Никто, Нигде, Никогда

      Жан смеётся. Каждый раз для Джереми это как взрыв сверхновой. Так загорается потухшее солнце, чтобы засиять ещё ярче. Химические реакции в ядре звезды. Каждый раз сердце Джереми Нокса сжимается, разрывается, разбивается; стучит так часто. Гравитационные волны. Космическая пыль вокруг газовых гигантов. Кратеры от метеоритов на их спутниках. Джереми в очередной раз сгорает в атмосфере.       Жан привыкает.       К Троянцам, и к Калифорнии, и к Джереми Ноксу.       И к его шуткам.       Жан смеётся, запрокидывая голову; он всегда немного жмурится, когда смеётся, так беспомощно, так обезоруживающе. Джереми Нокс улыбается шире и напрочь забывает о предмете разговора. Они о чём-то говорили: факт. Нокс опять что-то ляпнул: факт. У Аарона Миньярда шутки удачнее — Жан зачитывал, — но сейчас Моро смеётся из-за слов Джереми.       Нокс купается в этом смехе, как в солнечных лучах по утру в Калифорнии.       Новая форма жизни. На одном из спутников Юпитера находят воду — лёд, конечно. Жан находит что-то смешное в словах Джереми Нокса.       — Ты сказал это Риману на первой тренировке, серьёзно? — Жан переспрашивает, всё ещё посмеивается.       И смотрит на Джереми — внимательно, вопросительно. Улыбается.       Нокс разводит руками.       Он вспоминает.       — Я хотел впечатлить Альварес, — улыбается Джереми.       Нокс стал капитаном ещё на младших курсах. Официально — на втором. Фактически — он взял в руки свою команду на первой же тренировке.       Чтобы играть лучше, забивать недостаточно.       Именно это Джереми ляпнул тренеру на первой тренировке. Сжатые на рукоятке клюшки пальцы; Нокс в нападении, Фрэнк — капитан команды на тот момент — на воротах.       — И что она тебе сказала? — Жан не может сдержать ответной улыбки, слушая всю эту историю давно минувших дней.       Историю, в которой он не участвовал. Хорошую историю, слишком светлую — на фоне его собственной. У Жана был только Кевин — Джереми делает этот вывод по коротким рассказам. Кевин и изматывающие тренировки, Кевин и игра на выживание, Кевин и новое упражнение на выносливость, Кевин и боль, Кевин и матчи, Кевин и клюшка, и мячи — и снова Кевин. На стадионе, в комнате, рядом, в душевой и в столовой, в комнате отдыха и на каникулах — когда они всё равно оставались в Иверморе.       У Жана был только Кевин — пока Дэй не сбежал.       — Она этого не услышала, — Джереми хохочет. — Стояла слишком далеко. Зато услышал Фрэнк. Поманил меня пальцем и сказал, что сначала надо научиться забивать и делать это хорошо.       Так Джереми Нокс пытался забить Фрэнку снова и снова, отказываясь сдаваться, — несколько часов. Утренняя тренировка растянулась, плюс пара часов к основному времени. Альварес к тому времени уже давно ушла, как и все остальные. Так на поле оставались Джереми и Фрэнк; и когда Нокс, наконец, сумел забить ему, и рамка ворот вспыхнула красным, Джереми не удержался на ногах: так и рухнул перед Фрэнком на колени.       Касл был настоящим кошмаром на воротах. То, что Джереми, уставшему, выдохшемуся, по итогу удалось забить ему на первой же тренировке, казалось настоящим чудом.       «Ну что, хватит с тебя?» — Касл смеялся.       В смехе Касла не было злости, но была гордость. Он мог закончить это давным-давно, но ему было интересно, насколько хватит Джереми. Так Фрэнк протянул ему руку, помогая Джереми встать, удерживая его на ногах и не давая рухнуть обратно. Альварес этого не слышала; во всяком случае, не услышала тогда. А вот позже Фрэнк сделал эту историю достоянием общественности. Но к тому времени Альварес и так уже была девушкой Джереми.       «Едва ли я окажусь один на один с голкипером на настоящей игре, — сказал тогда Джереми, глотал ртом воздух, цеплялся за Фрэнка, чтобы не упасть, и улыбался. — Нужно повторить с парой-тройкой защитников».       — Значит, все свои подвиги ты совершал ради внимания девушки? — Жан посмеивается. — Которая даже не узнала об этом?       Джереми пожимает плечами, беспомощно улыбаясь.       Тогда Фрэнк спросил, знает ли Джереми о премии в номинации «Сила духа», а потом сказал, что в этом году Троянцы возьмут её благодаря Ноксу. В тот год команда Калифорнийского университета эту премию действительно получила; но Джереми не считает это своей заслугой. Они добились её вместе.       Они её заслужили.       Они заслуживали её год за годом.       Возможно, в этом году эту звание заслужит Мулдани — она не нравится Джереми, но он не может не признать: тот факт, что она оставила национальную сборную ради своей родной команды, когда Воронам нужна была помощь, — стоит многого.       — Узнала, конечно, — улыбка Джереми расплывается шире. — Уже в статусе моей девушки. Но о том, что я ляпнул это, только чтобы её впечатлить, я рассказал ей уже после нашего расставания. Много после, по пьяной лавочке.       Жан смиряет Нокса недоверчивым взглядом: очевидно, пытается представить его пьяным. Силится, не справляется — как не справляется и с тем, чтобы перестать улыбаться. Джереми это нравится.       — Почему вы с ней расстались? — вдруг спрашивает Моро.       Любопытство, вряд ли планы. Любопытство, вряд ли что-то большее. Сердце Нокса замирает. Сердце Нокса разбивается. Разрывается. Так взрываются звёзды, чтобы стать чем-то большим.       — Она влюбилась в другого человека, — Джереми улыбается, даже когда говорит об этом. — Такое сразу видно: когда человек становится центром чужой вселенной. Любовь с первого взгляда. Взаимное притяжение, все дела. И я отпустил её.       Жан смотрит на Джереми, не отводя взгляда. Улыбка застывает на лице Моро, но во взгляде мелькает что-то ещё.       — Вот так просто?       — Да ладно, кто я такой, чтобы мешать чужому счастью? — Нокс снова смеётся. — Они счастливы вместе, Альварес и Лайла, а с Альварес у нас до сих пор отличные отношения, и она мой хороший друг. Просто есть вещи, которые ты не можешь изменить и не можешь из себя выкорчевать. Химические реакции.       Атомный полураспад. Ядерные взрывы в ядре сверхновой. Ба-бах — и все обречены.       Жан качает головой.       — А что насчёт твоего собственного счастья?       Джереми смотрит Жану в глаза, и Моро отводит взгляд. Собственное счастье. Моро отводит взгляд, и сердце Джереми Нокса перестаёт биться на мгновение. А потом начинает биться с удвоенной скоростью.       — Ну, очевидно, что оно было не с Альварес, — Джереми смеётся, Джереми улыбается.       Это просто откровенные разговоры перед сном перед телевизором; фильм, который они оба уже смотрели, «Константин». Так Жан, развалившись на узком диване и упираясь ступнёй в бедро сидящего Джереми, пялится на экран. Киану Ривз курит. Джереми тоже хочет курить.       Аарон пишет Жану, комментируя выбор фильма:       «Спасибо, что не "Мой личный штат Айдахо"».              Жан, едва сдерживая смех, показывает Джереми сообщение Миньярда, Нокс тянется, чтобы разглядеть. Его ладони совсем рядом.       — А кто у тебя был, кроме Альварес? — Жан спрашивает, облизывая губы.       Меняет тему. Спрашивает из вежливости или просто чтобы что-то спросить. Нарушить тишину. Прервать борьбу Киану с внутренними демонами. Перестать бороться со своими.       — У меня был парень до неё, — признаётся Нокс всё с той же улыбкой. — В старшей школе. Недолго.       Кожаные сиденья и бёдра трутся о бёдра: так воспоминания Джереми коротко вспыхивают, чтобы сгореть на поверхности. Дешёвый ароматизатор, запах никотина и пива — и сухие и жёсткие губы Эндрю. Властные. Жадные. Чужие ладони — Нокс вспоминает — резкие движения.       «Ещё?»       «Да».       С Эндрю всегда так было: несколько грубо, несдержанно, на грани. Почти до боли, до беспамятства. Удовлетворение удовольствия. Искусанные губы вместо прелюдии. Автомобильный кинотеатр, обочина трассы. Уединённые места. Школьная кладовка.       Пальцы Эндрю у него во рту.       Джереми вспоминает.       Жану любопытно.       — А после?       А после — Эндрю не позволял к нему прикоснуться, не доводил себя до оргазма сам и всегда уходил, хлопнув дверью машины или просто дверью. Джереми пытался поговорить. Джереми пытался спросить. Джереми хотел помочь — просто хотел, чтобы Эндрю тоже было хорошо.       После все разговоры об этом сталкивались о стену холодного, резкого «нет», и в конечном итоге Джереми прекратил спрашивать.       А после Эндрю была Альварес, и Джереми будто пытался компенсировать то, что не смог дать Эндрю. Слишком много нежности, слишком много ласки. Альварес повторяла, что она не треснет, не сломается, не разобьётся — Джереми разбивался о неё сам. Бельё Альварес было насквозь мокрым, прежде чем Джереми, наконец, стягивал его с неё; губы скользили по животу, пальцы — по промежности. Много смазки и много слюны, и Альварес всегда закрывала глаза.       Никакого стыда.       Недолго. Это всё продлилось недолго. Так загораются звёзды, чтобы сгореть.       Интересно, Нил смог подобрать к Эндрю нужные ключи? Нокс очень надеется, что смог, что у него получилось достучаться до Эндрю Миньярда и сделать его хоть немного счастливее — сделать то, на что у самого Джереми Нокса сделать не получилось.       Лайла сделать Альварес счастливой смогла.       — После Альварес? — Джереми переспрашивает, улыбается, тянет руку; касается пальцем лица Жана, прижимает подушечку к его скуле, к татуировке, к тройке римской. — Ну, будет кто-то третий.       Жана Моро хотелось иначе, по-другому; не так, как Эндрю, и не так, как Альварес. Найти другой способ. Лучше. Слаще.       Жан вздрагивает. Его лицо так близко, татуировка — под подушечкой пальца Джереми. Ноксу отчего-то нравится трогать эти линии, едва заметно выступающие на коже. Две горизонтальные, три вертикальные, иссиня-чёрные.       — Я хочу от неё избавиться, — выдыхает Моро.       Выдыхает порывисто и необдуманно, выдыхает то, что первым приходит на ум. Делится сокровенным. Джереми ловит чужое желание и возвращает улыбкой; хотя хочется поймать чужой выдох на свой вдох.       — От Альварес? — Нокс смеётся коротко, тихо, смотрит на Жана с бесконечной нежностью. — Да ладно тебе, она милая.       — От татуировки.       Жан выглядит так, словно шокирован собственной смелостью и слова свои вот-вот проглотит, возьмёт обратно, скажет — забудь. Сказанное остаётся сказанным, самым ценным для Джереми. И тогда Нокс отстраняется, убирает руки — чтобы потянуться за пультом и поставить фильм на паузу.       Киану Ривз на экране застывает с сигаретой в зубах.       Джереми курить хочется зверски, адски, невыносимо.       Про татуировку Жана Джереми Нокс знает не очень много. Ровно столько, сколько знают все остальные: Жан сделал тату вместе с Кевином, когда им было по шестнадцать. Теперь Рико со своей единицей мёртв, Кевин перебил свою татуировку на шахматную фигурку. Теперь Жан хочет избавиться от своей, говорит об этом, не задумываясь, не отдавая в этом отчёта, — просто чёртов порыв захлестнувшего желания вырваться из оков прошлого.       Джереми ловит, Джереми ценит.       Джереми говорит:       — Поехали.       Жан сглатывает. Смотрит на Джереми недоверчиво и непонимающе, переводит взгляд на настенные часы; плечо непроизвольно дёргается. Джереми только улыбается шире.       — Сейчас? — Жан спрашивает, приподнимается на локтях, садится, ноги спускает на пол. — Ты время видел?       — Знаешь, сколько салонов зарабатывают на том, чтобы сделать тату нажравшимся в сопли людям? — улыбка Джереми Нокса расплывается шире. — Для этого они и работают часов до трёх. Ночи, Жан. Время детское. На что ты хочешь её перебить?       Жан Моро выглядит так, словно вот-вот передумает. Трогает собственную скулу пальцами — там, где только что гладил горячую кожу Джереми. Ноксу хочется накрыть его пальцы своими.       Что-то новое; так рождается что-то новое. Так рождаются кольца у планет — система плоских концентрических образований из космической пыли и льда. Так из облака газа и пыли рождаются новые звёзды. Так пишется история: поверх.       Жан мотает головой.       — Я не… не знаю. Правда. Просто хочу от неё избавиться.       — Тогда можешь просто свести её сейчас, — Джереми по-прежнему улыбается. — Понадобится несколько сеансов, но ты можешь её просто свести. И набить что-то, когда решишь, что именно. Или больше ничего не набивать.       — Сейчас? — Жан снова спрашивает именно это, снова демонстративно смотрит на часы.       Будто не верит, что Джереми говорит серьёзно. Верит — и не верит одновременно.       — Частные клиники тоже работают допоздна, — Нокс пожимает плечами, а потом протягивает Жану руку. — Ты же хочешь. Поехали.       — Не уверен, что у меня хватит денег на частную клинику сейчас, — на лице Моро — сомнение: он смотрит на протянутую руку и никак не может решиться.       А Джереми ждёт и не убирает ладонь. Растопыренные мозолистые пальцы, и Жан на них пялится. Рассматривает, разглядывает.       — Я добавлю, если что, — Джереми обещает это с такой лёгкостью.       У Джереми Нокса всё легко и просто: хочешь — вот тебе мир к ногам, хочешь — вот тебе чувства, хочешь — поехали, сведём твою татуировку. Хочешь — вот тебе Кевин, вот тебе Калифорния вместо Пальметто и Кевин здесь. Хочешь — вот тебе целая вселенная, а ты — её центр.       Будто Джереми Нокс и есть целая вселенная, будто Жан Моро и есть центр вселенной.       Ладонь ложится в ладонь: Жан решается — и пальцы так крепко сжимают пальцы, и Джереми тянет Моро с дивана, заставляя его встать на ноги.       — Тогда одевайся и поехали, — Джереми по-прежнему улыбается, а потом кидает в Жана свою толстовку.       Жан всё ещё выглядит так, словно готов проснуться в любой момент. Шмотки натягивает наспех. Худи Джереми поверх старой футболки, кроссовки с липучками. Бумажник в задний карман узких джинсов. Жан готов через пару минут, и Джереми подхватывает с тумбочки ключи от машины.       Пара минут — и они готовы, спускаются вниз по лестнице, выходят из общежития. Жан не верит, оглядываясь, не верит, садясь в машину; весь его вид выражает недоверие и ощущение подвоха. И он снова и снова кидает на Джереми эти странные взгляды, будто ждёт, когда Нокс скажет: «Ладно, пошутили и хватит».       Джереми молча улыбается, заводя мотор, улыбается, выруливая с парковки, и улыбается, когда Жан, наконец, спрашивает:       — Откуда ты, блять, всё это знаешь? Про тату и про их сведение? Только не говори, что… — Жан осекается, собственная догадка кажется ему невыносимой глупостью. — Нет, Джер, чёрт, ты слишком хорош, чтобы набивать тату ночью по пьяни, а потом сводить её.       В ответ Джереми только смеётся, так откровенно и искренне, так тепло и так бесконечно, безбожно любяще.       — Ты думаешь обо мне слишком хорошо, — говорит Нокс, лукаво улыбается и только качает головой. — Или слишком плохо.       Джер. Жан снова зовёт его так. Эта короткая форма имени царапает сердце, рвёт на клочки душу Нокса. Жан зовёт его так, когда не задумывается, когда слишком сильно взволнован, когда слишком сильно… Когда всё оказывается слишком сильно. Как сейчас.       Как сейчас, когда Жан смотрит на него — и не может подобрать подходящих слов, и только смеётся в ответ. Как сейчас, когда Жан хочет спросить, но боится произнести что-то вслух, открывает рот и закрывает, и постоянно облизывает сохнущие губы. Как сейчас, когда они едут в частную клинику сводить римскую тройку на скуле Жана.       Аарон пишет Жану:       «Только, пожалуйста, не набивай поверх ничего троянского. Кевин, может, и переживёт это, а я — точно нет».       — Так у тебя были татуировки? — Жан спрашивает снова, ему теперь действительно интересно, правда любопытно. — Или всё ещё есть? Я не видел.       Точнее, Жан не рассматривал Джереми Нокса в общих душевых — предпочитая становиться лицом к стене. Стеснялся шрамов или не хотел ловить на них чужие взгляды. Чужие тела Жан тоже не рассматривал. Уж точно не разглядывал тело Джереми — такое Нокс бы заметил.       — Подожди, Жан, следующий вопрос интереснее, — Джереми открыто потешается. — Следующий вопрос, который все задают, услышав про татуировку: «где?»       Жан пишет Аарону:       «Пидор».              Жан смеётся, возможно, несколько нервно, но выглядит таким счастливым и таким неверящим в собственное возможное счастье, что сердце Джереми готово разбиться снова. А потом ещё раз и ещё — пока не станет космической пылью, чтобы стать одним из колец планеты под названием Моро.       — Ты пойдёшь со мной? — голос Жана становится хриплым, когда Нокс паркуется.       Частная клиника, окна горят: работают. Они смогут сделать это сейчас. Несколько сеансов, ладно, но начать они смогут прямо сейчас. Она хотя бы побледнеет. Джереми кивает, не задумываясь ни на секунду:       — Пойду.       Кевин не берёт трубку, так что Жан просто оставляет ему сообщение на автоответчике; наговаривает прямо у кабинета перед консультацией, сидя напротив Джереми.