Никто, Нигде, Никогда

      Рене говорит, что некоторые вещи невозможно изменить. Например, прошлое. Оно просто есть, и всё, на что они все способны, — просто принять его. Извлечь уроки, осознать ошибки. Пережить.       Аарон считает, что при попытке пережевать своё прошлое он переломает все зубы и подавится.       Кейтлин говорила, что ему повезло, раз, когда он был младенцем, Тильда выбрала его, а не Эндрю. В противном случае сейчас Эндрю был бы нормальным Миньярдом, а Аарон игрался бы с ножами и ухмылялся бы безумной улыбкой. Кейтлин тогда сказала, рассмеявшись, что всё равно бы его любила. Кейтлин его предала.       Об этом Аарон так никому и не рассказал: о действиях Кейти и о том, почему они всё-таки расстались. Аарон предпочёл молчать, Аарон предпочёл рявкнуть, что это не их собачье дело. Аарон даже Жану ничего не сказал.       У Пернатого своих дел по горло: он погряз в собственной драме. Проблема выбора, где Жан пытается принять верное решение. Аарон верит, что надо брать от жизни всё, иначе жизнь возьмёт тебя, а это, как правило, достаточно болезненно. Это похоже на изнасилование. Это похоже на то, как Кейтлин плакала, когда он уходил, — но Аарон всё равно ушёл, и Эндрю забрал его, по счастливой случайности оказавшись в Далласе, штат Техас.       Это, конечно, нихуя не случайность: Аарон — не идиот и знает своего брата, насколько хорошо вообще можно узнать Эндрю за те три с лишним года, что они с ним знакомы. Но это Эндрю, и с ним нельзя полагаться на случайности: Эндрю точно знал, где необходимо ему быть.       Есть вещи, которые нельзя изменить, — так считает Рене, и Аарон, в принципе, склонен с ней согласиться: так, сколько ни бейся, своё прошлое он переделать не может. Не может вернуться и, распахнув огромные глаза, сказать Тильде: «Забери его, а не меня». Младенцы не говорят. Аарон предпочитает держаться от детей подальше, но он не идиот и знает, что говорить дети начинают позже. Скажи он Тильде что-то подобное, когда она вернулась за одним из своих детей, Тильда наверняка бы бросила пить.       А если бы она забрала их обоих — обоих бы и поколачивала, но Эндрю бы тогда тоже досталось немного материнской любви. Они были бы рядом, и тогда Аарон смог бы защитить его. Но, по правде, скорее всего, это Эндрю снова пришлось бы защищать его; Эндрю пришлось бы делать это, если бы Тильда забрала их обоих — или если бы не забрала никого. Есть вещи, которые никто не может изменить, как ни пытайся, — вроде стремления Эндрю защищать своих.       Рене сказала, что Аарону нужен друг, и Аарон ответил, что у него есть Ники. Это было больше года назад, ещё до того, как Аарон познакомился с Жаном, и до того, как с Жаном познакомилась сама Рене. Уокер рассмеялась, сказала: Ники, мол, — это другое, это кузен, это семья. Но семья переоценена, и Рене, как никто, должна знать об этом. У Рене есть приёмная мать, и в этом году Аарон наконец с ней познакомился.       Стефани Уокер — журналистка и умеет задавать правильные вопросы не хуже Бетси. Не психотерапевт, конечно, но в душу залезть вполне может; хотя в тот раз она не стала этого делать. Аарон Миньярд не доверяет и Стефани тоже. Аарон Миньярд, по-хорошему, не доверяет больше никому.       Доверие — сложная штука: оно не бывает идеальным, стопроцентным — всегда есть вещи, которые предпочтёшь оставить при себе. Так Нил предпочёл умолчать о том, что Рико жив, а Кейтлин — о том, что сдаёт информацию клану Морияма. Так Жан молчит, что у него чувства к Джереми, так Кевин молчит о том, чего боится. Так Эндрю предпочитает молчать на большинство вопросов, так Бетси отвечает вопросом на вопрос, когда Аарон что-то у неё спрашивает. Это — личное, и на сеансах они говорят не о Бетси; это — тоже одна из тех вещей, которые Аарон изменить не может. Рене говорит, что доверяет богу, — и Аарон в ответ лишь презрительно фыркает.       Прямо сейчас — и вообще — Аарон не верит в бога.       Аарон не верит даже в себя, но наблюдает из глубины клуба за тем, как Кевин берёт из рук Эндрю пачку сигарет и уходит. И это то, чего Аарон, конечно, не слышит и слышать не может, сквозь музыку и сквозь шум толпы, но то, что может легко воспроизвести, представить. Аарон знает Эндрю и знает Нила, а Малкольм Линч может быть чертовски предсказуемым.       Аарон считал, что хорошо знает и Кейтлин тоже.       — Ты не пойдешь за ним?       Это говорит Нил. Аарон думает, что именно так и сказал бы Нил, посмотрев вслед Кевину, а потом обернувшись на Эндрю. Возможно, не именно это, но смысл был бы именно такой. Вроде того, что они не должны ходить по одиночке, даже на простой перекур.       Аарон не считается, Аарон — в толпе людей, и здесь поблизости Рене, и, хоть Эндрю на него и не смотрит, — Эндрю словно чует, где он находится. У Аарона чёткое ощущение, что, если он попытается сейчас уйти, Эндрю об этом узнает, и глядеть для этого в его сторону Эндрю вовсе необязательно. Это особая связь близнецов; Рене говорит, что это семья. Аарон говорит, что семью переоценивают.       Эндрю качает головой — это то, что Аарон видит отсюда, с балкона на втором этаже; он смотрит и пытается угадать, что сейчас скажет его брат. Его точная копия, только злая. Так говорят: дурацкие стереотипы — что один из близнецов всегда добрый, а другой — не очень. Плохой коп, хороший коп. Отражение в кривом зеркале. Эндрю говорит, точно что-то говорит, а Малкольм Линч в ответ на это кивает.       — Он пойдёт.       Так Эндрю сказал бы, приказал бы, судя по тому, как Линч поднимается на ноги и идёт в направлении, где скрылся Кевин. Они не должны оставлять друг друга и бродить по одиночке: с интервью Хлои Флеминг прошла почти неделя, и до сих пор не было никаких попыток испортить им жизнь. Аарон Миньярд точно знает, что это затишье — показное.       О том, что Рико жив, знают три человека: Джостен, Эндрю и сам Аарон. Ещё об этом знает Кейтлин — но Кейти его предала, и они больше не вместе. Так Малкольм Линч уходит за Кевином, хотя он тоже не знает, какая опасность может грозить Дэю. Но очень трудно спорить с Эндрю, когда он приказывает, если хоть раз познакомился с его ножами. И необязательно знакомиться со всеми сразу: достаточно одного. Кончик лезвия упирается в кожу, оставляя красную полосу, небрежную царапину. Беспроигрышный аргумент.       Рене сказала, что вообще-то это её ножи и её повязки, но она отдала их Эндрю, потому что они ей больше не нужны.       Эндрю говорит что-то Нилу, Аарон видит, как его брат склоняется ближе к Джостену. Аарон может лишь угадывать, Аарон может лишь предполагать, но Нил точно отвечает согласием, потому что поднимается следом за Эндрю и идёт с ним. Не туда, куда ушли Кевин и Линч, и не на танцпол, и Аарон может лишь догадываться, куда именно; но Джостен трахает его брата. И, насколько бы ни было Аарону плевать на Джостена (Пернатый всё равно знает правду), — Аарон Миньярд Нила за это ненавидит.       Так за их столиком остаётся только Дейв, но он остаётся один лишь несколько секунд, потому что рядом с ним опускаются Мэтт и Даниэль. Их соглашение — не оставлять никого в одиночку; Мэттью и Даниэль приглядывали за столиком, не отходя далеко, с самого края танцпола — и, едва Эндрю и Нил скрываются в толпе, они возвращаются обратно.       Аарон не в счёт: он в порядке и он среди людей, и Рене где-то рядом, и Рене учит его драться.       Так прошлое изменить невозможно, но есть вещи, с которыми смириться нельзя. И если даже не пытаться их изменить, то, по мнению Аарона, это заранее поражение, а измена — это то, чего пытается не допустить Жан Моро. Но это не измена, если все участники союза в курсе и не против; Кевин восхищался Джереми Ноксом раньше, а сейчас Нокс бесит Кевина, потому что Дэй ревнует и боится остаться за бортом. Кевин — идиот и не видит, насколько сильно его любит Жан. А что до Жана — то он тоже идиот и не видит, что Кевин готов позволить ему абсолютно всё. И, по мнению Аарона Нормального Миньярда (это скоро точно станет его официальным вторым именем), от жизни надо брать всё, пока можешь, потому что жизнь всё равно тебя выебет; нужно ловить момент. Жан этот момент вот-вот упустит, и Аарон считает, что Жан — попросту идиот, потому что втроём с Джереми и Кевином Пернатому было бы хорошо.       И Джереми Нокс — тоже идиот. Мог бы уже взять всё в свои руки, но предпочитает не давить. С Джереми Аарон, конечно, не общается, но он писал ему несколько раз. В первый раз, когда угрожал ему, и второй раз, когда Эндрю забрал его в Далласе и отвёз в аэропорт. Нокс и Дэй дозвонились до Эндрю и Нила, и то, что написал Аарон Джереми в аэропорту:       «За то, что сдал меня Эндрю, я тебе спасибо не скажу».       И Джереми ответил ему:       «Пожалуйста».       Вот идиот.       Джереми написал ему снова — уже после того, как Аарон вылетел из Техаса, после того, как покинул Атланту (чёртовы пересадки), после того, как вызвал такси, и после того, как оказался на пороге дома Уокер.       Джереми написал:       «Как ты?»       Совершенно очевидно, что Аарон Миньярд не собирался с ним разговаривать, но некоторые вещи нельзя изменить: например, дружелюбие Джереми. Но Аарон правда пытался. Сначала молчал, а потом написал Ноксу:       «Ты, блять, хуже Рене».       Джереми — тоже тупой; во всяком случае, он с ответом соображал несколько дней и недель. Размышлял или высчитывал, что Аарон Миньярд имел в виду, пока Рене учила Аарона, как правильно держать ножи и куда нужно бить.       Аарон попросил её об этом, когда приехал. Когда пил кофе на кухне и когда Стефани оставила их наедине. Рене не задавала вопросов, будто ей было неважно, зачем Аарон приехал, и тогда Аарон сказал ей о цели своего визита сам. Аарон просто попросил, этой самой фразой, простой и понятной, без лишних намёков и полутонов:       «Научи меня драться».       Рене не стала спрашивать, почему Аарон не попросит Эндрю, не стала спрашивать, зачем Аарону это нужно. Рене не знала и не знает, что Рико жив и что Аарону всё ещё есть от кого защищаться и от кого защищать людей, которых он всё ещё любит. Единственный вопрос, который Уокер задала:       «Ножи или врукопашную?»       Аарон предпочитает брать от жизни всё, так что он выбрал оба варианта. Рене кивнула; и так началось его обучение. Рене ничего не попросила взамен, Рене достаточно того, что Аарону это действительно нужно. Рене — ангел, так говорит Ники.       А Джереми написал позже:       «Рене такая хорошая, что стыдно, скорее, быть лучше неё, так что я сочту это комплиментом».       Этот Нокс — точно идиот, каких поискать, и Аарону кажется, что его окружают одни идиоты, и один из них — его лучший друг, который боится своих чувств к Джереми Ноксу. Это не та причина, по которой Аарон и Джереми не общаются, но Аарон не пишет Ноксу — потому что зачем? Ему вполне хватает и тех идиотов, что уже его окружают. Хватает Ники и хватает Лисов, хватает Джостена и не хватает Эндрю.       Но всё-таки Аарон спрашивает — тому виной лишний шот текилы, точно — пишет сообщение, пока буквы прыгают перед глазами:       «Сведение татушки Пернатого — твоих рук дело?»       Аарону плевать на Джереми Нокса, но не наплевать на Жана, и он убьёт Джереми, если тот сделает Жану больно. И даже если свести татуировку — верное решение по мнению Миньярда, то давить на Моро — решение паршивое. Аарон хочет защитить тех, кто ему дорог, и именно поэтому он попросил Рене научить его драться: на ножах и врукопашную. Аарон хочет защитить и Жана тоже, хотя Жан далеко, а на расстоянии такие угрозы плохо действуют, но Джереми Нокс отвечает почти сразу из своей солнечной Калифорнии.       «Это его желание и решение, а я чуть-чуть помог с исполнением».       Аарон Миньярд и за это не поблагодарит Джереми, не скажет ему: «спасибо», не будет признателен. Просто будет защищать Жана и дальше. Не только Жана, конечно, но и всех остальных: тех, кто дорог Аарону. Просто тех, кто дорог Аарону, меньше, чем пальцев на правой руке. Так искренне считает сам Аарон — с поправкой на то, что он сам себе, разумеется, врёт. Не так, как врёт всем вокруг Джостен, но тоже неплохо.       Аарон опрокидывает в себя очередную стопку, когда слышит голос Рене над ухом:       — Тебе стоит её простить.       Аарон морщится от вкуса текилы или кислоты лайма, морщится от тона Уокер и от смысла её слов. Рене верит в бога, а Джереми — в то, что вселенная бесконечна; конечно, Аарон не говорил об устройстве вселенной с Ноксом, но ему рассказывал Жан и делилась Рене.       И это — ещё одна причина в копилку тех, по которым Аарон Миньярд с Джереми Ноксом не общается и по которым ему не пишет: Аарону хватает одной слишком хорошей Рене.       Жан, конечно, спрашивал, что творится между Аароном и Уокер. Так он однажды просто написал:       «Я был бы рад, если бы вы сошлись».       Лисы делают ставки, трахает Аарон Рене или нет; большинство считает, что нет — что Рене слишком хороша для этого.       Примерно это Аарон когда-то ответил Жану:       «Мы сошлись во мнении, что нам лучше не сходиться».       Примерно это Аарон отвечает Рене сейчас:       — Не говори со мной о всепрощении, — Миньярд морщится. — Не говори со мной о Кейтлин. Не говори со мной о боге.       В этом плане Аарон, скорее, склонен согласиться с Джереми: Нокс, конечно, — тот ещё идиот, но он хотя бы не верит в седого старика на облаке. Аарон не хочет обидеть Рене — и даже не потому, что Уокер учит его драться. Просто Рене — хорошая, может быть, лучшая из них. Или даже лучшая из всех. Она — та, кому действительно удалось измениться. Она не врёт, она просто верит; как верит и в то, что Аарону следует простить Кейтлин. Рене просто не знает.       На секунду Миньярд задумывается, изменила бы Рене своё мнение, если бы знала.       В конечном итоге имеет ли это значение? Кейтлин сделала то, что сделала, она его предала — и это одна из тех вещей, которые изменить уже не удастся.       — Я говорю о том, что ты страдаешь от этого, — голос Рене, мягкий, негромкий, тонет среди басов и грохота, растворяясь в пьяных и потных телах.       А Рене — она тут, рядом, тёплая и милая, такая хорошая.       Ещё б молчала о том, кого Аарону стоит прощать, а кого — нет.       — Ты не знаешь, — в голосе Аарона — горькая усмешка, почти рычание. — Ты ничего не знаешь.       — Я знаю, что тебе больно, — ладонь Уокер ложится на спину Аарона; Рене подходит ближе, вплотную. — И знаю, что тебе нужно её отпустить, иначе это разрушит тебя.       Аарон оборачивается. Рене, конечно, много знает о боли. Аарон, конечно, не хочет её обидеть.       Аарон Миньярд отшатывается.       Вся эта христианская фишка с подставленной щекой — не про Аарона. Он не примет. Не смирится. Не простит.       — Христианское милосердие, да, Уокер? — Аарон морщится, Аарон злится; это и правда больно. — Где был твой бог, когда Дрейк насиловал Эндрю?       Рвётся всегда там, где тонко, там, где болит.       Но в этом вся Рене и вся суть её веры: когда Аарон бьёт словами, она держит удар и не отступает. Рене учит Аарона драться, не только на ножах и не только врукопашную. Рене едва заметно улыбается и говорит, едва размыкая губы, говорит так тихо, что её голос почти тонет в грохоте музыки:       — Бог шептал Нилу на ухо, чтобы он нашёл и спас Эндрю, — вот что говорит Рене.       Аарон отшатывается. Врезается в кого-то, оттаптывает чью-то ногу. У Аарона Миньярда перед глазами — чёрная пелена. И кровь. Аарон помнит простынь в крови и безумную улыбку Эндрю. А ещё Аарон помнит, как Нил вместе с клюшкой отправился искать Эндрю. Аарон помнит тяжесть клюшки в своей руке, когда Джостен выламывал дверь.       Аарон проебался, и вместо Аарона бог выбрал своим собеседником Нила Джостена, который пиздит как дышит. Шаг назад — и ещё один.       Рене протягивает ему руку.       Губы Рене шевелятся.       — Аарон, — она зовёт его.       Но её голос встречает спину Миньярда. Аарон просто не в силах этого выдержать. Это лишний шот, последняя стопка текилы была лишней. Аарон продирается сквозь толпу, между телами. Аарон пропихивается. Сдавливает грудь и сдавливает горло; это ненависть, это злость и это бесконечное чувство вины — такое же бесконечное, как вселенная, каковой её считает Джереми Нокс.       Это всё не доказывает существование бога.       Аарона шарахает от стены к стене; лестница на первый этаж, грохочущая музыка, смеющиеся люди. В глазах у Аарона Миньярда — боль, граничащая с безумием, и красные пятна. Он едва не наворачивается, он почти бежит, не оглядываясь, и если бы он верил в бога, то взмолился бы, чтобы Рене за ним не пошла.       Взгляд Аарона фокусируется на лице со шрамами: зажившая встреча с прикуривателем и ножами. Лицо Нила Джостена. Мир становится чётким и контрастным — во всяком случае, тот мир, что включает Джостена, потому что Аарон не оглядывается, не оборачивается и не смотрит по сторонам.       — Ты... — бессильная злоба, Аарон даже не знает, что хочет сейчас сказать Джостену.       Он уже высказал ему в лицо всё, что следовало. Нил Джостен трахает его брата. Нил Джостен пиздит как дышит. Нил хочет спасти лишь свою шкуру. Нил поехал в Ивермор, чтобы Эндрю никто не тронул в психушке.       Бессилие и злость, ярость и агрессия, и Аарон толкает Джостена к ближайшей стене. Он не собирается бить его, не планирует придушить голыми руками; Аарон вообще не соображает. Есть такая штука: состояние аффекта. Рене бы сказала, что у бога есть план на них на всех, и это — кратчайший путь. Что бы сказал по этому поводу Джереми Нокс, Аарон не знает — он бы не стал его слушать. А вот Жан бы точно распереживался, что теперь не знает, в чью пизду посылать Миньярда.       Пальцы вцепляются в ворот рубашки Джостена, а Нил даже не пытается вырваться. Нил смотрит Аарону в глаза и шевелит губами.       Нил говорит.       Нил что-то ему говорит, и Аарону приходится сфокусироваться, чтобы расслышать звуки, и ещё раз — чтобы составить из звуков слова, а потом снова — чтобы осознать их смысл.       — Не здесь, — Нил говорит. — Эндрю увидит.       Эндрю увидит и даст пизды: вот как перевёл бы Аарон, будучи в чуть более трезвом рассудке. Сейчас Аарон даже стрелок не переводит — просто снова отшатывается, снова в кого-то врезается. Так разжимаются пальцы, а Нил выглядит даже не слишком помятым и понимающим: даже если Аарон ничего не сказал, Нил примерно представляет всё, что тот мог бы.       Аарон сливается с толпой, Аарон продирается через толпу. Ему надо, ему куда-то надо; или не куда-то, а откуда-то. Аарона трясёт, Аарону снова нужно выпить. Аарон докатился и уже рассуждает, как Кевин мистер ревность Дэй или как их алкашка Элисон.       Аарон дёргается, когда чьи-то руки обнимают его со спины. Чужие объятия, сильные и крепкие, и это точно не Рене. От Ники пахнет алкоголем и его одеколоном; можно не открывать глаз, но узнать его запах. Можно дёрнуться ещё раз — и именно это Аарон и делает, — но Ники лишь крепче прижимает его к себе. Можно сказать: «Отпусти», можно попросить отъебаться; Ники, может, и правда разожмёт руки, если попробовать прикинуться Эндрю.       — Всё хорошо, — говорит Ники. — Я тебя держу.       Держит. Ники его держит, а вокруг так много людей и грохочет музыка. Ники обнимает его со спины и устраивает подбородок на плече Аарона.       Момент сделать вид, что Ники спутал близнецов, упущен.       — Нахуй иди, — срывающимся шёпотом отвечает Аарон. — Тебе вообще стоило остаться в Германии. С Эриком.       Они так и стоят. Ники поймал его и держит, и надо бы вырваться, но Аарон почему-то не вырывается. Аарон хамит и грубит, но не вырывается, хотя мог бы и должен бы.       — Конечно, стоило, — Ники смеётся. — Но кто бы тогда лечил тебя целительными обнимашками?       Значение семьи сильно переоценено, но Ники — это другое. Он раздражает до ужаса, и эти его вечные разговоры о парнях и кого бы он трахнул. Аарон — не гомофоб, его просто бесит некоторая повёрнутость Хэммика на том, где, кого и в каких позах.       Целительные обнимашки, спасибо, что не инцест.       — Эндрю полечи, — огрызается Аарон.       Ники только смеётся, а потом разжимает руки — лишь для того, чтобы обнять Аарона за плечи. Хэммик выводит его из толпы — не за столик, конечно, и точно не к барной стойке, а к чёрному входу, продышаться; и Аарону кажется, что он видел девушку, похожую на Тею Мулдани, — последняя стопка текилы точно была лишней.       Аарону нужен свежий воздух и кто-то рядом; и бога, конечно, нет, и вселенная не бесконечна, но когда Ники обнимает его за плечи, так крепко прижимая к себе, там, у чёрного входа во внутреннем дворике, Аарон Миньярд думает, что Рене и Джереми в чём-то оба по-своему правы. Это, конечно, не значит, что Аарон собирается общаться с Джереми Ноксом или писать ему снова, или приглашать Рене поплясать, или прощать то, чему нет прощения. Просто с присутствием Ники Аарону почему-то становится легче дышать.       — Эндрю переломает мне все кости, — Ники только пьяно хихикает. — А ты — душу выламываешь. Есть разница. Обнять ещё?       — Нахуй иди, — повторяет Аарон, прижимаясь плечом к плечу Ники.