Никто, Нигде, Никогда

      Кевин не говорит своему отцу, что двадцать лет назад он стал папой. Кевин смотрит в лицо Дэвида Ваймака, решая промолчать. Не всё сразу. Потом. Позже. Ваймак почти ничего не спрашивает: ему хватает сломанной руки Дэя, чтобы составить свою версию происходящего. Ваймак ведёт его к Эбби, местной медсестре.       — Всё в порядке, — Кеву приходится сказать это самому, когда он видит, как мнётся Эбби. — Я знаю. Я никогда больше не смогу играть.       — Ты можешь быть тренером. Не прямо сейчас, но я могу дать тебе неплохой старт в качестве моего помощника, — Ваймак стоит в дверях, скрещивая на груди руки.       Это не то, чего хочет Кевин, но то немногое, что может предложить ему Дэвид Ваймак. Его отец, который ещё не знает, что он его отец. Кевин не сказал Жану, Кевин не говорит и самому Ваймаку. Это почему-то кажется Кеву нечестным.       Жан.       Кевин то и дело оглядывается, то и дело ищет его взглядом по привычке. Это как будто ощущения от ампутированной руки; фантомные чувства. Жан болит, хотя Жана у Кевина больше нет.       Дэй сбежал за много миль, сел на самолёт и прилетел сюда; рука в гипсе — и ампутированный Моро.       Операция и рука в гипсе; Ваймак обещает позаботиться обо всём. Ваймак почти не расспрашивает — только обещает защитить Кевина от Мориямы. Кевин, конечно, не верит ему — он не способен, они оба не способны, — но всё равно соглашается.       Жизнь кажется разбитой, рассыпанной, Кев оборачивается, и никакого Жана за его спиной нет.       Рука Кевина раздроблена, её собирают по кусочкам, так же, как Дэй пытается собрать по осколкам свою жизнь. Металлические штыри, гипс, поддерживающие повязки. Чтобы поддержать Кевина, нужно что-то большее. Дэвид предлагает съездить за его вещами, но Кев приходит в ужас от одной мысли вернуться в Гнездо. У него с собой нет ни одной вещи, что напоминала бы о Жане, — кроме самого Кевина. От себя сбежать невозможно, но это то, что делает Кевин: пытается.       Три дня спустя Дэй торчит на трибуне стадиона, сидит, наблюдая за тренировкой Лисов. Своей новой команды, новой сборной. Три дня спустя левая рука Кевина в гипсе, зафиксирована повязкой, новый контракт подписан, и жизнь начинается заново. Три дня спустя жизнь Кевина тоже зафиксирована, пусть и точно так же изувечена.       — Почему ты не тренируешься с ними? — Кев вообще-то не хочет спрашивать, но спрашивает всё равно.       Ему не хватает разговоров. Ему не хватает разговоров с Жаном. Не хватает его смеха, не хватает подколов, не хватает улыбки Моро. Эндрю Миньярд, в отличие от Жана, улыбается так, что кровь в жилах стынет, но Кевин слишком устал. Апатия. Обезбол. Постоянный страх.       — Неинтересно, — Эндрю пожимает плечами.       Вообще-то Кевин его помнит. Вороны успели сыграть игру против Лисов, пока Кев был в составе. Дэй в курсе, что этот парень — машина на воротах. Но Эндрю говорит, что ему неинтересно тренироваться, и это почти убивает Кевина. Как можно зарывать свой талант в землю? Кев думает об экси, думает о Жане. Смотрит, как Лисы отрабатывают приёмы.       — А почему не тренируешься ты? — Эндрю задаёт свой вопрос.       Кев демонстрирует сломанную руку, так, словно Миньярд не заметил, не рассмотрел, не разглядел её до этого.       — И? У тебя есть и другая рука, чтобы держать клюшку, — на лице Эндрю — злая усмешка.       Миньярд чем-то напоминает Кевину Рико. Только Эндрю кажется ещё опаснее. Их двое, Миньярдов, Аарон и Эндрю, и то, что сейчас волновало бы Жана: одинаковые у них члены или нет. Кевин пошутил бы, что для натурала Жан слишком много внимания уделяет чужим членам. Жан расхохотался бы, а потом открыл бы Кевину чудесную новость: Дэй трахался не с натуралом. Жан поцеловал бы его после. Сейчас. Здесь нет камер и нет Воронов, нет Рико. Нет Жана. Фантомная боль. Ампутированная конечность. Сердце Кевина, даже разбитое, продолжает биться — это кажется Дэю несправедливым.       — Я левша. Правой мне неудобно, — наконец выдавливает из себя Кевин.       Жан говорил что-то похожее, когда речь шла про дрочку.       Сломанные пальцы — не повод отказывать себе в удовольствии. Сжать пальцы кольцом, обхватывая член, как клюшку. Жана нет — здесь и в жизни Кевина.       «Собирай свои манатки и вали к чёрту» — Кев всё время ждёт этой фразы от Ваймака, хотя собирать ему толком нечего, но свалить он готов. Дэвид Ваймак молчит, не выгоняет его, продолжая делать то, что в его силах: защищать Кевина. Оберегать его. Давать ему на один шанс больше, чем дадут все остальные.       — Я думал, ты хочешь играть, — Эндрю смотрит на поле, не на Кевина. Вид у него откровенно скучающий. — Кто-то ищет выход, а кто-то — лишь делает вид.       Играть. Правой рукой. Это точно не то же самое, что дрочить. Кевин не сможет. Не справится. Не вывезет.       Кевин не успокоится, если не попробует.       — Знаешь, что со мной сделает Морияма, если я выйду на поле в качестве игрока? — Дэй не хочет даже думать о том, чтобы выйти на поле, — это оказывается слишком больно.       Он не может себе этого позволить.       — Ничего. Предоставь Морияму мне, — Эндрю выглядит так, словно столкновение с Рико — единственное, что может избавить его от скуки.       Это выглядит как сделка: но Кевину непонятно, что Эндрю получит взамен. Он слышал о том, что один из Миньярдов — со странностями. Впрочем, Кевин вырос вместе с Рико. Странностями и жестокостью его не удивить.       — Так что? — в голосе Эндрю — скука, усталое любопытство, желание, чтобы Дэй от него, наконец, отъебался. — Идёшь?       Там, в центе поля, Даниэль Уайлдс, полузащитник, капитан сборной университета Пальметто. Сборной сброда неудачников, каждому из которых Дэвид Ваймак предоставил шанс. Девчонка в качестве капитана — Кевин был настроен скептически, но она правда неплохо справляется. Разве что у неё нет никаких рычагов влияния на одного из Миньярдов, того из них, что сидит сейчас рядом с Кевином и предлагает ему пойти на поле. Потренироваться. Изувеченная рука для Эндрю — не аргумент.       — Что ты делаешь ночью? — Кев поворачивает голову, переводит взгляд с центра поля на переносицу Миньярда. — Можешь отвезти меня на стадион? К часу. Или около того. Сможем потренироваться вместе.       Эндрю смотрит на Кевина так же расслабленно, так же скучающе. До Кевина доходит не сразу. До Кевина доходит только сейчас: Эндрю под кайфом.       — Не интересует, — лениво бросает Миньярд. — Последнее. Но тебя я отвезу.       Жан бы сейчас наверняка сказал, что Кев ёбнутый — начинать тренировки сейчас и просить отвезти его на стадион не кого-то, а именно этого психа Эндрю, но Жана здесь нет.       Нет в его жизни, нет за его спиной. Фантомная боль, ампутированная конечность, галлюцинация.       Жана нет в комнате, когда Кев засыпает — сначала в квартире Ваймака, а потом в общежитии. Со вторым оказывается проще: на соседней кровати сопит Ники. Чужое дыхание напоминает Кевину, что он не один. Но это всё ещё не Жан, и, когда Дэй просыпается утром, первое, что он делает: пялится на соседнюю кровать. Там никто не ухмыляется, оттуда никто не подъёбывает и не отпускает шутки про утренний стояк. Никто не тащится следом за Кевином, когда он спускается в кафетерий. Никто не берёт ему кофе с молоком.       Эндрю курит в форточку в их комнате, а Жан даже не жалуется на сигаретный дым — а он бы точно жаловался, потому что так проявляется у Моро зависть.       Сука.       Сколько можно?!       Дэй злится на Жана, и на себя, и на телефон, который не звонит, — сначала телефон Кевина молчит, потому что в нём нет даже сим-карты, а потом, когда Хэммик едет вместе с Кевом по магазинам, помогая ему с покупками — от зубной щётки и до новой симки, от спортивной формы и до новых носков, — телефон не звонит всё равно, потому что Кевин не звонит Жану сам. Никаких звонков, никаких разговоров, никаких сообщений. Никаких шансов на то, что Моро станет для Рико кем-то.       Так будет лучше. Безопаснее для самого Жана. Лучше для самого Кевина.       Это невыносимо для самого Кевина, и Дэй заново учится дышать каждое утро — и у него это выходит из рук вон плохо, каждый ёбаный раз, но он пытается.       Кевин ездит на ночные тренировки, Кевин начинает тренироваться вместе с Лисами. Кевин делится с Ваймаком своим желанием вернуться на поле — в качестве игрока. О том, что Дэвид Ваймак — его отец, Дэй ему не рассказывает.       Этого не знает даже Жан, и это грызёт Кевина каждую чёртову ночь.       Жан грызёт Кевина каждую ночь; вгрызается зубами в шею, оставляя метку, которую Рико наверняка увидит: красочный укус, болезненный и такой желанный. Кевин стонет и просыпается от собственного стона к полуночи. Спустя полчаса они с Эндрю едут на стадион.       — В пятницу мы едем в «Райские Сумерки», — сообщает Эндрю в машине. — И ты едешь с нами.       Это не вопрос: это вроде как приказ. Кевину почти всё равно — «почти» касается лишь ночных тренировок, которые он пропустит.       Эндрю поясняет:       — Тебе стоит выпить. Немного расслабиться.       Кевин пожимает плечами. Немного расслабиться — звучит вполне в духе Жана. Он бы ухмыльнулся сейчас, скользнув пальцами по спине Кевина. Или по бедру, если бы они не были под прицелом камер. «Расслабиться» Жана не имеет отношения к выпивке. Это не рисовая водка, которую Кев в тринадцать пробовал вместе с Рико. Это не сеанс массажа, который Моро устроил, усевшись как-то ему на задницу. Немного расслабиться — звучит неплохо, звучит похоже на надежду или обезбол. Звучит как те таблетки, пузырёк которых Эндрю встряхивает каждый раз перед тем, как закинуться парочкой.       — Что ты принимаешь? — Кев кивает на оттопыренный карман куртки Эндрю.       Белые капсулы кайфа, вызывающие почти наркотический приход. Без них у Миньярда начинается ломка. Эндрю принимает их по часам — иногда чуть чаще обычного. Кевин не заметил бы этого раньше, но сейчас он будто пытается компенсировать присутствие Жана в своей жизни, который указал бы на все эти детали, вроде чуть большей, чем обычно, раздражительности Эндрю Миньярда. «Чуть большая» заключается в том, что Эндрю почти кидается на людей, когда время между приёмами таблеток увеличивается. Жан бы сказал: «таблеток», не «таблов», грёбаный француз, как же сильно Кевин скучает по его улыбке.       — Хочешь? — Эндрю тоже улыбается, но от его улыбки Дэя продирает мороз по коже.       Кевин отрицательно мотает головой; они, в конце концов, едут на тренировку. Не самое лучшее время пускать слюни в собственные галлюцинации.       Всего лишь медицинский препарат.       Кевин предпочитает иметь трезвый рассудок. А ещё — отчаянно хочет напиться, чтобы забыть хоть ненадолго, как лучатся глаза Жана, когда он смотрит на Кевина.       Эндрю продолжает улыбаться; кажется, он улыбается до самой пятницы.       «Райские Сумерки» — это клуб. А ещё — это место, где Ники, Аарон и Эндрю чувствуют себя как дома. Эндрю показывает бармену четыре пальца, кивает на Кевина, который стоит рядом. Эндрю перекрикивает музыку:       — Ему что-то покрепче.       Так, чтобы дало сразу в голову. Кевин Дэй предпочёл бы пулю. Жан бы за эти мысли постучал по его виску, но Жана нет рядом. Жан напивался бы с ним, если бы был рядом, а потом полез бы целоваться прямо в клубе — если здесь и есть камеры, пьяными поцелуями никого не удивить.       Эндрю не спрашивает, что будет пить Кевин и будет ли принимать что-то ещё, но заказывает пыль и на Дэя тоже. Наркотик. Ники тянется к уху Кевина, шепчет, что это — лёгкий стимулятор, ничего серьёзного, просто немного кайфа. Кевин мечтает о забытии, пьёт свой шот, и Эндрю заказывает ему ещё.       Четыре пальца бармену.       Кевин представляет себе другие четыре пальца, деформированные от постоянных переломов, и пьёт. Одним глотком опрокидывает в себя содержимое рюмки, даже не спрашивая, что там. Кевину плевать, что там, если оно обжигает горло и вызывает помутнение рассудка. Может, так он сможет забыть.       — Не жалеешь, что пропустил тренировку? — это спрашивает Хэммик после четвёртого шота; возможно, пятого — Жан в голове Кевина сбился со счёта.       Ночная тренировка. Кев мог бы сейчас отрабатывать приёмы и разрабатывать руку. Кев мог бы сейчас наворачивать круги вокруг стадиона. Вместо этого Кевин отрицательно мотает головой и вливает в себя новый шот (бармен, четыре пальца); вместо этого Кевин вспоминает о тренировке, которую обещал ему однажды Жан.       Ещё одна сексуальная фантазия Моро — Кевин надирается, словно на скорость, — анальная пробка, лисий хвост. Жан рассказывал об этом, пока Дэй кусал губы, трахая себя пальцами. Разминка, растяжка; за таким Жан понаблюдал бы. Дэй кусал губы и шептал, что завяжет ему глаза. Кевина бы это не спасло, Жану это не помогло бы.       Кевина не спасло.       Кевин пьёт.       Кевин вдыхает крекерную пыль с салфетки, слизывает языком остатки. Запивает. Заливает. Пьёт.       Ники выходит на танцпол, Эндрю идёт к барной стойке. Мир расплывается перед глазами Кевина, плывёт, шатается, качает. Четыре пальца.       Эндрю спрашивает, в порядке ли Кевин. Чёрт, в таком случае это тот, другой монстр. Аарон. Точно, Аарон — Кевин ухватывается за его плечо, чтобы устоять на ногах. Кевин не помнит, когда успел встать на ноги. Аарон поджигает кончик сигареты, зажатой между губ Дэя. Вообще-то Кевин не курит — просто сегодня он забыл об этом.       Про Жана Кевин всё ещё помнит. Эндрю нет у стойки, и бармена тоже нет. Кевину плевать, но потребность в Моро заставляет Кева подмечать все детали. Нетрезвый рассудок и плывущий мир, шатающийся под ногами пол, грохочущая музыка. Татуировка горит огнём на скуле. Аарон шароёбится рядом с ним, будто за ним присматривает. Будто кто-то приказал ему приглядывать за Дэем, пока этого кого-то не будет рядом. Кевин поглядывает на барную стойку; за ней в этот раз стоит девушка. Она кажется симпатичной из-за светлых волос или алкоголя. Она кажется Кевину уставшей. Она кажется ничуть не похожей на Жана.       Сука.       Что за любовные кумара, сколько можно?!       Кевину хочется разбить что-то, Кевину хочется разбиться.       Эндрю садится по левую — травмированную — изувеченную — руку Кева. Дэй опять пропустил момент, когда они вернулись за столик. Бармен, четыре пальца — но бармен появляется позже, Эндрю забирает поднос со стопками у той девушки.       Аарон выпадает из поля зрения Кева.       Объёбанный мозг Дэя фиксирует реальность кусками.       — Хочешь ещё таблетку? — Эндрю склоняется к уху Кевина, скалится, улыбается, словно акула. — Догнаться.       От Миньярда пахнет сексом. От самого Кева — алкоголем и куревом. Жан бы сказал: что может быть прекраснее? Чёрт возьми, с Жаном всё что угодно было бы прекраснее.       Кев закрывает глаза, открывает; пол плывёт, мир шатается перед глазами. Таблетка ему не поможет. От Жана нет таблеток. От Жана не поможет трахнуться с барменом.       Четыре пальца.       Жан и четыре пальца.       Сука.       — У тебя свои зависимости, — Кевин старается сфокусировать взгляд на лице Миньярда. — У меня — свои.       Эндрю. Точно Эндрю. Может, они поменялись местами, но таблетки предлагал ему Эндрю. Аарону плевать на существование Кевина так же, как Рико плевать на Жана. Дэй надеется, что плевать; Дэй надеется, что с Жаном всё в порядке.       Если он ошибся, Кевин Дэй предпочтёт умереть.       — Какая — твоя?       Какая. Которая из зависимостей. Кевину требуется время, чтобы вникнуть в суть их диалога. Чтобы вспомнить. Кевин помнит Жана, и Жан — единственное, что имеет значение. Лицо Эндрю перед его глазами плывёт.       Четыре пальца.       — Свою я с собой не взял, — Кевин смеётся.       Кажется, Дэй смеётся впервые за вечер. Кажется, Дэй смеётся впервые с момента, как приехал в Пальметто. Кажется, в последний раз Дэй смеялся от очередной шутки Жана.       Это нечестно, Моро, это просто нечестно; забирай свои чувства и вали к чёрту.       Эндрю кладёт на стол свой мобильный. Раскладной телефон, одна из дешёвых моделей. Эндрю склоняет голову набок и улыбается улыбкой дьявола.       — Ты всё время таскаешь с собой телефон. Ты всё время на него пялишься. Не ждёшь чужого звонка, не проверяешь сообщения. Ты хочешь кому-то позвонить. Достаточно пьян и обдолбан, чтобы сделать это? Помнишь цифры? Я наберу, если ты не в состоянии.       Четыре пальца, бармен, четыре пальца. Ники торчит на танцполе, Аарон растворился в толпе. Эндрю заказывает выпивку. Телефон лежит прямо перед Дэем. Телефон Эндрю Миньярда, с которого Кев может позвонить Жану прямо сейчас, потому что свой мобильный Кевин оставил в общаге. Ему всё равно никто не звонит. Его никто не ищет.       Жан всё ещё ждёт его звонка из больницы. И даже если Кев позвонит бухой и обдолбанный из клуба с гейским названием — Жан ждёт.       Кевин смотрит на телефон, цепляет пальцами правой руки очередную стопку. Это — все те мелочи, к которым Дэю приходится привыкать заново. Жан обстебал бы.       Эндрю улыбается.       Кевин пьёт.       Кевин бьёт.       Мир рассыпается на осколки.       Утро встречает головной болью после полудня. Голова раскалывается, Кева мутит. Кев просыпается — в чужой постели, но хотя бы не голый. Кев просыпается — и Жана Моро рядом нет. Не было все предыдущие дни.       Больше не будет.       Кевину хочется проблеваться от новой реальности.       Уснул в одежде.       Последнее, что помнит Дэй: мобильный телефон Эндрю, лежащий на столе, и то, как Миньярд улыбался. Память о вчерашнем вечере доступна кусками. Битые файлы, обкусанные, потрёпанные. Кевин тоже чувствует себя потрёпанным.       — Доброе утро, — Хэммик на кухне делает завтрак, жарит яичницу и тосты. Ники. Он выпил вчера меньше всех. — Живой? В порядке?       Кевин не утруждает себя ответом — он приникает к крану с водой. Ванная комната была ближе и была занята. Аарон или Эндрю; одно из двух. Две стороны одной монеты. Миньярд. Монстр. Чудовище.       Дэй звонил вчера Жану?       Память благоразумно молчит.       — Это тебе, — Ники кивает на стол. — Эндрю сказал, ты поймёшь.       На кухонном столе — пузырёк с таблетками Эндрю Миньярда. Кевин крутит его в пальцах правой руки, потряхивает. Морщится.       Кевин не понимает, но таблетки прячет в карман.       — Где он сам?       — Эндрю? — Хэммик смеётся. — Поехал за новым телефоном.       — Что случилось со старым?       Ники тыкает пальцем в висок Кевина, Дэй снова морщится, отстраняясь. Садится за стол, трёт виски. Кевину нужен обезбол. Кевину нужен Жан. Моро можно так его трогать. Ники — нет. Ники с деревянной лопаткой для жарки в руках, в обтягивающих джинсах и фартуке. Почти абсурд. Аарон скажет что-то про пидоров, Жан сказал бы, что это — стильно.       Ёбаный француз, ампутированная конечность. Боль фантомная и боль реальная.       — Ты разбил, — Ники пожимает плечами так невозмутимо, будто такое случается ежедневно. — Швырнул под ноги, об пол. Ударчик что надо. А потом Эндрю заехал. Губа разбита. Эндрю тебя чуть не придушил за это вчера. А сегодня — вот.       Ники кивает на стол, туда, где только что стоял пузырёк с таблетками. Ники не лезет, но очень хочет сунуть свой нос в их дела. Ники не лезет, потому что отхватит от Эндрю.       Кев в своё время отхватывал от Мориямы.       Кевин надеется, что Жан не отхватит.       Господи, Жан...       — А до того, как я разбил телефон?       Кевин до сих пор помнит наизусть номер телефона Жана, все эти цифры. Впечатались в память, как правила экси. Ники кладёт ладонь на плечо Кевина, тосты подгорают на сковородке; Дэй чувствует запах палёного.       — Ты пил, — в этом Ники уверен, он торчал на танцполе большую часть вечера, пока Эндрю трахал бармена, пока Аарон присматривал за Дэем, пока Кевин надирался. — Больше ничего не знаю, извини.       Эндрю не отдал бы ему свои таблетки, если бы не был уверен, что Кевин в состоянии побороть свою зависимость. В одном Эндрю Миньярд, конечно, просчитался. Кевин жуёт подгорелый тост, запивает его апельсиновым соком и думает, что Жан приготовил бы лучше.       Зависимость Кевина всегда вместе с ним, на всю оставшуюся жизнь.       Кевин мечтает о том, чтобы апельсиновый сок был разбавлен рисовой водкой, и пьёт.