___
Люмин проснулась резко, как выныривает пловец со дна ледяного озера в поисках спасительного вдоха и тепла. Тело напоминало мешок, набитый иголками. Скорость, с которой билось в груди сердце, причиняла почти физическую боль, штормила желудок и кружила голову. Склонившись с кровати, путешественница закашляла, борясь со спазмами, но пустой желудок мог лишь одарить её желчью. Люмин измучено упала на подушку, захныкав от дурноты и боли в плече и костях. Когда зрение прояснилось, она поняла, что каким-то образом вернулась в шатер сопротивления, и на короткое мгновение подумалось ей, что всё случившееся — сон. Мгновение, потому что почти тут же раздалась ругань за стенами и в помещение вошли двое, точнее трое, и третий – маленький и подвижный – парил в воздухе. – Это не обсуждается, Горо! Всего несколько дней назад это были твои слова, а теперь что? – Теперь выяснилось, что фатуи причастны к серии… Они замолкли, завидев озадаченное, бледное лицо девушки, и Сангономия тут же нагло, совсем не по-женски выставила генерала за порог. Паймон почти разревелась, впившись в плечо путешественницы, и та зашипела, заставляя компаньонку отпрыгнуть и залиться новыми слезами. Кокоми же подошла спокойнее и коснулась запутавшихся, совсем потерявших свой прежний блеск светлых волос. – Как ты, милая? – она осторожно присела на край койки. – Не стану скрывать, все мы не находили себе места, пока тебя терзала лихорадка. Мягкие пальцы коснулись взмокшего лба, и Кокоми удовлетворительно кивнула: жар спал. Единственное, что напоминало о перенесенной болезни, – это тусклые волосы, впалые щеки, бледнота и дрожь с каждым простым движением. – Я… – голос сипел, и путешественнице понадобилось какое-то время, чтобы справится с ним. Паймон умчалась и принесла стакан воды. – Как мы вернулись? Помню, меня ранили, а потом обрыв, и… – Тебя спас Предвестник, – коротко ответила Сангономия, сложив ладони на коленях. – Тот самый, – Паймон прошептала на ухо Люмин, кивая. Она неосознанно цеплялась за рукава ночного платья путешественницы, словно убеждая себя, что та очнулась, она в порядке. – Когда ты упала, Паймон… Она… Не успела, прости меня, Люмин! Саю ранили, и я… я… – Всё хорошо. Как она там? Хоть она так и говорит, в голове сумятица: странные вспышки света и картинок, и Люмин не могла разобрать, где вымысел, а где реальность. – Неплохо. Теперь у неё появилась веская причина не подниматься с кровати, так что Саю можно назвать счастливой. – Вот и славно, – улыбка далась ей тяжело, как и любое другое действие. Слабость, поселившаяся в теле, раздражала. – Теперь и я в порядке. Не могла бы ты рассказать, как всё было? Ты же лучшая рассказчица историй, верно? Паймон шмыгнула носом, паря в воздухе между Кокоми и Люмин. Она сжала и разжала кулачки, внимательно смотрела с секунду на подругу, а потом собралась и закивала, вытирая нос. – Фатуи сговорились с Такаюки, но бедолага ослеп от гнева и жажды мести, потому и не увидел, сколь хитры и ужасны солдаты Царицы. Они использовали его слабость, чтобы заманить путешественницу на реку и разделаться с ней. Ведь каждый, даже слепой и глухой, знал, что одурачить её нельзя было неумелыми, подставными указами от комиссии Тенре. И когда Люмин пришла, они хотели одним ударом избавится от двух зайцев, однако путешественница пережила взрыв, чего нельзя сказать о предателе. Он погиб во имя своей мести… – Это… очень поэтично, – удивилась Кокоми, закусывая внутреннюю часть щеки, переглядываясь с Люмин. – Однако мне кажется, у Люмин не так много сил и скоро ей нужно будет отдохнуть, так что не могла бы ты укоротить повествование? Конечно, в другой раз мы обязательно послушаем тебя! – А! Да, Паймон не подумала. Она откашлялась в кулачок и продолжила: – Когда битва была почти выиграна благодаря помощи, – кстати, совершенно ненужной, ведь и без неё путешественница могла со всем справится, – отвратительный фатуи грязно воспользовался ситуацией и столкнул Люмин в пропасть. Но Чайльд спас тебя, использовав Форму Духа. Паймон не смогла бросится за вами: Саю была серьёзно ранена, и мне пришлось помочь ей добраться до храма. Он располагался не так далеко, и от туда мы уже написали Кокоми и Горо. – Да, мы добрались до места так быстро, как могли. Однако спуск в расселину занял бы несколько дней, и поэтому мне пришлось формировать группу и рассчитывать риски… Люмин коснулась её рук и понимающе кивнула. Она не осуждала своих друзей за прагматичные решения, даже наоборот, была им благодарна, ведь в кое-то веки её жизнь не казалась неоценимым сокровищем, о котором мечтали все и каждый. Отдаленно прозвучала мысль сквозь нависшую усталость: может и Мона так решит, когда всё узнает, и простит её? – Но всё обошлось: когда мы возвратились к расселине, нашли у обрыва Тарталью и тебя. Видимо, он смог как-то нейтрализовать воздействие яда и вытащил вас наверх. – Тогда.. – Люмин резко села, и перед глазами вспыхнули звездочки. Тошнота снова накатила волной. – Тогда, получается, Чайльд здесь? В лагере? Паймон переглянулась с Кокоми. Жрица вздохнула, переводя взгляд в сторону выхода, за которым, она знала, – все они знали, – ждал, слышал их генерал сопротивления. – Да, но на крайне ограниченных правах. – То есть один из Предвестников Царицы – ваш пленник? – Это решение генерала, – Сангономия выдохнула громче, чем следовало, и в ответ до них долетело какое-то бурчание. – Однако моё мнение не изменилось, несмотря на случившееся. Предвестник – неплохой способ спасти твою подругу, Люмин. К тому же по словам Паймон, вы уже знакомы с этим парнем. И он кажется… – Сумасбродным? Невыносимым? Эгоистичным предателем? Щеки разгорелись – особо ярко на бледно-желтоватой коже. Стук в груди разбавлял тишину в голове после услышанного. Кровь скользнула по гортани, когда путешественница прокусила язык от сказанных слов, но взгляд не отвела, не опустила. Напротив, она откинула одеяло – Кокоми тут же поднялась – и спустила ноги на раскинутый коврик с рисунком рыбок. – Люмин, ты ещё не готова… – Нет. – она упрямо поднялась, опираясь на руку жрицы. – Я хочу увидеть его лицо перед тем, как выбью ему зубы. Кокоми оказалась права, но признавать этого Люмин не хотела. Тело едва подчинялось, дрожь была сильнее желания избить конопатое лицо, и идти без чьей-либо помощи она не могла. Надев свободное бело-желтое кимоно, путешественница в сопровождении генерала, жрицы и своей крохотной компаньонки добралась до края лагеря. Солдаты с интересом и любопытством поглядывали на шествие, легко узнавая девушку с желтыми волосами, отчего ей становилось не комфортно – она пыталась держаться прямо, но столь были тщетны эти попытки, что в конечном итоге она решила не обращать внимание на мнение окружающих. Оказалось, лагерь разместился недалеко от места происшествия – где-то на окраине жилого поселения на западе острова Наруками. Обусловлено это было состоянием, в котором нашли путешественницу. Хоть яд был нейтрализован, но за то время, которое он травил организм, многие жизненно важные системы и органы пострадали, также прошедшее после ранения время и потеря крови – всё это привело девушку в столь плачевное состояние. Долгие дни её организм боролся за жизнь, справлялся с вредом, нанесенным ядом. Как заявила Кокоми, ранее на Инадзуме не было ничего такого, состав крови ничего не показал, а Предвестник не желал отвечать на расспросы. Ясно лишь одно: некто в Снежной был знатоком ядов. Также выбрали это место с целью удержать Одиннадцатого Предвестника в помещении, не состоящем из холстинных стен — желательно выложенных из камня, а лучше ещё покрытые несколькими печатями магии и охраняемыми вымышленными чудовищами. Такова была характеристика, услышанная от Паймон, когда они добрались до небольшого домика, сложенного из деревяшек и окруженного парочкой десяток солдат. Но так как ничего из ранее перечисленного не нашлось, принято было решение запереть фатуи в погребе. – Скорее всего он сам решил здесь остаться, – заключила Кокоми, когда они остановились в нескольких шагах от толстых, деревянных дверец, ведущих в небольшое подземелье для хранения продуктов. – В противном случае вряд ли столь хлипкая преграда остановила бы его. Слова обращены к генералу, несмотря на то, что жрица игнорировала парня, а он весь путь молчаливо слушал скрытые упреки. Если бы не дикая усталость и подтачивающее нервы ожидание чего-то неизбежного, Люмин даже бы позабавилась их интересным отношениям, но сейчас всё её внимание было поглощено дверцами погреба. – Ты готова? Люмин отпустила руку Кокоми и кивнула. Горо смерил присутствующих взглядом и отдал приказ. Дверцы распахнулись, дневной свет залил деревянную лестницу, утопающею в земле. – Предвестник, вылезай! – привыкший отдавать приказы Горо и глазом не моргнул, несмотря на то, к кому обращался. Почти каждый из солдат вцепился в своё оружие, как в спасательный круг, так, словно сейчас появится не юноша, а чудовища с тремя головами. Люмин мрачно усмехнулась этим мыслям, ведь даже самое жуткое чудище не переплюнуло бы Одиннадцатого из Предвестников своей мрачной, лживой натурой. – Путешественница пришла поговорить. Минуты потянулись, как мед с ложки. Сердце отбивало похоронный ритм в груди в ожидании. Тишина поселилась между людьми, небо закрыли тучи и первые капли упали на землю. Люмин бы всё отдала за крупицу солнечного света, когда из погреба показались сначала яркие, рыжие волосы, – она забыла как дышать, – а затем знакомое конопатое лицо с холодными голубыми глазами, серая униформа и перепачканный алый шарф. Он не изменился с того дня, и это ударило больнее меча, занесенного наотмашь. Таратлья шагнул в её сторону, но замер и просто улыбнулся. Звякнула колодка на запястьях, когда он поднял руку – солдаты напряглись, и даже Горо сжал кулак, словно держал лук, – но Предвестник лишь махнул путешественнице, будто они были хорошими знакомыми, друзьями, будто он не предавал её. – Хорошо сражалась, – всё тот же легкий, беспечный тон. – Ты стала сильнее. Это чудесно! Она знала, вокруг люди, и все они слушали их. Однако вопрос звучал так громко, что он почти был озвучен. – Почему? – Таков мой путь, путешественница, – он склонил голову, искорки залегли в уголках глаз. – Я не мог иначе. Оружие полезно, лишь когда служит своему хозяину, в противном случае — это груда бесполезного железа. Определенно Кокоми была права, но не в том, что физических сил её ещё было недостаточно, а в том, что морально она была не готова это вынести. Люмин сжала губы, расправила напряженные плечи. Нет, она не станет играть по их правилам, по его хитрому плану. Однажды она ошиблась, но более не позволит чувствам править её поступками. Даже если ей придется использовать Предвестника, чтобы спасти Мону, она сделает это. – Я прибыл на Инадзуму в поисках своего товарища и чтобы дух моей старой знакомой не мучил меня бессонницей, вернуть то, что принадлежит Царице, – смотрел он на каждого солдата, легко играясь с колодкой на руках, не придавая ей особого значения как какой-то игрушке, но Люмин чувствовала, каждое слово было обращено к ней. – И за время прибывания в этой скучнейшей стране узнал, что друг мой умудрился устроить резню и похитить некую девушку по имени Мона Мегистус. На сколько я знаю, она твоя подруга. – К чему ты клонишь? Он вытянул руки, указывая на колодку. – Сотрудничество. Мне нужен Скарамучча, а тебе – Мона. Думаю, мы договоримся. – Люмин… – предостерегающе шепнул Горо, но девушка уже все решила. Она протянула руку, и генерал раздосадованно выдохнул, вкладывая ключ. – Будь осторожна. Каждый шаг сопровождался дрожью, но путешественница не согнулась, не опустила голову – она спокойной шагала к своему личному врагу. Решительно вставила ключ в скважину, повернула его, не отводя взгляда. Свободной рукой Чайльд вдруг заправил локон ей за ухо, коснувшись теплыми пальцами её щеки, и Люмин поняла, что снова замерзла. Лучше бы она заледенела. – Ты веришь мне, Люмин? – Никогда. – Вот и правильно. Всё началось сначала: физическое восстановление занимало непростительно много времени и сил. Люмин заново училась держать в руках оружие, передвигаться без чьей-либо помощи и делать обыденные вещи без одышки и невыносимой усталости, заставляющей её слишком часто останавливаться, садится и просто дышать. Дыхание – это ещё одно упражнение, предложенное Кокоми. Она решила взять на себя роль тренера Люмин и на любое возражение генерала выставляла его за дверь. – Прекрати вести себя как распоясавшийся мальчишка! – жрица пресекала любые аргументы в пользу боёв, и взгляд при этом у неё был тяжелый, непоколебимый. Паймон всегда ежилась и благодарила архонтов, что обращен он был не на неё, чего нельзя сказать про Горо. Он был упрямым почти столь же, сколь и Сангономия, отчего чаще вместо занятий они устраивали долгие дебаты. – Почему все парни так зависимы от махания оружием? Твердость духа и сила воли – это для них пустой звук! – Вечная загадка. Люмин было проще согласится с ней, чем спорить. На ругань у неё уж точно не было сил и желания, однако мнение Горо она разделяла. Ей буквально физически было необходимо вернуться в строй как можно скорее, а мысли о Предвестнике лишь подпаливали эту нужду. Присутствие в лагере сопротивления солдата Снежной усиливало напряжение среди солдат. Как бы люди не относились к тем, кто служил в комиссиях, одно дело, когда вражда между соотечественниками, разделёнными лишь контрактом службы, другое дело, когда чужестранцы учиняют расправу над теми, с кем они делили с рождения землю и любовь к стране. Люмин догадывалась, что сейчас Предвестники станут для людей Инадзумы – алой тряпкой, общим врагом, на которого можно спустить собак, чтоб те разодрали козлов отпущения. Все обиды вмиг забываются, когда появляется общий враг, и событие в храме упрочило эту позицию. – Иногда я задаюсь вопросом, как такой, как он, мог стать одним из Предвестников Крио Архонта? – Кокоми с привычным ей оценочным интересом наблюдала за поведением рыжеволосого юноши, пока Люмин пыхтела, пытаясь выполнить какое-то крайне издевательское упражнение на гибкость, и в итоге всё-таки упала на мат, мрачно глядя через закрученные холстине стены на болтающего с солдатами парня. Точнее, говорил лишь он, а мужчины молча уничтожали взглядом, держась за оружие. – Он словно и не в стане врага. – Чайльд всегда такой, – Люмин поднялась. Дрожь прошлась по мышцам, но девушка заставила себя повторять упражнения снова и снова. – Не стоит верить его улыбкам и беззаботным словам. Где бы он не появлялся, разворачивается хаос. Тогда Сангономия долго смотрела на потуги путешественницы, словно не замечая их, словно видела нечто другое – её истинные мысли. Люмин постоянно злилась на себя, на окружающих, на Чайльда, который маячил перед глазами. Все её силы уходили на восстановление. С момента заключения договора с одним из Предвестников его больше не удерживали взаперти, однако Глаз Бога всё-таки изъяли. Вряд ли это бы помогло в случае, если парень захотел бы уподобиться своему товарищу и устроить кровопролитие, однако людей это слегка успокоило. По территории лагеря он мог свободно перемещаться и в целом делал всё, что захочется, но покидать территорию без сопровождения генерала не мог да Чайльд собственно и не пытался. Люмин чувствовала, что он почти всегда смотрел на неё, и ей нужно было собрать всю волю, чтобы не обернуться. Да, она его избегала с того дня, а юноша принял правила игры и наблюдал со стороны, ждал, словно хищник – жертву у её норки. Это злило её ещё сильней. Прошла неделя, и под напором Горо и Люмин Кокоми позволила им вернутся к тренировочным боям, хотя ещё долго о чем-то разговаривала с воином наедине: путешественница благополучно ускользнула из шатра жрицы, не желая в очередной раз быть свидетелем их странных отношений. Паймон недовольно заворчала: её мнение она не разделяла. Эта девчушка любила наблюдать за другими, словно за героями какой-то постановки, и приходила в крайнее возбуждение, когда случалась какая-нибудь интересная сцена. По её наблюдениям, генерал и жрица вели себя так привольно лишь наедине или в присутствии Люмин и Паймон, а на людях были крайне сдержаны, и Горо едва ли часто высказывался против идей Сангнономии. – Понимаешь, это о чем-то да говорит! – Например, что не стоит лезть в чужую личную жизнь? – попробовала Люмин, но уже знала, что услышит в ответ, поэтому поспешила вернуться в шатер, чтобы поупражняться перед сном. – Паймон просто хочет помочь, иначе они так состарятся и ни к чему не придут! – нагнала её девчушка и вцепилась в рукав кимоно. – Жизнь так коротка, понимаешь, Люмин? Нельзя забывать об этом и грязнуть в обидах и ссорах, ведь мы не знаем, когда наступит конец. Люмин остановилась и растерянно подняла взгляд на девочку. Непривычно было слышать от неё столь серьёзные слова да и выражение круглого личика слегка ошарашило путешественницу. Пронзительный взгляд натолкнул на мысль, что во фразе было двойное дно, искать которое Люмин не хотела, поэтому отмахнулась и повернула через шатры по направлению к своему. – Самую большую обиду мы испытывает, когда нам причиняют боль люди, которыми мы дорожим, Люмин, – мягко добавила она, не отставая от стремительного шага мечницы. – Но мы никогда не знаем, что стояло по ту сторону, понимаешь? Ты расстроена, потому что ты не знаешь всей картины… – Паймон, о чем ты? Я не хочу обсуждать свои чувства, – раздражение превращало её слова в грубые, неотесанные звуки, но компаньонка вздохнула и улыбнулась, словно вспышка не тронула её. Но вина всё равно укусила сердце, и Люмин остановилась, упрямо смотря на носки балеток. – Не бери в голову. Можешь оставить меня на какое-то время, я хотела бы побыть одна? Сгущались сумерки. Зажигались огни вдоль троп и внутри шатров, стены которых светлели, напоминая огромные светящиеся фонари. Оставшись одна, Люмин побрела мимо редко встречающихся солдат, собирающихся группами и весело что-то обсуждающих, шутивших и смеявшихся. Она провожала их взглядом и шла дальше, пока не добрела до края лагеря и оперлась на деревянную балку, обозначающую начало и конец территории сопротивления. Звезды на темнеющем небе напомнили ей золотистые звездочки на шляпе Моны, и путешественница сжала губы. Неопределенность мучила её: жива ли подруга? Может, если бы она знала наверняка, тяжесть бы рухнула с плеч, а может, стало бы куда хуже. – Сильнейший воин, да? – Люмин выплюнула слова, словно нечто неприятное. – Вот только почему-то эта сила не помогает защитить тех, кто мне дорог. Чем больше я хочу уберечь кого-то, тем раньше я его теряю. Ночную тьму разгонял звездный свет. Ни одной тучки на горизонте, и можно легко разглядеть разливающиеся ручьи лазурного, березового сияния, потоки магии в небе. Завораживающая холодная красота далеких светил и волшебных течений усмиряла мысли и чувства. Хоть она тосковала по погибшему другу, могилу которого Люмин не нашла силы посетить, переживала за пропавшую подругу и сомневалась в верности своего пути, вспоминая пустой, темный взгляд брата, путешественница попыталась ухватится за мгновение покоя, осознания, что есть мир и за пределами трагедий, переживаний и её личного, замкнутого мирка. Вселенная бесконечна, в ней множество других реальностей, и где-нибудь, – вера снова воскрешалась в душе, – где-нибудь есть все ответы. Прохлада ночного ветра пробралась под тренировочный костюм: спинные разрезы ханкири доги слегка дрожали вместе с длинными полотнами, оставленными поясом, напоминая в полумраке под таинственным свечением светил призрачное одеяние; желтые, вышитые по краю цветочки зажигались, сочетаясь с отросшими прядками волос и потемневшими глазами. Люмин вдохнула прохладу, позволяя ей заполнить легкие, очистить голову и остудить чувства. Пора возвращаться: Паймон разволнуется и поднимет на уши весь лагерь. Но вот она оборачивается и слышит нечто странное. Резкий разворот, и она бежит из лагеря по проложенной между деревьями тропе — дальше вниз по холму и замирает на краю лесного массива. Морской бриз ударяет в нос, губы немеют, когда перед ней разворачивается картина, заставившая сердце пропустить удар. Мирные волны смывали песок с берега, унося с собой кровь и растворяя её в соленой воде. Этого не могло быть, но она уже знала, что глаза ей не врут, знала это ещё до того, как наступила ночь, до того, как освободила его. Одиннадцатый Предвестник замер, а за его спиной были лишь мертвые солдаты сопротивления, чья кровь питала землю. – Ты… Тарталья поднял голову с пустым выражением лица, на котором как пустые, голубые пятна темнели глаза. Ничего: никаких чувств, сожалений или чего-то ещё. Монстр, чудовище – даже без магии, она видела в нём того, кто скалился и наслаждался её ужасом в золотой палате. Существо, живящее лишь смертью и страданиями других. – Люмин? Она не слышала, сколь треснуто звучал голос, что за всем этим могло скрываться нечто ещё. Нет, это лишь очередная его маска, за которой не человек. Люмин не могла дышать, сердце заглушало звук прибоя, слова юноши тонули в ужасе, в осознании, в принятии происходящего. Знала, знала, знала всегда, и даже в тот день, когда осталось лишь ошеломляющее чувство предательства. Кости трещали и стонали от первого удара Предвестника, и сердце разрывалось под смехом – жестоким, холодным, чужим. Отступала снова и снова, не способная ответить силой на силу, кровью на кровь, предательством на предательство. Но перед ней был не тот парень, что улыбался ей каждое утро на улицах, не тот, кого она безуспешно пыталась научить держать палочки для еды, не тот, что не ценил деньги и разбрасывался ими как фантиками. Это не он. А существовал ли такой человек на самом деле? Или это была ложь? Личина, которую натянуло чудовище, чтобы подобраться ближе и проткнуть когтями грудь? С самого начала она обманывала себя, пытаясь найти в солдате Снежной свет, а найдя верила, что он искренний, что те слова, та дрожь в голосе – это и был истинный он. Однако она оказалась просто глупой, наивной девчонкой. – Какая же она – сила Великой Путешественницы? – голос подобен был скрежету металла о камень. Звук обманутых чувств. – Не разочаруй меня! Я убью тебя раньше, чем это сделает кто-либо другой! Столько мыслей она хотела озвучить, но враз все они потеряли смысл. То, что она видела – это и есть истинна, реальность, которую нужно принять. Неважно, как больно, не важно как стыдно за веру, за доброту, за то, что она не хочет забывать теплые, веселые дни, когда весь мир ополчился на неё за убийство, которое она не свершала, а чужак легко оборачивал ужас ситуации в нечто легкое, обыденное и безобидное. Стыд, обида, гнев. – Люмин, это… Дрожь пронзила пальцы, сжавшиеся на рукояти клинка. Всё сомкнулось до ничего. До боли она надавила на висок – кувалда вбивала в него гвозди, сознание ускользало воздушным шариком. Мысли обезумевшим вихрем кружились вокруг одной фразы.«Я и сам не знаю, кто я.»
Рука упала, взгляд поднялся. Она видела его и в то же время перед ней был монстр, сотканный из порчи, молний и воды. Алая угловатая маска сменялась очеловеченным лицом, пустые прорези – наполнявшимся беспокойством голубым, тьма – ярким рыжим. Кто, кто, кто он? – Я знаю, – далекий голос, звучащий чуждо ей, но та Люмин ушла, спряталась, отреклась от этого мгновения. Косточки пальцев побелели на рукояти. – Когда-то ты говорил, что не знаешь, кто ты на самом деле. Улыбка на лице была ей противна. Не хотела уподобляться им, грязнуть в скользкой, ядовитой мгле разума, но почему-то её мановения были сильнее желания оставаться лучше них. – Постой, я… Пространство рассекло остриё клинка, и взрыв камней оставил на пляжу глубокие полосы, заполняющиеся водой. Она оглохла от шума крови – она кипела, бурлила гневом как в день, когда она желала убить, разорвать другого Предвестника. Верно, Люмин ошиблась, они все заслуживают этого, тогда – это была она. Пора признать: её руки тоже по локоть в крови. Сталь прорезала водяные клинки. Лжец, вернувший свой амулет, что хранился у погибших. Да, Люмин знала, кто, кто перед ней. Магия вихрем закружилась вокруг схлестнувшихся в отчаянной битве врагами. Уголки губ, растянутых в улыбку, дрожали, силы бушевали в груди маятником, отчаяние сдавило горло, когда она выплюнула: – Я знаю, кто ты на самом деле, – она схватила из воздуха древко стрелы, отбила оборону врага и вонзила острие в цель. – Убийца. Дыхание обжигало холодные губы. Морок рассеялся: и она увидела бледное лицо Предвестника, и столь глубокое отчаяние в нём было, что путешественница мгновенно очнулась. Она задрожала всем телом, осознавая содеянное – теплая кровь потекла по её пальцам. – Так и есть, – его магия рассеялась мерцанием вслед за её клинком. Люмин боялась опустить взгляд, увидеть, что сделала. – Я — убийца, но ты – нет. Всхлип выдал её. Люмин отшатнулась, выпуская древко, – вся тяжесть черных чувств упала с груди, вытесненная волной облегчением. Предвестник сжимал острие стрелы в руке, кровь стекала между сжатыми пальцами, переливаясь в ночном полусвете, и медленно стрела растворялась в воздухе. Он в порядке, ничего не произошло – она не убила его. – Но сегодня, клянусь, Люмин, я никого не тронул. Сама посмотри. Так и было: она знала это с самого начала. Чутье подсказывало правду, но его тихий голос заглушили накопленные обиды, разбившиеся об ожидания чувства. Сцена была лишь поводом выплеснуть гнев, отомстить обидчику. Люмин опустила взгляд и заметила, наконец, что кроме людей Горо встречались люди в форме фатуи. Что бы не произошло здесь, Тарталья невиновен. – Почему ты здесь? – кому принадлежал этот голос? Она его не узнавала. – Тебе запрещено покидать территорию, в противном случае наш союз аннулируется. – Это приятные ребята много болтали, и я как-то привык к их пустой болтовне, – он пожал плечами, улыбаясь. Холодок прошелся по коже. Хватит улыбаться, тебе же на самом деле больно, хотела она крикнуть она, но Люмин лишь сжала губы. Это неважно. – Но сегодня что-то изменилось, и болтовня прекратилась. Я пошел проверить, а их не было на посту. – Генерал выбрал их, чтобы они… – Да, следили за мной. Тем не менее скучными их нельзя было назвать, так что жаль, что всё так обернулось, – Предвестник присел рядом с телом одного из фатуи и перевернул на спину. Волосы упали на лицо, и Люмин не могла видеть выражение, отразившееся на нём, когда перед ними предстали обуглившаяся кожа, вытекшие глаза и плавящиеся зубы солдата. Путешественница поморщилась, отводя взгляд. – Интересно. Прижимая раненную руку к груди, юноша исследовал тела, проверял карманы в форме, что уцелела: большая часть тел, одежды обуглилась, скукожилась и распознать личности было почти невозможно. Лишь отдаленные оттенки оставшихся лоскутов намекали, чьей стране служили погибшие. – Вероятно, во время патруля сопротивленцы столкнулись с фатуи, произошла битва, однако в итоге нечто убило их всех. Люмин старалась держаться стороны, но она никак не могла забыть то сладкое желание мести, окрасившее её душу. Она дрожала, колени кололо от усталости, магия покинула тело и только разум оставался крепок, но сомнения смущали его. Успокоившись, путешественница заметила, что Чайльд выглядел иначе: черная водолазка и ханкири доги делали до этого бледные веснушки яркими огненными вспышками на светлой коже, отчего выражение лица становилось простым, добродушным и притягательно открытым – обманчиво открытым, напомнила она себе; серебристые стежки соединяли кусочки широких рукавов, словно сшивая лоскуты движущихся теней; темно-коричневая, цвета мокрой глины, игабакама вытягивала его и без того стройную, высокую фигуру. Если бы не блестящий на поясе Гидро Глаз Бога и алый шарф на шее Люмин бы могла сказать, Тарталья вливался в атмосферу этой страны. – О, что это? В мокром песке, среди алых впитавшихся пятен мелькнуло что-то маленькое, яркое. Путешественница наклонилась, стряхивая грязь. – Лепестки? Разорванные, сожженные и местами всё-таки спасшиеся от неведомой силы розовые лепестки были подобно насмешки жизни над смертью и её гнетущей аурой. – Больше нельзя ждать, – резкий, серьёзный тон заставил её взглянуть на Предвестника. Люмин нахмурилась и протянула к его раненной руке свою, но заставила себя опустить её. Нет, она не виновата, он заслужил это и даже больше. Однако почему тогда? Почему он выглядел также, как в тот вечер перед тем, как их пути разошлись? Люмин сжала кулаки. Она больше не та наивная девочка. – Пора найти Скара и Мону. «Жизнь так коротка, понимаешь, Люмин? Нельзя забывать об этом и грязнуть в обидах и ссорах, ведь мы не знаем, когда наступит конец.» – Согласна, – но она должна попытаться поверить, что неважно, сколь глубоки раны на сердце, Люмин сильнее этой боли, она не станет её рабыней. Медленно выдохнув, она перешагнула смерть, разлегшуюся под их ногами, взяла окровавленную руку Предвестника, накрыв ладонями. Бледен с россыпью забавных веснушек на тонком прямом носу и щеках. Так близко, что даже в сумраке она видела их на лбу и скулах. – У меня есть идея, где они могут быть. Но, Чайльд, если ты предашь меня снова, в следующий раз я не буду колебаться. – Клянешься? Просто две заблудшие, замерзшие, запутавшиеся души под лунным ликом и уханьем совы. Серебристые перья шелестели на ветру, когда птица пролетала над ними, сверкнув белыми глазами. Небо так далеко, что звезды почти гасли в пучине ночи, а море шумело как жидкая тьма, утягивая погибших в свои глубины, стремящаяся дотянуться и до живых, лаская им ноги, утонувшие в грязи. – Да, – шепот на грани мысли. – Когда всё кончится, ты расскажешь, почему. Я должна знать правду. Твою правду. Он дрогнул, чуть склонившись, словно пытаясь расслышать её слова. Люмин расправила плечи, не колеблясь, глядя в ясные с белыми крапинками глаза. Надежда и отчаяние, ужас и облегчение, холод и страсть – противоречивый как его слова, как вся его нескладная сущность. – Зачем ты хочешь знать это? – его пальцы коснулись её кистей – обжигающее касание. – Правда скучна и неказиста. Их пальцы замараны кровью. Души окоченели. Но сердца горели самым ярким огнем, способным разогнать ночную мглу и подарить шанс. Возможно, если такова была воля судьбы, если тот свет, что она видела в нём, действительно существовал, то... Чутье подсказывало: так и было, но она уже обжигалась, и прежде, чем начнет собирать осколки, должна проверить, узнать наверняка. – Я не прощу себя, если утоплю тонущего, даже не попытавшись спасти его. – Потому что ты героиня, – и снова та улыбка. Предвестник отшатнулся от неё, но путешественница не дала убрать руки. Она уже всё решила. – Нет, просто я хочу верить в тебя, Аякс. – Кт.. Но девушка уже отпустила его и шагнула прочь, в сторону лагеря. Твердые, уверенные шаги, несмотря на боль в коленях. Ровное дыхание, хоть душа билась, спасаясь из клетки чувств. Перед тем, как исчезнуть среди стволов деревьев, Люмин обернулась и протянула руку. Золотистые волосы сияли, как никогда до этого, глаза напоминали сердце огня в костре, и невольно, словно светлячок на свет, юноша потянулся к ней. Часть его боролась за каждый шаг, вдох, за каждое мгновение ясности в голове, и хоть где-то там, на границе разума звучал холодный, жестокий голос, сейчас сквозь туман расцвел рассвет.