Созвездие

      Этого не могло быть. Они были уверены, что есть ещё немного времени до того, как она их найдет. До того, как Царица, наконец, сделает свой ход и отправит ищеек по следу, столь очевидному, что, казалось, как она раньше не постучала к ним в двери и не забрала в ледяную страну. Сказитель лишь на миг позволил себе опешить, поразиться неожиданной, но всё-таки закономерной встречей со Второй Предвестницей, и взглянул на замершего в стороне Аякса, отделавшегося всего парой новых царапин на лице и руках. Они переглянулись. Было ясно, шансы не на их стороне даже с Богом, обладающим Сердцем. Предвестники наделены способностью отнимать эту реликвию как обрывать крылышки бабочкам, оттого даже Мурата виделась Марианне и Фрее лишь надоедливым недоразумением, от которого стоило бы поскорее избавиться. – Шумно и грязно, – протяжно прокомментировала Четвертая, окидывая пустым взглядом учиненный беспорядок. – Это не входило в наши планы. Твоя эксцентричность до добра не доведет.       Марианна только рассмеялась, наконец, обращая взгляд алых глаз к Архонту, облаченному огненным сиянием. Её ярость чувствовалась даже на расстоянии, и Скарамучча с удивлением понял, что до этого не видел её в истинном гневе. Даже когда она обещала ему смерть или вспоминала несправедливую гибель дочери. – Это вторжение на чужую территорию. Неужели Царица опустилась до жалкого военного конфликта международного уровня? – Мурата скривилась в презрительной ухмылке. Солдаты Снежной окружали здание, и их количество поражало с учетом того, что обычно они не выступали открыто, не устраивали нападения да ещё и среди белого дня. Что-то было не так. – Натланта не конфликтовала со Снежной, так на каком основании вы явились на мои земли и угрожаете?       В солнечном свете разворачивающаяся картина никак не могла внушать ужас, но каждый здесь его ощутил. Несколько десятков солдат в темных одеяниях порождали ощущение иллюзорно оживших, отделявшихся от теней лоскутов тьмы с алыми, голубыми и белыми масками, скрывающими лица, личности, души. Солдаты Снежной – не люди, а пешки в руках Архонта, в руках их народа, готовые отдать свои жизни во имя их идеалов. Именно это было неподвластно пониманию и ужасало, потому что даже не будь здесь двух Предвестников, эти люди бились бы до конца, пока последний из них не умер бы в ужасных муках. Почему? Потому что они верили в свою правительницу и в её идеалы. Сказитель хорошо помнил это, до сих пор чувствовал следы прежней верности, вбитой жесткими тумаками и коварными, ласковыми улыбками.       Аякс шевельнулся. Он тоже ощутил это, но также его мутило от набросившихся на него мыслей, от которых так легко было отнекиваться вдали от правды. Вдали от Родины, пока она сама не явилась к нему. Время никогда не было на их стороне, и они слишком расслабились, позволив чувству безопасности поселиться в измученных телах и сердцах, уставших от борьбы, боли и потерь. Но даже так бывший Одиннадцатый Предвестник быстро совладал со своими демонами – это стало обычной практикой его жизни, – и разжал напряженные кулаки, будто выпуская скопления магии, готовой обратиться оружием. Несмотря на его страсть к сражениям, он понимал, что никто из них не выживет, если Марианна всерьез настроится устроить бойню. А пока она лишь игралась, не сильно замечая всеобщего напряжения и озлобленных, как у загнанных зверей, взглядов. – Разве? – женщина задумчиво постучала кончиком пальцев, затянутых в изящные кружева цвета вороного крыла как и весь её костюм из дорогой парчи, расписанной алыми узорами вдоль стройного тела. Черный и алый смешивались в развивающихся тканях как кровь с Порчей, проливающиеся каждый раз, когда в дело впутывались Предвестники. Марианна озадаченно повернулась к Фрее, на её фоне выглядевшей совсем хрупкой и маленькой в своих простых зеленых одеждах без каких-либо украшений и узоров: – Фрея, скажи то, что рассказала мне, иначе я могу снова ненароком увлечься. Только будь краткой, у нас не так много времени осталось на этот чудесный, скучный разговор.       Когда Четвертая Предвестница дернула плечом и вышла вперед, Сказитель услышал странный шум за спиной, но не смел обернуться, только застывшая в его руках Мона взглянула ему за спину и пораженно ахнула. Это вынудило его всё-таки обернуться. Калли едва успел поддержать её, когда Томоко отшатнулась и чуть не рухнула на землю, запнувшись за обломок стены. Её лицо впервые было полно эмоций, сменяющих одно другое с такой скоростью, что не разобрать. Она открыла рот, но тут же закрыла, пытаясь взять себя в руки. – По вашим словам, Натланта не объявляла войну Снежной, – спокойно начала Предвестница, скользя по собравшимся безучастным взглядом, точно все происходящее доставляло ей столько же интереса, сколько капающая вода с листьев после дождя. Марианна же вперила острый взгляд в Сказителя так, будто вознамерилась пронзить его насквозь. Холодные мурашки пробежались по коже, когда она чуть наклонила голову, еще сильнее напоминая пуму, выслеживающую добычу, и улыбка её погасла, стоило ей взглянуть на то, как юноша обхватил астролога, защитив от взрыва. Молнии ещё трепыхались под их ногами, сверкая на каплях воды. – Но имя Бальтазар говорит ли вам что-нибудь, госпожа Архонт? Конечно, я вижу, что да. Ни для кого не секрет, что некогда этот человек выступал в роли главнокомандующего ваших воинов, известных по всему миру. Если я ошибаюсь, поправьте меня, но после случившегося Падения пятьсот лет назад, лишили ли вы его звания? Изгнали ли со своих земель? Есть ли подтверждение, что он больше никогда не был вашим подчиненным? И это мы не говорим о личной привязанности. – Что за абсурд! Хотите сыграть на таких бездарных картах? – Мурата рассмеялась, но смех её казался наигранным. Её сковало напряжение. – Бальтазар человек, и он давно отправился к праотцам. – Вы так считаете? Но откуда у вас его погасший Глаз Бога? – Фрея сделала ещё один шаг к богине, но та смерила её взглядом, сжимая мечи. Ситуация обретала всё больший накал, никто не осмеливался сделать первый шаг, потому что не было ни свидетелей, ни доказательств, что фатуи напали первыми, а сейчас они с опущенными орудиями замерли так, словно в один миг растворяться как дневной мираж, но если богиня возьмет ответственность первой поднять на кого-то из них меч, то обычной дипломатией они не обойдутся. Натланта и Снежная погрязнут в новой войне, не разворачивающейся со времен падения Первого Мира. Боги снова начнут череду нескончаемого хаоса. Понимание этого останавливало Мурату от поспешных действий, как бы не был пылок её нрав, втягивать свой народ в бессмысленное кровопролитие она не желала. И точно в доказательство этой мысли Марианна махнула рукой и почти все солдаты обратились дуновением черни, растворившись как чернила в воде. Раз и никого нет. Раз и это богиня окажется повинной в последующих убийствах. – Можете не отвечать. Мы знаем, что произошло, и как Герцог, бывший Третий Предвестник, предал милость Царицы решив пойти на поводу у чувств и верности к вам. Он отрекся от клятвы нашей богине, но от клятвы вам – нет. Это, как не прискорбно, делает его, может, не уполномоченным ваших военных сил, но несомненно подданным с огромным влиянием. – Этого недостаточно, чтобы являться сюда и…       Фрея чуть улыбнулась, но улыбка не тронула зелено-голубой оттенок глаз. Взгляд её оставался отсутствующим, безучастным, точно у марионетки, которую удачно дергали за ниточки. – Это так, но после того, как этот человек попытался убить наших людей, а именно Шестого и Одиннадцатого Предвестников, и в последний момент, поняв, что смерти их ему не добиться, отправил сюда. Интересно получается, что вы, зная, кто явился к вам на порог, не сообщили нам или, как минимум, не выставили прочь. Что это может значить? Мы потеряли с ними связь, и Царице ничего не оставалось, как отправить нас за ними, – богиня молчала, ясно понимая к какому повороту всё идет. И не только она. Сказитель медленно выпустил колдунью из объятий и не отрывая взгляда от заинтересованной им Марианны, подтолкнул её к Аяксу. Если у астролога и были возражения, она их удержала, неспешно отшагнув в сторону. – Что лучше подходит? Укрывательство военнообязанных другой страны или же насильственное удержание с целью раскрытия каких-нибудь тайн? Для возможного нападения или.. Кто знает? – О, не делай такое лицо, это совершенно не идет твоим глазам, – усмехнулась Марианна. – Бюрократия подминает даже богов.       Фрея шагнула ещё и оказалась в опасной досягаемости клинков Архонта, но этот факт совершенно не волновал Предвестницу. С деланным интересом она изучала её лицо и не находила ничего, что увлекало бы её любопытство. – Здесь нет ваших людей, а народ уже давно обратил ваше существование больше в легенду, нежели реальность. Даже это место воздвигли в святыню со множеством мифов, поэтому никто не осмелиться сюда прийти и узнать правду, а наши люди слушают и ждут момента, чтобы разнести ужасную правду о здешней правительнице. Слухи, знаете, действуют подобно гною при инфекции, – буднично продолжала девушка. – Но сердце Царицы милосердно, и она не желает войны, только хочет возвратить своих людей домой. Мы заберем их и оставим вас здесь догорать свой век. Выгодное предложение, не так ли?       На самом деле им некуда было бежать: Натланта оказалась единственным местом, где они могли затаиться из-за её оберегающей магии, оставшейся после рождения Духов. Может, этот факт мешал их бывшим товарищам найти беглецов, а может, дело было в чем-то ином, и Царица просто тянула для чего-то время, не посылая за ними. Но факт оставался фактом: сейчас они оказались в западне между грядущей неизбежностью, отделенной Богом, и бесконечным бегством, в которое они могли пуститься. Выбор был прост, потому что на самом деле его не было. Никто из них не сбежит, потому что с самого начала все уже решили, зачем и почему они делали всё это, боролись друг с другом и с миром. У каждого была своя цель, и эти цели лежали по другую сторону заснеженного хребта. В Снежной.       Голова раскалывалась от бурлящей в крови магии – какой-то необъяснимо новой. Его Глаз Бога мерцал где-то в кармане штанов, и оставался не раскрытой тайной для прибывших. Но как бы выгодно не было утаивать его наличие, очевидно было, что сила Четвертой, а тем более Второй Предвестницы и в лучшие годы была больше, чем его собственная. Но он продолжал упорно обдумывать идеи, как выжить, спасти астролога из этого капкана. Если эти женщины добьются своего, – силой или нет, – стоит Моне попасть в их руки, её конец будет решен. Конец каждого из них.       Омерзительная идея подкралась к его воспаленному разуму, пощекотала нервы на пальцах, напоминая о себе, о том отголоске прошлого, в котором Скарамучча был Предвестником, исполняющим приказы Крио Архонта. Его взгляд снова встретился со взглядом Марианны, и та едва заметно качнула острым подбородком в сторону воительницы, сносно выносившей всё то безумие, которое на неё свалила Фрея с её пластиковым выражением лица. Порой ему казалось, что куклой была она, а не он. Уж сильно она напоминала ожившего фарфорового человечка из какой-нибудь антикварной лавки.       Мурата лишь гортанно рассмеялась ей в лицо, по-новому перехватив меч, оскалившись. Она не пойдет на уступки, не поведется на эту неприкрытую угрозу, даже если на самом деле ей безразличны судьбы вторгшихся к ней гостей. Сказитель всегда умел читать людей, хоть не особо любил это делать, оттого давно заключил, что эта богиня хоть и отчаянная, но справедливая – до такой тошноты, что у него органы сворачивались. Такие люди обычно долго не живут, а боги.. Наверное, Мурата могла быть безжалостной и безрассудно жестокой, раз пережила войну Архонтов, но сейчас она выступала осознанно против Предвестников, потому что понимала, что все их слова – фальшь, и истинное их желание – разорвать тех, кто обвел их вокруг пальца и сбежал. Его самого, астролога, Аякса – в день, когда Герцог погиб, а Хаос был изгнан из его тела, они сбежали в Натланту, затаились в ней, но правда в том, что с того момента на их спинах был яркий, отчетливый, кровавый след, мишень, ожидавшая, когда в неё выстрелят.       И без лишних слов богиня вонзила меч в Четвертую Предвестницу, а вторым молниеносно отсекла ей голову. Брызнула кровь, уместным аксессуаром замарав смуглое лицо Архонта, легко теряясь в оттенках алого в её фигуре. Никто не пошевелился, чтобы предотвратить это – даже Марианна едва ли изменилась в лице, наблюдая, как тело её товарища падает на землю. – Можете передать это вашей правительнице. Пусть забудет дорогу в мой дом, – Мурата даже не потрудилась стереть с лица чужую кровь, продолжая всё так же хищно усмехаться над солдатами другой страны. Сказитель чувствовал, как его начинает мутить от решения, которое он принял. Раньше всё было иначе, раньше это не вызывало проблем, но сейчас, почему-то сейчас то, что он собирался сделать особенно ощущалось неправильным и отвратительным. – Кем бы она ни была на самом деле, в конечном итоге Хаос пожрет и её так же, как мир многие годы назад. Никому не избежать эрозии.       Все были так увлечены уродливой сценой, что не заметили, как Сказитель медленно подходил. Пальцы сводило от незнакомой ему неуверенности. – Хотите совет? – вдруг повеселела Марианна, сцепив ладони перед собой. Её черные локоны тенями преследовали лицо с разводами на коже. – Перед тем, как приютить крыс, проверяйте не разносчики ли они чумы.       Хорошо сыгранный театр для завершения акта. Марианна знала его, наверное, слишком хорошо, чтобы этого не опасаться, поэтому раскусила за мгновение до того, как Шестой Предвестник замер за Архонтом и одним, резким движением вырвал её Сердце Бога.

____

       Наверное, изъятие Сердца Бога похоже на то, как заживо отсекают конечность или же действительно вырывают сердце. В один момент мир будто бы задерживает дыхание, ошеломленный такой жестокостью, но в другой все тело обращается кричащим от боли сгустком. Вот только Сердце Бога – это связь с духом, с первозданным сотворением, поэтому боль тела в сравнение не шла с тем, как грубым тесаком отсекают кусок души и вынимают из тела. Мурата и вправду вызывала её восхищение, хоть и пугала своей неукротимостью, – с другой стороны только от такой женщины могли произойти такие известные ей герои, как Ванесса, освободившая когда-то Мондштадт от рабства. Богиня лишь едва покачнулась, забыв сделать следующих вдох, когда рука Шестого Предвестника выскользнула из спины и сжала алую фигурку, напоминающую шахматную фигуру. – Как неловко получилось, – Марианна не скрывала улыбки, созерцая сцену с извращенной гордостью, когда у Моны в душе все сочилось от ужаса и ошеломления. Она долгое мгновение смотрела на Сказителя и не понимала, что произошло. Может, её разум все еще шокирован после высказанных идей о её наставнице и теперь рождает странные, нереальные сценки? Может, она просто так и не проснулась от ужасного сна после разрыва нити? Что угодно, но это не могло быть правдой. – Мне так не хотелось портить свои новые перчатки. Как замечательно, что ты, наконец, вспомнил, кто ты такой, сладкий.       Скарамучча сжал Сердце и молча выдержал взгляд Архонта, когда та обернулась к нему. Зашелестела листва перепуганных деревьев, а ветер завыл пронзительно, будто он только прилетел из будущего знающий о грядущем и пытающийся сообщить людям, предотвратить ужасы. Холод осени напоминал больше пронзительное дуновение пробежавшей мимо смерти, и Мона пошатнулась, ощутив, как стынет кровь. Долгое мгновение, показавшееся вечностью, Предвестник и Архонт смотрели друг на друга, будто готовые бросится и разорвать, наконец, противника в клочья, сделать то, что не вышло на Ритуале.       Кто-то потянул её за руку – это оказался Аякс. Почему-то он не смотрел на развернувшуюся сцену и лицо его было каким-то обманчиво мягким, точно сейчас он говорил с ребенком, готовым разреветься или устроить скандал, но Мона не была ребенком, хоть и чувствовала, как её воспаленные нервы, которые уже ничем нельзя было излечить, прыгают искаженной мелодией под кожей и любое течение истории бросает чувства из крайности в крайность. – Только не ненавидь его слишком сильно, – астролог на миг отвлеклась от силуэта Шестого Предвестника и не могла увидеть, что губы богини дрогнули, словно она что-то сказала ему, а может прокляла. Аякс слишком крепко сжал руку колдуньи, пока путешественница отступила в пасть полуразрушенного дома к побледневшему в немом шоке Калли и не менее встревоженной Томоко, совсем позабывшей об обычной своей сухости и серьезности. – Иначе он точно не справиться с этим.       Но она не успела спросить его, почему его голос такой нежный, такой добрый, каким она никогда его не слышала даже по отношению к Люмин, и это перепугало её сильнее, чем неожиданный поступок Сказителя, кровавая смерть Предвестницы и внезапно обрушившаяся истина о её наставнице. Мона резко повернулась, Аякс схватил её стальными руками поперек талии именно тогда, когда вспыхнул фиолетовый клинок с блестящим сиреневым лезвием, по которому знакомыми змеями бежали молнии и Шестой Предвестник легким, точно иголку в ткань, рывком вспорол богине живот и провернул меч. Архонт лишь бликом дернулась от него, но электричество прожгло нервы, мышцы, обездвиживая, вынуждая захлебываться кипящей кровью.       Мона потеряла дар речи – всё произошло так быстро, что не укладывалось в голове. О ребра билось её ошеломленное сердце, все ещё не понимающее, как перестроиться на сменяющие друг друга события. Она хотела и правда броситься к богине, помочь ей, но Аякс держал её так, будто в стальной клетке. Потянувшись за Глазом Бога, Мона поняла, что Одиннадцатый Предвестник успел стащить его, лишая девушку доступа к волшебству, да и будь он у неё, толку было бы не больше, учитывая, что растерянность была такой силы, что её разум напоминал подорванное поле с минами, где осколки разлетелись по сторонам и рассыпались. – Оссиан счел бы это излишней кровожадностью, – Марианна медленно, вальяжно, как очаровательная, но опасная хищница подплыла к кровавому островку. Стоило Сказителю грубо толкнуть богиню, и меч со склизким, хлюпающим звуком высвободился из плоти. Кровь на нем запеклась. – Но, как по мне, это чудесное завершение твоего бегства. В следующий раз, сладкий, подумай дважды перед тем, как устроить свой очередной детский бунт, ведь никто не знает, чьей жизнью тебе придется расплатиться.       Мурата неподвижно лежала под их ногами, и кровь не текла, потому что вся почернела из-за температуры волшебства. Природа вдруг затихла, не реалистично замерла, будто в мире выключили звук или же поставили фильм на паузу, и только взорвавшийся крик юноши за её спиной известил их о внезапной, несвоевременной кончине одного из Семи Архонтов. Где-то за спиной астролога Калли согнулся пополам, будто удар был нанесен ему, задыхался, и огненная магия почти объяла его опьяненными всполохами. Его лихорадило как в приступе горячки, трясло, и он почти растворился в обрушившемся на него горе. Застывшие подле него девушки были поражены не меньше, совершенно не понимая, как могла развернуться такая сцена, как неправильно, глупо выглядит гибель великих и как пугающе осознание, сколь боги похожи на смертных, сколь их власть хрупка. Все они могут быть непобедимы против врагов, но беспомощны против союзников.       Мелодия чужой боли вдохновляла Предвестницу, с презрением окинувшую то, что было некогда богом, а потом жестко пнула остатки её товарища. Мона покачнулась, почти обмякла в руках Одиннадцатого Предвестника. Ещё немного и её вывернет. Вокруг мазня из цветов, нескончаемый гул крика и звона. – Поднимайся, хватит прохлаждаться, – как по приказу разрубленное тело Предвестницы позеленело, покрылось коркой, лепестками, как летний полог поляны и быстро обрело форму человека. Слой за слоем оболочка отпадала, увядала и солнце сверкнуло на светлых длинных волосах Фреи, поднявшейся с земли как ни в чем не бывало. Кем они были? Предвестники? Монстрами. – Мы выполнили работу, пора возвращаться. Царица будет вне себя от радости.       С этими словами Марианна по-хозяйски обхватила изящными пальцами в черном кружеве лицо Шестого Предвестника, вынуждая его поднять взгляд от убитой им женщины и посмотреть на неё. Как бы не выглядел этот жест безобидно, по тому, как крепко сжал он меч, а молнии угрожающе зашелестели под ногами, становилось понятно, сколько на самом дели в нем было угрозы и власти. Марианна одобрительно улыбнулась и опустила руку, вспоминая, наконец, о других гостях. – Вы только гляньте на эту прекрасную девицу, за которой мы гонялись долгие дни и из-за которой потеряли стольких людей. Надеюсь, ты действительно настоящий золотой Грааль, потому что иначе я буду крайне разочарована, – женщина склонила голову, и Мона разглядела, что зрачки её острые, как у животного, и вся её фигура напоминала ей человеческое воплощение какого-то мифического зверя. Возможно ли, что её слова не просто фигура речи? – Будет лучше, если Фрея усыпит её, а то этот взгляд… Он будет во мне неистовое желание.       Марианна кокетливо рассмеялась, обхватывая себя руками. – Она добровольно отправится в Снежную, – пусто ответит Предвестник. Его плечи как-то заметно поникли, но когда он поднял на неё взгляд, Моне показалось, что никогда раньше она не видела в его лице столько тьмы. – Не так ли, Мона?       Аякс не был уверен, но медленно ослабил хватку. Он точно ждал, что астролог начнет биться, попробует что-либо сделать в пору своего характера, но она только стояла и смотрела на трех человек, покрытых чужой кровью, черными пятнами в светлом дне заставшими. В ней должно было умереть всё, что жило, трепетало к этому человеку. Кем бы ни была её наставница и какие мотивы ею не руководили, она была права, утверждая, что связи между ними не должно было быть, Хаос не лгал, заявляя, сколь много тьмы в юноше, что эта тьма поглотит её, сожрет, уничтожит, погасит всё, что в ней есть. Закономерно, потому что так и должно быть. Должно... Но не было.       Она слышала тяжелые вдохи между всхлипами: Калли едва держался, переживая случившееся. Он мог в любой момент сбежать или, может, сотворить что-нибудь со своей первозданной магией, пока стоит на землях Натланты, но Дух лишь тенью замер среди руин своей жизни, очередного провала и ждал, чем всё кончится. Это казалось так же неправильно, как и всё, что происходило с ней самой. Никто из свидетелей трагедии не выглядел правильно, не вел себя так, как, казалось, должен. Может, тому виной шок, а может, смирение.       Кровь. Она везде. Смерть обняла их за плечи промозглым ветром, а солнце издевательски светило, точно ничего не произошло. Мир так жесток, так странен и безразличен. Мона скользнула безучастно по Предвестницам, которые замерли подле Сказителя и ожидали какой-нибудь искры, позволившей им продолжить бесчинства, но когда астролог снова столкнулась с Шестым Предвестником, её отстранившийся от чувств, которые просто невозможно было переживать, разум выдал логичное решение. – Ходят слухи, дворец Царицы – одно из чудес света, и ночью он напоминает разбитый небосвод, – холодно ответила она, удивляясь силе своего спокойствия, напоминающего ванну со льдом, в которую приятно погрузить избитые конечности. – Всегда мечтала в нем побывать.       Её шаги были твердыми, и ни один осколок разрушенного дома не сбил её дух. Аякс остался замершей статуей на своем месте, опасливо озираясь. – Как прелестно, что мы нашли общий язык, – заметила Марианна, невзначай пробежавшись пальцами вдоль руки Сказителя, отчего тот мрачно взглянул на неё, но промолчал. Молнии, ужалившие её, были красноречивее. – Надеюсь, никто из вас не вздумает повести себя неприлично, иначе кому-то придется ответить. Будьте послушными, и все мы в целости и сохранности вернемся домой.       Марианна оглядела всех с таким простым выражением, точно приглашала их на пикник. – А как же ты, Чайльд? Останешься здесь побираться у чужого порога? – Порог здесь, знаешь, особенно удобен, – наигранно весело бросил он.       Ответ затянулся, и Мона кожей чувствовала напряжение во Второй Предвестнице, хоть их и разделял Сказитель, принципиально не позволяющий ей подойти к этой женщине ближе. Она и не стремилась. Всё в Марианне обещало долгую, мучительную смерть. – Обязательно передам наилучшие пожелания твоим домочадцам, – Мона всё-таки обернулась к Аяксу, чтобы увидеть, как побледнело его лицо, сжались кулаки, но он остался там, где стоял. Марианна хихикнула: – А потом мы вернемся по твою жалкую, предательскую душонку. И да, чуть не забыла одну маленькую деталь.       Женщина взмахнула рукой с такой скоростью, что никто не успел среагировать, когда раздался оглушающий треск и дом, который только что украшал собой холм, разлетелся на куски. Чья-то магия перемещения в это мгновение смяла реальность. – Больше не званные гости нам ни к чему.       Если бы не чьи-то теплые пальцы на её коже, она точно бы свихнулась, рухнула в пропасть, разбилась бы о кафель льдинкой, когда перед тем, как стереться, картина обрушившегося на её товарищей водопада камней запечатлелась в голове.        Зима наступила внезапно, вытеснив осень с её пьедестала. Она ворвалась ледяным ветром, острыми ударами хлеставшим кожу под слишком легкой одеждой, морозившим обнаженные колени и путавшим темные пряди волос. Мона только закрыла глаза и стоило их открыть, как приятная, теплая Натланта с её алым и желтым померкла, выцвела, стерлась, пока разум не достроил детали и не заключил, что это совершенно иное место: белый, почти серебристый в дневном свете снег под ногами хрустел, точно волшебной пыльцой срывался с голый ветвей ровными рядами высаженных деревьев, кустов, и сливался с белизной окружающего мира. Снежная была такой, какой запомнила её маленькая Мона: холодная, неприветливая и суровая.       Но в ней было и очарование, которое просыпается неожиданно, нежданно – вопреки красным пальцам и обмороженным щекам, слезам от яростного ветра и не сдерживаемой дрожи, которая потом, кажется, вживается в сами нервы, кости и никогда не проходит. Мир, застывший под куполом, но оживляющий чувства восторга, жаркого ликования, когда видишь чистое голубое небо, вливающееся в снежный мир, в темные ветви деревьев и окутанных пушистыми шубами елки.       Мона бы с радостью уловила этот внутренний порыв, если бы не пережитый кошмар, не те люди, что её окружили и не огромный, внушающий тихий трепет дворец, возвышающийся, несмотря на размеры, изящным строением над ними. Прошли секунды, но астролог уже дышала раз через раз, а зубы друг на друга не попадали от холода. Марианна язвительно повторила своё: «Как неловко получилось», – поправила пушистый серебристый мех на плечах своей военной, но элегантной формы и, не оборачиваясь, направилась ко дворцу.       Снег, точно оголодавший, кусал голые ступни, облаченные в сандалии. Как бы Моне не хотелось гордо войти в огромные двери дворца, она едва могла выпрямиться, обхватив себя руками. На аллее, в которую принесла их магия, маршировали солдаты, и их дружный топот отдавался дрожью в костях. Но никто даже не взглянул на вернувшихся на родину Предвестников и девчонку между ними. С таким успехом, подумалось Моне, она могла бы кричать, никто бы из них глазом не моргнул.       Чья-то ладонь сомкнулась на локте, и прежде чем Мона отшатнулась, встретила не читаемый взгляд синих глаз. Сказитель чуть наклонил голову, и не будь её душа сейчас заперта где-то в уголках сознания, чтобы окончательно не растрескаться в водовороте событий, она бы легко поддалась очарованию, с которым его темный силуэт выделяется на фоне льдов и снегов. Его легкая одежда также не вязалась со всем представшим безумием стихий – они оба были кусочками другого мира, вырванными и помещенными в этот. Ни Фрея, ни Марианна не удостоили их своим вниманием, бесшумно пересекая аллею среди тишины замершей природы и бодрствующих солдат. – Ты замерзла, – его голос был так тих, что легко путался с завыванием ветра вокруг или скрипом ветвей. Его осторожный жест подсказывал, что если астролог вдруг воспротивиться его близости, касаниям, он легко отступит, но вместе с тем для посторонних выглядел больше, как попытка удержать строптивую пленницу в случае её желания сбежать. Он пугающе хорошо влился в роль Предвестника, будто и не выходил из неё, и среди всего этого сумрака его лица Мона не могла отыскать ничего, кроме пустоты. – Это попытка показать наше место. Ты должна справиться с этим.       Чутье подсказывало, что под «этим» Сказитель подразумевал не мороз, а всё вокруг: прибытие в Снежную, в которой поджидали старые воспоминания, встречу с Царицей, нависшую смерть и, возможно, его собственные жестокие решения. Мона выдохнула, и бледные комочки воздуха сорвались с губ. Она не стала отнимать руку, и мужские пальцы увереннее перехватили её локоть – волшебное тепло перекачивало от них в её тело. Так неожиданно щелкнуло, что астролог чуть не ахнула. Колючий холод отпрянул, испугавшись запрыгавшего по женскому телу тока, щелкающего за нервы, как неумелый музыкант за струны, но дарующий блаженное, хоть слегка ошеломляющее тепло.       Беспрепятственно их впустили во дворец. Если снаружи он подавлял своими размерами и предельным вниманием к деталям в архитектуре, то внутреннее убранство поразило астролога на столько, что она почти запнулась о свои же заледеневшие ноги. Через двойные двери они попали в просторное парадное помещение с главной лестницей, уходящей от центра к стенам как клешни богомола, или же клыки иного какого-нибудь жуткого насекомого, готового впиться в гостей. Потолок был не так высок, как могло показаться, глядя на сооружение снаружи, но белые стены сводами смыкались над головой, колонны их образующие были искусно вырезаны из мрамора или некого иного светлого камня с гладкой поверхностью. На стенах между ними и замершими белыми изваяниями неизвестных женщин в мягких простынях горели золотые светильники. Теплый свет смягчал холодность, бледность оттенков, и даже синий ковер, уходивший языком по ступеням, был почти очаровательным.       Марианна с наслаждением стянула намокшие от снега перчатки и бросила куда-то в сторону – возникший, точно по волшебству, паренек в простой, но всё-таки достаточно изысканной голубой униформе успел подхватить их. На его лице отразилась смесь облегчения и ужаса. Мона не хотела думать, почему атрибут одежды мог его так сильно напугать. – Заставить их коченеть от мороза — в твоём духе, Марианна, – неожиданным громом разнесся по помещению мужской голос, и его владелиц неспешно спустился с главной лестницы. Мона несколько раз моргнула, но всё равно продолжала видеть волчьи уши среди вороха темных волос. Цветные глаза едва взглянули на замершего рядом с ней Предвестника, тут же вперившись в её силуэт, с тусклым интересом скользя с головы до ног. Хотелось стряхнуть этот взгляд, но астролог сдержала порыв, сохраняя безразличие к происходящему. – Но если госпожа астролог покинет нас из-за подхваченной лихорадки, я не стану выгораживать твою глупость перед Её Светлостью.       Мужчина махнул застывшему поодаль слуге, приказав ему подготовить комнату со всем необходимым. Совсем молодой на вид паренек судорожно кивнул и в одно мгновение испарился, радостно оставляя Предвестников обгладывать друг друга взглядами. Здесь не было ни товарищей, ни дружбы – только стервятники, ждущие своего часа, чтобы наброситься. – Будь благодарен, я выполнила за тебя твою домашнюю работу, – раздражение Марианны читалось во всем напряженном теле, когда она обернулась к ним и махнула на Шестого Предвестника. Если Скарамуччу и волновало, что они переговариваются так, будто он и Мона – предметы интерьера, то его пустое выражение лица играло хорошей маской. Даже слишком. Мона начинала опасаться, что свершенное им деяние повлияло на него сильнее, чем показалось сначала. – Но ты будешь удивлен, дорогой братец, наш подопечный нашел себе милейшую подружку. И представь кем же она оказалась?       Его пальцы едва ощутимо сжались на её локте, точно предостережение от глупостей, от чего-то, о чем он не мог ей сказать, и опустил руку. Тепло, что грело и успокаивало её нервы, ушло вместе с этим касанием, и Мона ясно поняла, что вопреки всей крови ничего не изменилось.       Сказитель прокрутил между пальцев алую фигурку, и Оссиан – мужчина с волчьими ушами и в черном камзоле с серебряной вышитой нитью на манжетах, – удивленно приподнял брови. – Думаю, я выполнил приказ Царицы, – губы растянулись в неестественной усмешке. Скарамучча жестко толкнул астролога в спину, вынуждая шагнуть к Первому и Второму Предвестнику. – Сердце Бога Вельзевул у вас да ещё и Мураты теперь. А! И, конечно, вишенка на торте – астролог Мона Мегистус собственной персоной. Кажется, план даже перевыполнен.       Её замутило от тона его голоса, но всё, что Мона сделала, просто расправила плечи и улыбнулась. Замершая где-то в стороне Фрея окинула их взглядом и медленно обратилась цветками, развеянными несуществующим сквозняком. Жуткое и завораживающее действо. – Твою компетентность мы обсудим позже, – сдержанно ответил Оссиан и подарил Моне улыбку, не тронувшую его глаз. Она неожиданно вспомнила волка, с которым столкнулась будучи ребенком. Мурашки поселились под кожей. – Нет нужды гостье выслушивать наши склоки. Госпожа Мона, проследуйте за Салемом. Он покажет вам комнату, в которой вы сможете передохнуть после утомительной компании моей сестры.       Пугающе неожиданно из бокового коридора, показавшегося ей куда меньше, чем вся это комната, появился тот самый паренек, которому Предвестница поручила заботу о своих кружевных перчатках. У него были коротко остриженные светло-каштановые волосы, встревоженные голубые глаза, которые нервно цеплялись за господ, и, наконец, неподвижно замерли на фигуре астролога. Он простер руку в сторону коридора, приглашая её проследовать за ним, но Мона снова повернулась к Первому Предвестнику: – Мне льстит ваше гостеприимство, но я здесь только потому, что должна встретиться с Царицей. Было бы прекрасно разобраться с этим поскорее.       Марианна громко рассмеялась, склоняя голову к ладони и разглядывая астролога из-под опущенных ресниц. В сказанном не было ничего смешного, и никого не смутили слова Моны, кроме Второй Предвестницы. – Мышонок, угодивший в мышеловку, не может диктовать правила. Встреча с Её Величеством – это дар, доступный не многим, и пока она не пожелает, ты будешь томительно ожидать в своей золотой клетке, птичка, – и она снова облизнулась, как если бы перед ней была какая-нибудь аппетитная порция изысканного блюда, и этот жуткий голод в женских глазах сковал холодным страхом сердце астролога. Она могла претворяться перед этими властными, жестокими людьми, будто бы ей не страшно – это умение она практиковала многие годы под надзором наставницы, – но по расползающейся усмешке Марианны, её скользящему взгляду складывалось впечатление, будто весь этот фасад был бессмысленным. Она видела все ужасы Моны насквозь. – Веди себя хорошо, иначе я могу решить, что в твоём наглом поведении виноват… О, да, Скарамучча. – Марианна, – тихо, но властно остановил её Первый Предвестник.       Но женщина даже не взглянула на него, резко шагнув к Моне, и та невольно отшатнулась. Этот импульсивный жест выдал её, и Марианна понимающе кивнула, состроив сочувственный взгляд. – Я вижу каждый болтик в твоей очаровательно милой черепушке, – незатейливо она постучала ноготком по виску, раскрыв пугающе широко глаза. – Тебе не нужно бояться меня, колдунья. Никто не тронет тебя в этом дворце, потому что ты принадлежишь Её Величеству, а мы любим и лелеем её драгоценности. Но это не значит, что ты неуязвима. У тебя есть слабое место, и я это вижу.       Острый зрачок буравил её, а позолотевшая радужка придала взору магического величия. Как ни было красиво лицо этой женщины с вытянутыми уголками глаз как у лисицы или рыси, мягкими красными губами, острыми скулами и подбородком, делающими образ незабываемо нечеловеческим, Мона видела во всем этом изящество пустого графина с красивой оболочкой, но неизменно пустого внутри. Не совсем пустого. Внутри были лишь тьма, сочащаяся в каждых слове и жесте, в контуре улыбки и прищуре глаз. Марианна вырвет ей сердце, если возжелает, – и хоть она и сказала о Царице, было чувство, будто даже верность правительнице не остановит её неуравновешенный нрав, если Мона по-настоящему разозлит её. Она была Второй, но даже Первый Предвестник не спешил вмешаться в эту жуткую минуту брошенной угрозы, только мрачной тенью замер за её спиной. – Будешь послушной, птичка? Не заставляй меня обрезать тебе крылышки, – нежный тон голоса напоминал разрез скальпеля перед снятием кожи. – Она тебя поняла, Марианна, – Предвестница ещё миг сверлила астролога взглядом, а потом взглянула на Шестого Предвестника, бесцеремонно просунувшему руку между ними, отстраняя Мону. Ни в голосе, ни в лице ничего не изменилось, но этот жест и без того говорил о многом. Никто не мешал Марианне, когда она игралась с людьми вокруг неё, и обычно Сказитель был одним из тех, кто молча взирал на представления, безразличный к ним. Но Мона не могла думать об этом, задыхаясь от неистовствовавшего в груди сердца и накатывающей тошноты. Её реальность то сжималась до мгновения, то растягивалась в века, сводя разум с верного течения. – Ты оглох, Салем?! Тебе велено сопроводить астролога, а не обтирать пыль у стены. Ещё секунда твоего пребывания здесь, и твои обгорелые кости я самолично выброшу во двор к псам. – П-прошу прощения, милорд! – заикаясь, слуга подскочил на месте и дернулся к Моне, безмолвно смотрящей на Марианну. Вторая Предвестница потеряла к ней всякий интерес, переключив свой пугающий взгляд на Сказителя, и по какой-то причине колдунья ощутила сильное раздражение, вопреки недавнему ужасу, вопреки остекленевшей в свете событий душе. Было в этом взгляде что-то провоцирующе бесстыдное. Но прежде чем колдунья успела сформировать своё подозрение, слуга бесцеремонно дернул её за руку: – Пойдемте, госпожа.       Столько мольбы было в его взгляде, что больше Мона не противилась. Обрадованный этим слуга быстрыми шагами сбежал из парадной, уводя гостью по широким коридорам, украшенным тем самым мягким, синим ковром. Но больше он не казался очаровательным. Непрочный лед на озере по весне трещал с каждым её шагом.       В чем-то совсем отдаленно можно было бы узнать сходство между этим дворцом и замком Мураты. Мысли об Архонте сопровождались дрожью и кровавыми воспоминаниями, точно выверенным ударом и безучастным взглядом Сказителя на преданную им женщину. Она могла поклясться, что та метель, которая разворачивалась за огромными, высотой от сводчатого белого купола потолка до пола, украшенными витражами окнами готова была развернуться и в ней, заморозив кровь. Но сейчас было не время думать о своих опаленных чувствах, о произошедшем в Натланте, о возможной судьбе её друзей, о Скарамучче и даже о вероятных мотивах наставницы – Мона пыталась сосредоточиться на мыслях о том, где оказалась, и сколь скоро встретится с той, кому училась поклоняться всю жизнь, богиней, сотворившей всю её веру, на которой строилась некогда жизнь. Осмыслить это было сродни поверить в какую-нибудь детскую сказку будучи взрослым человеком. Почти нереально.       Холод поселился в жилах, замедляя её шаг. Обеспокоенный произошедшей сценой и брошенной угрозой слуга вдруг вспомнил о подопечной и сбавил шаг, но не повернулся, а продолжал стремительно преодолевать один одинаковый коридор за другим. Остановившись у высоких двойных дверей, выполненных из белого дерева с вырезанными завитками вдоль края и позолоченными витиеватыми ручками, паренек поспешно распахнул их и вывел гостью в просторную комнату, напоминающую небольшой зал с полом, украшенным орнаментом в темно-коричневую и белую клетку. Светло-голубые стены в сочетании с белым обрамлением дверей, легкими тюлями на окнах, хрустальными небольшими люстрами и с узорами распахнутых пальм лепнины, скользящей в углах комнаты и между трех дверей с одной стороны и вокруг одной широкой арки напротив создавало впечатление облаков на голубом небе или же сливок в фарфоре. Нежное убранство вопреки холодному тону завораживало, очаровывало, будто специально было сделано в противовес жестокости царствующей за стенами погоды.       Мона не удержалась и вскинула к потолку взгляд, подмечая, что лепнина продолжается на таком же голубом потолке, переходя в позолоту. Теперь это больше напоминало мгновение инея на заледенелом окне, когда зима приветственно дует на окна жителей своей страны, украшая их чудом, не имеющим стоимости, но крайне хрупком и недолговечным. Хоть налетевшая непогода шумела, пробираясь во дворец и кусая её нервы, астролог не могла не восхититься той частью своей души, которая всегда искала в окружающем мире какие-то послания, смыслы и той, что мечтала побывать в этом дворце и увидеть его собственными глазами, а не созданный воображением образ.       Её замешательство вынудило слугу остановиться и обернуться к ней. В бледном лице отразилось негодование, взвинченность сквозила в каждом его вдохе, опасливом взоре на две запертые и одну распахнутую дверь, точно хорёк в ожидании, когда выпустивший из лап хищник, наконец, нагонит их. Но даже желая упрекнуть гостью, поторопить, он не смел и рта открыть, потревожив тем самым некую волшебную, священную тишину помещений, в которых они оба казались слишком мелкими, незначительными нелепицами, которые следовало бы вытереть как нежелательный комочек пыли на полках с книгами. – Госпожа, прошу пойдемте, – жалко, неуверенно поторопил он, и Мона прокляла себя за забывчивость и жестокость. Вероятно, если она продолжит витать в облаках или говорить не подумав, за её ошибки будут платить другие, пока её заставят на это смотреть. – Да, прости. Пойдем.       Словно ожидая её позволения, он развернулся на каблуках и поспешил к совсем незаметной, узкой и бедной на фоне своих сородичей, двери в углу. Отрыв её каким-то позолоченным ключом на связке, пропустил девушку вперед и закрыл её за их спинами. Винтовая лестница, представшая перед ней, была еще одним ошеломляющим открытием в стенах этого огромного зверя. Если всё до этого тешило её неуемное детское воображение картинами завораживающих архитектурных и декоративных решений, то это узкое помещение с железной лесенкой, на которой едва помещалась она одна, резко контрастировало со всем, что было встречено ранее. Каждый новый шаг сопровождался жалобным скрипом старого железа, а пожелтевшие от влаги и времени стены усугубляли странное чувство неправильности. Как нечто неописуемо прекрасное может соседствовать с чем-то столь тривиально затхлым?       Вероятно, эта лестница подняла их лишь на второй этаж из трех или четырех имеющихся, но её сопровождающий резко завернул её к очередной белой двери, с этой стороны покрытой желтыми пятнами, с рассыпающейся по краю лепниной. Отперев её опять-таки одним из многих золотистых ключей, сопроводил астролога в очередной коридор. Пол здесь был деревянный, но их перемещение оставалось тайной окружающих молочно-голубых стен и бело-золотых двойных дверей, которые они преодолевали одну за другой, оставляя за спиной слитые с коридором комнаты. Мона не успевала заметить хоть что-то ещё, кроме странной планировки помещений. Стоило им покинуть лестничную площадку, как началась нескончаемая череда разных, выполненных даже в совершенно отличных стилях комнат, нанизанных на этот коридор как лапочки на гирлянде. – Что это за помещения?       Мона не ждала ответа от слишком встревоженного слуги и, наблюдая за его издерганностью, сама почему-то невольно успокаивалась. Они почти бежали сквозь эти частые дверные проемы, но в окнах по одну сторону коридора можно было уловить огромную площадь, покрытую снегом и украшенную по лету множеством идеально рассаженными узорами декоративных деревьев и кустов. – Мы в южной анфиладе, – боязливый голос встрепенул астролога. – Здесь располагаются гостевые покои. – Не дворец, а лабиринт какой-то, – печально подытожила Мона, ловя себя на мысли, что вряд ли сама сможет отыскать выход помимо огромных окон повсюду. Но перспектива разбиться или переломать ноги ей не улыбалась. – Скоро мы?..       Он остановился так внезапно, что колдунья почти налетела на него. Их встретили две двери: первая знакомым цветовым сочетанием была прямо перед ними, а другая – в боковой стене. Только сами Архонты могут знать, сколько же здесь дверей и куда они все ведут.       Слуга взялся за золотые ручки и отворил двери, как раздвинул шторы – легко, точно делал это так часто, что это действо влилось в память мышц. Он замер у открытой двери, позволяя Моне первой переступить порог поистине огромной комнаты. На миг она потерялась между своим вдохом и выдохом, пораженная богатством комнаты для пленницы.       Мона повернулась к слуге, но тот уже поклонился ей и поспешно бросил перед тем, как закрыть двери: – Ваша служанка скоро прибудет. Пока можете перевести дух и использовать горячую воду в подготовленной ванне.       Такие внушительные двери просто не могли закрыться так бесшумно, оставив после себе лишь тихий щелчок в повернутом замке. Мона снова повернулась к пугающей её своими размерами комнате. Пол выполнен в кремовых цветах с темным ромбовидным узором, застеленным коврами цвета чуть темнее, с охристой оторочкой. Всё такие же очаровательные голуба-белые стены смыкались вокруг, смягченные узорами лепнины в виде завитков, лоз и цветов. Светлый потолок изобиловал похожими украшениями, напоминая белую пенку в горячей воде. Резные колонны декоративно выдвигали вперед небольшой камин из темно-синего камня и большое зеркало над ним, по обе стороны от которого замерли золотые канделябры. В его отражении застыла знакомая девушка, и Мона не могла разобрать, что на её лице: блаженный трепет или всё-таки ужас? Никогда раньше ей не доводилось ступать в помещениях, где даже расшитые разными оттенками голубого и розового подушки на небольшом диване с резными завитками на спинке стоят дороже всего, что она когда-либо имела своего. – Всевышние силы, – пораженно пролепетала она, осмеливаясь пройти вглубь комнаты, разглядывая точность, тщательность работы мастеров мебели с таким удивлением, будто перед ней были не стеклянный столик с коричневыми ножками и не диван с пуфиками в цвет подушек, и даже не блестящие своей лакированной поверхностью бесчисленные темные шкафчики в золотом обрамлении, а некое религиозное таинство, вдруг обретшее реальность. – Паймон бы удавила меня из зависти.       Догадка скользнула в опустевшее сознание. Мона крутанулась вокруг своей оси и заметила ещё одну дверь на противоположной стене от входной – такая же большая и идеально вливающуюся в интерьер. Если она думала, что уже не способна потерять сознание от обилия блеска и шика, то ошибалась, потому что та необычная комната оказалась всего лишь гостиной, а за этой дверью была меньше по размеру, но не по роскоши спальня. Её личная гостиная и спальня.       Золотая клетка для бесценной птички.       Нельзя было украсть у зимы холод, но Моне почудилось, точно она воровка, которая стащила ледяную накидку, тяжелым грузом лежащую теперь на её хрупких плечах. Слишком ошеломленная, потерянная в происходящем астролог не заметила, что кожа на ладонях покраснела, голые ноги перестали что-либо ощущать после купания в морозе. Хоть она и не знала, что ей делать, как выбраться и отыскать единственного, на кого можно было положиться в этом логове льва, потому что как бы её не ошарашил поступок Скарамуччи, Мона была уверена, что независимо ни от чего, он всегда будет на её стороне. Уверенность в этом придавала силы в хаосе всех мыслей и чувств, которые вот-вот прорвутся сквозь дверь отрешенности.       Обычными, простыми шагами она приведет разум в порядок, успокоит чувства и обмыслит случившееся, поэтому начала астролог с горячей ванны, о которой упомянул слуга. В её спальне притаилась знакомая, небольшая белая дверь, за которой пряталась скромная в контрасте с прочими помещениями туалетная. В белой ванне на золотых, – её скоро начнет мутить от этого сочетания цветов, – ножках недвижимой гладью застыла вода, пышущая паром. На её поверхности плавали розовые лепестки. Вся комната была полна сладким ароматом.       Опускать обмороженные конечности в воду было опрометчиво, поэтому сначала Мона упорно грела их, пока краснота чуть не сошла, а после уже избавившись от промокшей в снегу одежды, окунулась в теплую воду. На мгновение все проблемы отошли на задний план, когда над головой сомкнулась полупрозрачная гладь, утягивая её в свои нежные глубины. Бульканье, всплески и иные знакомые ей в каждом своем многообразии отзвуки наполняли сердце теплом, ощущением знакомой стихии, дрожью магической силы где-то внутри. Она могла вечность баюкать свои встревоженные частички сердца и души в объятиях вод, залечивая одну за другой, успокаивая. Тепло согревало не просто тело, оно переселялось внутрь, заполняя каждую клеточку, отмораживая кости, мышцы. Мона вынырнула и резко шмыгнула носом, протирая мокрые глаза – то ли от воды, то ли от слез.       Она снова была одна. Среди неприятелей, опасностей и в полнейшем неведение о судьбе полюбившихся ей людей. В ней просыпалась давно спящая нужда в чужом присутствии, участии в её жизни – та самая, от которой она сбежала, окунувшись в заклятие. Она не знала, что ей теперь делать и как поступить. На самом деле, возможно, ничего бы не изменилось даже если бы она отправилась в Снежную с ребятами, ведь итог был бы один – встреча с Царицей. Это то, ради чего она пережила все невзгоды и к чему шла, но на самом деле не имела ни малейшего понятия, как быть с этой целью.       Ей нескончаемо нужны были ответы. Почему из всех людей и нелюдей именно на неё пал рок нести этот дар и умереть из-за него в конце? Почему почитаемые ею богини затаили столько злобы и спустя века борются друг с другом, используя для этого всех, кто попадется под руку, в том числе и её саму? Может ли она просто жить дальше, даже если и без дара? Возможно, в этом была причина её безрассудного стремления встретиться с Царицей. Вера в то, что наставница всё-таки ошиблась, и её судьба может и не окончиться смертью. Может, та, кто создала нити – дар, текущий в её крови, – знает какой-нибудь путь, способ, некую уловку, способную сохранить её жизнь? Эта надежда была похожа на тлеющий огарок свечи в кромешной тьме сырого подземелья: стоит ему погаснуть, и всё, что пряталось в этой мгле, тут же накинется на неё и разорвет. Но Мона продолжала бережно его оберегать, потому что иначе жизнь становилась слишком пугающе обреченной.       С изнеженным от тепла и масел телом, но измученным сердцем Мона облачилась в мягкий, шерстяной халат и такие же тапочки, уберегая ступни от холодного пола. Снежная была в действительности первозданно соткана морозом, и дворец – центр правления Ледяной Царицы ни в чем не уступал месту, в котором он построен. В каждой комнате, которую она успела пробежать с Салемом, ярко полыхали камины – большие, маленькие, а также везде горели свечи в канделябрах, но холод, являющийся неотъемлемым атрибутом этого места, лишь отчасти смягчался в отличии от комнат гостьи, которые были совершенно не отоплены. Но когда она вернулась в спальню, застала худую девушку в такой же форме, как у Салема, растапливающей камин в углу помещения. Она что-то тихо напевала. – Привет? – служанка тут же подскочила, чуть не клюнув носом в черную залу камина перед тем, как очередная попытка его разжечь увенчалась успехом. Она обернулась так резво, что у Моны заныла шея. – Я не хотела тебя напугать. – Всё в порядке, госпожа, – она спешно закончила свою работу, и огонь разбавил серый свет дня, окрасил веснушчатое круглое личико с большими глазами, обрамленными темными ресницами. Путаясь в юбках, служанка подскочила, подбирая предметы розжига, забрасывая в железное ведро и быстро оправляя запутавшуюся ткань, случайно пачкая её черными пятнами. – Это я должна просить прощения, что помешала вам.       Мона хотела успокоить её, но девушка тараторила так спешно, что не оставалось времени вставить хоть слово: – Меня прислали подготовить комнату и помочь вам устроиться. Во дворце поднялся такой переполох с возвращением одного из милордов да и все вокруг вдруг заговорили о важной гостье, поэтому никак нельзя было представить, что мне выпадет честь быть вашей служанкой, – она смущенно потупила взгляд. Мона чувствовала себя разбито, несмотря на принятую ванну, так что простодушие этой девушки едва ли отозвалось в её усталом сердце. Может, в нем уже никогда не будет места сочувствию. – А, я принесла вам несколько платьев по распоряжению миледи Марианны, и как только будет готов ужин, я в тот же миг его доставлю. Если госпожа желает, я могу… – Помолчи, – Мона нервно выдохнула, касаясь пальцами лба. Служанка вдруг зарделась и низко опустила голову, отчего собранные в косу волосы слегка выбились и очертили её простое лицо каштановыми завитками. Вся она была так проста, так складно сложена, что еще больше казалось неуместной фигурой в таких хоромах, нежели Мегистус. – Давай для начала ты скажешь, как тебя зовут. – Анна, госпожа. – Чудесное имя, Анна. Можешь звать меня Моной, без формальностей, – Анна тут же вскинула перепуганные глаза, оттенком так похожие на тот небесный голубой, что украшал все стены в этих помещениях. Она открыла рот, но вспомнив о приказе, захлопнула его. Если все слуги в этом месте такие запуганные, как они вообще умудряются справляться со своими обязанностями и не падать от сердечного приступа? Мона покачала головой, бессильно опускаясь на край мягкой, шелковой постели. – Но если тебе неудобно, ничего. Не могла бы ты поскорее закончить и оставить меня. Всё это…       Мона качнула рукой в воздухе, не способная подобрать описание произошедшему, чтобы не вспоминать кровь, ужас и смерть. – Неблагоприятно повлияло на мои силы. – Как пожелаете, госпожа! – она собралась, подхватила испачканной сажей рукой юбку и полетела к выходу.       Оставшись одна, Мона какое-то время ещё слышала шелест юбок в гостиной, а потом знакомо щелкнула дверь, извещая, что Анна покинула покои. Но астролог бездумно наблюдала за танцем огня в камине, пока вдруг в голове не щелкнуло что-то. Она подскочила и подбежала к решетке камина, упала на колени и так внимательно вгляделась в огонь, что от его яркости защипало в глазах. – Сейчас самое время, – прошипела Мона, то ли опасаясь быть услышанной, то ли нервничая от силы окружающей тишины. – Я была бы благодарна вам, если хоть раз в жизни вы явились тогда, когда нужно мне!       Ответом ей был треск поленьев. Разочарование ехидно посмеялось над ней. – Ну конечно! На что я рассчитывала? – Вот и я хотела бы знать.       Только силой воли Мона удержала визг, когда знакомый голос раздался над ухом. Она резко обернулась, ударившись спиной о стул подле камина, пораженная реальностью происходящего уставилась на женщину в темном, простом платье и серой, меховой накидке на плечах. Батильда Корхинен бесстрастно взирала на свою ученицу так, точно была хозяйкой этих роскошных покоев. Теперь таинственный огонь в её темных глазах не скрывался, полыхая пугающе злобно, или же просто открывшаяся правда помогала разглядеть его? – Расскажи мне, Мона Мегистус, что в моей фразе: беги прочь от Царицы и не дай ей тебя поймать, – тебе было неясно? – ей хотелось сжаться котенком под громом этого голоса. Её детские ужасы выползали наружу каждый раз, когда она видела наставницу. Эта та власть, которой она обладала над ней, та, от которой Мона сбежала. – Почему все старания спасти твою жизнь ты так стремительно пытаешься отправить к самому Хаосу?! – Вы.. Разве вы имеете право винит меня? – застарелый страх и подпитанное усталостью раздражение превратили её возглас в писк. Мона заставила себя подняться, не горбясь и не опуская голову под пристальным, немигающим взглядом. – Вы лгали мне обо всём с самого начала! Разве не вы собирались в тот день вручить меня богине как рождественский подарок? Да, я знаю, кто вы! Поэтому не смейте обвинять меня за желание разобраться в этой чертовой путанице из лжи и предательств! Вы больше..       Горло её дрогнуло, когда сердце пропустило удар и вместе с тем пылкость покинула голос, сменившись смирением и печалью: – Вы больше не имеете на это право. – Прекрасно, – Батильда мгновение стояла неподвижным силуэтом в центре пышной спальни, вопреки скучной и серой одежде, возвышающаяся величественно. Может, знание о её истинном возрасте, её сущности, которые она не отрицала, создавало вокруг ней этот шлейф величия, заставляло прочувствовать жесткость железного стержня. Моне никогда не добиться такой безукоризненно прямой спины, идеальной осанки, как если бы в её позвоночник и правда был вставлен стальной шпиль. – Просто прекрасно! Раз ты так говоришь, мне, наверное, стоит развернуться и уйти. Ты выросла и сама хочешь принимать решения, которые, считаешь, лучше тех, которые принимала я. Прекрасно, Мона.       Она развернулась одним движением – её силуэт накрыла алая пелена, как бывало с Калли, когда он отбрасывал смертную оболочку, окунаясь в чистую энергию своей стихии. Всё-таки их догадка и правда оказалась истиной. – Не уходите, – сипло взмолилась она, ненавидя себя в эту минуту за чувствительность, возобладавшую над ней. В окружении волков, ей нескончаемо нужен был кто-то, на кого можно было опереться, чтобы выстоять и биться дальше. Батильда всегда внушала веру в лучшее, несмотря на её жестокий, сварливый нрав. – Помогите мне разобраться в этом. Я хочу понять, почему всё сложилось так, и как мне справиться со всем этим. Не бросайте меня.       Наставница молчала, а в тишине громко тикали напольные часы в гостиной и трещал огонь в камине. Мона вздохнула и опустилась на стул. – Я предупреждала тебя, что боги жестоки, что им безразличны человеческие чувства, потому что сами они уже слишком давно не касались вашего мира. Ваших душ, – она повернулась и смерила ученицу взглядом. – Ни Селена, ни Сага не будут на твоей стороне. Они тщеславны, алчны – они прокляты, Мона. Как бы ты не мечтала выбраться отсюда живой, просто поговорив с ней, этому никогда не бывать. Твой дар – мечта наяву, желание воплоти, к которому они обе проложили кровавый путь и теперь просто не позволят себе остановиться, даже если ты пробудишь в ледяных сердцах сочувствие. – Как так вышло? В легендах Сага всегда была добра, милосердна к жизни, так почему сейчас весь её мир такой застывший и холодный? Откуда столько жестокости? – Ты знаешь, что особенно жестокие люди – те, кто некогда был слишком добр? – женщина извлекла из воздуха, как из кармана, цветок с широкими, заостренными белыми лепестками. Его сердцевина желтыми тычинками размашисто склонялась над ними. Дурное чувство засосало под лопатками. – А ненависть – это пепел сгоревшей любви. – Что это?       Она спрашивала, уже предчувствуя ответ. Он был похож на послевкусие терпкого кофе, который вначале кажется непростительно, даже неприемлемо горьким, а потом вдруг расцветает на языке неожиданным оттенком, цепляется за разум и воскресает только когда снова встречаешься с этими зернами. Может, тому способствовала её профессия, в которой вечно нужно разгадывать туманные подсказки судьбы о чужих путях, оттого сейчас, глядя на белый цветок в руках наставницы, на промелькнувшее в её лице презрение, смешанное больше с отвращением, она вдруг поняла. – Это такая моя традиция. Каждый приезжий получает от магазинчика семечко совершенно случайного цвета. Никто, даже я, не мог угадать, что за растение проклюнется, поэтому зародился миф, мол, значение цветка предскажет жизнь человека в Монштадте. – Предскажет? – Угу. Я, конечно, слышала, что у тебя с этим нет проблем. Но обычно только ты предсказываешь другим. Почему бы моим цветам не сделать того же для тебя, астролог Мона? Не звезды, но тоже не менее точны, ведь и они часть мироздания.       Мона покачала головой. Её одурманивало чувство, как бывало каждый раз, когда она хваталась за чужие нити, влезала в чужие миры и осознание обрушивалось на неё. Но обычно то была чужая жизнь – не её. Сейчас не может быть иначе, а это чувство – лишь результат сильного потрясения. Вот только мысль, что семечко, врученное Флорой, так и не проклюнулось, тревожило с каждым пробитым ударом сердца и тяжелым молчанием Батильды Корхинен. Она внимательно следила за реакцией ученицы, подмечала всякую не успевшую скрыться деталь, и губы её только плотнее сжимались, а внутренне раздражение росло. – Ты лжешь мне, Мона, или вправду такая нерадивая к знакам вселенной? – липкое, навязчивое подчинение сковывало дух. Как избавиться от роли ученицы, подопечной, опасающейся гнева наставника как божьей кары? Батильда встряхнула несчастный цветок, заметно подувянувший, и брезгливо бросила его к ногам астролога. Желтый, или ржавый налет налип на краях лепестков. – Я нашла его в твоем доме, девочка. Пока ты бегала от правды, пыталась погубить себя, а я старательно искала лазейку в плетении мира, семя дало росток. И ты не вняла моим наставлениям не только насчет своей жизни, оказавшись здесь, но также нашла в себе безрассудство возлюбить проклятую связь.       Жар стыда опалил её чувства, и Мона резко подорвалась со стула, чуть не растоптав погибающий цветок. На уме вертелось столько оскорбительный ответов, но ни один так и не слетел с языка, потому что сила, с которым билось в груди сердце, возрождала разрушающую тягу к его присутствию. И она понимала, что как бы грубы не были слова наставницы, все они до единого были истиной. – Какие сказки этот парень наплел тебе, что ты обо всем позабыла и бросилась в этот омут? Не этому я учила тебя, Мона. Твои чувства – это обоюдоострый клинок, который погубит вас обоих, – сурово продолжила она, забивая своим негромким голосом её мысли точно молотом. – Но даже сейчас, когда нить разорвана, ты продолжаешь верить, что влюблена в него. Как низко ты готова упасть ради плотского желания? – Прекратите сейчас же! – её будто бы ударили, так сильно она отшатнулась от наставницы, от всего, что она сказала. Больше не было сил слушать это, с каждым мгновением все больше ощущая, как её чувства поливают омерзительными, черными домыслами. – Я не просила вас оценивать мои решения, и мои… Мои чувства! Я люблю и уважаю вас, даже несмотря на то, что изначально вы только и хотели, что избавиться от меня, вручив Саге, но если скажете хоть одно слово о моих отношениях со Скарамуччей, то с того момента я возненавижу вас всей душой. И даже на смертном одре не вспомню ничего хорошего о вас. Хватит изгаляться.       В крови бурлила магия, требуя выбраться на волю. Потрясение превращалось в злость, желающую уничтожить всё вокруг. Даже завывание ветра за окнами меркло с шумом кипящей крови. – По какой причине вы так презираете наши… – она подавилась, не уверенная, что может обобщить. Что бы Предвестник к ней не испытывал, астролог не решалась утверждать. – Чего вы не договариваете? Говорите или, правда, лучше исчезните. – Некоторые знания не приносят облегчения, – Батильда скрестила руки и едва заметно качнула головой. – Но коль ты хочешь, я расскажу. У меня есть история для тебя, в которой на крови и слезах разрушенной любви расцвели первые цветы с белыми лепестками. Слушай внимательно, потому что итог един и для вас. Ведь сколь известно тебе, белая альстромерия снова расцвела.