Созвездие

      В очередной раз он подумал, что ненавидит это – то, как дрожит от усталости истерзанное собственной магией тело, то, как мало осталось её крупиц на дне колодца, то, что жизнь его зависит от решения путешественницы. Герои тоже могут поступать грязно – идея, которую стоит запомнить, и не будь его нервы слишком расшатаны, а разум измотан внезапным воспоминанием, он бы даже воспринял это открытие с одобрением. Но сейчас Предвестник ненавидел девчонку перед ним: не за грозящую смерть, а за воспоминания, знать которые он не желал. – Не хочу торопить вас с решением, миледи, однако беспокоюсь, времени у нас немного, – Герцог многозначительно махнул на окружающий лес. Пламя его магии погасло, но несколько огромных псов замерло по периметру, предостерегающе скаля зубы и переступая с лапы на лапу. – Конечно, должен признаться, я удивлен, что вы тотчас не пронзили мальчишку мечом. Жизнь врага за свободу подруги – не равноценный обмен? – Дело не в этом, – Люмин внимательно смотрела на мужчину, который воодушевленно кивнул, заинтересованный в ответе. Она не осмеливалась убрать меч и остаться безоружной, несмотря на то, что Шестой Предвестник теперь не казался особой угрозой. – Я знаю, вам был отдан приказ забрать Мону, и у меня два варианта. Первый, вы такой же предатель, как и Сказитель, со своими личными мотивами.       Герцог хмыкнул, скрещивая руки на груди. Алые волосы завивались кудрями, расстраивая всякий намек на серьезность в плотной, широкой фигуре мужчины. – И какой же второй вариант? – А второй: после того, как я убью Скарамуччу, меня разорвут псы, и тогда вы сможете вернуться к правительнице, как герой, выполнивший её указ, покаравший предателя и избавившийся от известнейшей фигуры в Тейвате, мешающейся у фатуи под ногами.       Жилистые пальцы монотонно водили по аккуратно остриженной бороде. Каждое движение перстнем ловило отблески потухающих кусочков недавнего пожара. Спокойная, почти недвижная, слишком холенная в окружении учиненного хаоса и потрепанных детей фигура создавала болезненный контраст. Бело-золотое одеянии путешественницы измаралось, полы накидки изорвались, подолы платья прожжены и покрыты черными пятнами, оголенная кожа изранена, и кровь засохла, обратившись в корочку алого и черного цвета. Она держалась ровно, несмотря на тяжелое дыхание и опущенные плечи: за время битвы, Шестой подметил, что девчонка пытается избегать ударов с левой стороны, а если не выходит, на лице пробегает тень напряжения. Это было лишь догадка, но возможно, ранее в какой-то битве она получила серьёзное ранение, и оно ещё дает о себе знать. С одной стороны это не его проблема, ведь он теперь, вероятно, знает о некой слабости Люмин, но с другой – Герцог быстро заметит её и воспользуется, если дело дойдет до битвы. Когда дойдет… – Интересные теории. В какой-нибудь другой ситуации, получив от Царицы прямой приказ доставить ей астролога, история бы так и развилась, – мужчина извлек из внутреннего кармана сюртука трубку и табакерку. Мрак ночи снова возвращался в свои владения, хотя повисшее в небе остаточное зарево ещё освещало жуткий пейзаж. Герцог с наслаждением втянул дым от табака, продолжая, – однако так вышло, что прямого указа я не получил. Меня отправили присмотреть за Чайльдом и вернуть Скарамуччу домой. Но на сколько я вижу, горячая юношеская кровь всё-таки взяла своё, и мальчишки погрязли в проблемах из-за дам.       Смешок прервал монолог, и темные глаза Герцога зацепились за Шестого. Он тихо выдохнул, расправляя плечи. И вот опять – свирепый, беспощадный взгляд, знакомый Скарамучче с детства. Неважно, с кем он был, не важно, что он делал, Герцог, казалось, на дух не переносил просто его существование, однако расположение Царицы, заинтересованность Пунчинеллы в мальчике из Инадзумы и извечное присутствие Оссиана или Чайльда с Синьорой, не позволяли ему открыто выказать эту черную, безбожную ненависть. Иногда Предвестнику казалось, что он смотрится в зеркало, отчего и страха, и желания подчиниться, избежать тяжести чьих-то мрачных чувств не испытывал. – Прежде, чем я отвечу, скажите, почему? Раз вы должны вернуть его, – Шестой закатил глаза. Вся эта ситуация постепенно теряла известное напряжение из-за развивающегося раздражения. Они болтали так, словно его здесь не было, и это не могло не выводить из себя. – Тогда почему я должна верить, что после его смерти, то же не ждет меня? Что я смогу уйти вместе с Моной? – Я держу свои обещания. Перенял эту привычку от близкого друга, – несколько псов, как по не оглашенному указу, растворились в огненных искрах. – Знаешь ли ты, путешественница из другого мира, что сильнее клинка?       Магия и правда затихла. Скарамучча не чувствовал знакомого шепота электричества, легкого покалывания под кожей, когда сила некогда струилась в жилах, и теперь, как никогда раньше, он чувствовал себя слабым – отвратительно, невыносимо. Сейчас он не то, что не мог успокоить зудящую потребность узнать, в порядке ли астролог, понять, что с ней случилось и придумать, как вытащить девчонку из передряги, сейчас он даже себе не смог бы помочь. – Возможно, слово? – путешественница отвела ладонь за спину и несколькими пальцами махнула в сторону – так, что мимолетный жест заметил лишь Шестой. На его лице ничего не отразилось да и взгляд не дрогнул, будто и он пропустил странное движение. – К чему вы ведете? Хотите сказать, что раз даете мне слово, переживать точно не о чем? – Столь недоверчивая, – улыбка его чуть померкла, а интерес привлек едва дышащий Одиннадцатый, защитивший Люмин и Скарамуччу от первого, масштабного взрыва Пиро магии. – Предательство – это худший из видов воровства. Оно крадет у нас веру. Во что-либо, в кого-либо.       Неестественная дрожь пальцев Люмин, губы напрягаются. Шестой сдержал раздраженный комментарий, но всё-таки чуть пошатнулся в сторону, словно силы его уже почти на гране, – и это не было совсем игрой. Однако было уже неважно, ведь среди рытвин, выкорчеванных и саженных деревьев, среди пепла и костей погибших животных, замерцало нечто. Слабый, почти прозрачный блеск. Во рту пересохло, и холодок пробежался между лопаток: Сердце Бога. И оно звало его. – Если ты правда хочешь убить меня, то выбрав путешественницу, сильно промахнулся, Герцог, – Скарамучча усмехнулся, когда паладин, нахмурившись, взглянул на него. – Она дважды пыталась, и ни разу не вышло. Да и знаешь, есть одна загвоздка, огромная трещина в твоём самолюбивом замысле. – Болтать ты явно у Чайльда научился, парень, – беззлобно хмыкнул мужчина, делая затяжку и туша табак.       Скарамучча сделал в сторону Третьего сначала осторожный шаг, но поняв, что оставшиеся три фамильяра лишь скалятся и не нападают, шагнул ещё ближе. Адреналин опьянил, придал сил, которых не было, привычная самоуверенность также стала неплохим костылем. Шестой не мог понять, о чем думает путешественница и чем руководствовалась она, намекая на близость Сердца, однако кое-что он увидел в сложившейся ситуации – шанс.       Ночь возвращалась. Нагретый воздух остывал, легкий ветерок теплыми потоками взъерошил темно-синие волосы, когда Шестой улыбнулся. – Ты не можешь убить меня из-за указа Царицы. Думаю, она догадывалась, что тебе может прийти подобное в голову, Герцог, но, как это похоже на нашего Архонта, не выказывающего никому излишней благосклонности. Её хватило лишь на расплывчатую формулировку не убивать меня. Лично тебе, от твоих рук, – ещё шаг. Псы согнули лапы, как если бы готовились прыгнуть, однако это лишь иллюзия опасности, трюк устрашения. – Поэтому, казалось бы, почему не свалить это на плечи путешественницы, которая уже поучаствовала в смерти Синьоры, так?       Девушка с золотистыми волосами, державшаяся до сели прямо и независимо, вдруг сбилась с дыхания. Он ощутил её взгляд на спине, но даже если слова его всколыхнули неприятные воспоминания, она это заслужила. Может, так они будут квиты. Вряд ли. – Вот только, не думал ли ты, что приказ Царицы не связан с её якобы теплыми чувствами ко мне?       Герцог усмехнулся, будто развеселенный бессмысленностью монолога. Глупой попыткой отстрочить неизбежное. – Заговорить до смерти меня хочешь? Есть причины полагать, что… – Жизнь Моны зависит от моей, старик, – карты раскрылись. Люмин ахнула, и он мог поклясться, что путешественница обернулась к подруге, очень сожалея, что она сейчас же не может опровергнуть это заявление. – Путешественница не рискнет убить меня. И трещина твоего плана состоит в том, что заведомо я уже победил.       Прежде, чем осознание окончательно ослепило присутствующих, прежде, чем фамильяры бросились с места, Предвестник побежал. Каждое резкое движение отнимало добротный кусок созданной предвкушением и адреналином силы. Мурашки пробежались по спине, когда Герцог рыкнул, призывая магию, но в то же мгновение его внимание было бесцеремонно украдено путешественницей, призвавшей реакцию геокамней и электрических вспышек. Лай собак заполнил тишину мертвого леса – и звук этот троился, и дальше приумножался эхом, разносимым частицами элементарной магии.       Сиреневая фигурка радостно замерцала. Шестой протянул к ней руку – острые зубы сомкнулись на лодыжке. Боль от прожигающего одежду, кожу огня и удара о затвердевшую покрывшую стеклянной коркой землю выбила все мысли. Фамильяра, сотканного из чистой стихии, невозможно было отпихнуть, как простую собаку, ударив по носу, – он остервенело сжимал пасть, рычал и тянул парня за собой, пока тот цеплялся за куски земли, камни и остатки корней, бился с неосязаемым элементом в попытке добраться до Сердца.       Зубы вгрызались в плоть, прожигая её. Крик невозможно было сдержать, но сколь была сильна боль, столь же невыносимо было желание сдаться, однако Шестой почти сделал это, добрался: ещё немного, и он с превеликими удовольствием разорвет Третьего на куски, а потом приведет Чайльда в чувства и выбьет из него дурь за все свершенные выходки, и затем ещё Мона… Чёрт, он просто не может сейчас умереть из-за какой-то псины.       Контуры пальцев раздваивались, яркое свечение истончало их силуэт, зрение гасло, а дыхание прерывалось. Нечто пощекотала кожу, пробежалось колючками. – Даже ненавидя, я подчиню... твою магию, Эи! Мне не нужна твоя благосклонность!       Тишина. Тьма. И блеск. Молния обожгла пальцы, когда фигурка дрогнула и заискрилась, взметнулась и прилетела в ладонь. Резким ударом Предвестник разрезал фамильяра фиолетовым клинком копья с чуть изогнутым лезвием. Псина заскулила, обратившись желто-алыми искрами, и Скарамучча измученно упал на холодную землю. Тело немело от боли: он уже ничего не чувствовал, кроме медленно наполняющего его потока магии, перетекающей из копья.       Смог заволок небо. Они все, будто попали в черную коробку, из которой не было выхода, где воняло гарью, жженной плотью, смертью и отчаянием, однако почему-то вопреки всему, парень ощущал подобие облегчения. Аметистовое древко переливалось пятнами разных сочетаний фиолетового и переходило в ветвящийся, с острыми краями на манер крохотных лезвий насад, крепящий длинный изогнутый наконечник.       Скарамучча сел, хотя все его кости противились столь простому действу, и, пораженный, взглянул на копье в руке. Драгоценным камнем поглощал свет вырезанный в форме электро элемента узор на насаде. Золотая инкрустация слегка мерцала. – Почему именно копьё? – юноша выдохнул, втыкая в землю золотистый вток и поднимаясь на ноги, опираясь на полученное оружие. Единственное, в чем оно могло сейчас пригодиться – в роли костыля, так как встать на разгрызенную ногу Предвестник не мог. Из всех видов оружия он больше всего не любил копья, и, конечно же, своевольная магия обратилась именно им. – Первым делом выброшу в океан, когда выберусь.       Звон металла о металл, а следом взлетел столбом пепел, когда едва отбившая удар Люмин отлетела в сторону и кубарем прокатилась к ногам Шестого. Он чуть отшагнул и раздосадованный выдох сам вырвался, когда грязь осела и Герцог показался в окружении своих псов и с двуручным мечом на перевес. Рукоять с обмотанной золотой тканью, концы которой развивались и мерцали в свете костров. Рогатый череп с алыми камнями вместо глаз украшал гарду, и движение оружия оживляло его взор, затмевая вплавленные в клинок средние и мелкие черепки с черными дырами в глазах. Пламя послушными маленькими костерками сбегало по лезвию и затухало. – Кажется, у тебя проблемы. – Ты так думаешь? – путешественница закусила губу, не способная сжать меч в обожженных руках. Она по-детски шмыгнула носом, встряхивая пальцами и оставляя меч лежать на земле. – У вас все в организации пытаются друг друга на пику насадить, или только исключительно с тобой связана такая любовь?       Несколько язвительных ответов уже было приготовлено в голове, – практика за годы общения с одним рыжеволосым болтуном, – однако ситуация теряла всякую веселость с приближением Третьего. Его лицо преобразилось до неузнаваемости: перед ними был воин, прошедший не одну битву, и жалости к проигравшем не на йоту не прибавилось за столько лет. Скарамучча не по наслышке знал о вспыльчивом характере Третьего, хотя благо, ни разу лично на своей шкуре его не ощущал. Однако не обязательно было сгореть на костре, чтобы понимать, что процесс это с одним исходом. – Я ждал чего-то… Более впечатляющего от известной путешественницы, – разочарование легко читалось в голосе, хотя темный цвет в глазах почему-то делал его устрашающее лицо добрее. Будто где-то внутри в нём было уважение к девчушке, столь хрупкого телосложения и юного возраста, имеющей превосходные задатки стать искусным воином. – Лет через десять, ты, возможно, смогла бы меня даже ранить, девочка. Хотя после этого, думаю, проснувшаяся ярость ускорит процесс. – Что?       Без лишних слов осознание пришло к ним обоим. Скарамучча больше ощутил это, а Люмин – увидела, уже схватившись за вспыхнувший из воздуха лук со стрелами, поднялась на колено и натянула тетиву. Однако слишком медленно. Предвестник и путешественница были слишком далеко, слишком медлительны, а огненные гончие с длинными, полными зубов пастями уже настигли Чайльда и Мону – беззащитных, ослабленных.       Фамильяры налетели на геобарьер – он переливался золотом, медью, устояв под натиском огня. Но псы не остановились: они били лапами, грызли, не замечая, как их части тел разлетаются из-за взрывающихся осколков. Люмин выпустила стрелы: две в Герцога и одну в животных. Широкое лезвие меча защитило хозяина от атаки, а один из фамильяров, буквально возникший из воздуха, перекусил древко летящей стрелы и изящно кошачьими лапами приземлился на камень. – Значит, я прав, – Третий широко улыбнулся, рассматривая вытянувшееся, бледное лицо Шестого, и то, как шок сменяется злостью. – Эта странная связь работает и в обратную сторону. Интересно, конечно, как так вышло, но разговоров на сегодня было предостаточно.       Он чуть склонил голову в сторону путешественницы и направился к барьеру: – Мне искренне жаль, что твоей подруге придется незаслуженно погибнуть, – задыхаясь, Люмин поднялась и споткнулась, пытаясь преодолеть физическую изможденность. – Но на войне невозможно без случайных жертв.       Ладони похолодели, когда мужчина, оставлявший после себя лишь выжигающий уже мертвую землю пламя, подошел к лежащим без сознания колдунье и Предвестнику, отозвал почти прогрызших барьер псов и занес меч. Но даже испытываемый ужас, даже повязавшая горло нить, что их связала, не могли достучаться хоть до какой-то мало-мальской крупицы энергии. – Ветер! Сейчас же!       Как она догадалась? Возможно, дело было в обоюдном отчаянии, в желании сделать хоть что-то.       Меч прочертил дугу в пространстве, разрезая его, как лист бумаги ножницами, и сталь вгрызлась в желтый барьер – трещины разлетелись паутиной. Поток ветра ударил в грудь, боль прострелила ногу, когда Шестой упал, а копье стрелой вонзилось в меч Предвестника и лезвие соскользнуло с разбившегося купола. Удар ушел в сторону, никого не задев, – лишь несколько десятков деревьев съехали и рухнули с грохотом огромными бревнами. – За что?!       Герцог тяжело вздохнул, с секунду наблюдая за напряженным, истерзанным какой-то внутренней болью лицом молодой девушки, не знающей, что может и не проснуться, и выдернул меч из земли. – За что ты так ненавидишь меня, Герцог?! – стыд за дрожь, выдавшую его. Родила её леденящая душу мыслью, что Мона едва не погибла, что она всё ещё может погибнуть. Руки ломило от нужны защитить её, и он злился на это чувство, ему не принадлежащее. – Я был всего лишь мальчишкой из какой-то страны! – Не какой-то, – глубокий, опасный тон. Псы заскулили, отступая от хозяина, чувствуя перемену в настроении. Это был шанс, возможность, добраться до них, и Шестой пытался подняться, хоть покалеченная нога едва ли позволяла стоять, не то, чтобы идти и тем более бежать, но тщетно. – Ребенок слабого, тщеславного божества, унаследовавший то же высокомерие, за которым были лишь слабость и никчемность. Можешь считать, твоя жизнь – плата за грехи твоих родителей.       Ударил гром, небо засветила пробившая смог молния. И слова замерли на сухих губах. Быстрее удара сердца – лезвие рухнуло на колдунью.       Крик Люмин. Изничтожающий душу Скарамуччи ужас растворил мир.       Ветер ураганом взметнулся и разнес пепел и жар. Люмин закрылась руками, дрожа всем телом, боясь взглянуть в глаза реальности, борясь с воспоминаниями о гибели близких ей людей. Купол уберегал не только Мону, но и Чайльда – Третий не мог не знать, что подобный удар убьет обоих. Сердце обеспокоенно билось о грудную клетку, оно обливалось кровью в ожидании неизбежного. – Женщины любят лезть в самое пекло. Туда, где их не ждали.       Сказитель дышал. Он, не веря, коснулся груди, в которой билось сердце. Связь натянулась сильнее, но не оборвалась, и когда дым разошелся, гонимый ветром, путешественница и Предвестник увидели её. Электричество сияло ярко, почти ослепляя, и молнии вгрызались в остриё меча огромными когтистыми лапами. Магия, рядом с которой колдовство Шестого казалось детской шалостью, предотвратила трагедию. – Что за манеры? Прийти на чужую землю и устроить беспорядки и неправомерные казни, – по-обыкновению голос с ленцой, но сейчас в нём слышалась сталь, холодная, закипающая ярость. Вихрь розовых лепестков – издевка жизни над смертью. – Вы отвратительны, господин.       Электрические лапы отбросили лезвие и резким ударом откинули Третьего Предвестника в сторону. Розовые волосы изящно развивались за спиной, электрические Глаза Бога мерцали в лисьих ушах, когда девушка обернулась и улыбнулась Люмин и Скарамучче, окончательно потерявшим суть происходящего. – Надеюсь, вы в порядке? Мы слегка припозднились. – Люмин!       Путешественница обернулась и поймала в объятия маленькую девчушку в белом костюмчике. Её лицо раскраснелось, глаза припухли, словно она долго и беспрестанно плакала, но сейчас в них – серьезность, и когда Паймон увидела рядом Сказителя, разразилась руганью, которой до этого ни разу от неё не слышали. Юноша только хлопал ресницами, вероятно, слишком шокированный пережитым потрясением, чтобы осознать происходящее.       Чьи-то крики долетали до них. Краем глаза он видел бело-алые одеяния, молочные маски с красными узорами, и средь гари воспарил аромат волшебства: крупицы, но они пели и очищали душу, когда жрицы из храма Наруками, разрывая письмена, колдовали. Яэ Мико с каждой волной электричества, столкнувшейся со сталью меча Предвестника, с каждой пожранной огненной собакой, всё больше преображалась. Обычно утонченное лицо с маской учтивости и хитрости в фиолетовых искрах мерцало жуткой маской огромного лиса: кончики рта растягивались, сверкали и тут же исчезали острые клыки, вытягивались контуры скул и глаза вспыхивали гневом в половинчатых зрачках. Третий отбивался, не спеша открыто наносить ответные удары: рассекающие горизонтальные махи сменялись алыми вспышками огня, чуть тормозившими быструю жрицу. Но…       Почему-то звуки боя отдалялись, крики раздражающей мелюзги под ухом заглушались, и смертельное сражение обращалось лишь вспышками, смазанными в пространстве, они удваивались и рассеивались. Шок проходил, горькое послевкусие ужаса сменялось болью во всём теле, и даже вдохи разносили по венам колючки. Он устал: хотелось лечь и заснуть. Навсегда. Вернуться в прошлое и не пробуждаться в этом мире, что сейчас обратился сапогом, приготовившемся раздавить его.       И тем не менее забвение не приходило – это проклятие, когда реальность оставляет лишь муки разорванной души и искалеченного тела. Скарамучча не мог подняться: покалеченная нога онемела, и не поддавалась контролю, – однако, несмотря на это, сокрушающая мысль сверлила разум: «Поднимись. Иди, передвигай ногами. Иди. Даже не чувствуя ног, иди!» И он поднялся, и тут же припал на здоровую ногу, посылая весь мир к черту, проклиная небо, ненавидя её почти так же сильно, как и пережитое чувство ужаса. Треклятая девчонка. Мерзкие звезды. Уродливая магия. Проклятие. Нужда. Слабость.       «И в чем же ужас твоего заклятия? Тогда ты обещала муки и страдания, а вышло… Не так уж плохо».       Глупец. Ничего он не смыслил в звездной магии, и эта девчонка, запоровшая заклятие, даже представить не способна, что обещание её сбывалось снова и снова. Ежедневно, ежечасно, и хуже всего оно становилось в такие мгновения, как это.       «А кто твой хозяин сегодня, Предвестник?»       Боль отступала с каждым неуверенным шагом. Плевать на истерзанную оболочку. Хватит претворяться человеком, нашептывал голосок в голове. Корочка грязи потрескалась на лице, когда он вымученно улыбнулся. Хоть свет элементарной магии засвечивал мир, дрожащая ниточка блестела ярче, а зубы его скрипели.       Геокупол давно рассыпался, и ничто не могло уберечь Чайльда и Мону от шального осколка, и только эта мысль уже способна была заставить идти быстрее. Путешественница окликнула юношу, но ему всё равно на окружающих, на всё, что было, на весь тот ад, что развернулся вокруг.       «Снова и снова. Все вокруг, словно одержимые, повторяют её имя, жаждут её получить, будто в ней есть что-то особенное!»        Раскрасневшиеся щеки, дрожащие губы, с которых срывалось хриплое дыхание. В разметавшихся иссиня-темных волосах грязь и кровь, белые ленты на одеянии с алыми цветами. Скарамучча замер над девушкой, не способный разобраться с ненавистью и облегчением. Где-то совсем рядом взорвался электрический шар, а жар поднялся над ними, неприятно облизывая кожу. Ему казалось, путешественница пытается бежать, но ноги её едва ли слушались – она ещё девчонка, несмотря на силу и магический потенциал; её предел настал. Казалось, и его тоже.       Чайльд закашлялся, сжимая ладонь на раненом богу. Щеки ввалились и желто-синие круги очертили глаза, кровь смазалась по губам и щеке. Он сам виноват: смерть привела к смерти. Однако почему тогда на душе так тошно? Чайльд предал его, пытался убить и получил заслуженное, и всё-таки…       «– Прости меня, Скар…       Лезвие молнии пронзило врага, и холод обжог душу, когда кровь окропила пальцы. Знакомый, обычно веселый, беззаботный, двуличный голос теперь дрожал. В глазах – страх, но не перед мраком, ждущим новую жертву. Нет. Казалось, словно это был страх осознания непростительного греха. И Скар выдернул клинок, оттолкнул юношу и скрылся среди молний». – За что именно ты просил прощение? – сухие слова корябали горло.       Удар сердца. Треск разлетевшихся стволов деревьев заставили поднять взгляд: из-под земли вырвалась костяная ладонь, покрытая огнем, и следом череп, разинувший рот. Пламя кричало, словно воздух причинял ему нестерпимую боль, и между всем этим были они: Мико и Герцог. Огромные электрические пики распяли желто-алое чудище, пока лисица загоняла мужчину в тупик. Скола приближалась, лицо Герцога покрылось испаренной, губы плотно сжаты, но хоть удары его замедлились лишь на долю секунды, а грудь вздымалась чаще прежнего, он был ещё полон сил, чего нельзя было сказать о Мико. Она сильна, однако недостаточно: ожоги цепочкой струились по рукам, темнели на скуле и щеках.       Размашистый удар электрическими когтями и широкий меч вылетел из крепких мужских рук, лисьи когти вонзились в скалу – трещины ручейками заструились в рассыпную, когда Предвестник ударился о темно-серую гладь.       Внезапная победа.       Но что-то было не так. Герцог добродушно улыбнулся, губы его двинулись и взгляд устремился за спину противницы – прямо на замершего юношу. Лицо Мико потеряло выражение, и лисица рывком выдернула когти и бросилась обратно – далеко даже для кицунэ.       Земля сотряслась. Скарамучча едва устоял, шипя от боли в ноге, обернулся и обомлел. Гигантские костлявые пальцы спрятанной под землей руки взорвали землю, пламя хихикало страшными гримасами, рождая черепа в огненной натянутой коже. Собачий вой заглушал крики.       «Ты умрешь, мальчик. И они тоже. Это конец».       Мурашки по коже. Длинные пальцы сгибаются, накрывая капканом.       «Но за одну ночь жизни, я отдам тебе оставшиеся дни».       Тремор в руках. Магия погасла в его жилах. Пусто. Ни капли. Но есть она – Порча, и голос. Мгновение вдруг замерло, благосклонно давая шанс.       «Справедливая сделка, мальчик. Одна луна за тысячи солнц. Тик-так.»       Тик-так...

____

      Их пожрало пламя. Ударная волна вырвала последние деревья, уничтожая крохи леса. Люмин запнулась, и вдруг чьи-то руки укрыли её и подхватили, унося прочь. Она забыла, как управляться с руками и ногами: разум опустел, усталость и изможденность подавляли любой импульс. Горло саднило от криков, и, казалось, за вечер она истратила весь голос. Ужас испепелил всё, что было в ней.       Опасность миновала, и Яэ Мико развеяла свою магию и заклинания жриц – барьер распался, впуская запах гари и смерти. Кицунэ поддерживала путешественницу, Паймон бережно гладила её по волосам, испытывая угрызения совести, что так долго вела помощь.       Перед тем, как они покинули лагерь, Люмин попросила девочку сохранить волшебный камушек до удачного случая, и если их план провалиться, наказала добраться до храма Наруками и привести Яэ Мико, однако шум, масштаб ущерба и зловоние запретной магии сами привлекли внимание жрицы. Уже на полпути Паймон наткнулась на кицунэ и, растирая нос, высказала всё, что произошло. Но даже так… Даже так, несмотря на скорость божественного существа, Мико опоздала достаточно, чтобы Третий Предвестник успел провернуть свои козни. Паймон не знала, кто он и откуда взялся, и почему бился против своих же: кто разберет этих жестокий, глупых фатуи?! Однако её не беспокоила возможная гибель Поганки да и смерть Чайльда она бы пережила, но Люмин не смогла бы. Это было видно в широко раскрытых воспаленных глазах, посветлевших радужках, в напряженных пальцах, вцепившихся в руку жрицы. Паймон понимала, путешественница сильна, но чувства – они способны уничтожить даже сильнейших. – Люмин… – Что это? – напряженный женский голос заставил её дрогнуть. Жрица со светлыми вьющимися волосами и карими глазами, поправила очки, вглядываясь в оседающий пар. – Похоже на… Чернь!       Шуршание голосов. Мико позвала двух юных девушек, передала им путешественницу и шагнула в кратер, образовавшийся после огненного водоворота. Чуть замаранные концы волос вились, и закручивающихся локонов становилось всё больше с каждым шагом, словно напряжение вокруг возрастало. Фиолетовые камушки, качающиеся в ушах, замерцали в присутствии родной магии.       Небо наклонилось, и назойливые звезды проглядывались сквозь зарево. Луна полнилась, и цвет её переливался от молочного до темно-сиреневого. Мико замерла, чуть дернув подбородком – где-то ухнула сова.       Смог бледнел, уносясь в небосвод, пряча сцену трагедии от незваных зрителей. В окружении застывшей копьями земли, мерцающей черным, подобно адскому стеклу, сверкали молнии. Черное вплеталось в темное одеяние, пропитывало вонзенное в землю копье, и древко его трескалось. Подолы монцуки-кимоно дрожали, длинные темные волосы скрывали лицо, и рога переливались синевой. Лоскуты тьмы живыми тенями танцевали вокруг, а электричество, пропитанное порчей рассеивало купол. Шестой Предвестник медленно поднял голову, трещины пробежали по лицу, ладоням, но не жуткая форма Духа заставила Люмин содрогнуться. Горящий темном золотом глаз и белое пламя вспыхнувшее накидкой на плечах Предвестника. Миражем привиделось и исчезло вместе с Духом.       Мико оттолкнулась от земли и в одно мгновение в розовой вспышке, – Люмин поклялась бы, что между мигом увидела силуэт огромной лисицы, – и её руки мягко подхватили упавшего юношу, нежно прижимая к груди. Некогда путешественница уже видела чувства, отразившиеся в трещине публичной маски, и поэтому она заставила себя отвернуться и обняла Паймон, пытаясь справиться с нахлынувшим облегчением. Они живы. Живы благодаря Сказителю: он спас Мону и Чайльда. И это открытие неприятно окрасило чувства.       Люмин огляделась, высматривая ещё одного виновника развернувшегося ужаса, однако вместе с чудищем исчез и Герцог. Пепел, развеянный на ветру.       Шелест, – она подняла взгляд к замаранному небу, – и серебро блеснуло в дрожащих на ветру перьях. Огромная белая сова исчезла среди звезд.