Созвездие

      Горло сводило от спазма, но попытка удушения была к этому не причастна. Виной тому – боль, скрутившаяся змеей внутри, цапающая его каждый раз, когда он пытался что-либо сказать, вспоминая события минувших дней и видя знакомое лицо, обращенное к нему ледяной маской. Однако хуже было не это, а то, что скрыто за ней. Разбивающийся на части человек, слабость которого он просто не привык видеть: она обезоруживала.       Сказитель какое-то время тупо смотрел на Одиннадцатого Предвестника, на окруживших его людей, переживших обрушение дома и путь от Натланты до Снежной пока всё, что делал он сам – играл в дворцовые интриги. Но Скарамучча не уменьшал своих стараний, он прекрасно понимал, что выживание во дворце – дело тяжелое, в особенности если доверие уже было подорвано и каждая тварь следит за любым шагом. А в частности одна самая ядовитая и злая.       Марианна разрушала всё, к чему прикасалась и даже то, о чем просто говорила. Она обещала – она сделала. Не способная дотянуться до него, она смогла разрушить жизнь человеку, который был дорог Предвестнику, а вместе с тем причинить боль и ему самому. Он старался, выдумывал невероятные фортеля и почти преуспел. Он в действительности был так близок к победе, что осознание провала сокрушало. – Это отнюдь не радостная история, – произнес он, оседая на грязном полу, не чувствуя сил в ногах. – Ты уверен, что хочешь знать? – Я должен знать, – коротко ответил Аякс, поднимая стул и садясь. Облик Порчи не развеялся, укутывая его своеобразным сочетанием Похитителя Звезд и темного колдуна: отголоски былой связи с чернью. Сказитель даже не догадывался, что Аякс еще способен использовать их.       Остальные его спутники расположились где пришлось: Томоко и Калли остались у дверей, сторожили вид на улицы из окон, а Люмин осталась рядом с Предвестником, найдя себе место на спинке опрокинутого дивана. Крохотная девочка Паймон печально летала рядом, поглядывая на собравшихся, точно все они здесь были ради похорон. Может, так оно и было. Может, в итоге Аякс всё-таки убьет его.       Скарамучча потер грудь, точно в неё вонзилась стрела, и поморщился, но для других это действо было просто показателем, что удар Одиннадцатого Предвестника был серьезным. Пусть так. Не обязательно, чтобы кто-то из них догадался, сколь тяжело для него выносить всю эту ситуацию и тот факт, что придется придаться мрачным воспоминаниям, из которых он был рад вырваться сегодня вечером. Только выпрыгнул из зыбучих песков, но снова угодил в них.       Спрятать под кладбищем тех, кто запятнал свою честь, взрастив предателя, было находчиво и мерзко. Как только он услышал те слова в злополучной спальни, Предвестник почти сразу догадался в какую часть подземелья были заточены мужчина и девчонка. Это было так просто, что казалось: как он сам не догадался. Во всех поступках Марианна преследовала какой-то извращенный скрытый умысел.       Та часть подземелья, которая простиралась вплоть до кладбища за холмом, на несколько ярусов была выше, чем все другие. Именно поэтому в стенах тех темниц угадывались очертания застывших костей, не до конца разложившихся тел и порой в полумраке можно было встретиться с бездушным взглядом мертвеца, уставившегося на твою камеру и следившего за каждым движением. Марианна с самого начала показала несчастным их конец, но намекала, что наступит он не раньше, чем она сама того пожелает, поэтому когда Предвестник нашел их, девчонка уже едва дышала, измученная холодом в своих простых хлопчатых тряпках. Её кожа посинела, даже местами покрылась инеем, а глаза все закрывались, обещая ей спокойный – смертельный сон.       Мужчина – её отец, – был заперт в темнице напротив, обреченный наблюдать за тем, как жизнь вымораживают из молодого тела. Он грузным силуэтом замер на скамье, пытаясь поддерживать с девочкой разговор, чтобы её разум продолжал бороться с холодом и сном, но девичий голос становился всё тише, протяжнее. Она замолчала за пару минут до того, как объявился Шестой Предвестник и именно тогда, когда мужчина всем своим огромным телом вжался в изрезанные рунами железные пруты. Он звал дочь, но та бесчувственно лежала на белокаменном полу. Всё здесь было белым и синим, а пленники – грязные пятна в интерьере.       Он замолк, увидев темный силуэт солдата, появившегося из-за поворота, откуда завыванием доносились мольбы других пленников или же призраков, что скитались по кладбищу наверху. Сказитель скользнул по мужчине взглядом, а потом заметил девицу в камере и его передернуло от ужаса, мысли, что он опоздал: то, как спешно он дернулся к её прутьям, отомкнул замок и влетел внутрь, выдало его с головой. Мужчина наблюдал за ним, полный тревоги, но внимательно, оценивающе запоминал всё, что давала ему реальность, то, что можно было бы использовать для выживания если не своего, то своих родных. Детей, которых он должен и желал защитить.       Волшебство проникло в замерзшее тело, прогоняя холод — не обжигая. Молнии послушными шариками прыгали по коже, растапливая лед и тихо щелкая, взаимодействуя с другим элементом. Девочка поморщилась и открыла глаза, но как только увидела Предвестника, встрепенулась и попыталась пнуть его, но промахнулась – тело едва слушалось её, еще скованное морозом. Кровь медленно струилась по жилам, отчего мышцы напоминали каменный наряд, тяжестью тянувший к земле. – Я пришел помочь вам, – спокойно произнес он, поднимаясь и выходя из темницы. – Но сначала вы должны кое-что сделать. – С чего бы милорду помогать предателям? – голос мужчины звучал напряженно, и то, как он смотрел на юношу, отзывалось неприятными мурашками. Было в нем что-то напоминающее Аякса. – Наша семья опорочена и заслуживает кары Её Величества, а кто Предвестники такие, если не те, кто отражает её волю? – Это решать не мне. Я в долгу перед Аяксом и сделаю все, чтобы его выплатить.       Такое объяснение в чем-то, может, его и убедило, но мужчина только качнул головой, переводя взгляд на свою дочь. Девчонка скрежетала зубами то ли от холода, то ли от злости. – Это ты был там, – прошипела она, сжимая прутья в руках. Сказитель заметил, что они перебинтованы и алые пятна растеклись по бинтам. Холодок поселился и под его одеждой. Догадка скользнула в разум. – Что ты хочешь от нас?       Скарамучча вгляделся в тусклое освещение темницы и перестал дышать, заметив, почему мужчина в основном сидел на полке, едва двигался и даже сейчас вернулся на своё место. Его одежда затвердела от воды и крови – никто не стал заботится об обреченных, оставив их справляться и выживать до момента, когда Марианна вернется, – а вместе с тем уродливые цепочки ожогов крутились на лбу мужчины. Чем-то острым, раскаленным ему вырисовывали этот мерзкий узор, пока кровь застилала глаза. Точно терновый венец.       Марианна уже побывала здесь, приложила руку к мукам пленников и дальше будет только хуже. – Завтра я вернусь со Второй Предвестницей, – негромко начал он. – А вам предстоит пережить этот визит, после чего я вытащу вас. Но ведите себя… Разумно.       Так он и поступил. На следующий день, когда приготовления были завершены, солдат явился к Марианне с самого раннего утра, и женщина в своей привычной, вальяжной манере попыталась затащить его в свои покои, но попытка провалилась, стоило объявиться Оссиану. Он молча смерил их взглядом и расспросил Шестого Предвестника о причинах его визита, после чего Марианна почти в припрыжку отправилась с ним в катакомбы, пока Сказитель тащил за собой окровавленный мешок. Его вес оттягивал руку.       Ещё более отвратительно было только то, с каким хлюпающим звуком на белый камень темниц повалилось содержимое этого мешка. Грязь мокрой земли, гнилой плоти и свернувшейся крови ковром простерлась под их ногами, пока пленники очумело взирали на то, что им преподнесли их надзиратели. Мгновение царила тишина, а затем девчонка разразилась таким криком, что Шестой Предвестник мог поклясться, что ещё немного и кровь бы действительно потекла из ушей. Эхо подхватило крик душевной боли и отчаяния, разнося по снежному миру и спугивая ворон на могильных крестах.        Отец, лицезревший останки своих погибших сыновей, обратился тенью, враз осунувшись, побледнев, и медленно, точно каждое движение было не его собственным и причиняло боль, опустился на колени перед решеткой. Наверное, это первый раз, когда Скарамучча видел, как такой сильный, мужественный и бесстрашный человек плачет – и казалось удивительно неправильно, что для его габаритов и мощи, скорбь и боль его тиха, точно мерный шум воды.       Марианна улыбалась, довольная представлением и все хлопала в ладоши, обтянутые алыми кружевами. Она скользила взглядом по запертым в темницах пленникам, а потом по разрубленным детским телам, поддавшимся разложению и исказившимся так, что жутко было бы смотреть. Всем, кроме неё. Сказитель с отвращением упер взгляд в собственные ботинки, пытаясь справится с нахлынувшей злостью, с желанием прожечь эти алые глаза, вырвать безжалостное сердце и скормить волкодавам. Но и его реакция пришлась ей по вкусу, и Предвестница, пообещав вернуться к ним в ведьменный час, покинула их, оставив несчастных наедине со своим горем.       Перед следующим рассветом Сказитель вернулся в темницу, и нашел там лишь оболочки тех людей, которых он встретил несколько дней назад. Девочка беззвучно плакала, сжимаясь на деревянной полке, а её пальцы никто не стал обрабатывать и перевязывать. Жуткая, печально знакомая картина предстала перед ним: выдранные ногти, обожжённые раскаленным железом подушечки пальцев, вырезанные острым клинком слова клятвы на предплечье, – и все это сочилось агонией и смертью. Юноша даже представить не мог, почему ребенок еще жив после всего, что с ним сделали.        Антонина, – так её называла Марианна, – подняла притупленный болью взгляд и он чуть прояснился. Девочка соскользнула, точнее свалилась со скамьи:. – Лжец! – её голос звучал так сипло и тихо, точно она сорвала его за несколько часов нескончаемых криков.       Какое-то время Предвестник смотрел на присохшую на коридорном полу грязь, оставшуюся после его «подарка», а потом на искаженную гримасой боли и ярости девичье лицо, ничего не ощущая. Все чувства и мысли были где-то далеко, закрыты за самыми прочными дверями, в противном случае ничего из сделанного он не смог бы исполнить. Жалость и ненависть к происходящему давно бы выдали его, сломали. – Где твой отец? – Хочешь и его убить? – полные губы, на которых засохла кровь, растянулись в угловатой усмешке, пока в зеленоватых глаза поблескивал огонь коридорных светильников, придавая юному лицу некое безумное выражение. – О, Предвестница опередит тебя. Она вознамерилась изгаляться над моим отцом, пока тот не начнет умолять её.       Она сплюнула. Вязкая алая жидкость размазалась по полу, когда Антонина села, а её лицо передернулось от пронзившей руки боли. Каждое движение заканчивалось тем, что только покрывшаяся рубцом кожа, снова начинала кровоточить. – Папа не станет, – тихо закончила девочка. – И она продолжит его мучить. – Я помогу. – Так же, как помог моим братьям?! – она уставилась на него, и Сказитель ощутил странную дрожь по телу, хотя перед ним был лишь разломанный ребенок, а не могущественное чудище. И всё-таки.. Может это отражение его ночных кошмаров теперь смотрит на него? Возможно. – Хотя… Иногда смерть – это не так уж плохо.       Шестой Предвестник окинул пустую комнату взглядом, и трусливая мысль скользнула по сознанию: «Почему это не мог быть кто-нибудь другой? Почему из раза в раз именно ему приходится делать такие выборы? Когда все кончится?» Но он так ничего и не сказал. Открыв решетку, бесшумно скользнул к пленнице, опустился перед ней на колено и извлек из складок одежды бинты и баночку с фиолетовой мазью. – Твои братья живы, – так тихо, точно стены могли услышать его, произнес Предвестник, пока девочка уничтожала его злобным взглядом. На ней едва ли было хоть какое-нибудь живое место. В разрывах одежды проглядывалось покрытое синяками и ожогами девичье тело. Кожа в тех местах, в которых она еще не была покрыта кровью и грязью, почти обратилась прозрачным пергаментом, под которым выступали бугры костей и ручьи вен. Рыжие волосы превратились в мочалку, облепили осунувшееся лицо. Всего несколько дней, но выглядела девочка так, будто провела в аду несколько лет. – Всё это был фарс. Иллюзия. И я отведу тебя к ним, когда вернется твой отец. Всё будет хорошо. – Почему я должна верить такому, как ты?       Он помолчал, не зная ответ на этот вопрос. За последние несколько дней, он перестал вообще что-либо понимать, а пытался течь по течению и не захлебнуться. По возможности, вытаскивая из этой круговерти посторонних.       Сказитель положил баночку и бинты перед девочкой, не смея коснуться её или приблизиться. Она почти не могла двигаться, поэтому не сможет отшатнуться, но было ясно, что присутствие Предвестника отзывается в ней инстинктивным ужасом. – Ты не должна, – обезоруживающе ответил он, поднялся и покинул темницу.       Часы наслаивались друг на друга, и Шестой Предвестник плохо помнил, чем он занимался. Казалось, за все время, пока он «играл в эти игры», сон стал ему чуждым другом и усталость обратилась вторым дыханием, внутренним состоянием тела и души. Он будто бы двигался, говорил – существовал – на автоматизме. Мир стал черным, алым и одиноким.       Но он продолжал идти. Что-то делать. Всего несколько дней, но для юноши они стали вечностью мучений намного хуже тех, на которые его могла обречь Марианна. И за все то время, пока вокруг было столько крови и мрака, он не вспомнил о девушке, запертой в золотой клетке.       В другой раз, когда он появился в темнице, было уже известно о казне и о том, какой она станет. Марианна не преминула рассказать об этом ему в мельчайших деталях и пообещала присудить главную роль в этом спектакле. Он бы отказался, если бы такое понятие, как «отказ», существовало в мире, в котором он жил. Сегодня на рассвете ему придется убить пленников, но до того Вторая Предвестница решила нанести последний штрих в свою череду «искусства». – Вот же, – раздраженно фыркнула женщина, стягивая перчатки. – Ты испачкал мои любимые! Никчемная крыса!       С этими словами женщина вжала раскаленный прут в оставленную недавно им же рану в плече мужчины. Запах горелой плоти окутал комнату точно самый мерзкий парфюм, а Марианна только посмеялась, прокручивая железо в руках и вслушиваясь в булькающий звук боли, доносящийся из горла. – Так не пойдет, – она отняла руки от прута и взглянула на застывшего в углу карцера юношу, которого таскала за собой как украшение для сумочки. Но Предвестница прекрасно знала, как влияют на её подопечного подобные сцены, и не отказывала себе в удовольствии видеть его внутренние метания. – Милый мой, не мог бы ты принести мне новые перчатки. Эти уже никуда не годятся. – Вряд ли я могу взять на себя ответственность выбрать из всего того обилия шелка и кружева перчатки, подходящие тебе и твоим извращенным деяниям, – мрачно ответил он, тенью замерев в углу. Мужчина, которого уже час истязала Предвестница, хрипло обмяк. – Лучше тебе самой этим заняться.       Она не ответила, помрачнела из-за его не согласия, а потом вдруг улыбнулась своими алыми губами, обнажая острые клыки. Марианна нежно поглаживала мученика по слипшимся, клочьями выдранным или состриженным волосам, точно любимого мужа после трудного дня, уже совсем не заботясь о всей той грязи, что развела. – Замечательно, тогда пока я прогуливаюсь за ними, не мог бы ты закончить мою работу? – она готова была слизать ошеломление, отразившееся в его взгляде до того, как юноша подавил его. – Да-да, это будет чудесно.       Марианна извлекла из-за ремня нож с длинным, тонким лезвием, точно медицинским, и вложила его в обездвиженную ладонь Предвестника. – Когда я вернусь, хочу видеть слово «предатель» на его лице, – она облизнулась. – Будь пожестче. Они не заслуживают нашего милосердия.       Оставшись наедине с учиненным ужасом, Шестой Предвестник подскочил к пленнику и начал расщелкивать оковы, пока тот бессознательно стонал. Марианна ушла, но времени всё равно было слишком мало. Ему предстояло провернуть нереальную подмену, и только Архонты знали, выйдет ли одурачить Предвестницу и в этот раз. Его пальцы чуть дрожали, когда он отомкнул последнее железо на мужской шее. – Вы меня слышите? – он пощелкал перед лицом несчастного, но не получил ответа. Окинув помещение взглядом, отыскал ведро с ледяной водой и, прошептав извинения, опрокинул содержимое мужчине на голову. Он дернулся, но только чуть приоткрыл глаза. – Нам нужно уйти, пока она не вернулась. Вы понимаете? – Мальчишка, – его рука поднялась и слабо сжало плечо солдата, точно ему нужна была опора, чтобы хотя бы поднять голову. Один глаз заплыл, и, вероятно, второй мало чем мог помочь в полумраке. – Я слышал о тебе. Ты – тот, да..       Предвестник выругался, понимая, что ясного рассудка у пленника осталось с горошину. Он вздохнул, перекинул тяжелую руку через плечо и попытался помочь ему подняться, но стоило мужчине встать, как ноги его подогнулись, и он опустился. – Прошу, послушайте, – настойчиво дозывался его Сказитель, отчетливо чувствуя тиканье часов в голове. – Вы должны собраться и пойти со мной, иначе Марианна убьет вас. – Кто-то должен умереть за грехи, – он качнулся и снова схватился за плечо Предвестника, но теперь неожиданно крепко и сильно, почти оставляя синяки. Сказитель прищурился, удивляясь этой неожиданной силе, а еще больше – проблеску сознания в светлой радужке глаз. – И пусть это буду я. Моя жизнь была долгой, и я ни о чем не жалею. Дети должны жить, а не выживать. – Я могу вам помочь, просто позвольте…       Он тихо рассмеялся, ошеломляя юношу. Как после всего, он мог смеяться? Безумие вскружило ему голову? Наверное. – Ты умен, но не настолько, чтобы перехитрить Снежного Барса. Она видит тебя насквозь, парень, – Сказитель собирался возразить, если понадобиться, потащить этого человека силой, вдруг испытывая ужас от осознания, что весь его план рушится от такой глупой несуразицы как человеческое нежелание. Он мог, действительно мог попытаться вытащить его отсюда, но отец Аякс уперто стоял на своем, прогонял его. Что не так с этими людьми?! – Уходи и забери с собой мою дочь, а я останусь. Я жив только потому, что такова воля Царицы.       Ясное понимание происходящего было как ледяной душ. Он не сможет, просто не сможет ничего сделать против этого короткого, скрытого «нет». – И передай моему сыну, что я не считаю его предателем, – мужчина качнулся, закрывая глаза, точно силы его окончательно покинули. – Неважно, что он сделает, он останется моим сыном. – Марианна, замучает вас до смерти! – раздражение, злость и беспомощность смешались в его голосе, когда юноша почти обжег пленного молниями, но вовремя посадил их на цепь.       Но пленник больше не ответил. Голова его опустилась, тело накренилось, и мужчина почти рухнул с железного стула. Молодой Предвестник застыл, вцепившись в окровавленные одежду, растеряно глядел на избитое, изрезанное лицо, искаженное до не узнаваемости, и старался принять свой провал. Отец Аякса сделал выбор, и юноша ничего не мог сделать: даже при великом желании уволочь столь массивного человека на себе представлялось чем-то нереальным. Это заняло бы слишком много времени, лишило бы всех сил, и Марианна поймала бы его раньше, чем он успел бы завернуть за угол.       Тошнота одурманивала, но Предвестник поднялся, проклиная мир, в котором он кода-то очнулся, и бросился к двери. Значит, остается только девчонка. Хотя бы её можно было попытаться вытащить. И только он приоткрыл дверь, донесся сдавленный хрип: – Потом, – он глубоко вздохнул, заставляя себя выпрямиться. Кровь стекала по железному штырю в плече, с каждой упавшей каплей отнимая его жизнь, – будь тем, кто закончит мои страдания.       Холод сковал сердце, стоило ему обернуться. Этот человек просил у солдата не спасения, которое он предлагал, а смерть, о которой тот и помыслить не хотел.       «Почему, почему именно я?»       Но ответить он не смог. Молча покинув карцер, Шестой Предвестник вернулся в темницу к девчонке. По пути пришлось завернуть в одну из пустых комнат, в которой солдат оставил сверток, длинной равный среднему росту человека.       Антонина напряженно следила за тем, как Предвестник откидывает холстинную ткань, перевязывает шею трупу и сооружает уродливую сцену. Она ничего не говорит и о том, что мертвая женщина пугающе напоминает её саму, но только пахнет от неё не мертвечиной, а каким-то сладковатым ароматом. – Где мой отец? – единственное, что спрашивает она, когда они покидают катакомбы и выбираются на кладбище. – Он жив? – Пока да.       Девчонка сглатывает и пытается не отставать от юноши, терпя боль, которая пронизывала каждый кусочек её измученного тела. После всего на её коже не останется целого места – вся она будет испещрена шрамами, столь уродливыми и ужасными, что до конца дней придется скрывать их под одеждой, опасаясь чужих взглядов. Но лучше так, думал юноша, чем гнить в земле.       Когда они добираются до сторожки, где их встретил безмолвный беспорядок и тишина, солдат приказывает пленнице сидеть здесь и ждать его возвращения. Потом он отведет её к братьям, но Антонина останавливает его у самой двери. Девочка хватается за ткань плаща, и руки её дрожат – то ли от боли, то ли от страха. – Помоги ему, – её голос дрогнул, а по щеке скатилась слеза – первая, которую он увидел за все то время, что она провела в темнице. – Ты можешь спасти моего отца?       Очередной камень упал ему на плечи. Почему, почему, почему… – Он отказался от моей помощи, – Сказитель помолчал, а потом чуть мягче закончил: – Мне жаль. – Тогда, – теперь это не просто одинокая слеза, это целая река, которую девочка уже не могла остановить. Она подняла взгляд, и радужки ярко вспыхнули зеленой. – Тогда сделай так, чтобы эта тварь не смогла насладиться его смертью! А потом… Убей её! – Обещаю, – удивительно легко слетевшее слово стало единственным, что согрело ему душу, когда он покинул сторожку и вернулся в карцер к измученному мужчине.       Марианна была разочарована, когда не нашла результатов исполненного приказа. Шестой Предвестник встретил её долгим взглядом, стерпел жесткую пощечину, а потом еще какое-то время – его сознание будто бы уплыло, закрылось, как бывало всякий раз, когда окружающая реальность становилась слишком громкой и неразборчивой в хаосе событий, – оставался безмолвной фигурой, пока Вторая Предвестница в новых, атласных перчатках алого цвета вырезала обещанное слово на мужчине. Она отвлеклась лишь раз, когда явился солдат и сообщил, что пленница повесилась. – Как печально, – томно вздохнула женщина, с жестяным звоном опуская кружку с кипятком на столик. Она мгновение смотрела на Шестого Предвестника, точно пыталась разглядеть его причастность к смерти девицы. – Бесчестный конец для бесчестных людей. Даже умереть не могут с достоинством, как ужасно. – Хочешь, я вывешу её тело на площадь? – бесчувственно предложил Сказитель. – Звучит интересно, – она улыбнулась. – Но сначала я должна сделать кое-что, а потом, обязательно, воплотишь своё предложение в жизнь, мой милый мышонок.       Воспылав каким-то извращенным желанием, женщина выскользнула из карцера, небрежно бросая: – Ах, точно, – она обернулась. – Убей его. – Как пожелаешь.       И это единственный приказ, который он с облегчением исполнил. Удар был коротким, безболезненным – и смерть пришла к измученной душе как давно пропавшая подруга.       Невозможно было уловить в какой момент живой взгляд застекленел, но он старался, желал увидеть это и запечатлеть, чтобы всегда напоминать себе, на что в действительности способны его руки. Но миг был неожиданно внезапным, отчего Предвестник внутренне содрогнулся, осознав, что зелено-голубые глаза мужчины погасли, а цвет их покрылся корочкой.       Кровь теплыми ручейками стекала с пальцев и капала, капала, капала…       Скарамучча дернулся, словно вынырнул из ледяного озера. Пальцы непроизвольно сжались, как если бы мгновение назад они сжимали клинок, но теперь смогли ухватиться лишь за воздух – за шанс, что все может быть как раньше. А могло ли? Вряд ли. Он видел пустоту в лице товарища, мрак сковавший глубокие оттенки глаза. Аякс молчал да и что он мог сказать, услышав такую не жизнерадостную, жестокую историю, в конце которой его отец погибает от рук его друга. Только молча исполнить обещание.       Сказитель почти был готов к этому. Готов, но не сегодня. – Это то, что я сделал, – его голос звучал в ночной тиши кощунственно громко, как пение на кладбище. Шестой Предвестник медленно поднялся, чувствуя слабость в теле, но её источник был не в изможденности, а в истощении духа, в эмоциональной обедненности. В нем не осталось ничего, кроме отчаяния. – Марианна мучила твоего отца и твою сестру, а мне пришлось смотреть. Да, я вытащил Антонину и уберег мальчишек, но также верно и то, что твой отец мертв. И это я убил его.       Никто не проронил ни слова, хотя Сказителю так и слышался саркастический смех ниндзя, замершей у дверей. Она уж точно хорошо была знакома с натурой этого человека, и даже не до конца догадывалась – на сколько. Путешественница испытывающе смотрела на юношу, а потом коснулась напряженного плеча Аякса, наклонилась и что-то сказала ему – так тихо, что голос её почти истаял на губах. В мужском лице ничего не изменилось, пока Люмин поднималась, махая рукой, и покидала здание, а за ней и остальные, оставив Предвестников один на один со смертью за их плечами. Она ждала разрешения выдрать чью-то душу. Так, словно ей было мало тех, кого она уже забрала.       Скарамучча проводил их взглядом, и снова встретился с бесчувственным выражением. Он даже удивился, сколь знакомым оно оказалось: так Аякс, нет, Тарталья смотрел на людей, на которых указала безжалостная рука Царицы, на тех, чью нить жизни настало время оборвать. Но раньше ему самому не приходилось испытывать тяжесть этого взгляда, осознание грядущего, ясность исхода. Холод сковал внутренности, скрутил нервы, а болезненный зуд в груди разрастался, точно собирался разворотить ребра. – И? – пугающе тихо произнес молодой человек, замерший изваянием, мгновением между бликом и тенью ночи. – Ты уже столько раз это повторил, будто пытался убедить меня в чем-то. Так в чем? В том, что ты виноват и заслуживаешь, чтобы я убил тебя за это, или в том, что тебе невыносима мысль о свершенном? – Аякс… – Нет, Скарамучча, я устал. Чертовски сильно устал от всего этого, и от этих игр в истинность чувств и мыслей, – он не сводил с него взгляда, следил за ним, выискивал что-то, но то, как напрягались его лицо, пальцы на коленях, подсказывало, что он не находил того, чего хотел. – Обычно я не против, что ты так стараешься спрятаться в своей скорлупе, выставляя на показ все свои темные стороны. От того, что ты отталкиваешь тех, кому не хватает мозгов и проницательности взглянуть чуть глубже. Обычно это меня забавляет, но не сегодня. Сегодня после всего, что ты сказал, я просто не смогу этого сделать. Не смогу увидеть то, что есть за всем этим фарсом.       Аякс холодно усмехнулся, будто они говорили о чем-то неважном, но тон его голоса не обещал ничего хорошего. Сказитель прислонился спиной к стене, иначе, возможно, он снова бы рухнул на пол. Неожиданно для него открылось кое-что ещё в смерти отца Аякса, во всей этой ситуации с его семьей, а именно – одно неверное слово, движение и он не просто может расстаться с жизнью, он может остаться один. Потерять этого парня. Своего первого настоящего друга, обретенного в логове диких зверей. Члена своей небольшой, жалкой семьи, в которой он не думал, что нуждался, но оказалось – нуждался. – Поэтому я хочу, чтобы ты сказал мне правду. Без всей этой мишуры, без попытки настроить всех против себя из-за мыслей, что, мол, ты заслуживаешь всех страданий на свете. Ты будешь заслуживать всего этого, только если продолжишь сторониться тех, кто пытается помочь, прятаться от них, скрывать свои чувства и мысли, – Аякс примолк, проведя взглядом по грязи на форме товарища. По пятнам крови, оставшимся после событий минувшего дня. Его брови чуть нахмурились, но голос продолжил звучать бесстрастно: – Да, ты убил моего отца – и это то, что ты сделал. И ты безмолвно смотрел, пока Марианна изгалялась над моей семьей, – это тоже то, что ты сделал. Но вместе с тем, ты защитил Антона и Тэвкра. Спас Тоню.       Сейчас ты рассказываешь мне обо всем этом, сознаешься в грехах – и тоже говоришь только о том, что ты сделал. Но я хочу знать, что при всем этом ты чувствовал. Думаешь, мысли и чувства не имеют значения? Возможно для чужих и нет, но когда речь о людях, которые тебе дороги – они основа всего.       Сердце болезненно сжалось. Сказитель поморщился от этого непрошенного перед произнесенными словами страха, перед тем, сколь мучительно громко кричали в голове разрозненные мысли. Их так много, и все они столь различны, что собрать их, понять, структурировать и высказать он просто не мог. Не знал как.       Скарамучча молчал так долго, что тишина между ними начала звенеть. Что он мог сказать? Как мог объяснить, что не было мгновения, когда все внутри не выворачивалось наизнанку от желания сделать хоть что-то, исправить, помочь, отплатить другу за все и уберечь детей, взрослых – всех, кто невольно оказался на дороге мчащейся телеги их ошибок?       Видя, что Марианна делала с Антониной, с отцом Аякса, он думал, что еще мгновение и он плюнет на свой план, выжжет жизнь из Предвестницы, даже если та в конечном итоге всё-таки убьет его. Но каждый раз приходилось гасить эти мысли, потому что следом за ними возникали и другие – последствия этих действий. Опрометчивость могла привести лишь к тому, что эта женщина разозлиться и свернет астрологу шею, даже не успев подумать о реакции Царицы.       Слыша крики, Предвестник чувствовал, точно его заперли в крохотной комнате, где нещадно заканчивается воздух и каждую секунду его пронзают пики. Ком чувств и мыслей преследовал его шлейфом, и Сказитель не мог даже на мгновение остановиться, продолжая делать все, чтобы в конечном итоге их страдания не были напрасны. Стоило лишь запнуться, как лавина накрыла бы его с головой – он мог просто не выбраться из нее. Этот легкий страх безумия преследовал его, он пропитывал каждый вдох, момент жизни, подпитывая силами. – Я… – голос иссяк.       Он просто не знал, что сказать. Всё, что было в голове: «прости, мне так жаль», «это было ужасно», «прости, я правда старался» и много таких же глупых, бессмысленных теперь фраз. Их отзвуки в сознании отдавались смущением, неловкостью, столь простыми и детскими они казались после всего, что он сделал, после того, каким он был. – Это моя вина. – Я не этого просил, – обрубил Предвестник, поднимаясь со своего места. – Даже сейчас ты не в состоянии отпустить свою гордыню, да? На что я рассчитывал вообще? Ты всегда был таким, и ничего не изменилось.       Чувство, будто его отчитывали как провинившегося ребенка. Как если бы щенка выкинули за дверь в дождливый день и негодяи избили его палкой в подворотне. Это мерзкое чувство наполнило душу. Сказитель почти готов был ощетиниться, бросить какую-нибудь гадкую реплику, но не смог. Все враз прошло, когда Аякс тяжело вздохнул и ледяная маска рассыпалась, спав с лица. Потерянный, рухнувший человек, в котором на деле не осталось ни гнева, ни ненависти. Только сожаления. – Ладно, это всё уже не важно, – отмахнулся Аякс, поворачиваясь к дверям, за которыми ждали их компаньоны. – Я только и могу, что громко лаять. Даже в худшие годы не мог убить тебя, так что не беспокойся. Всё это… Пустой треп, как и всегда.       Он шагнул к выходу, и каждый шаг ознаменовывал провал. Скарамучча застыл под тяжестью своего характера, своих деяний и слишком острых, человеческих чувств. Как же он ненавидел все это – всю это человеческую жизнь. Зачем ему это? В чем прок чувствовать, как душа ссыплется песком между пальцев, пока ты всеми силами пытаешься удержать её в ладонях? – Сейчас нужно сосредоточиться на том, как вытащить выживших и помочь Моне, а потом нам уже не придется терпеть друг друга, – Аякс взъерошил окрашенные темным волосы, пока остатки Порчи спадали с плеч и развеивались, возвращая ему привычный облик. – Наконец, наши пути разойдутся.       Стоит сказать что-нибудь, пока он не ушел. Но что? Например, что уже давно не думал об этом и теперь мысль, что они разойдутся врагами или даже хуже – незнакомцами, страшила его. Можно, конечно, сколько угодно сваливать вину на Марианну, но на самом деле она делала лишь то, что и всегда, никогда не обманываясь на свой и чужой счет, пока сам он не был способен открыться не то, что другим, а самому себе. Кем он был на самом деле за всей этой мрачной обложкой? За всеми этими шипами и острыми углами? За тенями и силой? За всеми этими громкими и грубыми словами?       Правда была невыносима потому, что была истиной, о которой не хотелось думать. Истиной о нем самом, о том человеке, которого он хотел бы похоронить, и думал, что похоронил, но неожиданно узнал, что это не так.       Ему было тяжело, ведь он не позволял себе быть кем-то другим – только воин, сосуд бога, монстр, Предвестник. Разные роли, и все они лживые. Тяжело говорить о чувствах, когда столько лет не разрешал себе их испытывать. Не разрешал себе ошибаться, быть слишком мягким, человечным, потому что все это приравнивалось к слабости. Изъяну, который стоило бы исправить.       Тяжело, когда лжешь, ведь однажды может статься, что уже не знаешь, где правда, а где ложь. Не знаешь, кто ты есть.       Ложь становится панцирем, за которым безопасно. Жизненной привычкой.       Вот только появляются люди, которые слишком настырны, проницательны, чтобы обмануться даже столь искусно сооруженной стеной. Они узнают правду еще до того, как о ней узнает лжец – и это шанс выбраться, а все, что надо – позволить себе верить в этих людей. В их чувства. В свои. Позволить выбраться из западни.       Аякс повернул ручку и приоткрыл дверь. Он тяжело вздохнул, стоило ветру проскользнуть в душное помещение. Тихо, точно голос принадлежал кому-то другому, юноша за его спиной произнес: – Мне было страшно, – слова, вырванные клешнями. – По-настоящему. Я не знал, как правильно поступить, придумывал всё на ходу и постоянно чувствовал, что сейчас, именно в эту секунду, они поймут. Всё поймут.       Это было так нереально, когда Одиннадцатый Предвестник медленно обернулся, прикрыв дверь. Его взгляд настороженно следил за говорящим. – Чего ты боялся?       Он как-то дёргано пожал плечами. Скарамучча застыл где-то среди теней ночи, беспорядка дома и в хаосе собственного я. Плечи поникли, волосы растрепались, а вся одежда измарана грязью и кровью – пятнами прошлого, так явственно отражающими его душу. Его состояние. Наверное, Аяксу даже почудилось, что перед ним мальчишка, которого беспрестанно били за каждое проявление слабости, наказывали, а теперь он снова ждет, что его ударят, пнут за искренность. Он всегда выглядел так, точно ожидал удара. Это было видно в том, как он смотрел на оппонента: даже вопреки всей картине, взгляд точно вызов, приглашение попытаться занести кулак, ударить его. Но сейчас все было иначе. Он и ждал, и страшился, что Аякс так и поступит. – Не знаю, – его губы почти изогнулись в усмешке, но только дрогнули. Еще немного, и привычка прятаться в скорлупу взяла бы над ним вверх. Скарамучча махнул: – Может, этого. Если я не справлюсь, не спасу всех, ты не простишь мне этого, и я потеряю еще одного человека, которым дорожу.       Все, кого он любил, оставляли его. Он безотчетно, всеобъемлюще любил Эи, и она бросила его, нацепила клеймо «провала». Дорожил связью с Родиной, но та не приняла его, сочтя ненужным, пустым местом. Привязался к какой-то девочке из храма, и даже она пропала, исчезла из его жизни. Так было, и так должно быть. Они приходят и уходят, оставляя руины. Оттого ему никто никогда не был нужен.       До всего этого. – Это и правда моя… – Нет, Скар, – юноша насторожился, напрягся всем телом, готовый получить удар. Но Аякс только вздохнул, качнул головой. Его опустошенное сердце вдруг дрогнуло, наполняясь печалью с примесью облегчения. – Это не твоя вина. Да, конечно, я понимаю, что мой отец погиб, и это ничем не изменить. Когда все это кончится, ощущение утраты догонит меня, но также я всё-таки могу понять, что в широком смысле ты не виноват в его смерти. Ты не всемогущий, чтобы спасти всех, всем помочь и не свершать ошибки. Я это понимаю, Скар, и не виню тебя.       На его губах появилась слабая, усталая улыбка. – Прости, что не смог прийти раньше.       Аякс только шагнул, но юноша вдруг вырвался из объятий мрака и уже через краткое мгновение заключил его в объятиях. Впервые, наверное, на память Одиннадцатого Предвестника, Сказитель сделал что-то подобное. Сначала его одолел шок, а потом он крепко обнял юношу, беззвучно содрогающегося под силой пережитого – всего, что теперь смогло до него дотянуться.       Всего несколько десятков ударов сердца они стояли так, сокрушенные и в то же время способные возродится из пепла. Сказитель первый отпрянул, явно ощущая неловкость из-за проявленных чувств, и Аякс не смог сдержать улыбки, видя как тот раздражается из-за всего произошедшего. Почему-то ему вдруг увиделось, сколь на самом деле этот парень был молод, хоть и выглядел как юноша всего на лет пять младше него. Столько чувств, эмоций, которые еще предстоит научится переживать, проявлять и о которых не грех говорить. – Ты, что, плачешь? – На тебя без слез не взглянешь, – мрачно отозвался молодой Предвестник, но на его губах тенью легла улыбка. – Что ты сделал с собой? Это краска? Выглядишь как плешивый кот. – Мур? – Заткнись.       В их молчании теперь не было той опасной настороженности и тихого дыхания смерти. В ней еще оставалась скорбная печаль, разделяющая юношей, но самое страшное они уже преодолели – молчание. Молчание могло погубить все, что было, превратить их во врагов. Но сейчас, хоть боль осталась, но она не грозила разломать то, что их связывало.       Не грозила сломить их. – Итак, что теперь? – Для начала ты отведешь меня к моим братьям и сестре, – начал Аякс, бесстрашно потрепав друга по волосам. – А потом мы придумаем, как сделать так, чтобы Марианна пожалела, что когда-то родилась на свет, и, конечно же, решим, как тебе спасти твою принцессу из башни.       Скарамучча помрачнел, проведя ладонью по спутавшимся волосам. – Не уверен, что та принцесса желает быть спасенной. Мной, по крайней мере. – Знаешь, мой друг, тебе еще предстоит узнать много таинств женского мозга. Главное из них в том, что иногда они сами не знают чего хотят, – Аякс открыл дверь, приглашая товарища покинуть склеп, который когда-то был ему домом. – А в сказках, я уверен, драконы – лишь литературный образ. Принцессы сами извергают адское пламя, пытаясь отпугнуть недостойных, но это не значит, что они не хотят, чтобы их спасли.       Он наклонился к юному Предвестнику, заглянул в темный оттенок глаз и, можно было обмануться, решив, что Аякс увидел все произошедшее между астрологом и колдуном. – А Мона не просто принцесса, способная спалить тебя, – в тенях его лица мерцал задор. – Она – влюбленная женщина, а это самый опасный тип. Будь готов, она еще не раз попытается разбить тебе сердце. Вопрос только в том, готов ли ты справиться с этим. – Предложение убить меня всё еще в силе?       Аякс истерично рассмеялся, когда их встретили на улице ребята с удивленными лицами. – А кто говорил, что любовь – это легко?