Глава 27. Тот, кого оберегает Бог
9 апреля 2022 г. в 07:12
– Ты стал сильнее, Бальтазар! – искристый смех разлился на площадке. Вместе с ним блики солнца прыгали по кромке реки, окружавшей площадку. Обширный каменный круг на южных холмах от их скромного королевства. Гористое, точно окаменевшие языки пламени, с прямыми, угловатыми дорогами, простыми замками и пылающими сердцами людей, что жили здесь. – В прошлый раз ты смог разрубить всего четыре куклы, а сегодня аж семь. Достойно похвалы.
– Мне не нужна твоя похвала, Мурата, – он рассмеялся, вскидывая тяжелый меч, на несколько локтей длинней его собственного роста. Но несмотря на это, молодой человек владел им, как владеют лентой гимнастки в театрах на площади Костра. Легко, изящно, точно он был продолжением его руки, воплощением силы воли. – Я бы предпочел твои горячие губы вместо пустых слов.
Девушка прыснула от смеха. Яркое светило нависало над их небольшим полем брани, где ежедневно Бальтазар упражнялся в боевых искусствах и не преминул учить тех, кто изъявлял желание выдержать его вспыльчивый и упрямый характер. Золотистый свет делал костер кос женских волос живым пламенем, колышущемся в такт её быстрым, точным и смертоносным движениям. Она никогда не распускала свои длинные чарующие волосы, а лишь вплетала в них новые золотые или серебренные колечки, бусинки или что-нибудь другое, рождая мириады вспышек в игре света. Вся Мурата была сочетанием стали и обжигающих искр, которые попадая в его руки, всегда оставляли незаживающие ожоги.
– Кажется, это обещание?
Она чуть склонилась. Контур её улыбок всегда был резким, как оскал хищницы, а взгляд зеленых глаз с прищуром полон не рассказанных секретов. Изумруд радужек всегда сиял силой, что жила в этой ловкой женщине, легко укладывающей жилистых, матерых мужчин на лопатки всего несколькими движениями рук. Балтазар не был исключением: его сердце преданно билось в такт её ударам каждый раз, когда он видел её смертоносный танец в битвах, из которых его богиня всегда выходила победителем.
Бальтазар взвесил свой меч, задумчиво окидывая пустую площадку, а потом улыбнулся подобающей столь же опасному, как и она, хищнику улыбкой:
– Пока кто-то не выронит оружие, – девушка скользнула лукавым взглядом по его фигуре, цепляясь за каждый контур мышц, и довольно кивнула. – Слово?
– Слово.
Мурата скрестила кисти и быстро извлекла из воздуха, точно из ножен, два клинка, подмигнула своему оппоненту и исчезла в желтых искрах, распаленного костра. Жар ходил за ней по пятам, опаляя кожу, иссушая влагу в воздухе, лишая кислорода. С каждым ударом, замахом, скрежетом металла, пламя пожирало прохладу осеннего дня.
На одно его движение приходилось её два, на один выпад – три. На уклонение – резкая атака, точно пантера, загоняющая жертву в угол. Яркая как спичка, подожженная азартом. Чувства пылали в её сверкающих глазах, когда она возникла из воздуха, толкнула парня в грудь двумя ногами, и они рухнули. Дыхание опаляло губы, в легких воздуха совсем не осталось. Мурата щелкнула языком, победительницей усаживаясь парню на грудь.
– Это было несерьезно! Ты только защищался, – возмущение искрилось желто-алыми всполохами вокруг. Её сила выползала из-под контроля. – В чем веселость битвы, если соперник не сражается?
– А кто сказал, что я проиграл?
– Что? – и вдруг она спохватилась. Условие победы было не падение, а лишение врага оружия, и как только это осознание отразилось на её смуглом лице, Бальтазар легко опрокинул её на землю, выбив клинки. – Вот же Котел тебя подери! Сволочуга!
Когда она смеялась, костры вспыхивали по всей округе. Неистовый огонь сиял, обжигал и дарил тепло подданным. Когда улыбка рождалась на остром, жилистом лице, тогда даже солнце преклонялось перед ней. А вместе с тем и его собственная душа вставала на колени, восхищаясь силой, красотой и чистотой её смеха. Смеха, как треск теплого камина, как хруст таявшего снега. Мурата воплощала собой всякий огонь, что горел или когда-нибудь загорит, само понятие тепла, и любое её касание оставляло ожог на его смуглой коже.
Он склонился к ней, и богиня впилась губами в его губы – неистово, обжигающе, волшебно. Сквозь смех, они целовались, объятые золотой солнечной рекой, скрытые от голубого чистого неба пышными кронами пожелтевших кленов. Ветер взметнул осыпающиеся листья и закружил хороводом. С каждым днем осень все больше вступала в свои права на землях Натлана – места, где всегда горело золото и огонь флоры, где жили лишь люди с пылкими сердцами, отдающиеся всему без остатка: будь то война или любовь.
Любовь. Сладкое, незнакомое чувство, расплывающееся энергией в костях, подчиняющее мысли, разливающееся вином счастья, когда человек, к которому оно обращено отвечает тем же. Когда его глаза блестят столь же чувственно, как твои собственные. Открытость, дающаяся с трудом, но вознагражденная принятием и ответным доверием. Мгновения – столь редкие проблески в мире людей, где не прекращаются распри, где ежечасно умирают тысячи, где правит боль и страдания, оттого они столь дурманящие, сводящие с ума.
– Агния, – хриплый голос зажег на лице богини веснушки, созвездиями переливающиеся на ровной коже, украшенной алыми узорами воина. Лоб, щеки, руки и, он знал, живот и бедра покрыты подобными рунами, которые наносили лишь самым выдающимся воинам. Знаки уважения и почета. У него самого было их не счесть. Ладонь скользнула по залитой краской щеке, касаясь распухших губ, блестящих после их долгих поцелуев. Пальцы ломило от нужды касаться, касаться её, легкие наполнялись гвоздями, требуя вдыхать аромат горящих бревен, утреннего леса и закаляющейся стали. – Я…
– Знаю, – в глазах он видел ответ.
Никто и никогда не знал такую богиню войны, пламени и тепла, кроме него. Девушка, способная убивать не только сталью, но и простым, молчаливым взглядом. Он сдался ей в самый первый день, когда она при всех обставила высокомерного юнца только-только из рекрутов прибывшего, ещё пороха не нюхавшего. Тогда это был крах всего: Мурата несколькими точными ударами повергла его, а потом прочла длинную речь о всех его слабостях, недостатках, пока остальные слушали, улыбалась и кивали под её властный голос. Да, богиня была властной, но не высокомерной, не отстраненной от людей, что шли за ней, что жили её идеалами. Она всегда жила как все, среди народа, среди простых людей, не знающих, что такое магия.
Агния – (имя, о котором богиня рассказывала лишь самым близким людям, имя, что родилось вместе с ней ещё до того, как она стала управлять целыми населениями, которые росли и превращались в города), – она легко, по-кошачьи улыбнулась, толкнула парня в грудь, обхватив ногами пояс, – и мир его сделал круг. Воительница снова повалила его на землю, а потом игриво щелкнула по носу и поднялась, откидывая волосы за спину. Протянутая рука в пыли, грязи, как и вся её тренировочная одежда. Взглянешь, и не скажешь, что в дневной тиши, в тенях кленов, стояла могущественная богиня, способная поднять саму магму из недр земли и уничтожить целое королевство – задорная девчонка с румянцем на щеках и россыпью веснушек.
– Пошли, боец. Пора привести свой внешний вид хотя бы в пародию порядочности.
– Ох уж эти аристократы, только и способны что мериться кошельками, – нескрываемое презрение промелькнуло в словах, когда Бальтазар, приняв руку, легко вскочил на ноги. Его жилистая, высокая фигура вынуждала Мурату поднимать голову и каждый раз хмуриться, сознавая их разницу в росте. Это его несказанно умиляло. – Думаешь, они заметят, если несколько неотесанных дикарей не появится на празднестве? Уверяю, очередные пять часов в обществе белоручек вынудят меня проявить всю свою «неотесанность» дикаря.
– Пускай, – Агния качнула копной волос и направилась к длинной, почти бесконечной лестнице, ведущей змеей между скал и усаженных на них желтеющих деревьев. Им пели песни осенние птицы в ритм его поющей крови. – Если их не устраивает наша «неотесанность», это их проблемы. Крысы первые бегут с корабля.
– Ты совершенно права, но эти их причуды сводят с ума. Зачем им шесть вилок? Безумие какое-то.
– Тринадцать.
– Лучшие наши бойцы и то вооружены меньше, – недоверчиво промолвил он, проводя ладонью по растрепавшимся алым волосам, собранным в хвостик. – Да защитит нас пламя, это не празднество, это поле битвы.
Агния как-то многозначительно повела плечами, не моргая провожая уходящую змеей лестницу. Разбитая тень листвы скользнула по её чуть блестящему от пота лицу, вытянутым контурам шеи, по сильным плечам. Что-то затаилось в этом молчании, но воин не стал допытываться. Если она захочет, расскажет сама, но легкое предположение, как осенний ветерок после летней жары, проскользнуло в голову: возможно, сегодняшнее празднество Сошествия, лишь мишура для чего-то еще, чего-то неприятного.
Над ними пролетела стая птиц, громко поющих песни. Шелест листвы нашептывал об окончании теплых дней и приближении первого заморозка. Но в Натлане даже зимой снега почти не бывает, а холода – лишь так называются в дань более северным поселениям. Земля никогда не остывает, огни всегда пылают ярко и горячо, храня тепло в городе огненной богини. Пока бьется её сердце, пока воля её сильна, город будет жить, пылать, как сердце живого существа.
По обыкновению когда их путь пролег мимо обрыва, Бальтазар пошел вдоль края, оттеснив девушку к безопасной скале, покрытой мхом. Девушка улыбалась, шагая вприпрыжку.
– А говоришь, порядочность для тебя недосягаемый уровень. Экий джентльмен.
– Просто ты неуклюжая. Не хочу потом Искорке объяснять, почему её мама свернула себе шею, – девушка фыркнула, ткнув его локтем. – Во время сражений ты элегантна как лань, но в обычной жизни точно ишак.
– Бальтазар! Ещё хоть слово и я твой наглый язык превращу в подкопченный стейк!
Его смех сотрясал горы, птицы взлетали, перепуганные силой, скрытой в нем и чувством, что обращено было лишь на одну женщину. И она сейчас метала молнии в этого воина, но стоило им выбраться на склон, Мурата забыла печали и вспыхнула свечкой, любуясь своим домом. Подножие превращено было в город, сложенный алыми камнями, белыми крышами и с желтой рекой света – дорогой, соединяющей разные его районы. Где-то на востоке виднелось чудо архитектурного творения, именуемое усадьбой. Однако любой приезжий, увидевший обилие колонн, шпилей, ограждений и прочих причуд, смело назвал бы это строение скромным замком. Но их правительница не любила такое помпезное именование, и упрямо называла свой дом просто усадьбой, где жили лишь те, кому она доверила бы свою жизнь. Нет, ещё более близкие: им она бы доверила жизнь своей дочери.
В городе повсюду слышалась оживленная возня: обеденные разговоры горожан, звон заколяющегося оружия в кузнях, крики гонцов с новостями, марш патрулирующих солдат, – обычный день Натлана разливался перед ними во всём своём пестром многообразии. То тут, то там встречались люди, обладающие характерными чертами исконно жившего на этих землях народа: кожа всех оттенков шоколада и бронзы, глаза их всегда с прищуром, сверкая зеленой или голубизной (такие гости, как Бальтазар, с темными радужками встречались крайне редко), и с выдающейся чертой, той, что ясно намекала на родину этих людей, – с огненными волосами, настоящее живое пламя, взятое под узду смертными. Начиная от самого темного винного, заканчивая оттенками бегонии, кровавых тонов и с примесями рыжего. Чужеземцы глазели на натланцев, как на нечто своеобразное, как на диковинку, то ли пугающую их, то ли восхищающую.
Приближалась сиеста. Горожане бросали свои дела, окунаясь в другое течение – отдых, полный веселья и цепляющих представлений. Когда для всех наступало время оставить работу, для танцоров и театралов приходил час ярких красочных увеселений на площади Костра. Даже обходя её стороной, ведь там всегда собиралось вдоволь народу, мешая всякому свободному движению, можно было услышать радостные, подбадривающие крики, звонкий свист, ритмичную мелодию, пробуждающую кровь от спячки рутинных будней. Она точно закипала, толкала к движению, к танцу, и это волшебство завлекало даже стариков, увальней, серьезных дам, и уносило мысли прочь от тяжб, печалей и тревог.
Мурата улыбалась и махала каждому, кто замечал их, – а заметить столь массивного парня и аккуратную кроху на его фоне было не трудно, куда сложнее не заметить, не почувствовать силу, что вдруг навестила их, – люди бросали какие-то шутливые реплики, приветствия, шутки и пожелания, но и богиня, пылкая, острая на язык, выпрямлялась, как жеребец перед галопом, а затем отвечала так, что болтун лишь опешивал и беспомощно моргал ей вслед.
– Так они решат, что ты им подружка, а не их правительница.
– Ну, я и есть их друг, – пожала плечами богиня, и вдруг она замерла.
Её соколиное зрение что-то уловило среди лабиринтов каменных домов и лавок, а потом точно пружина, она разжалась и помчалась, прекрасно, как язычок пламени, маневрируя между людьми. Бальтазар остался беспомощно созерцать, как его богиня гонится за огненным элементалем, летающем средь улиц.
– Настоящий ребенок, – выдохнул он, пряча руки в карманы шараварных темных штанов. – Интересно, сколько богам нужно прожить, чтобы повзрослеть?
Залы усадьбы встретили его прохладой, запахом свежеиспеченного хлеба и расцветающего жасмина, сады которого раскинулись за этим громоздким зданием. Там росли не только жасмина, но и ирисы, нарциссы, фиалки и прочие виды цветущих и пахнущих, названия которых воин не пытался запомнить. Все они звучали как одно да и выглядели эти цветы для него одинаково, меняя лишь оттенок лепестков. А вот Искра их просто обожала.
– Вот ты и попался! – победоносный клич оглушил, когда кто-то налетел на него со спины, запрыгнув, обхватив ногами и дернув рукой к потолку. Бледно-рыжие, ближе к золотистому оттенку, волосы щекотали ему нос, когда девчушка лет восемнадцати, ещё ребенок по меркам и людей, и богов, склонилась перед ним, злобно скаля зубы. Точнее делая вид злобного, опасного воина, вдруг заставшего мужчину врасплох. – Враги повсюду, Бальтазар! Нельзя терять бдительность. Никогда не знаешь, кто вонзит тебе нож под ребра: чужак или друг.
Он даже не пошатнулся, твердо, как скала, стоя на ногах, похлопал её по колену и пошел по коридорам, витиевато уходящим вправо к первой из четырех башен. Серые плитки однотонно ложились под ногами, стены, лишенные громоздких, цепляющих глаз украшений, были облицованы лишь желто-алой мозаикой, позолоченными канделябрами, уходя к сводчатым потолкам, превращенным в стеклянные плиты.
– Если не доверять близким, то кому тогда можно? – девчонка расслабилась и наслаждалась поездкой так, словно ей снова было лет пять и Бальтазар решил прокатить её по всем запутанным коридорам «усадьбы». От Искры всегда пахло цветами и вольным ветром. Вопреки силе её матери, в ней бушевал ветер, толкающий её к вольным просторам, открытому небу и скачкам на самых гордых породистых скакунах. – Если сердце воина закрыто от мира, то он уже проиграл битвы, которые ещё не начались.
– Но есть вероятность, что скоро мы не сможем доверять никому.
Бальтазар остановился напротив стеклянных дверей, ведущих в небольшие летние сады, где Искра резвилась со своими растениями, когда наступал долгий утомительный период весны, а торговцы привозили новые виды семян из разных уголков вселенной. Молодой человек дунул на алую прядь, падающую на глаза, чуть повернул голову, встретившись с задумчивым взглядом зеленых глаз – таких же, как и у Мураты. Может, немногим синее, чем у богини.
– Что-то приключилось? Тяжелые раздумья не твоя сильная сторона, Искорка.
Девчонка фыркнула, выпуская его из капкана рук и ног и плавно соскальзывая на пол. Она скрестила руки, чуть хмурясь каким-то своим мыслям. Такое выражение редко появлялось на её обычно эмоциональном лице.
– Агния, видимо, тебе не сказала…
– Она, вообще-то, твоя мать, – он чуть усмехнулся, ставя руки на бока. Искорка лишь отмахнулась от этого факта, как от чего-то неважного. – Хорошо, и о чем она мне, по-твоему, не сказала?
– Помнишь, несколько лет назад на границах Каэнриаха появился парень, заявивший, что он родом из другого мира и всё такое, – нечто подобное и правда было, но эта страна находилась слишком далеко от Натлана, чтоб нечто такое как-то изменило привычное течение жизни местных жителей да и Агния не предала этому особого значения. В целом всей их небольшой семье было не до какого-то оборванца, шатающегося где-то очень далеко, так как город сотрясался из-за приступов своеволия Искры и раздраженной этим Агнии. Бальтазар до сих пор с содроганием вспоминал её подростковый возраст. – На рассвете прибыли гонцы, принесшие дурные вести. Боги по всему континенту в смятении, напряжении, точно что-то случилось или должно вот-вот случиться. Как будто песочные часы готовы перевернуться.
– И это связано с тем парнишкой? Как?
Они направились дальше. Время тикало, и совсем скоро должен был состояться прием, на который ещё нужно было успеть добраться. Его устраивала какая-то богиня из соседних земель, но воин предполагал, что праздник стал просто поводом для встречи большей части могущественных существ. И теперь он был в этом точно уверен – пазл сложился.
Искра вздохнула, ероша распущенные волосы. Она ненавидела их заплетать, чувствуя будто их лишают свободы трепетать на ветру.
– Я и сама это чувствую. Словно в любое мгновение на нас небо обрушиться или что-то такое. Возможно, тот парень и правда пришелец из иного мира. Я слышала от… подруги, в Каэнриахе что-то приключилось и ко всем в двери скоро постучится война.
– Тогда нам нечего переживать, – Бальтазар обнял девчонку за плечи и насильно спутал ей на макушке волосы, пока та кричала и рычала, словно дикий зверь. Удар каблука по ботинку, заставил его всё-таки сжалиться и выпустить её. – Не вешай нос, Искорка. То, в чем с нами никто не в силах соперничать, это наш талант к сражениям. Война – колыбельная, под которую засыпают дети, песня нашей горячей крови.
Какое-то время они шли в молчании, пока не очутились у резных дверей его покоев. Несмотря на для всех очевидные отношения между богиней и главнокомандующим её армии, жили они в разных комнатах, находящихся в противоположных концах усадьбы. Таково было не требующее возражений решение Искры, когда она случайно застала свою мать в пылком поцелуе с Бальтазаром на тренировочной площадке. После этого она там почти не появлялась.
– Это получается, мне пели колыбельные про войну и смерть? – видя вытянувшееся лицо мужчины, Искра не сдержала улыбки и расхохоталась. – Вы ужасные родители, Бальтазар!
– Матери не слово. Этого разговора не было.
– Только если ты согласишься прокатиться со мной на Онексе до самого горизонта! – дверь закрылась перед её носом, однако смех ещё долго сотрясал украшенные висящими цветочными горшками стены обители богини. Их лепестки задорно подмигивали. – Это обещание, Баль-та-зар!
Ближе к вечеру они втроем отправились во владения соседей. Бальтазар иногда задавался вопросом, – больше по причине своего положения при дворе богини, – об особенностях ландшафта всех прилегающих территорий, не находящихся под их правлением. Но, возможно, в силу нехватки понимания в геологии и прочих более научных учениях, не входящих в перечень необходимого знания для воина, он никак не мог понять, как по-соседству в мире могут сосуществовать настолько разные места. Горячая, пылающая Натланта и выше к северу недвижимая, холодная страна льда, в которой как такового не было даже правителя или властного существа, заявившего бы свои права на территорию. Никому не хотелось морозить кости, даже если это были кости бога, прожившего не один век. Тем более, если прожившего не один век.
Искра легко переместила свою семью во двор белокаменного замка – вот это был определенно замок для королей, выложенный из самого чистого, мерцающего в вечернем свете камня. Кристаллы вкраплениями разбросаны в барельефах, черепицах шпилей, напоминая рассыпанную звездную пыль. Высокие башни взмывали к темнеющему небу, разрезая его полотно и вспыхивая звездами на сине-прозрачных фигурах, сидящих у окон, будто разглядывающих бродивших внизу людей.
Какая-то богиня всё-таки обосновалась в этом ужасно морозном месте, куда не было охоты лишний раз приезжать. Однако никто не слышал о ней: она жила тихо, неприметно, занимаясь какими-то только ей ведомыми делами в стенах своего шокирующего воображение дворца. Точно, это был именно дворец, но если в Натланте замок Агнии был мал, скромен, он был полон жизни, а этот – холодный великан, погибший в битве с морозом. Казалось, никто не скрашивал одиночество женщины, отшельницей бродившей по заснеженным лесам, наблюдающей с далеких балконов за темным звездным небом, как это можно было увидеть сейчас, если поднять взгляд и попытаться в белизне архитектуры разглядеть мираж призрака, замершего где-то там между вдохом и выдохом вселенной.
Около месяца назад им в двери постучался молодой человек с острым, мрачным взглядом разноцветных глаз, а за его спиной застыли солдаты Натланты, громко, без лишних просьб, объявившие о прибытии гонца из долин снегов и холодов. Выглядел он осунувшимся, пугающе тощим, а цвет кожи отливал чуть желтизной и серостью, точно парень не так давно пережил голод или смертельную болезнь и лишь благосклонность вселенной помогла ему выжить. Но паршивый внешний вид не мешал гостю смотреть на главнокомандующего и местную правительницу так, словно это они прибыли на порог его дома с какими-то просьбами. Высокомерный, горделивый мальчишка – фамильяр, решил тогда Бальтазар, разглядев в длинных, взъерошенных черных волосах волчьи уши, – он сначала окинул каким-то скучающим взглядом представших перед ним существ и коротко объявил о желании своей госпожи принять у себя гостей на грядущем Сошествии. Никто и не думал отказать, сочтя это хорошей возможностью, наконец, узнать соседа по лучше, оценить его возможную опасность для их территорий, хотя, может, причина была и в упомянутом Искрой предчувствии, неприятно покалывающем божественные сердца.
Бальный зал, где уже собралось столько существ, что стены гудели от волшебства, напоминал Бальтазару серебряную клетку. Двери были распахнуты, выпуская скапливающуюся магию на террасу, где гуляли волшебные существа, любуясь вечерним зимнем пейзажем. Многих как-будто бы не касался мороз, бушующий за стенами, не смущали острые снежинки, впивающиеся в кожу. Конечно, нет, ведь все здесь собравшиеся могли одним мизинцем снести стену, так что какие-то привольности погоды их мало занимали в отличии от человеческой сущности Бальтазара, редко бывавшего в подобных условиях. Агния чуть толкнула своего компаньона в бок и подмигнула, а потом перевела взгляд на Искру, что уже во всю резвилась с какими-то молодыми богинями и богами, наливая один бокал вина за другим. Взгляд женщины подле него медленно потерял прежнюю веселость и игривость.
Бальтазару понадобилось почти семь лет, чтобы приблизиться к пониманию взаимоотношений матери и её чада, но всё-таки чаще он оставался не удел. Между Агнией и Искрой всегда существовала какая-то недосказанность, и когда она появилась, он не знал, хотя, возможно, такие взаимоотношения нормальны для детей и родителей. Для него дела семейные были не досягаемы, потому что вся его семья – это солдаты, которые когда-то подобрали мальчишку с улиц и решили взять в воинскую роту. Кто мог представить, что когда-нибудь он станет главнокомандующим целой армии.
Иногда, правда, воин задумывался, не связаны ли их распри с кровным отцом Искры, но спросить не решался, ощущая, что эта тема – заноза, которую не хотелось лишний раз ерошить.
– Несносная девчонка, – богиня раздраженно отвернулась, ища кого-то взглядом. – Когда же она уже повзрослеет и перестанет вести себя так, словно ей пять лет.
– Кто бы говорил, – женщина его сердца полоснула по нему таким острым взглядом, что им впору было резать воздух. Бальтазар лишь пожал плечами. – Кстати, зачем ты сегодня помчалась сломя голову за тем элементалем?
– Я…
Агния не ответила, лишь снова взглянула в сторону своей дочери, вдруг нашедшей своё место в компании какой-то электро богини и гео бога. Щеки её раскраснелись, а руки эмоционально жестикулировали. Она снова и снова касалась рук молодой девушки, как-то смущенно улыбающейся ей, переводя взгляд с одного собеседника на другого. На ней был интересный наряд, привлекающий взор. Бальтазар бы назвал его халатом, если бы не знал именование некоторых видов одежд народов живших далеко на востоке – так далеко, что он и никто из его окружения никогда даже не видел людей тех мест.
– Скоро же её праздник, – как-то смущенно пробубнила она, качая алую жидкость в бокале. Сердце его предательски задрожало, и Бальтазар не сдержался, легонько поцеловав её в висок. Богиня вспыхнула и ударила его в грудь, спохватилась и огляделась, но никто не обращал внимание на яркую парочку, которая была лишь частью общей толпы. – Она как-то говорила, что хотела бы себе ручного элементаля, поэтому я решила, он мог стать неплохим подарком.
– Ей было пятнадцать.
– Но она все ещё ребенок! – возмутилась Агния. – Прошло всего четыре года. Что это в бессмертной жизни бога?
– По твоим меркам и я ребенок, – он улыбнулся, отчего веснушки на лице богини в ответ вспыхнули искрами. Агния отставила бокал и скрестила руки, изучая гостей, ища зачинщицу сегодняшнего торжества, но она все никак не появлялась. – Думаю, Искорка будет счастлива.
Ей необходимо было это услышать: плечи её чуть расправились. Действительно неукротимая Агния, когда дело касалось дочери, всегда тушевала. Искорка легко могла вогнать богиню в смятение, когда даже у Бальтозара занял путь к её сердцу по меньшей мере лет семь. Шаг за шагом, поединок за поединком он пробирался по служебной лестнице к трону его правительницы, каждый день беспрестанно заслуживая её доверие, раскрывая её огражденное огнем сердце, пока однажды после одной из особенно кровавых битв за территорию, после гибели бесчисленного количества её людей, погасшая, потерянная она пришла к нему в лазарет, упала на колени и долго плакала на груди, покрытой окровавленными бинтами. Тогда все изменилось. Всего три года прошло, но ему казалось, что это было только вчера. Время летело пугающе быстро – для него, для человека, не для богов, что шествовали мимо него. Для этих существ времени не существовало. Их жизнь – долгая, вечная. Этого не понять такому смертному, как он.
Бальтазар коснулся натруженной спины возлюбленной. Она подняла взгляд, изогнула алую бровь и звездочки отразились в её зеленых глазах. Он знал, что и Агния, и Искра будут жить ещё не один век, они переживут его короткую жизнь, точно каплю в море их бессмертия. Мысли об этом не печалили воина, напротив, с ними приходило какое-то эгоистичное облегчение: ему не доведется познать, каково потерять тех, ради кого он готов голыми руками вырвать собственное сердце.
– Огонь моего сердца лишь твой, Агния, – как часто эти слова обжигали ему язык, боясь быть услышанными, точно стоит озвучить свои чувства, мир содрогнется и обрушится. – Моя любовь принадлежит лишь тебе.
Она пораженно открыла рот. Где-то за окнами мелькнули огни, яркие, цветные брызги в небе. Чья-то магия окрашивала мир в чудесные краски, привлекая всеобщее внимание. Но если бы кто-нибудь спросил воина, что вообще происходило в тот миг, он не смог бы ответить, потому что всё, что существовало – это девушка с алыми косами, узорами на лбу и щеках, мягкими губами, удивленно изогнутыми, с мечами, верными спутниками, будто стальные крылья, державшимися на спине. Только она, только Агния была всем его миром.
– Бальтазар, я…
Голос потонул во взрыве голосов. В какой-то мир мелодия спокойного, спящего зимнего мира оборвалась, как обрывается стук сердца, когда не досчитавшись ступеньки, проскальзываешь на одну ниже. Звуки замолкли, всё замолкло лишь для того, чтобы следом взорваться гамом, оглушая.
Перед тем как мир канул во мрак, а вместе с ним рухнула вся его жизнь, Бальтазар увидел, как существа вдруг замерли, подобно статуям на башнях замка, а их глаза в одно мгновение погасли.
Следом родилась тьма.
Светильники мигали, тени плясали на искаженных ужасом, отчаянием лицах. Крик нарастал, сотрясались стены. Волна волшебства взорвала стекла, и опасный дождь обрушился на них. Осколки впились в руки, спину, когда благодаря воинской выучки, освобождённый от какого-то чужеродного воздействия Бальтазар обхватил свою богиню и закрыл собой. Во всполохах магических светильников он видел потерявшее цвет лицо, полные первозданного ужаса зелёные глаза.
– Что это? – он никогда раньше не слышал дрожи в её голосе, когда Мурата вдруг встрепенулась, толкнула мужчину, выбираясь из-под его защиты. – Искра!
– Агния!
Он едва успел толкнуть её, когда бесформенное существо свалилось с потолка, раздирая собравшихся гостей. Боги, вмиг потеряв всю вековую силу, обратились испуганными детьми. Словно среди жуткого кошмара света и тени они видели то, что не было доступно взору смертного.
Блеснула магия: жёлтые, алые, голубые и прочие оттенки разных элементов обращали нагрянувшую ночь в день. Мужчины создали мечи, кто-то извлекал из воздуха копья, у некоторых женщин между пальцами кружились кольца камней и воздуха. Земля дрожала. Мешанина магии, света, криков и мороза – проклятие, отравившее разум присутствующих.
Пролилась кровь.
Бальтазар оголил меч, большие ножны приятно грели спину. Он огляделся, лишившись зрения, погрязнув во мраке. Кто-то налетел на него: перепуганная молодая богиня вцепилась в ворот плаща, в серых глазах мерцала сила, но страх заглушал её. Мигнул свет, и на женском лице прорисовались темные смазанные пятна, грязью выделившиеся в её сухом, светлом портрете.
— Началось, началось! – дрожал её голос. – Падение мира. Это конец! Он призвал черное бедствие...
Кровь брызнула ему на лицо, пальцы девушки разжались, и прежний свет погас в её серых радужках, обратившись сырым камнем. Бальтазар не успел подхватить умершую богиню, оставшись стоять истуканом и созерцать, как Агния резко извлекает один из своих клинков из спины богини. Ничего не было в смуглом лице: пустота поглотила взгляд, – и тени воронами цеплялись за яркие косы. Когда воительница подняла голову, мужчина не узнал призрака в теле его возлюбленной.
— Агния?
— Хаос снова ступает по этой земле, – в тон её ровного, холодного голоса со всех сторон, сквозь вопли, шум, драку, звучали те же слова. Казалось, само небо нагнулось, заглянув своим полным белым глазом в разрушенную залу. – Век старых звёзд окончен. Небо расколется и падет. Всё поглотит Хаос.
Богиня ринулась на него, замахнувшись своими парными клинками, самозабвенно разрезав воздух, прожигая его пламенем. Бальтазар едва увернулся, и его участь принял стол, развалившийся на части. Посуда посыпалась, разбиваясь, алкоголь мешался с лужами крови, смачивал разорванные магией тела павших божеств. Зал обращался кладбищем, которого никогда не должно было существовать, ведь боги бессмертны. Были. Вплоть до этой ночи.
Отбиваясь, парируя её жестокие, точные и быстрые удары, солдат выскочил через разбитый балкон в зиму ночи. Там, где когда-то блестел белый снег, сейчас развернулся ледяной алый океан, поглощавший мертвых. С каждым павшим божеством, оборванным криком, каждой разбитой и смертельной магией гасла одна звезда в небосводе. Ночное небо сожрало часть луны, и она склонилась в острой улыбке месяца, словно ей было любо наблюдать за развернувшемся представлением, за тем, как друзья поднимают клинки против друзей, как семьи распадаются, как возлюбленные вырывают друг другу сердца и пожирают их, наслаждаясь чувствами, заключенными в них. Высшие, мудрые существа обратились чудищами, дикарями, безумием мрака, ожившего и дергающего за ниточки.
– Агния, где ты? Куда увел тебя сладостный огонь безумия?! – но это было то же, что биться птицей об лед, только расшибешься и никогда больше не взлетишь. Богиня войны подняла голову, взмахивая клинком. Брызги крови окропили снег – трофей, добытый одним скользким ударом по плечу оппонента. Стеклянные зеленые глаза походили на отражение блеклых глазниц мертвеца, смотревшего в беззвездное небо. Пустые, погасшие. – Я не могу биться с тобой!
– Тогда умри.
Пламя растопило снег во дворе, пожирая тела погибших, растворяя их волшебством. Бывшие соратники, возлюбленные скрестили клинки, продолжая свой последний танец на костях павших, на прахе своих страдающих сердец, пока кто-то вел их, правил их движения и оттачивал нужные ему реплики. Мурата была рождена дыханием дракона, звоном мечей, музыкой битв – её невозможно было одолеть. Он бы даже не попытался, даже не крича его душа в агонии, требуя бросить оружие, позволить ей пронзить его, забрать жизнь, ведь всё, что у него когда-либо было – это она и Искра, а что мир без них? Лишь тень жизни, лишь тень смысла.
Агния крутанулась в огненном вихре, оставляя ожоги на его массивных руках, прожигая пальцы до костей под музыку сдержанного вскрика, разорванного воздуха ударом двуручного меча. Она, точно перышко на воде, танцевала вокруг огромного камня, оставляя всё больше ран, играясь, наслаждаясь звуком утекающей жизни. И в один момент мужчина, что только отражал и защищался, ответил ударом на удар, выпадом на выпад, и богине пришлось отступить, но воин уже не жалел её, не пытался бороться с проклятием, поразившем всех здесь.
Кто-то влетел между ними – парнишка с водяной магией, он только поднял руки, и жнецы разорвали его. Кровь омыла женщину и мужчину, подобно святой воде в храмах, когда останки рухнули грудой мяса, а воины пригвоздили друг друга мечами к месту. Богиня вонзила один свой клинок ему в живот, а он – полоснул её по плечу. Боль отрезвила разум, но не могла спасти никого из клетки, в которой их заперли. Если бы кто-то, став свидетелем той ночи, услышав звук разбитых мечт и сгоревшего будущего, пережил бы её, сохранил бы трезвость ума и силу духа до эпохи болтливых бардов, то смог бы поведать, что средь хаоса смерти, предательств и мольб, были двое, обреченные на битву, победителем из которой никто не вышел. Женщина с косами, подобными всполохам гаснущего костра, с желтыми кончиками медленно сереющими, замерла напротив широкоплечего, не по человечески большого воина с лицом, рожденным суровым, но чарующе нежным, когда он смотрел в лицо предательнице. И они оба задыхались от рыданий.
Холодное, безжизненное лицо богини намочили не сдерживаемые слезы, когда по подбородку воина потекла кровь, вздулись пузыри, сорвался кашель с губ, и он почти рухнул перед ней – нет, он медленно опустился на колени, продолжая смотреть на неё теплыми карими глазами. Сиплый вздох сорвался тогда с её губ, когда осознание пришло: даже принимая смерть от её руки, он прощал её.
Она замахнулась вторым клинком. Рука её дрожала, сопротивляясь силе, владеющей её телом, правящей её разумом. Пламя блеснуло на её плечах, но вместо привычного тепла оно несло лишь лютый холод зимы, кусающий щеки.
– Достаточно!
Пальцы разжались. Мечи упали, а следом и богиня рухнула на колени, точно кукловоду резко оборвали нити и куклы, не способные править своим телом, забывшие его тяжесть, попадали одна за другой. Боги и богини, что пережили взрыв безумия, оседали на пол, залитый кровью, задыхаясь, вдыхали аромат смерти, тлена и потери. Кто-то разразился криком, слезами, проклятиями – голоса вернулись им, полные боли, чувств и полнейшего отчаяния.
На небе осталось меньше половины звезд.
– Бальтазар… – Агния, содрогаясь всем телом, зажимала рану, нанесенную её же рукой. Впервые он видел её столь бледной, испуганной и поглощенной виной. – Это не..
– Знаю.
Вместе с булькающим звуком потекла новая струйка крови. Богиня всхлипнула, сжимая мужчину в своих крепких объятиях – объятиях воина, проведшего много лет в танце со смертью, но вдруг осознавшего, что всё это время ведущим был не он.
– Хватит с тебя и того, что ты уже забрал, – ледяной, властный голос пробуждал их от отчаяния, вынуждал вырываться из мрака содеянного, из ужаса ночи.
Боги оборачивались, испуганно, разгневанно смотря на возникшую из теней, как блик на озере, женщину с длинным серебром волос, почти прозрачными радужками, шествующую между смертью так, словно она была её ручным псом. Ни тени безумия в её остроконечном лице, в её надменно вздернутом подбородке. Точно само безумие испугалось её и обошло стороной. Женщина в голуба-белых одеяниях остановилась на границе разрушенного балкона, медленно оглядывая нанесенный ущерб её сооружению, оценивая испорченные ковры, замаранные кровью и внутренностями разорванных гостей. Она лишь цокнула, взмахнула рукой и сжала воздух, словно натягивая поводок. Луна вздрогнула, отпрянула, когда мрак сгущаясь, принимал очертания, и синева загорелась в дырах глаз.
Никто не смел и слова проронить. Шок властвовал над ними сильнее, чем какое-либо иное чувство. Податливые щенки перед хозяйкой, вдруг спасшей их от удушающего мокрого мешка в течении реки.
– Эпоха процветания богов подошла к концу, – сухо отчеканил её голос. Пророк сошедший до смертных, но кем была тогда эта женщина, если держалась она так, словно и сами бессмертные для неё лишь фигурки на шахматной доске, которые легко можно столкнуть с платформы. – Законы мира треснули. Гость из иного мира сокрушит их, и тогда мы падем. Власти богам настанет конец. Хаос уже протянул руки ко всем детям Матери, и он не остановится, пока ревность его не истребит каждого из них.
В след её словам сущность, замершая под жесткой хваткой женщины, рванула к ближайшей девушке – та взвизгнула, но прежде чем это нечто разорвало бы её, незнакомка натянула поводок, прошептала что-то, яростно, жестко, и мрак дрогнул, поблек и исчез. Тяжесть, что давила на грудь, отступила, разум вдруг высвободился из чьей-то ледяной хватки, и общий вздох облегчения наполнил пространство.
– Этого не может быть! Мы – идеальное творение! Сильнейшие. Людям не одолеть нас!
Женщина легко отыскала взглядом смельчака и лишь снисходительно улыбнулась, однако улыбка не коснулась её жестоких глаз.
– Безумие только приоткрыло глаз, мельком взглянув на вас из Бездны, и что вы сделали, сильнейшие? Вонзили ближнему своему нож в спину. Предательство – это сущность жизни, это неискоренимый порок что богов, что людей.
– Неужели ничего нельзя сделать? – всхлипнула богиня с голубыми хвостиками, которую чуть не разорвало чудище, замахнувшееся на неё лапой. – Матерь должна защитить нас! Мы ведь…
– Предали её, – мягко закончила женщина. Её слова тонули во мраке, мужчина лишь чувствовал, как сжались пальцы Агнии на его плечах. Она будто понимала странные речи женщины, но ему было все равно. Он был человеком, не особо увлекавшимся историей сотворения мира, происхождением божеств и прочей философской чепухой, но почему-то ему стало тоскливо, когда какая-то глубокая рана послышалась в сдержанном, холодном тоне. – Всего семь.
Ропот возродил даже тех, кто уже погрузился в отчаяние своих чувств. Зимний ветер принес снежинки, таявшие в пожаре сгорающих жизней и гаснущих душ.
– Черное бедствие, пиршество Хаоса и падение мира, когда друг обернётся врагом, когда сдерживаемые демоны полезут наружу, когда империи начнут падать, когда война поглотит нас, а небо отдалиться прежде, чем накрыть ледяной плитой, те, чья сила окажется чистой, незапятнанной мраком, кто коснется струн судьбы и узнает истину через боль, потерю и отчаяние, кто пройдя всё это, выберется из Бездны, те воскреснут вновь, в новом времени, в другой эпохе, – она умолкла, скучающе покачав головой. Полуночный свет рассеивался на её силуэте, точно перед ними возникло ведение, мираж. – И всего их будет семь. Боги, которых выберет Мать, которым уготована судьба пути к отмщению и новой жизни.
И она вдруг рассмеялась разбивающимся льдом и исчезла во вспышке снежинок. Казалось, её никто и не видел, словно она привиделась им вслед за ушедшим безумием. Но доказательством реальности услышанного было напряжение, нарастающая в выживших богах опаска. Они озирались друг на друга, гадая, кто первый бросится в этот обрыв бесчеловечной резни, но уже добровольно, не по указке Хаоса.
– Мама! – Агния обернулась, перепуганная больше, чем ранее, давно отвыкшая от этого слова, звучавшего из уст дочери лишь в далеком прошлом их теплых отношений. Из сумрака залы вышла девушка, желто-коричневое одеяние блузы и боевых штанов измазано кровью, волосы запутались и грязными клочками торчали в разные стороны. Девушка пошатнулась и шагнула к замершим родителям, едва державшимися за ощущение жизни, к матери и Бальтазару, заставившему себя ловить сознание, угасающее вместе с уходящей кровью. – Я не понимаю, что происходит. Мир кружится.
Холод улыбнулся. Ночь замерла. Удар сердца оборвался, ведь на небе погасла ещё одна звезда.
– Мам, это паршивая вечеринка.
И она упала. Агния закричала, но Бальтазар крепко сжал её в стальной хватке рук, когда богиня, как одичавшая кошка дернулась к дочери и тому, кто возвышался над ней. Ярость закипала и в нем, но то была ярость сжигающая всё на своём пути, вплоть до всякой мысли, чувства. Бальтазар готов был броситься следом, но инстинкт правил телом, как безумие – богами, шепча, что лишнее их движение кончится для них лишь смертью.
Молодая девушка с яркими сиренево-фиолетовыми волосами долго глядела на боль, что врастала корнями в сердца. Электричество сверкнуло на кончиках её пальцев, когда она чуть дрогнула, словно осознавая, что сотворила – мгновение раскаяния, и его сдуло штормом, нагрянувшего внезапно. Богиня взмахнула мечом – алая тряпка для загнанных в угол зверей, именно ими и были сейчас некогда возвышенные божества. А слова незнакомки стали лишь фитилем, который только что подожгли.
Семь. Из нескольких тысяч. Всего семь.
Ты или тебя.
Война началась, как и было предсказано. Свой обернулся против своего. Любовь обратилась ненавистью, вера – предательством. Мир содрогнулся и начал рушиться. Земля пропиталась кровью и смертью, а Хаос наслаждался гибелью, как куском торта на именинах. Конец для одних – начало для других.
Натланта погасла как и сердце её богини. Смерть дочери потушило пламя души, загубило жизнь матери, лишила смысла для души. А он мог лишь наблюдать закат, увядание пылкого цветка и как время развеет этот прах, не оставив не следа. Холода пробрались в их страну, завладели улицами, покрыли золотую реку дорог, когда едва пережив ту ночь, Бальтазар смог вернуть свою богиню домой. Агния, став отблеском себя, оставила его и заперлась в покоях своей дочери на дни, месяцы, годы. Навсегда.
Он больше не видел её. Вместе с яркой девчушкой, ставшей ему названной дочерью, он потерял и собственное сердце. Страна пала, её пожрал вырвавшийся из Бездны мрак, чудища заполонили мир и хуже них – желающие выжить боги, вдруг осознавшие прелесть убийства себе подобных. Небо померкло. Земля иссохла в наказание. Штормы наводнили океаны, неся лишь гибель и чуму.
Смерть, смерть, смерть во время жизни – вот чем стал каждый его вдох, каждый взмах меча, пока однажды битвы, в которые погрузилось его разбитое сердце, погасший ум не привели его на очередное поле сражений. Далеко от родины, далеко от могилы его прошлого, от погасшего костра чувств. Казалось тогда в его жилах пылал огонь, украденный из груди его богини, и когда мужчина, потерявший всё, отдавший всё, наконец добрался до той, кто начала всё это, той, кто столкнула мир в пропасть, кто сотрясла хрупкую надежду и разбила её, тогда вместе с пролитой кровью, с угасающим светом в лиловых глазах он ждал, наблюдая за свершенной местью, он ждал облегчения. Возмездие свершилось – он сделал это ради Агнии, ради Искры, ради себя, и почувствовал лишь горечь.
– Мне жаль, что у неё не было иного выбора, – прошептала электро богиня, и воин долгую секунду, склонившись над ней, смотрел в серое лицо, стекленеющие глаза, и резко извлек меч из женской груди. Её сухие губы искажала легкая, понимающая улыбка. Ненависть обожгла его нервы, и воин замахнулся мечом, желая избавиться даже от намека на это воплощение мерзкого пародия божества. Но меч замер и упал громким звоном на землю.
Тот день был последним перед тем, как мир изменился навсегда. Существо, облаченное в человеческую кожу и мясо, управляющее мирскими костями и иссушающее угасающие жизни на поле битвы, средь прочих нащупало одну особую мелодию. Мелодию, звучащую между мирами, мерцающая лишь для тех, кто мог их увидеть, ощутить, коснуться и оборвать. Это существо и было таким. Оно потянуло за ниточку и отыскало узелок.
Оно протянуло ему руку – спасательный круг, а душа лишь подняла пустой взгляд, взглянуло на костлявые пальцы и приняло их.
– Герцог, что ходит по чужим костям, начищенным до блеска, отстраненный, возвышенный, спасенный от мирских чувств, от человеческой грязи. Я дам тебе это спасение от прошлого, от жизни грязной, кровавой войны солдата, и дам судьбу аристократа. А ты в замен отречешься от имени и отдашь мне клятву.
– Верни мне её пламя.
– Да будет так. Герцог моего королевства, Паладин моей воли, – существо не улыбалось своей победе, а лишь вложило мрак в чужую душу. Мрак с синим пламенем, мрак, что паразитом вцепился в неё, наслаждаясь её силой, её яркостью, которую он сможет поглотит. – С этого мгновения и вплоть до гибели. Пока истинное имя не свяжет тебя вновь.
Хаос осклабился, сжимая в когтях его душу, извращенную, идеально ложащуюся в его искореженную ладонь. Свет её угасал, ниточка дрожала, истончалась, готовая вот-вот оборваться, и когти поддели её, натянули и почти разорвали, когда чья-то ледяная рука одернула его как проказничающего ребенка. Холод вынудил его разжать пальцы, выпустить тусклый свет, замерцавший и вспыхнувший как звезда.
– Бальтазар – «тот, кого оберегает Бог». Пусть то будет маленький, канувший в лето бог, полный высокомерия и напыщенности, но никто не смеет тронуть нить судьбы. Никто, даже ты, – ледяной голос ударил его наотмашь в наказание. Хаос зашипел. – То, ради чего он отдал мне это имя, сбылось. Я не могу больше удержать его.
Бесконечное колесо времени вдруг перестало крутиться, разламывая контуры пережитых событий. Он точно брел по миру с закрытыми глазами, исполнял привычные движения, искал упоения той пустоте, на которую согласился. Боли не было, не было и печали, потери, и память его напоминала лед на замершем водопаде. Столько лет смотря в него, он не испытывал ничего, кроме легкого покалывания где-то глубоко в груди, а после отворачиваясь, он шествовал дальше, принимая дары как данность, как нечто присущее ему с рождения.
Так и было. Родившись заново, отказавшись от прошлого, он стал совершенно другим. И Хаос ему помог. Он был мастером плести, мастером шитья чужих душ. Его отрада, когда душа корчится в муках, когда не может жить без его жестоких порезов, кривых швов, холодных когтей, потому что они, обреченные, страшились собственной боли больше, чем ту, что мрак мог им принести.
И вдруг что-то обожгло его, вырвав едва тлеющую крупицы, что уцелела, сохранилась, спряталась, и как бы Хаос не тянулся, полный гнева на вора, не мог больше дотянуться.
По обе стороны простирались знакомые серые коридоры дома, наполненного холодом. Красивая темная дверь покрылась пылью за его спиной, а комната хранила траурное молчание десятилетие за десятилетием, и в конечном итоге он перестал приходить. Прошлое поблекло и растворилось, пока вдруг...
– Пора остановиться, Бальтазар.
Он обернулся, и воспоминание содрогнулось, размываясь серыми пятнами. Кто-то коснулся его натруженных плеч, знакомый свежий ветерок, гуляющий над лугами, наполнил сожженные ненавистью легкие.
– Война окончилась. Так давно! Я устала ждать, – голос улыбался, скалился как тигренок на игрушку. – Это было очень утомительное путешествие, да? Ты должен мне все рассказать!
Он потянулся за голосом, выпустив поводок, развеянный волшебством. От чего? Это уже было не важно, лишь тихий скулеж раздался ему вслед. Боль покидала тело как отлив. На пустой земле вдруг блеснуло что-то крохотное, нечто напоминающее скромный лепесток.
– Думаешь, я забыла про твоё обещание? За пятьсот лет ожидания я как минимум заслужила одну поездку, – она хихикнула, и вспышка ожила, выкрала очертания из реальности, загораясь здесь, в месте ничего, полном темноты, развеянной назойливым огоньком, сжигающего покрывало и показавшего голубое небо с кучевыми облачками и качающиеся на ветру одуванчики, разбивающиеся и семенами взметывающимися в воздух. Они цеплялись за буйство рыже-золотых волос, и среди этой пестроты ярче всех была улыбка на молодом, знакомом, родном лице. Девушка взяла под узды черного коня и качнула головой. – Я эгоистка, ты же знаешь, Бальтазар. И, наконец, я забираю тебя из лап того чудища.
– Искорка, – чужой совсем голос срывался с губ, или же он просто забыл тон этого голоса, звучащего на гране глубоких чувств, давно им потерянных. – Ты как всегда болтлива.
Девчушка хохотнула и хлопнула его по плечу, громко бросая клич бесконечному небу. Где-то на горизонте виднелись острые пики усадьбы – пустой, одинокой, но такой родной, и когда-нибудь в ней снова вспыхнет пламя нового времени, новых надежды и новой любви. Когда-нибудь, но без них.
Смерть – это конец для всего. И даже для клятв. Но там, где кончается одна клятва, жизнь, начинается другая.
Примечания:
Хочу сказать, прошлое есть у каждого моего героя: канонного или оригинального. Как автор я считаю своим долгом перед читателями и своими героями рассказать о нем. Для меня любой герой - это живая сущность со своими мотивами, своей болью, своими решениями, которые мы можем не понимать или не принимать, но которые именно для этого героя были единственно верными. Или просто единственными.
Надеюсь, эта глава не сильно вас расстроила отсутствием главных героев. Я понимаю, ждали вы долго, а автор выкати флешбек антагониста, но тем не менее верю, что хоть от части было интересно узнать, какие события привели Третьего Предвестника к тому, кем он стал. Возможно, также некоторые его слова или действия лучше поймутся, по другому переосмыслятся, а если нет, то я просто рада, что вы еще здесь :)
Для тех, кто испытал жестокое чувство предательства от ожидания, вброшу спойлер на след. главу. Она будет про наших главных героев: давно не виделись, астролог и Предвестник. Ура, ура, что же там с ними всё-таки приключилось... Жарко.