___
Шли дни, мальчик продолжал прятаться. Иногда он выходил в свет, делал вид, что придерживается планов, составленных на него Царицей, но в основном слонялся тут и там, не понимая, что он здесь забыл, куда ему идти, зачем, вообще, он такой был создан. Мысли неугомонными шестеренками крутились в голове, пока он отсиживал занятия, посвященные истории Тэйвата, точным и естественным наукам и многим другим вещам, значение которым он не придавал. Иногда являлся на тренировочные бои, наблюдая за Аяксом из тени, где-то глубоко в душе восхищаясь силой, которой обладал мальчик. Синьора в свою очередь избегала их общества, хотя иногда ему казалось, что она бросает свой жесткий взгляд в его сторону через весь коридор. Она злилась, а может обижалась, мальчик не знал, но чувствовал, что снова сказал что-то не то. Но этот человек всё-таки настиг его. Хотя не то, чтобы мальчик избегал гнева Первого Предвестника, но явно не сильно жаждал испытать его на себе. Однако рано или поздно Оссиан всегда находил его. Куда бы он не пошёл, где бы не спрятался, зимний волк Царицы всегда находил его. – Сколько это будет продолжаться, Скарамучча? – ярость, застывшая в его цветных глазах, была ледяной, как замороженное пламя. Она пробирала до костей. – Царица дала тебе шанс обрести хоть какую-то значимость в этом мире, и вот как ты отплачиваешь ей? Мальчик молчал. А что он мог сказать? Ему не нравились здешние правила и люди, устанавливающие их. Но в то же время в том месте, где вечно цвела сакура, ему нравилось еще меньше. Там даже не пытались сделать вид, что он существует. Возможно, нет места в этом мире, где он почувствовал бы себя на своём месте. Мужчина замер напротив, не сводя с мальчика взгляда. Его бледное лицо напоминало жуткую маску с залегшими в чертах тенями, пропитанную силой, от которой подгибались колени. Смолисто-чёрные волосы спадали завитками на глаза, закручиваясь на шее. Среди этого беспорядка виднелись волчьи уши. Первый Предвестник любил одеваться в чёрное, словно тень белоснежной, идеальной Царицы: лишь оторочка камзола и солдатского плаща была серебристой. Крио Глаз Бога блестел на груди, соединённый цепочкой с нагрудным карманом. С каждым размеренным выдохом окружающая атмосфера теряла градусы: пол, пуфики, погаснувший камин покрыл иней. – Я не хочу убивать, – тихо промолвил он, не опуская взгляда. Страха в его небольшом теле не было, а лишь дрожь перед опасными шагами, которые могут обернуться трагедией. – Ведь для этого нужны все эти тренировки? Царица… Резкий удар вышиб мысль. Его сила почти сбила мальчика с ног, но Первый, схвативший его за грудки, предотвратил падение. Тёмно-фиолетовая ткань рубахи натянулась, воротом впиваясь в горло. Предвестник склонился, скалясь, как не должен скалиться ни один человек, – лицо его приобрело нереальные очертания, вытянулось, заострилось. – Мне плевать на твои желания, парень, – низкий утробный рык вырвался между слов, и мальчишку пробрало сильнее, чем от холода. – Ты здесь, потому что такова её священная воля. И ты оправдаешь все её надежды, несмотря на свои прихоти. В противном случае жизнь здесь превратиться для тебя в сущий ад. Тьма, укутавшая небольшую концертную комнату в сумрак, усиливала опасные нотки, сквозившие в голосе. За свою непродолжительную жизнь мальчик заметил, что ночью всё обретало какую-то иную, чужеродную силу, которая при свете дня кажется несущественной и испаряется как дымка. Щека горела, по губе скатилось нечто теплое, и медленно металлический цветок расцвел на языке. Мальчик плотно сжал зубы, упрямо смотря в светлый и темный глаз Предвестника. Он был монстром, который всегда преследовал его мысли и стоял за спиной, куда бы он не пошел. Такова была «священная воля» Царицы, что с первого же дня появления ребенка во дворце решила поручить его воспитание своему ближайшему слуге. Об этом шептались все вокруг. С такими взглядами презрения окидывали его солдаты, если он появлялся в залах или на плацах тренировок. Даже учителя, что для него были найдены по всей Снежной и даже в других королевствах, обладали тем самым взглядом, который мальчик ненавидел больше всего: опаска с примесью непонимания. «Ты не человек, и вообще никто не знает, что ты такое! Ходят слухи ты - марионетка, сотканная магией Электро Архонта! Жуть какая!» «Как мы можем доверять ему? Он принадлежит нашему врагу! Врагу Царицы!» «Забавно, что Царица позволяет этому созданию свободно шататься по нашему городу. Раз он предал своего создателя, то с чего вдруг не предаст Крио Архонта? Дело времени! Он ещё воткнет клинок в её спину.» Мальчик быстро понял, что его рождение не укладывается в человеческое понимание - одна из причин, по которой его сторонились. Но его нашел мужчина – один из Предвестников – и пригласил в Снежную. Ему нечего было терять, и он согласился, сбежал с острова, где родился, где от него отказались. И хоть здесь у всех были сердца из стали и льда, душа его – если такова имелась – была в смятении, а Царица предложила ему цель, он согласился остаться. Разве был у него выбор? – Господин Оссиан, вот вы где, – полный льдинок голос лениво окликнул мужчину, склонившегося над ребенком с занесенной рукой, оканчивающейся когтями. Он поднял голову, ещё сильнее хмурясь. – Не могли бы вы утихомирить Герцога, иначе от его батальона останутся одни окровавленные мешки с костями. Перед глазами темнело и плыло, возможно, адреналин отступал и, наконец, последствия удара взяли вверх, однако когда Первый отпустил его, мальчик прямо стоял на дрожащих ногах и не понимающе смотрел на мужчину. Он был таким большим, что тень его накрывала, подобно одеялу, набитому стеклом. Женский голос звучал безразлично к происходящему: – Кто-то стащил его любимый позолоченный графин, привезенный из Монштадта. Волк провел рукой – совершенно человеческой – по лицу, словно стирая прошлые чувства и эмоции, снимая маску зверя, обращаясь приятным на вид молодым человеком с аристократическими чертами, как говорят служанки за спиной. Он минуту смотрел в бледное лицо мальчика, не выражая ничего, кроме скуки, природу которой ему еще не дано было понять, и потом занёс руку. Инстинктивно тот зажмурился, сжав кулаки и почти не дрогнув в ожидании очередной вспышки боли, но её не последовало. Предвестник взъерошил ему волосы, и молча вышел из концертного зала с до блеска отполированными полами и огромным фортепиано из белого дерева. Холод, что сковал внутренности, отступал. Мальчик нехотя повернулся в сторону двери, через которую скрылся мужчина и приподнял бровь, увидев в проёме женскую фигуру с платинового цвета волосами. Лунный свет делал её глаза почти прозрачными, а черно-алое платье напоминало бутон кровоцветов. Синьора скривила гримасу и махнула на него своей тонкой рукой, в которой был кусочек белой ткани: – Вытрись, иначе весь пол запачкаешь кровью, – и когда он неуверенно, с подозрением принял платок, она фыркнула, щурясь ещё сильнее, словно само его присутствие причиняло ей эстетическую боль. – Выживают те, кто умеет играть по правилам. – Или филигранно их обходит, к слову, – звонкий голос разрушил атмосферу таинственности, приводя воспаленные нервы в норму. Знакомое чувство раздражения уже было, подобно спасательной подушке. – Паршиво выглядишь, Скар. Чайльд, – несколько дней назад знакомый получил признание от Царицы и новое звание, а вместе с тем имя, с которым теперь к нему обращались, – выглянул из-за Синьоры, бесцеремонно пододвинув её. На его веснушчатом, простецком лице была широкая ухмылка с ясными, темно-голубыми глазами, полные знакомой, надоедливой игривости. – А если бы ты хоть иногда слушал меня, а не делал вид, то уже научился бы держать меч в руках, и тогда Оссиан… – Хорошо, – буркнул он, пряча лицо за плотком. – Что? – Я буду сражаться, и когда-нибудь выбью из тебя эту самоуверенность! Повисла неловкая тишина, длившаяся всего несколько ударов сердца, но мальчику она почудилась вечностью, пока щеки и уши заливало краской. Сердце его забилось быстрее, отчего накатывала тошнота и кружилась голова. Но он так устал быть слабым, бояться собственных мыслей и воспоминаний, терпеть эти отвратительные взгляды… Когда-нибудь, пообещал он себе, когда-нибудь он узнает, зачем появился в этом мире, а к тому моменту он станет невероятно сильным. Рыжеволосый парень взглянул на Синьору, что закатила глаза и скрестила руки, явно утомленная всей этой детской шумихой. Она очередной раз окинула подростка и мальчишку взглядом, что-то шикнула под нос и исчезла в сумраке коридора. – Надеюсь, это случится как можно скорее и вы поубиваете друг друга, перестав быть моей головной болью! – Да, жду не дождусь того дня, – хмыкнул Чайльд и похлопал Скарамуччу по плечу, отчего тот непроизвольно отпрянул. – Уверен, это будет грандиозная битва, товарищ! – Ты мне не товарищ. Я даже не солдат, – попытки отпихнуть парня были тщетны, пока тот смеясь, тащил его в крыло, где были спальные помещения. – И вообще ты меня раздражаешь. – В этом и суть дружбы. Ночь вступала в свои права, зажигая огоньки на небесном полотне, что вспыхивали за огромными окнами, чередующимися со скульптурами различных мужчин и женщин. Шаги ребят скрадывал ковер цвета кобальта с желто-оранжевой вышивкой по краям, а белый мрамор стен съедал сумрак, рассеивая свет волшебных фонарей на резных колоннах синего цвета с круглой позолоченной базой и капителями с завитками и снежными узорами, и различными снежинками. Мальчик вдохнул свежий зимний воздух, что, казалось, всегда жил в стенах дворца, став неотъемлемой его декорацией, и поднял взгляд к арочному потолку с причудливой лепниной в виде местных цветов. Его мучили сомнения, и мир всё ещё пугал, а люди вокруг казались чудными, а боль в челюсти ещё была свежа и вспыхивала с каждым вдохом, однако тем не менее дышать стало чуточку легче. Он не знал, приживется ли здесь или где-нибудь ещё, но хотелось попытаться. Возможно, если он приложит все усилия, то однажды… Однажды он поймет, почему. – Я не знаю, что это такое, Чайльд. Беззлобный смешок разбавляет тишину. – Честно сказать, я тоже. У меня не то, чтобы много друзей, но я думаю, это когда есть люди, с которыми ты можешь хорошенько подраться. Прям до потери сознания и нескольких сломанных костей! – запальчиво начал он, выбегая по коридору вперёд и изображая бой на мечах, а потом приступ боли в боку, сопровождая сцену характерными звуками битвы и проигрышей или побед. – Вы можете спорить часами, орать друг на друга и посылать ко всем чертям, и даже думаете иногда, что ненавидите друг друга, ведь «О, Царица, как же он меня раздражает!». Чувства, с которыми он делился своими мыслями, которые, будто лишь не так давно открылись ему, оказались заразными. Незнакомый зуд в конечностях глубоко под кожей, тепло потоками в груди и трепет в нервных сплетениях. – Это похоже на описание твоего обыденного дня. – Нет-нет, здесь главное другое, – Чайльд замер по центру коридора, чуть запыхавшись. Он был немного выше него и черты его уже приобретали оттенки, присущие взрослым, хотя казалось так лишь до того, как он открывал рот. – Даже злясь, ненавидя и ругаясь, вы доверяете друг другу. Друзья готовы всегда вступиться друг за друга, и они всегда вместе по уши в дерьме. Звезды за окнами напоминали блестки, рассыпанные на ковре, и свет их вспыхивал темным огнем на рыжих волосах. – Как-то обременительно. – А я так старался произвести впечатление на тебя своей яростной речью! – разочарованно взмахивая руками, юноша по-глупому хмуриться. – Твоё безразличие разбивает мне сердце! – Но думаю, неплохо иметь в друзьях Предвестника, – пожимая плечами, Скарамучча улыбнулся и впервые его глаза вспыхнули. – Буду знать, что у тебя личность уступает званию, Скар. – Не зови меня так. – Как скажешь, Скар! И он побежал, уклоняясь от нападений мальчишки и тихо смеясь. Коридоры этой части дворца пустовали, возможно, потому что все были заняты разбирательствами Предвестников, а может дело было в особо плохом расположении духа Царицы, однако мальчишкам уже было всё равно. Загоревшееся желание соперничества и жажда победы над противником распалили нервы, вскипятили кровь и ускорили ритм сердца. Хватаясь за угол, чтобы не рухнуть на повороте, собирая ковер в складки, Чайльд прятался в следующий пролет коридоров, злорадно усмехаясь – он знал в этом крыле каждый уголок. Кончики пальцев зудели, желая взяться за оружие или призвать магию Глаза Бога, что он не так давно получил. Волосы напоминали вихрь, а глаза лихорадочно блестели. Знакомое возбуждение и предвкушение владели им. Нечто странное щекотало нос, как наполнявший пространство запах за секунду перед ударом молнии. Шестое чувство взбунтовалось, Чайльд обернулся и получил удар в лицо. Он рухнул и с секунду лежал, тяжело дыша. – Ты проиграл, – Скарамучча присел рядом и злорадно улыбнулся. Мышцы на лице непривычно напряглись, знакомясь с новым движением. – Если кто-то узнает, это ударит по моей репутации. – Твоя репутация и так хуже некуда. Какое-то время они сидели в тишине, пытаясь отдышаться. Потирая ушибленную щеку, Чайльд сел и прислонился к стене. Компанию им составляли лишь жуткие статуи неизвестных людей. – Значит, Синьора тоже «друг»? – Синьора?! – удивление, поразившее конопатого, можно было ощутить, как нечто осязаемое. Предвестник взъерошил и без того лохматые волосы. – Действовать ей на нервы и правда нечто занятное. Но она же старая как вечность! Но такой аргумент едва ли убедил мальчика, и он покачал головой. Возраст – еще одна вещь, остававшаяся чем-то неразрешимым для него. Сложно опираться на какие-то эфемерные цифры, если ты изначально рожден подростком. Чайльд вдруг выпрямился, озаряясь своей привычной улыбкой: – Решено! Она на самом деле нереально сильна, поэтому может стать нашим другом.___
– Это не имеет никакой логики, – зевая, заметил Скарамучча. – Но, видимо, человеческие отношения вообще не подвластны логике. Однако думаю, если ты ей заявишь о своей идее, она сожжет тебя и глазом не моргнёт. – Вот видишь, разве это не круто? Глупые, назойливые дети, ничего не смыслящие в жизни. Дружба? Смешная, наивная выдумка из сказок, которая была придумана такими бесполезными, легкомысленными богами как Барбатос. Они только и могут, что петь о добре, свободе и дружбе, а когда действительно нужна их помощь... Где они? Взирают на человеческие страдания с высоты своей перины на Селестии. Никому нет дела до людских страданий и мольб, мечт и желаний. Никому, кроме Крио Архонта. Тем не менее почему-то она всегда там, где эти двое. Несмотря на то негодование и неприязнь, что вызывает их присутствие, она зачем-то ищет их компании. Мальчишка с синими глазами и извечно мрачным лицом – чужак из другого королевства, создание богини, выброшенное ею за ненадобностью. Как бы она не отнекивалась, но ей был знаком остекленевший взгляд, когда мысли уносят душу в иное место, время, где снова и снова она рыщет в поисках ответов на свои вопросы, словно память – её главный злодей, прячущий истину и истязающий крупицами, вонзающимися осколками льда в сердце. Безразличие, опустошенность, оставленные болью, соразмерной с гибелью вселенной – она сжигает до основания, обрекая на вечную пустошь. Молодой Предвестник, поразивший всех своей одаренностью и силой, в душе которого было столько мрака, что он рождал хаос, не подвластный никому на свете: ни людям, ни богам. Его чрезмерно яркая улыбка и громкий смех, вызов в словах к каждому встречному, словно кричащий: «Давай, проверь меня! Я лучше, я достойнее!» – и страх, что прятался за усердно вылепленной маской. Как бывает, она ненавидела их за то, что находила в их боли свою. Глубоко вдохнув, подпитывая в себе черное пламя, питающее её со дня трагедии, со дня, когда она возложила свою клятву к ногам Царицы, девушка заправила прядь волос за ухо, едва шевельнув пальцами. Раздался тихий возглас Чайльда, потащившего бродяжку с Инадзумы куда-то прочь: – Чувствуешь мороз? Кажется, Оссиан где-то рядом. Пошли! Через мгновение детей след простыл. Почти прозрачные снежинки осели на ресницах, когда она вышла из тени в лунный свет, разбавленный тусклым желтоватым свечением волшебных фонарей. Приглушенные, размеренные шаги выдавали приближающегося мужчину. От него за несколько метров веяло новым одеколонам, от которого неприятно скручивалось в животе и щипало в носу. – Синьора! Как приятно начинается сегодняшняя ночь, – ласковый, полный оттенков голос породил ледяные мурашки под кожей. В бледно-желтом свете темно-алые волосы приобретали болезненный цвет, а в карих глазах виднелось пламя в зимнем лесу. – Совесть не даст соврать, сама Селена послала мне вашу компанию. – Не могу сказать того же, Герцог, – натянуто ответила она, скрещивая руки. Сердце опасливо замирало, боясь сделать лишний стук и привлечь ещё большее внимание этого человека. – Ваша.. встреча с Оссианом прошла без происшествий? Он был крайне зол, когда я его застала. Мужчина лет тридцати пяти остановился в шаге от девушки, мягко ей улыбаясь. На щеках вспыхивали искорками ямочки. На зимнем пальто, пошитом из дорогой теплой ткани жёлто-коричневого цвета с узорами, в которых были вшиты блестящие крапинки, словно вьюга в свете солнца, рассеянны снежинки – видимо, на улице пурга. В тон волос высокий ворот рубахи оттенял загорелую кожу, а перстни на пальцах сверкали с каждым изящным взмахом рук. Синьора всегда задавалась вопросом, как в столь плотном, широкоплечем мужчине с сильными руками, с ершистыми волосами по плечи и острыми скулами с квадратным подбородком, покрытыми аккуратными бакенбардами сочеталась элегантность, учтивость с неукротимостью дикого огня. – О, да, благодарю за вопрос! Оссиан был крайне нетерпелив, явившись на мою воспитательную беседу с подчиненными, – то с какой лаской он произнёс «воспитательная», сгущало окружающий мрак. Синьора расправила плечи. – Но мы всё быстро уладили. Вероятно, его больше волновали какие-то другие проблемы, нежели этичность моих людей. Он пожал плечами, протягивая ей руку и приглашая пройтись в крытом саду перед сном. Синьора не могла отказать. – Интересно, какая бабочка ему нашептала, – продолжал рассуждать Предвестник, галантно положив ладонь девушки на сгиб локтя. Каждое его касание отзывалось тошнотворной дрожью и вспышками магии в крови. Как бы ей хотелось исчезнуть. – В нашей стране вести разносятся со скоростью снежной бури. Весь мир обратился картинкой под стеклянным куполом, на которую она взирала, перестав непосредственно его замечать. Она снова и снова сдержанно кивала на какие-то слова Герцога, прячась в месте с воспоминаниями, где еще она знала, что такое смех, где цвели ветряные астры и пел ветер на мельницах. – Не беспокойтесь, Герцог, бабочки не переживают заморозки.