно. Жану сорвало крышу, снесло башню, Жан целует Кева с такой жадностью; он считал дни, сколько обходился без его поцелуев, и эти дни тянулись вечностью. Кевину бы оттолкнуть его, отпихнуть от себя: слишком опасно, слишком высока вероятность, что их застукают.       Вечер, ночь близится, у них есть пара минут, точно пара минут. Всё, что делает Кевин Дэй: обнимает Жана за шею, притягивая ближе к себе. Кевин отвечает на поцелуй, не желая упускать ни единой секунды.       Перед глазами пляшут цветные пятна.       Кевин не сразу понимает, что свет в душевой включён.       Они с Жаном так увлечены друг другом, что не замечают, как кто-то включает свет. Как кто-то открывает дверь в душевую — этого не слышно из-за шума воды и колотящегося сердца Дэя. Только холод продирается по позвоночнику.       — Мразь, — коротко бросает Рико.       Слишком быстро. Всё происходит слишком быстро, будто время, наконец, набирает скорость, нагоняя все те моменты, когда тянулось так мучительно медленно. Ускоренная перемотка.       Кевин отпихивает Жана в сторону, Рико замахивается клюшкой. Кевин зовёт Рико по имени, за секунду до того, как Рико обрушивается на него. За секунду до удара клюшкой по левой руке.       «Мразь» — это Рико Морияма говорит про Кевина.       Отвратительный, мерзкий, оглушительно громкий хруст — и стон Кевина. Боль. Изувеченная рука.       Рико бьёт клюшкой снова. А потом ещё. И ещё.       Крик Кевина стоит у Жана в ушах.       — Ты принадлежишь мне, — чеканит Рико, негромко и твёрдо, и от льда в его голосе Жана передёргивает. — Ты никогда не будешь принадлежать никому другому. За неповиновением всегда следует наказание. И это, — Рико кивает на левую руку Кева, которую тот прижимает к груди, словно баюкая, — твоё.       Жан не понимает сразу. Не догоняет. Не осознаёт. Рико даже не смотрит в его сторону. Рико игнорирует Жана Моро с момента, как Кев оттолкнул его, отпихнул, выступая вперёд. Жан Моро для Рико — всё ещё никто. Всё наказание достаётся Кевину.       Рико разворачивается и уходит; вместе со своей клюшкой и шансами Дэя на светлое будущее.       Изувеченная рука. Сломанная. Закрытый перелом, смещение; Жан стискивает зубы, едва сдерживая то ли стон, то ли рычание. Злость и ненависть, беспокойство и волнение, чувство вины и страх — не за себя, конечно.       — Тебе надо в больницу, — Жана колотит, когда он говорит это. — Рентген. Может, операция. Штифты.       Кевин молча пялится на собственные пальцы. Его руку соберут по кусочкам, но процесс реабилитации слишком долгий. Его рука больше никогда не будет действовать с такой же скоростью, реакцией; он никогда больше не будет выдерживать те же нагрузки. Кев видел, что случается с теми спортсменами, что ломают руки, когда руки важны. Ответ: ничего. С ними больше не случается ничего. Никто из них не возвращается.       Кевин больше никогда не будет играть в экси.       Больше никогда.       Дэй вздрагивает, когда Жан касается его плеча. Вздрагивает, но не отстраняется. Болевой шок и просто шок. Кев прижимает руку к груди и не смотрит на Жана. Даже голову не поворачивает. Сердце Моро разрывается — или уже разорвалось на клочки, разбилось на мелкие кусочки. Перетёрлось в пыль. Жан, обнимая Кевина за плечи, выводит его из душевой. Вода продолжает шуметь; кран, который так никто и не выкрутил обратно. Жан не слышит шума воды. У Жана в ушах — всё ещё крик боли Кевина и отвратительный хруст.       Моро помогает ему одеться. Бельё и спортивные штаны — и ещё куртка, накинутая сверху; этого хватит, чтобы доехать. Надо вызвать такси.       Они почти не пользуются здесь телефонами, но у Жана есть мобильный, да и у Кевина тоже. В комнате. В их комнате. Они идут туда, по коридорам, под камерами, и Жан всё ещё обнимает Кевина за плечи. Жан не знает, что ещё может сделать, кроме того, чтобы быть рядом и умирать от чувства вины.       Дэй выглядит так, словно всё ещё не осознаёт случившееся. Шоковое состояние. Кевин Дэй будто всё ещё под водой, там, под горячими струями, в душевой. Застыл в том моменте, где, распахивая глаза, видит Рико. Шок, страх, непонимание. Разочарование. Ненависть. Отчаяние. Апатия.       Так много эмоций, и в то же время — ни одной из них. Кевин перебирает ногами, пока они идут, и Жан вслушивается в гулкое эхо их шагов в пустынных коридорах.       — Я вызову такси, — говорит Жан уже в комнате. — Поеду с тобой.       Не поедет. Кевин уже это знает, уже понимает, что попросит Моро остаться здесь. Но пока Жан занят коротким разговором, Кев одной рукой пихает в рюкзак всё необходимое. Бумажник, зарядку, сменную футболку. Бельё. Носки. Во внутреннем кармане рюкзака лежит сложенное письмо; пусть там и остаётся. Больше ничего. Годы жизни Кевина Дэя умещаются в пару минут и обычный рюкзак. Жан отбирает его у Дэя, пока они идут на парковку.       Кевин прикидывает, на что хватит запаса наличных денег. В крайнем случае, можно снять все запасы с кредитки. Это кажется странным и нелепым, но их никто не останавливает. Охране будто плевать. Тэтсуи ещё не сообщили. Рико на стадионе. Всем плевать, будто ничего не случилось. Незадолго до Рождества Гнездо всё равно остаётся Гнездом: местом, которое хуже, чем тюрьма.       — Да я сам доеду, Жан, — Кевин ухмыляется краешком рта. — Тебе вставать рано. Рико с тебя шкуру спустит на тренировке.       Это всё ещё кажется странным — что Кевина никто не останавливает. Будто они могли сбежать так давно, но по какой-то причине оставались здесь. Кевин хотел стать если не первым, то точно вторым. Жан хотел стать кем-то. Теперь рука Дэя искалечена, изувечена, но у Жана всё ещё есть шанс.       — Знаешь, что он со мной сделает? — Жан оборачивается в сторону стадиона; его передёргивает от одной мысли — идти завтра на тренировку утром.       Кевин должен вернуться к утру, верно?       Кевин знает, что не вернётся, а Жан знает, когда Кевин пиздит ему, и всё равно верит каждому его слову.       — Знаю. Заставит стать лучшим, — Кев невозмутимо пожимает правым плечом. — И я посмотрю на это.       — Позвони из больницы.       Жан просит его, и Кевин кивает. Кевин Дэй никогда не умел врать Жану. Он мог соврать Рико или Тэтсуи, мог пиздеть на камеру и Воронам, но Жану Моро врать Кев не умел никогда. Жан палил его сразу: по дыханию, по тому, как Дэй строит фразы, по тому, как отводит глаза, по тембру голоса.       Жан верит, что Кевин правда позвонит, — верит, когда Дэй садится в такси, и верит всю ночь, до самого утра. Жан верит в это долгие дни, что тянутся вечностью, — что Кевин всё-таки ему позвонит.       Дэй выкидывает сим-карту из окна машины, едва Гнездо пропадает из виду. Номер Жана он помнит и так. Но Кевин всё равно ему не звонит.       Правда в том, что Кев прекрасно знает, что сделает с Жаном Рико, если Дэй не вернётся. Ответ: ничего, что он не делал бы с ним до этого. Наказания не избежать, но оно не сравнится с тем, что случится, если Кевин останется. Стоит Рико хоть заподозрить, что Дэй остался ради Жана, — Жану конец.       Моро хорошо знает Кевина. Кевин хорошо знает Рико.       Если Морияма поверит, что Кев трусливо сбежал, бросив Моро Рико на растерзание, Рико будет смотреть на Жана так же, как смотрел до этого. Молчаливое презрение. Равнодушие. Не более, чем обычно. Жан отделается сломанными пальцами и одиночеством в комнате. Кевину Дэю двадцать, и за всю жизнь он переезжал толком лишь дважды: когда его мать умерла и сейчас. Прошло десять лет, и Кев переезжает всё с тем же количеством вещей, что было до этого. Ничего сверх того, что уместится в рюкзак.       В больницу Кев даже не заезжает — просит таксиста гнать сразу в аэропорт. Подальше отсюда. Подальше от Тэтсуи, подальше от Рико. Подальше от Жана Моро.       Но на что мы готовы пойти ради тех, кого любим?       Кевин знает Рико. Их обоих выследили бы и убили, если бы Кев попросил Жана сбежать вместе с ним. Кевин знает Рико. Жизнь Жана превратилась бы в ад, и превратится, вздумай Кевин вернуться в Гнездо, под крыло к Воронам, пусть даже с искалеченной рукой. Возможно, это единственный способ выжить, который нашёл Кевин, — пусть даже ощущается он, как будто сердце Дэя вырвали из груди. Кевин летит первым же рейсом в Южную Каролину.       Жан ждёт его звонка всю ночь, весь день — и все последующие.       Кевину хватает наличных, но не хватает каких-то двух месяцев до легальной покупки алкоголя. Всё, о чём мечтает Дэй, — смесь виски и обезбола, убойный коктейль для забытья.       Рука горит огнём все несколько часов полёта. Губы горят от последнего поцелуя, там, на парковке: Кевину нечего было терять, Жану не во что было верить. Весь полёт Кевин мечтает, чтобы самолёт разбился, но он не разбивается; приземление в семь с хреном утра по местному времени.       Здесь его не ждёт никто.       Такое странное слово: никто.