Никто, Нигде, Никогда

      Первое, что осознаёт Жан, когда приходит в себя, — это боль. Притупленная обезболом, мажущая сознание, и всё-таки — боль. Гудит голова и ноет запястье, трещат рёбра и конечности, сводит колено и распухшие пальцы едва сгибаются. Боль, а ещё — бледное лицо Кевина. Взволнованный взгляд, перепуганный насмерть, напрочь.       Первое, что осознаёт Жан, когда очухивается: желание успокоить Кевина. Успокоить и защитить.       Дэй смотрит на него так, что у Жана перехватывает дыхание. Личный ад — или Жан Моро, наконец-то, умер, и всё закончилось.       Жан сглатывает: во рту адски пересохло, вечный побочный эффект обезболивающих и долгой отключки под ними. Жан тянет правую руку — она слушается лучше, она не отдаёт огнём в запястье при любом неровном движении, она не замотана и не загипсована. Дэй кладёт свою ладонь поверх его руки: шрамы на кисти — и дрожащие пальцы.       — Привет, — говорит Кев, и губы у него тоже дрожат.       А пальцы ледяные. Нервничает. Нервничает и торчит здесь. Только в этот момент, сейчас, Жан вспоминает, что произошло. Кенго мёртв. Рико сорвался, свихнувшись от боли и горя. Кенго, отец Рико, мёртв, а Рико даже не пригласили на похороны. Жан плохо помнит остальное, но там точно был Аарон — и ещё была Рене. Жан больше не в Иверморе.       В больнице.       В Пальметто.       И Кевин здесь.       — Как ты? — Жан выдавливает это из себя, кашляет, и Кеву приходится убрать руку, чтобы поднести Моро стакан воды.       Жадные глотки и нервный смешок Дэя, их взгляды встречаются. Кев всё так же улыбается краешком губ и смотрит на Жана так, что разрывается сердце. У Кева во взгляде не так уж много жалости — она Моро не нужна, и Кевин об этом знает, — зато слишком много беспокойства и отчаянной, всепоглощающей нежности. Во взгляде Кевина так много любви, что ею можно захлебнуться.       — Как я? Жан, серьёзно? Ты себя видел? — смех у Кева — хриплый, нервный, тихий, такой близкий к историческому, но Жан так сильно хочет его успокоить.       Жан так хочет позаботиться о нём, и сейчас он в Пальметто, и у него есть шанс это сделать.       — На моё счастье — нет, — Жану больно ухмыляться, но он всё равно это делает.       — Француз чёртов, — не выдерживает Кев.       Не выдерживает, берёт его правую руку в обе свои — пальцы плохо сгибаются, но она хотя бы не сломана, — а потом просто прижимается к его ладони щекой. Дэй закрывает глаза. Жан пялится: ресницы подрагивают и дрожат губы, и Кев жмётся щекой к его ладони — не слишком крепко, чтобы не причинить Жану ещё больше боли, но большего он и не выдержит сейчас.       Жан, кажется, тоже не выдержит.       Воспоминания накрывает наркотическая дымка: обезбол — или просто присутствие Кевина. Это всё лишнее. То, что важно, здесь и сейчас, сидит на кресле возле его кровати и держит его за руку. И, кажется, вот-вот разрыдается.       — Дыши, Кев, — Жан произносит это одними губами.       И Кев подчиняется.       Они просто находятся так какое-то время, долго — Жан не считает минуты и не считает про себя, Жан так отчаянно цепляется за каждую секунду, проведённую вместе. За полтора года без Кевина Моро научился их ценить. И Кевин дышит, послушно и медленно, глубоко и громко, а потом поворачивает голову и касается губами кожи — целует ладонь Жана.       — Как ты себя чувствуешь? — Кев произносит это шёпотом, едва слышным.       Жан готов поставить все деньги, что у него есть — хотя ни черта у него нет, потому что почти вся его стипендия в Эдгаре Аллане уходит в счёт оплаты долга его отца, — что Дэю этот вопрос приносит гораздо больше боли, чем испытывает сейчас Жан. Гораздо больше боли, чем Кев мог бы вынести.       Чувство вины и отчаянное желание защитить, и то расстояние — мера предосторожности — ни черта не сработало.       — Под обезболом — сойдёт, — Жан хмыкает и знает, что этого недостаточно. — Сносно. Бывало хуже. Эй. Кев. Смотри на меня. Я нормально. Я справлюсь. Кевин. Кев. Пожалуйста, дыши.       — Блять, — вырывается у Кевина, а потом он переходит на французский. — Блять, Жан, замолчи, заткнись, хотя бы сейчас…       Дэй переходит на французский не потому, что здесь есть камеры или лишние уши. Впервые за всё время их общения Кев говорит на французском, чтобы быть ближе к Жану. Чтобы достучаться до Моро, чтобы дать ему понять: хотя бы сейчас ему стоит заткнуться и позволить Кевину о нём позаботиться. Но Жан поглаживает непослушными пальцами щёку Дэя и улыбается — хотя улыбаться чертовски больно.       — Расскажешь, что произошло? Как я здесь…       Моро не договаривает. Как он здесь оказался. Как его сюда доставили. Жан помнит Аарона и помнит Рене, но так трудно вспомнить большее.       Он так же касался щеки Рико пальцами, так же гладил мокрую от слёз щёку и хотел спалить Ивермор дотла.       Кевин кивает едва заметно — сглатывает. И не выпускает руку Жана из своих.       — Мать Рене написала ей, что Кенго мёртв. Она журналистка, Стефани. Они узнают такие вещи первыми. Она написала, и Рене поняла, что надо тебя забрать, — Дэй замолкает, делает паузу.       В его лице почти ничего не меняется, только губы вздрагивают сильнее обычного перед тем, как Кев плотно смыкает их. Дэй так старательно пытается сделать вид, что всё в порядке, но он до сих пор не научился врать Жану.       — Что? — Жан спрашивает, Кев коротко качает головой, и Жан спрашивает снова: — Кев. Что? В чём дело? Что не так?       Говорить, что не так, Кевину явно не хочется. Но взгляд Дэй не отводит — только сжимает руку Жана чуть крепче, а потом выпаливает, будто боится, что если не скажет это сразу, не скажет сейчас, то не выскажет никогда.       Не спросит.       — Ты с ней спишь? — Кев спрашивает, и сама мысль об этом причиняет Дэю очевидную боль.       — Кев, — Жан зовёт его, хотя Дэй и так здесь, и так смотрит на него, и так взгляда не сводит; но Жан зовёт, произносит его имя, облизывает губы и облизывает имя Кевина Дэя. — Нам запрещено иметь отношения, помнишь?       С губ Дэя слетает нервный смешок. Он помнит. Он хорошо это помнит, и его левая рука тоже это помнит. Им запрещено.       Какой-то своей частью Жан всё ещё остался там, в Гнезде.       «Нам» — им с Воронами.       «Нам» — им с Кевином.       — А…       Кев не договаривает, Жан его обрывает.       — С тобой — больше, чем романтические отношения, и больше, чем секс, так что убери это выражение с лица, Дэй, — Жан смеётся, даже когда от этого болит разбитая губа и ноют рёбра; смеётся с выражения лица Кевина, смеётся с его мелькнувшего страха. — Я люблю тебя, Кев.       Жан роняет это так легко, будто не было полутора лет, не было этого ада и не было ничего, что бы их с Кевином разделяло. До сих пор ничего и нет, что могло бы разделить.       Но во взгляде Кевина можно захлебнуться, задохнуться от его мыслей, таких непозволительно громких. И Дэй высказывает их вслух:       — И я тебя люблю, несносный ты француз, — Кев ухмыляется краешком рта. — А что у тебя с Аароном? Ладно Рене, это было ожидаемо, но она сказала, что едет за тобой, она его не просила, и они вроде не настолько близки, чтобы Аарон вписывался в это из-за неё, так что… И там, на ужине, эти десять минут, что он дал нам. Что это было?       В голосе Дэя — нервная ревность, и Жану так смешно от того, что Кев правда может думать, что кто-то способен его затмить. Оказаться Жану ближе. Занять особое место в его сердце. Очень трудно вытеснить Кева из сердца Моро, по той простой причине, что Кевин Дэй и есть его сердце. Может, немного поломанное — но живое и в безопасности.       — Ну, ты ведь всегда можешь спросить самого Аарона, — Жан ухмыляется, Жан его открыто дразнит и смотрит так, чтобы у Кевина не оставалось сомнений, кого именно видит Жан перед собой перед тем, как уснуть.       Дэй фыркает, быстро целует костяшки пальцев Жана: прикосновение обжигает.       — Я спрашивал. Аарон подробно объяснил мне дорогу на некий пернатый хуй, — Кевин возмущается, Кевин ревнует, Кевин смеётся вместе с Жаном.       Все эти чёртовы драмы, Кев, как и Жан, чувствует потребность прояснить это всё. Между ними — прояснить всё. И желательно — вслух. Жан отстранённо думает, что, несмотря на эти полтора года, Кев остался таким же идиотом. Как, впрочем, и сам Моро.       — Он послал тебя ко мне, — поясняет Жан и тут же хмурится, когда Кев подаётся вперёд: куда послали, туда и подаётся. — Это что?       Старый синяк на шее Кевина, пожелтевший, выступающий из ворота куртки, — Жан смотрит на него, мрачно и требовательно. Жан ждёт объяснений, потому что он точно знает, от чего возникают такие синяки: когда хватают за шею с желанием придушить.       — А, это… — Кев быстро касается шеи, поправляя воротник куртки; пожимает плечами. — Эндрю. Пытался меня придушить, когда выяснилось, что всё это время я знал настоящее имя Нила.       Брови Жана ползут вверх. Жан спрашивает, едва сдерживая смех:       — А вы с ним…       Предположение Моро так шокирует Кевина, что он переходит обратно на английский.       — Нет. Господи, Жан, нет, — но выражение лица Дэя — настоящая сказка: смесь ужаса и сдерживаемого хохота, и так много любви во взгляде. — Нет. Просто Эндрю очень заинтересован в Ниле.       Теперь это, значит, называется так. Но пусть так. Нил занят Эндрю, а Рене и Аарон не спят с Жаном. Это кажется смешным на фоне смерти Кенго и отца Нила, на фоне всего, что произошло вчера. Моро убьют за самовольный побег, вернут его Рико и убьют, но всё, что волнует Кева и Жана, — не стоит ли кто-то между ними. Это кажется смешным и нелепым — и таким невозможно важным. Пусть так. Жану лишь хочется спросить, как там Аарон. Но написать ему Жан сможет и позже. Они, возможно, даже сумеют поговорить лично.       — Мой телефон у тебя? — Жан смотрит на Кевина, и уголки губ дёргаются в улыбке.       Жан понятия не имеет, где его телефон и где его одежда; все его вещи наверняка остались там, в Иверморе.       — Твой телефон — он…       Кевина прерывает открывающаяся дверь и женщина, что заглядывает в палату и цокает языком.       — Телефон тебе пока противопоказан, Жан, — она смотрит на Моро оценивающим взглядом, заходит в палату, как к себе домой, и переводит строгий взгляд на Дэя. — Кевин, марш отсюда. Твоё время вышло ещё двадцать минут назад. Жану надо отдохнуть.       Белый халат, имя на бейджике гласит: Эбби Уинфилд. Медсестра у Лисов. Пальметто. Жан в Пальметто. Морияма убьют его за побег. Жан машинально вцепляется в пальцы Дэя.       — Я как раз говорил Жану о том, что Аарон сейчас покупает ему новый, — Кев кидает быстрый взгляд на часы. — Уже купил. Новый телефон. Новый номер. Новые вещи. Потом.       Эбби со вздохом смотрит на Кевина, а потом указывает ему пальцем на дверь:       — Потом. А сейчас Жану надо поспать.       — Он может остаться, — Моро возражает или просит, но так сильно сжимает пальцы Кевина своими; это чертовски больно.       Жану больно сжимать их, но он не представляет, как сейчас Кевина отпустить хоть на минуту. Хоть на секунду. И даже на ночь. Жан понятия не имеет, сколько уже провёл здесь времени, сколько проспал, сколько был без сознания. Сколько у них осталось?       — Эбби, пожалуйста, — Кевин смотрит на Уинфилд — Жан гадает: мисс или миссис, — спокойно и проникновенно. — Я присмотрю за ним, прослежу, чтобы он не сбежал.       Жан пытался. Жан уже пытался сбежать, едва его привезли, но он вспоминает об этом только сейчас; смутные обрывки, неровные, расплывчатые. Жан хотел вернуться.       Какой-то своей частью Жан всё ещё хочет вернуться.       — Кевин Дэй, я бы даже поверила в это, если бы точно не знала, насколько сложно тебя разбудить, — Эбби качает головой. — Спать будешь в своей кровати.       — Кто-то должен следить за Жаном, чтобы ему не стало хуже, — Кевин пытается воззвать к логике, приводит аргументы, смотрит на Эбби и не выпускает руки Моро. — Следить, чтобы он не сбежал. И не наделал глупостей. А вам тоже нужно спать хоть изредка.       Эбби вздыхает. Она переводит свой взгляд с Кева на Жана и обратно, но Жан чувствует, как смягчается её взгляд, когда Эбби смотрит на него.       Жалость.       Сочувствие.       Эмпатия.       — Пожалуйста, — Моро смотрит Эбби прямо в глаза. — Мне нужно, чтобы Кев остался. Желание умирающего.       Уголки губ Эбби приподнимаются, она качает головой, фыркая.       — Жан, не льсти себе, — тон голоса Эбби — насмешливый, но взгляд всё равно смягчается. — До умирающего тебе ещё умирать и умирать.       Пауза длинная, и Кевин замирает, не шевелится. Моро молчит, по-прежнему сжимая пальцы Дэя. Эбби вздыхает, и уже по этому тяжёлому выдоху становится понятно: они выиграли. Эбби сдаётся. Давление на жалость и игра в сочувствие, но они просто слишком сильно нужны друг другу сейчас — и Эбби это понимает.       Эбби уже насмотрелась на отношения Эндрю и Нила.       Она медсестра у Лисов, она привычная.       — Ладно, — наконец, произносит Эбби.       — Спасибо, — тут же вставляет Кевин.       — Но без глупостей. И, Кев, пожалуйста, дай Жану отдохнуть. Ему надо поспать.       Дэй кивает, и взгляд Дэя сейчас — воплощение благодарности. Это он может. Уложить Жана поспать, рассказать ему сказку на ночь и сделать что-то вроде глупостей, чтобы Моро слаще спалось.       Эбби заставляет Жана выпить ещё несколько таблеток: обезболивающее, успокоительное, снотворное — Моро послушно проглатывает их одну за другой, заранее соглашаясь на всё, лишь бы только Дэй остался рядом.       — Только без глупостей, — повторяет Эбби Уинфилд, когда Жан отдаёт ей опустевший стакан с водой.       — Никаких глупостей, — кивает Жан. — Я отберу у Кева все бутылки.       Судя по взгляду Эбби — она явно сомневается, что Жан в состоянии отобрать даже игрушку у трёхлетки, но она лишь кивает. Вздыхает, качает головой, мол — идиоты — и оставляет их одних. Уходит, прикрывая за собой дверь в палату.       Несколько секунд молчания, а потом Кевин хмуро смотрит на Жана.       — И что это ещё было? Про «отберёшь все бутылки»?       Вид у Кева мрачный, тон — такой же. Вид у Кева такой, будто его спалили за чем-то личным, неприличным. Вот только у Кевина Дэя и Жана Моро уже очень давно общее личное пространство. Никаких тайн, никаких недомолвок. Больше никакого расстояния.       Жан в Пальметто, и всё закончилось, даже если ничего не закончилось.       — Аарон сказал, что ты дохуя пьёшь, — выражения Жан не выбирает. — Ему на это похуй. Похуй может быть и остальным. Даже Ваймаку, потому что ты до сих пор ничего ему не сказал. Но мне не похуй. И пить ты больше не будешь.       Губы у Кева снова дрожат. Это возмущение и стыд, это неприкрытое смущение и злость. Это сожаление. Это страх. Это чувство вины. Это коктейль с убийственной смесью, в которой Кевин Дэй сейчас тонет. Цепляется за руку Жана и молчит, так долго, что, кажется, тишина вот-вот поглотит его. Поглотит их обоих, и от них ничего не останется.       — Жан, — Кев зовёт его так тихо, качает головой.       Кевин будто проглотил все слова и никак не может подобрать нужные.       — Не будешь, — повторяет Моро. — Больше нет.       Всё, на что находит в себе силы Дэй, — просто кивнуть. Этого достаточно Жану — чтобы поверить, что Кев правда не станет. Во всяком случае, постарается. Во всяком случае, пока Жан здесь, в Пальметто, пусть и на больничной койке.       — Пообещай мне, — тишину разрезает голос Кевина, дрожащий и острый.       И Кевин снова в шаге от того, чтобы дышать только под контролем Моро. Так легко и так просто, и рука Жана всё ещё в руках Кева, и Моро кивает.       Этого достаточно для него: простой просьбы.       — Обещаю, — Жан усмехается уголками губ, через боль, через расстояние, через Морияму, через труп Мориямы и через ещё одного Морияму — через весь этот клан и через весь Ивермор. — Расскажешь теперь, на что я подписался?       Нервный смех Кевина и его лукавая улыбка — и сердце Жана разрывается. Он так сильно скучал по этому смеху, по этой улыбке и по тому, как Дэй смотрит на него.       — Никогда не возвращаться в Ивермор, — Дэй пожимает плечами.       Что-то само собой разумеющееся. Информация для Жана Моро: Кевин Дэй выучился новым трюкам. Информация для Кевина Дэя: Жан Моро всё ещё ведётся, даже когда понимает, что его наёбывают, но это действует только для одного идиота, помешанного на экси.       Пальцы проходятся по шраму на кисти.       — Ладно, — Жан соглашается слишком легко, слишком просто. — Раздевайся.       — Что, оплату потребуешь натурой? — Кев снова смеётся.       Смеётся, но куртку расстёгивает. Раздевается под внимательным взглядом Жана. Он так скучал, господи, так невозможно скучать, и невозможно было жить без этого — без того, чтобы смотреть и слышать, и Кев так давно не звонил.       — Просто хочу, чтобы ты лёг, — Жан хмыкает. — Койка большая. Места хватит.       Не такая уж и большая; но места действительно хватит, если прижаться друг к другу. Жану может быть неудобно и больно, но Кевин не спорит. Куртка, футболка, кроссовки и джинсы; Кев стягивает даже носки. Не спорит и не комментирует — только улыбается краем губ, подцепляя резинку нижнего белья. Жан не выдерживает — Жан смеётся сипло, на что Кевин лишь пожимает плечами и ухмыляется.       — Надо было уточнять, что не полностью, — Кев ухмыляется, а Жан пялится на эту ухмылку и двигается на кровати — медленно и осторожно.       Жан не стал бы уточнять, даже точно зная, что Кевин разденется полностью. Но сейчас это кажется чем-то необходимым, это кажется чем-то естественным. Кевин лезет под одеяло к Жану. Они возятся, как щенки, и Кев всё пытается найти удобное положение. Всё пытается лечь так, чтобы для Жана оставалось больше места.       Моро просто тоже хочет быть уверенным, что Кевин Дэй никуда не сбежит.       В конечном итоге Дэй просто устраивает голову на плече Жана, обнимает его одной рукой и почти никак не комментирует тот факт, что Жан просовывает колено между ног Кевина.       — Молчи, — просит Жан, и Кевин молчит. — Колено нужно держать в тепле.       Ладонь на бедро и колено в тепле — и Кевин лишь улыбается, коротко целуя Жана в подбородок. Здесь нет камер. Здесь ничего нет. Здесь никого нет — кроме разве что Эбби за дверью: Кев готов поставить двадцатку, что она всё равно не ушла.       — Прости меня, — выдыхает Кевин в горячую шею Жана.       — Господи, Дэй. За что?       — Мне по порядку перечислить? — нервный смешок Кевина, нервный шёпот, нервное дыхание.       Дэй — как оголённый нерв, и Жану хочется прижать его к себе ближе.       — Давай по порядку, можешь в обратном, — Жан, кажется, искренне веселится.       Ерошит волосы Кева, рука отдаёт болью в запястье; Жану плевать. Кевин выглядит так, будто вот-вот начнёт биться лбом о его загипсованную руку. Моро вот-вот рассмеётся.       — Я не приехал за тобой в Ивермор, — голос Кевина — отчаяние с запахом хлорки. — Вместо меня тебя забрала Рене. Аарон, блять, приехал, а я…       — Ты пообещал мне, — Жан отстраняется, щурится. — Блять, Кев. Посмотри на меня. Посмотри. Ты. Пообещал. Мне. Понимаешь?       Кевин послушный, Кевин снедаемый чувством вины. Вины с большой буквы «В». Вина — как вино, и Жан начинает понимать, почему Дэй пьёт так много. Начинает осознавать. До Жана только сейчас доходит, что, возможно, причины алкоголизма Дэя заключаются не только в Рико.       Информация для Кевина Дэя: из-за высокого роста Жана Моро некоторая информация доходит до него слишком медленно.       — Нет, — признаётся Кев. — Не понимаю. Я должен был. Но я узнал только утром. Рене ничего мне не сказала.       — Напомни мне поблагодарить её за это, — Жан хмыкает, лбом прижимается ко лбу Кевина.       С рождественского ужина прошло несколько месяцев. Ещё больше времени прошло после последнего звонка Кева. Прошло больше года с тех пор, как они могли позволить себе и друг другу… Прошло.       У Кевина губы — горячие и дрожащие, и Жан так осторожно целует их своими, разбитыми, которые Дэй лишь облизывает языком: медленно и мягко — и так отчаянно.       — Мне не за что тебя прощать, Кев, — Жан шепчет прямо в чужие губы, точно зная: Дэй разберёт, Дэй разберётся.       Кевин ведёт по его телу ладонью, почти невесомо, едва касаясь, боясь надавить, боясь сделать больно.       — Жан.       — Тебя.       Это короткое «тебя», разбивающее всё на своём пути; от стекла и до стен, от комплексов и до прочих ненужных и лишних чувств — Кевин ловит его ртом, Кевин пробует его на вкус. Оно солёное и сладкое одновременно. Железный привкус крови и ещё немного — пота, и слёз, и чего-то ещё, но пока у них нет на это сил. Сейчас им достаточно просто лежать рядом, в объятьях друг друга, целоваться осторожно, медленно и почти лениво; пока мир вокруг них меняется.       Так всегда бывает: мир меняется, когда умирает король преступной группировки.       — Ты расскажешь мне всё, что я пропустил, вместо сказки на ночь, — бормочет Жан. — Можешь начинать. Хочу уснуть под твоё бормотание.       Кевин касается губами его виска, ухмыляется краешком рта; кивает.       — В общем, сначала я сел на самолёт, — голос Дэя, равномерный и тихий шёпот на французском, — медленнее, чем обычно: Кевин подбирает слова. — Сломанная рука, а я, минуя больнички и травмы, поехал в аэропорт. Боялся дико, что Рико рванёт за мной и остановит. Боялся, что он меня убьёт.       Это вместо сказки и вместо колыбельной: мурлыкающий на французском голос Кевина Дэя — и Жан Моро, наконец, закрывает глаза. Кевин в своём рассказе не успевает дойти даже до Ваймака, когда понимает, что Жан заснул. Но Кев всё равно рассказывает ещё какое-то время, пока не отключается сам.       Без бутылки и без ночной тренировки — но с Жаном в его руках.