____
Люмин не выстоит. Это стало очевидно, когда в последней их совместной серии, меч треснул. Треснул! Путешественница отскочила от столба пламени, преследующего её следом за разрушающими все вокруг ударами Третьего Предвестника. Рука дрожала, пальцы сковал терновник. Тонкие трещины бежали вдоль острия. Она проиграет как только меч разобьется. Так и произойдет. Герцог даже не выдохся, расправляя плечи и опуская острие меча. Их поле битвы напоминало руины: стены обрушились, потолок едва хранил несколько кусков камня и холодный дневной свет заполнял пространство. Как-то так выглядела её собственная душа. Разрушенная, сокрушенная и рассыпанная на множество осколков. – Это твой предел, путешественница. Я это вижу, – мужчина выдохнул, качая головой. Между полами его костюма сверкал алый Глаз Бога, полный неистовой магической силой, но между этим, Люмин знала, в нем была и Порча. Предвестник даже не использовал части своего могущества, а она уже едва стояла на ногах. – Как я и говорил, может лет через десять ты смогла бы коснуться меня, хотя учитывая твое рвение отомстить, случилось бы чуть раньше. Я бы подождал, ведь время – такая мелочь. – Ты слишком великодушный для убийцы. – О нет, ты ошибаешься, – смех его был глубоким и раскатистым. Герцог кинул взгляд к мертвому телу Одиннадцатого Предвестника и ниндзи, стоявшей поодаль и наблюдавшей за бесчестным поединком. Его бровь чуть дрогнула удивленно. Видимо, её решение остаться всё-таки поразило солдата. – Мне не знакомо великодушие или что-то столь бессмысленное. Просто я знаю, цену потенциала и уважаю сильных воинов или тех, кто может ими стать. Остальные – мусор, который может полыхать в моем огне. Герцог поднял оружие и направился к путешественнице. Тихие, вальяжные шаги – этот мужчина больше не воспринимал её как соперницу, как оппонента в битве, теперь Люмин была жертвой, которую он готов растерзать, – Предвестник больше не улыбался. Ни разу на его суровом лице не мелькнуло что-то столь беззаботное с момента скрещенных клинков, точно битвы и впрямь были для него чем-то священным. Принятое решение об убийстве проигравшего не доставило ему радости: нечто темное поселилось в уголках глаз, контуре губ, как тогда, когда он пронзил Тарталью мечом. Вырванный зуб, чтобы не саднил и не изводил болью. Меч в женской руке дрожал. Люмин не боялась, но силы покинули её: злость, что вспыхнула в ней, испепеляла их не меньше, чем битва. Она отшагнула, чувствуя тошноту, подступившую к горлу, сухость разъедающую глаза, бессилие, камнями упавшее на голову. Мир накренился. Путешественница упала, не заметив распростертую на земле лозу. Стекло поранило руки, разодрало подолы накидки. Даже вдохи давались ей с трудом. Отчаяние маячило за стальным щитом, кроша его и грозя поглотить путешественницу с головой – этого она боялась больше, чем надвигающуюся смерть. – Ты достойно сражалась, путешественница из другого мира. В прошлом Мурата непременно расколола землю лишь бы заполучить тебя, но печаль прошлого в том, что это прошлое, – серо-черное лезвие сверкнуло бледной сталью, черепки на гарде пожирали глазницами свет, когда Герцог взмахнул мечом. – Благодатным огнем согреет выдающуюся душу. Сердце зашлось. Люмин приказывала телу двигаться, но оно окоченело, застыло, как мраморное изваяние, не способное шевельнуться, даже вдохнуть. Руки дернулись в бессмысленной попытке спастись, защититься от огромного меча. Как-то неожиданно путешественница осознала жестокую и неотвратимую истину: смерть не просто ходит рядом с ней, отнимая близких ей людей, она всё это время коршуном кружилась над ней самой, пытаясь дотянуться. И ни разу у неё не вышло: то удача, то друзья, то её внезапно пробуждающаяся мощь спасали ей жизнь. Случайности. Ужас затопил разум: одна неловкость всегда уберегала её от конца. Она и правда может умереть. Не кто-то – она. Перед взором вспыхнул яркий, солнечный силуэт брата, улыбающегося ей. Люмин сжалась, чувствуя непривычную слабость, беспомощность и стыд за это, за то, что она впервые проиграла и подвела всех. А главное, Итэра. В наказание его улыбка померкла и воспоминание разбилось вместе с тем, как лезвие рассекло воздух, точно разрезая плавящийся сыр. Пар заклубился в воздухе. Жар ударил волной. Искры пробежались по камню, кусая ноги, пальцы, припекая смазанную кровь. Удивленный вдох заставил путешественницу открыть глаза, и с губ сорвался похожий вдох – всхлип. Сотканный из украденных теней подол плаща развивался на несуществующем ветру, звездное покрывало мерцало изнутри, украденное с небосвода. Мрак живой рекой струился по вскинутым рукам, обволакивая высокий, стройный силуэт, и опасливым ореолам окружал колючие рыжие прядки, точно их цвет обжигал, пугал оседающие на его плечах тени. – Во имя пепла! Воскрес, как феникс, – двуручный меч замер в одном вдохе от лица Одиннадцатого из Предвестников, одной рукой сдержавшего силу удара, волной разбившего каменную кладку и лишь чудом не снесшего девушку за его спиной. Холод струился дыханием из-под подолов плаща, рождая волны мурашек на её коже, а вместе с тем оторопь сменялась ужасом. Герцог наклонился и резким движением выдернул оружие из хватки нового противника, рассмеялся и выдохнул с наслаждением, точно магма разлилась по его жилам. – Вот только кто именно воскрес в этом теле? – Чайльд? – осторожно попробовала Люмин, медленно сжимая пальцы на рукояти треснутого меча. – Это ты? Некто, облаченный во мрак и холод – тот, кто похитил звезды, медленно обернулся к ней, скользнув бесчувственным, пустым взглядом по женскому лицу, отмечая какие-то детали. Серое лицо Предвестника не казалось живее, чем оно было, когда Герцог пронзил его грудь мечом. Люмин всё так же видела, как гаснут веснушки, как всё в нём теряет краски, словно сила, поднявшая его из мертвых, исцелившая смертельную рану, питалась его душой. Глаза как стекло – прозрачные, пустые, невидящие. Похититель звездного света шагнул к ней. Люмин выставила меч, и рука её не дрогнула, когда острие уперлось в его грудь. Она мерно вздымалась, ни одной раны или царапины, которые могли напомнить недавнюю ужасную картину. – Поворачиваешься ко мне спиной, парень? – рыкнул мужчина и резким ударом обрушил на Одиннадцатого клинок, вспыхнувший пламенем. – Урок не был тобой усвоен и даже смерть не изменила твоего безрассудства? Легкий взмах кисти – на грани аристократического взмаха платком, – и удар напоролся на стену мрака, пронизанную голубыми всполохами. Холод в одно мгновение пожрал огонь, сама смерть вырвалась из мрака и протянула костлявую руку в сторону Третьего Предвестника, разинув пасть. Герцог отбивался от внезапной вспышки мрака и голубого огня, а сам Чайльд или тот, кто поселился в его теле, точно совсем забыл о битве, об опасности. Он пристально смотрел на девушку, что одним движением могла снова вспороть ему грудь, и – не шелоха. Он не призвал жуткую чужеродную магию, чтобы предотвратить это. Ничего не произошло. Существо просто смотрело. – Люмин! Это не… Послышался женский крик. Путешественница дернулась, опуская меч и оборачиваясь. Тенистые руки схватили Томоко за руки и ноги, прижимая к земле, пытаясь разорвать. Бесформенное чудовище с прорезями, безднами вместо глаз, где горело лишь синее пламя, склонилось над ней, пока ниндзя беспомощно барахталась. Она вдруг замерла. Всего один удар сердца, и зал сотряс нечеловеческий крик ужаса. – Остановись! Прекрати! – путешественница дернулась, не замечая стонущих костей, противящихся любому движению, но существо резко схватило её за руку и коснулось пятен крови на лбу. Люмин зашипела. Раны, оставленные сражением с Герцогом, ныли, но на фоне ломоты во всем теле, казались сущим пустяком. – Пожалуйста, я знаю, ты меня слышишь. Прекрати! Ещё одно долгое мгновение зал сотрясал крик, беспрестанные вспышки пламени и звон металла, пока все вдруг не стихло. Томоко осталась без чувств лежать на камнях, струйки крови стекали по щекам, словно она плакала, словно чудовище заставило её видеть нечто поистине невыносимое. Герцог тяжело дышал, несколько ссадин украшали его руки и лицо, но как только тьма отстала от него, Третий Предвестник дернул плечами и без промедления бросился к Одиннадцатому и Люмин. В темных глазах его горело пламя, но то было пламя предвкушения стоящего сражения. Однако Чайльд даже не моргнул. Его пальцы – холодные как льдинки, – касались каждой раны на её бледном лице. Люмин не знала, кто был перед ней, но ужаса не испытала: даже если это та сущность, о которой ей говорил Чайльд, она верила, видела, что где-то за это оболочкой сохранились крупицы знакомого ей парня. Сердце вслед этим мыслям болезненно забилось, она потянулась к нему, желая обнять, физически ощущая нехватку его тепла рядом, привыкшая к тому, что за время их изнуряющего путешествия, Чайльд всегда согревал её ночами. Ничего особенного: они просто лежали и болтали ни о чем, и его улыбка зажигала какие-то новые огоньки в её душе, разгоняя холод. Не важно что, даже если придется разверзнуть землю, но она вернет его, вернет, потому что… Люмин дернулась вперед, касаясь напряженного мужского плеча и, взмахнув мечом, отбила удар Третьего Предвестника. Сила касания меча о меч волной прошлась по руке. Люмин закричала от боли хрустнувших костей. Меч дрогнул и разбился, а магия, что его сотворила гулом отразилась о стены. Где-то в горах содрогнулись деревья и посыпались огромные валуны. – Истинно валькирия, – с каким-то благоговением промолвил Третий Предвестник, когда одна трещина пробежалась по его двуручному мечу. – Ты способна разрушить и сотворить этот мир заново!____
– Заткнись! Умри уже, наконец! Боль, что звучала в её голосе, что слышалась в дыхании. Как кровь стекала по губам, как дрожь бежала по коленям. Как неистово билось её сердце. Всё это звучало оглушающим басом, подавляющим, подчиняющим. Чудовище, что боролось, терзало истинного владельца тела, заверещало, полное ненависти, искреннего желания разорвать девчонку, погасить её свет. Горячий, испепеляющий. «– Убить, убить, убить её! Мне нужна её душа. Разорву, разорву, разорву!» Когти скреблись по стеклу. Хаос зубами раздирал соперника, пытаясь дотянуться до реальности, захватить тело и вырвать девчонке сердце. – Чайльд! Очнись! – она кричала, кашель сдирал ей горло. – Это ты! Только ты! Заткнись. Замолкни. Исчезни. Он протянул руку и осклабился, предчувствуя, как будет слизывать её кровь со своих пальцев, как сожмет сердце и раздавит его, как жизнь погаснет в золоте глаз. Свет, что мог затмить солнце, наконец, исчезнет. Девчонка загнана в угол. Овечка среди скалящихся хищников, жаждущих её смерти. Один как алая клякса крови с одной стороны, и с другой – сгусток беспроглядного мрака. Если не он, так другой убьет её. Не важно, не важно… Нет. Это его жертва, его пиршество. – Ты давно хотел этого, парень, – эхом звучал мужской голос. Стенки черепа сотрясались. – Давай сразимся. Может в этой оболочке, ты сможешь меня даже убить. Он оттолкнул девчонку и бросился в сторону этого властного голоса. Тьма и пламя взметнулись и напоролись на яркий, алый огонь, рычание собак и блеск металла. Танец смерти и огня: гончие лаяли, бросаясь в синие всполохи разинутых ртов тенистых чудищ. Они оживали, выскальзывали из-под плаща, из мрака, что живет между светом звезд – далеким, отчужденным, – из средоточения холода межмирия. Водоворот алого и синего. Пальцы оттягивала тяжесть синего клинка, встретившегося с оружием оппонента. Потом снова, снова: справа, слева, сверху, наискось. Он дотянется, располосует его, уничтожит. Кровь, нужна кровь. Он затопит весь мир алым морем, чтобы наконец тот мальчишка замолк, заглох, исчез. Перестал цепляться за свою человечность. За слабость, рожденную воспоминаниями, которые он пожирал столько лет, искажал, разрывал и сшивал неправильно, обратно вкладывая ему в голову. Вынуждал отдаляться, отворачиваться от тех, кого он когда-то любил. Предавать близких, омрачая их сердца. «– Это конец, мальчишка! Вся та боль, что ты принес, все те смерти, тот мрак, которому позволил пустить корни в своём сердце – этого хватит, чтобы избавиться от тебя раз и навсегда, – злорадный голос Хаоса давил как стены, как падающий потолок. Мальчишка сжался, пытаясь закрыть уши, спрятаться от разрушающего голоса, от мрака, от холода, от горящего вокруг синего пламени. Оно плясало на костях убитых им людей. Плоть горела, заполняя запахом нос. Он впитывался в кожу, проедал душу. Слезы горячими струйками стекали по щекам. Это было невыносимо. Правда, что сияла перед ним была невыносима. – Ты уже стал чудовищем, так нечего бороться со мной. Я – всего лишь твоё отражение!» – Чайльд! Остановись! Пламя взревело, заглушая треском костей чей-то голос. Кровь измазала его руки. Пальцы дрожали, когда он смотрел, как они сжимают клинок и пронизывают мягкую плоть. Он слышит, как рвется мясо, ломаются ребра, звучит сиплый вздох. В каждом звуке, движении, каждой мысли звучало лишь: чудовище, чудовище, чудовище.. Ты. Хаос завладел телом. Победоносно он вонзил клинок в своего соперника. Кто это был? Тот, что бился с ним в реальности, или же – в сознании? Он давил на грудь мальчишке, втаптывая его в черную землю, в ошметки его разорванных жертв. Как когда-то.. Когда-то нечто такое уже было. – Братик!.. Ая… – Замолкни-с, мелюзга! – глухой удар, и крик оборвался. Совсем крохотное, наряженное в симпатичное, скромное платьице тельце упало на снег. Недвижимое, словно не живое. Ужас, ужас, ужас… Мальчик пытался подняться, но громкий, бессердечный смех и сапог вдавили ребенка с сугроб, заставляя глотать ледяные комья. Острая боль пронзала зубы, разрывала горло и булыжником падала в желудок. Мальчик скреб пальцами снег, нет это была плоть мертвецов! Всё, на что было способно его слабое тело, его шаткий разум, проигравший монстру, поселившемуся в нем. Острые зубы сомкнулись на его руках, ногах, впились в бок и тянули, тянули, отрывая куски. Крик не мог облегчить боль – в том месте его не существовало. Лишь поток нескончаемых мук. – Смерть – это не то, что можно исправить, – мрачный отголосок голоса вонзился в разум. Парень, который никогда не улыбался чувствами, ведь эмоции для него – оружие, которым нужно умело пользоваться. Кто его научил этому? Он сам и научил. Собственными руками вылепил из потерянного мальчишки солдата, ненавидящего убивать, но превратившегося в одного из жнецов великой женщины, что однажды спасла его семью. И с тех пор он готов был толкнуть любого в этот мрак ради её одобрения. Не удивительно, что все смотрели на него так. Так, словно он не стоит и крупицы их внимания, их любви. « – Именно! Червяк, которого давно пора раздавить, – Хаос смеялся, вдавливая сознание мальчишки в пучину гниющих трупов. Он с ужасом, неожиданно для себя узнавал безжизненные глаза погибших, убитых им людей. И вдруг следом за этим узнаванием они оживали и хватали его, желая добыть себе кусочек сознания своего убийцы. Разорвать его и стереть. – Ты никого не можешь спасти, ведь даже себя не в силах защитить». – Сражайся, – холодный, ровный голос отогнал отупение. Мальчишка из последних сил поднял голову. Измазанный в крови, в останках мертвечины, разорванный на клочья он увидел совсем щуплого парня с живыми молниями, запертыми в синеве глаз. Он присел и склонил голову, хмуро наблюдая за его слабостью, его медленной кончиной. – Первый удар будет слабым, но ты его сделаешь. Потом ещё один и ещё. Пока ты сражаешься, тьма не сможет поглотить тебя. Пока смерть не доставляет тебе удовольствие, ты сможешь с этим справиться. Видение рассыпалось. Тень улыбки промелькнула на знакомом лице, когда юноша протянул ему руку. – Ты же меня этому учил. Мальчишка задохнулся во мраке, пламя его поглотило, а женский крик сотряс сознание, когда клетка вдруг задрожала и начала рушиться. Кусочек за кусочком что-то возвращалось. Обычный день, обычная тренировка. Один за другим партнеры по спаррингу падали, не способные больше подняться. Юный воин увлекался, забывался и иногда сила его оказывалась больше, чем противники могли вынести. Он решил, сегодня все: соперники и учителя, – наконец, увидят, кто он, сколь силен и что только он достоин стать одним из Предвестником. Нет, просто обязан был им стать. Отворилась дверь в огромный зал, где было без малого человек тридцать тренирующихся на разных видах оружия, по двое-трое в парах. Череда глухих ударов, вздохов и шипения боли – сладкая мелодия битвы. Однако этого мало, прискорбно недостаточно, чтобы кто-нибудь заметил, увидел, понял, что он здесь, что он лучший, что он способен разорвать их всех голыми руками – обязан. Обязан, иначе тот день может повториться, иначе то существо найдет его, найдет и заберет всё, чем он дорожил. Едва ли кто обратил внимание на появившихся Предвестников с мальчишкой, облаченным в черный костюм как и все здесь. Его мрачный взгляд не задерживался ни на ком, кроме него. Да, тогда он увидел, как расширились синие глаза, нахмурились брови и медленно мальчик поднял взгляд на Первого. Мужчина стоял, скрестив руки на груди, изредка отвечая на многословную речь Герцога, изучал присутствующих, от чего-то приходя в крайнее раздражение. Для Аякса это был шанс выделиться, привлечь их внимание, и столь яростно было это желание, что последним ударом он переломил деревянный меч своего противника и рассек воздух, обрушив оружие на голую руку. Треск был столь оглушительным, что, кажется, именно он привлек всеобщее внимание, а не вопль упавшего на пол парня. Сейчас, сейчас, сейчас… Однако Предвестники удостоили его лишь мимолетным взглядом и тут же забыли. Аякса охватил странный ужас подобно тому, когда барахтаешься в зыбучих песках, но лишь глубже себя закапываешь, не способный сдвинуться с места. В одно мгновение все его труды обратились ничем. Меч дрогнул в руке, холод прилип к пальцам, и тогда, он не уверен, память подавалась туманом, но мальчик с синими глазами снова взглянул на него и что-то произнес. Он был далеко, и слова его остались не услышаны Аяксом, однако им вторил громкий, басистый голос Третьего Предвестника, заставивший всех присутствующих вздрогнуть и замереть: – Верно, пора посмотреть, чему научился под твоим руководством инадзумский мальчишка. – Согласен, – Оссиан окинул присутствующих оценивающим взглядом, выбирая оппонента. – Бой состоится между Скарамуччей и… – Ним, – мужчина широко улыбнулся, указав в сторону конопатого мальчишки, для которого мир едва не обрушился во мрак разверзнувшейся под ним бездны. – Кажется, они сдружились. А что может быть отчаяннее и правдивее битвы между друзьями, верно, Оссиан? Но Первый Предвестник промолчал, не среагировав на скрытую колкость во фразе, сдержал лицо как и всегда на людях. Все новобранцы и тренера сейчас смотрели лишь на них троих в ожидании кровопролития. И Аякс ждал этого, сжимая тренировочный меч, наблюдая за своим новым противником. Он был меньше, слабее и редко поднимал оружие – чаще в его руках можно было найти книгу или какой-нибудь свиток. Тем не менее когда он взял меч, заняв свою позицию, предвкушение заполнило его до краёв, он видел, парень настроен серьёзно, и это его успокоило. Всё правильно, теперь-то все увидят. Битва не стоила и гроша. Хоть мальчишка и старался, но Аякс провел многие часы в битвах, впитал сражения с кровью и душа его была отзвуком ударов клинка о клинок. В мгновение, когда он сбил мальчику с ног и одним ударом выбил оружие из рук, жуткий холод вернулся, сжав сердце. Заминка дала Скарамучче возможность ухватиться за деревянное лезвие и дернуть Аякса на себя, зарядив кулаком ему по носу. – Ты выглядел отвратительно, – прошептал он, когда оба повалились на землю, и буквально все слышали разочарованный вздох Третьего. И Аякс оцепенел, нечто напугало его, нечто, что блеснуло в глазах мальчишки, словно ледяное пламя в тот день. – Будто ты кричал, а никто тебя не слышал. Они покатились по плацу, и мальчишка прижал Аякса к земле, придавив локтем шею, рука его дрогнула. – Ударь меня, идиот, – одними губами произнес он, сверкая глазами. – Сейчас же! Ударь. Ударь. Сейчас же! И он ударил. Слабо, но это его не остановило. Следом были ещё удары. Он боролся. Даже если это его последняя битва, даже если враг намного сильнее, страшнее, ужаснее, ведь в его распоряжении не физическая мощь, нет, он владел его страхами, его воспоминаниями, которые всегда обращали парня в бегство, подгибали колени перед правительницей, вынуждали склонить голову и снова убивать, убивать, убивать, боясь повторения забытого дня. « – Да когда же ты сдохнешь!» Голос почти раздавил ему голову, но парень остервенело цеплялся за существо, голыми руками разрывал мрак, выгрызал зубами себе путь наверх, прочь, прочь из мрака, прочь из бездны отчаяния, ужаса и смерти. Впервые он ощутил, что чудище содрогнулось, не способное сломить его вдруг окрепший разум, сталь, что замерцала в его разрушенной душе. Душе, что медленно собирали по кусочкам. Кусочек за кусочком. – Ты справился, – шепот точно лучик солнца, скромно проникшего в пучину. Мальчишка разорвал чудовище, влез в его шкуру и вырвал силу, власть, контроль. – Молодец, Аякс. Мрак развеялся. Пальцы липли от крови, она горячими каплями стекала по лицу, но всё это было далеко. Боль, ломящая тело, вдруг ослабшее, потерявшее привычный костыль, к которому оно привыкло, подогнуло ноги, и он упал. Но чьи-то руки обхватили его и крепко сжали. Чужое тепло отрезвляло, возвращало ощущение реальности. Он моргнул. Его обняло солнце. Или же это была миниатюрная девушка, крепко сжимающая его дрожащие плечи. Облегчение затопило разум. Тихий как гладь сонного океана. Ничего не было в голове, кроме тишины, спокойствия и облегчения, когда он наклонился и поцеловал девушку, что продолжала протягивать ему руку, даже когда он этого не заслуживал. Золото рассвета, рождение дня и шелест скошенной травы. Вкус, напоминающий жизнь.____
Он бы не вспомнил, когда было нечто похожее в его жизни. Возможно, такого даже и не случалось за все те бесконечные годы его воинской жизни. Любая битва, любое противостояние всегда оканчивались его победой. Всегда… Почти. Герцог сипло выдохнул, опираясь на полуразрушенною колонну, медленно скользя и припадая к земле. Кровь сочилась из разорванной раны в животе. Река, которую невозможно остановить, окрашивала элегантную одежду, массивные пальцы и разливалась по полу. Жизнь вытекала вместе с ней. Он умирал, пока его противник, хватаясь за жизнь, воскресал каплей за каплей. Боли не было. Точно его чувства уже давно обращены в пепел, и Герцог совсем позабыл каково это – жить по настоящему, как живут обычные люди, смертные, борющиеся не только за себя, но за тех, кто им дорог. Девочка с золотыми прядями была именно такой: даже слабой, разбитой и сокрушенной от потери, от предавшего её тела, она не сдавалась, сражалась, потому что ей было что терять, кого защищать. Сила духа, пламенем опалившая его. Он понял это ещё в их первую встречу, и уважение проклюнулось как подснежник после долгой зимы. Уважение, а вместе с ним крупицы былых чувств. Сожаление. Печаль. В этой юной воительнице он увидел молодого парня прошлого, готового рвать глотки, вырывать чужие души из тела и испепелять их ради той, кто стала его смыслом, его собственным сердцем. Так давно, что и не вспомнить ничего, кроме пришедшего взамен опустошения, когда огонь пронзил его преданное сердце, сжег душу, лишил чувств. Она была такой же. Девочка, полная веры до кончиков своих тонких пальцев, готова была умереть ради своей болтливой компаньонки, ради высокомерной подруги, ради врага, которому в руки вложила свои чувства. А он разорвал их, выбросил – он предал её. Потом снова и снова. Может поэтому он продолжал их испытывать, проверять на прочность, чтобы понять, почему. Почему эта девочка продолжала бороться за того, кто этого не стоит. Но ему не понять. И всё-таки его слова действительно оказались правдой: «Смерть – это конец для всего». И для клятв тоже. Рыжеволосый юноша – Одиннадцатый из Предвестников, или же уже нет, скорее нет, просто парень с израненной душой, с силой, которой не понимал, которой не мог противостоять. Он наконец победил. Герцог видел, как тьма испугалась, когда одолев своего врага, мальчишка замахнулся на девушку и вдруг замер, слезы покатились по его бледным щекам, а вместе с ними жизнь обожгла его кожу поцелуями, возвращая тепло, свет. Тени испугались и разбежались – они кричали. Он слышал их крик, потому что нечто такое же жило и в нем, родственное, и даже оно сотряслось от силы, которая, наконец, пробудилась в этом юнце. Сила, которой он позволил родится в желании не сдаваться. Бороться. Люмин осела на пол вместе с парнем и крепко обняла его, позволив ему осторожно коснуться её губ. Слезы скатились по её щекам, неукротимым потоком рванули из глаз – девочка дернулась, крадя один за другим новый поцелуй. Точно без него она не могла больше дышать, и только потеряв, пережив его смерть, это поняла. Чайльд или же лучше – Аякс хрипло, точно пробуя этот звук на вкус, смеялся, улыбался ей, не способный сдержать слезы, смазывающие кровь по лицу. Странное знакомое чувство колыхнулось в его ослабшей груди. Ностальгия. Мужчина выдохнул, закрывая глаза, выпуская поводок, распуская гончих, позволяя, наконец, внутреннему пламени погаснуть. Он не смог убить инадзумского мальчишку, но почему-то даже продолжая его ненавидеть, Третий Предвестник не сожалел. Пусть живет, продолжает сражаться и однажды, ему казалось, этот мир испытает весь гнев, что взращивался в нем: он содрогнется и обрушится. Тогда начнется что-то новое, нечто чуть более прекрасное, чем нескончаемая война. Война, что бушевала в его преданном сердце. Война, что наконец окончилась. «Любовь бессильна против смерти». Он рад, что в этот раз ошибся.