– Что это?
– А как ты думаешь, Мона?
Астролог долгое мгновение смотрела на поблескивающий узор на кисти. Он напоминал минималистское изображение небесной карты, какой-то астрологической чаши, но если присмотреться к многообразию разных полосочек и звездочек, можно было разглядеть закономерность. Точки с острыми углами были соединены в определенной последовательности, закручивая причудливый узор вокруг кисти, соскальзывая на ладонь и будто бы вплетаясь во впадинки на ней. Как если бы кто-то погадал на руке и нарисовал вдоль линий золотистые полосы с созвездиями.
– Считай это гарантией, что мои слова и правда имеют вес, – богиня улыбалась холодно, перебирая пальцами скользящими между ними снежинки. Её лукавый взгляд скользнул к Предвестнику, и женщина склонила голову: – И тебе я тоже дарю похожий узор, Скарамучча.
Юноша дернул руку и хмуро взглянул на рисунок, обхватывающий его правую кисть – точная копия узора на левой руке астролога. Или нет? Что-то было по-другому, но Мона не могла понять, что именно. С первого взгляда и звездочки, и полосы такие же, но не покидало чувство, что они все-таки чем-то отличаются. Больше импульсивно, ведомая предчувствием она перехватила его ладонь и ахнула: если её узор уходил на ладонь, то его соскальзывал на тыльную сторону. Вместе они создавали полноценную картину созвездия.
– Прелестно, да? Кто знает, сколько пройдет лет, пока пути ваши снова пересекутся, – слова звучали жестоко, обнажали другую правду той сделки, на которую они согласились. – Коль забрала веретено, Селена возомнила, что может играться с моими нитями, но кое-что я еще могу сделать. Мне нет особого дела до вашего счастья, но если эта метка нарушит её планы, а вместе с тем случайно облегчит твою ношу, то пусть так оно и будет.
– Что это значит? Как её планы связаны со
мной?
Богиня удивленно приподняла бровь, но потом склонив голову, махнула рукой. Порыв холодного ветра открыл дверь за их спинами, давая понять, что гостям пора.
– Я бы рассказала тебе, но коль Мона решила умолчать о вашей судьбе, я не вправе её раскрывать. Тайны, тайны, тайны… Как скоро они разрушат и вашу любовь?
– Мона?
– Нам пора!
С этими словами колдунья развернулась и поспешила к выходу. Сердце отбивало неугомонный ритм в груди, а лед осознания покалывал кончики пальцев. Она предполагала, что богиня может упомянуть кое-что, но до последнего надеялась, что Сага промолчит. Вот только всё это: их судьба, их сделка, – было для неё развлечением. Это читалось в той легкой иронии, с которой она взглянула на Мону перед тем, как приоткрыть завесу её тайны – той, что должна была никогда не просочиться в реальность. И сейчас ничего не изменилось. Она не собиралась рассказывать Предвестнику правду, хотя какой-то голосок в её душе убеждал её, что это будет ошибкой.
–
Осталось жизни несколько часов. В расчет закралась мелкая ошибка, – прогремел неуместно повеселевший женский голос, содрогая белокаменные стены. – Во дворце никто из моих подданных не тронет тебя, Скарамучча, но только ты покинешь мои земли, как вернуться более не сможешь, пока не принесешь мне оставшиеся Сердца. Былые товарищи обернуться опасными врагами. Но всё то, может статься, не наступит. Советую тебе задержаться здесь на еще одну ночь. Кто знает, как изменится реальность под ликом полной луны?
Её смех – трескающий, громогласный, слышался ещё долго, пока юноша и девушка оставляли один коридор за другим. Точнее, пока Мона спешно пыталась убежать из тронного зала, где её все больше охватывало дурное предчувствие, ощущение неизбежного конца, как если бы лед, на котором она стояла, наконец треснул и она погрузилась в ледяные пучины. Сердце подгоняло её, испуганное этим дуновением, странным шепотом в сознании, данным обещанием, а вместе с тем взглядом, с которым Предвестник посмотрел на неё, как только странное предостережение сорвалось с языка бесчувственной женщины.
Метка прожигала кожу на руке, точно клеймо. Мона догадывалась, что Сага подарила ей этот узор с красивым созвездием, чтобы поиздеваться над их связью, продемонстрировать, сколько на самом деле в их жизнях влияния богинь, сколько всего – ими создано. С самого начала они ступали по дороге, проложенной существами, играющими в свои древние игры, делали только то, что от них ожидалось, как от безвольных марионеток, и даже их чувства, о которых астролог заявила, по разумению древней женщины, только отголосок той судьбы, что выпала им на долю. Судьбы пережить события прошлого, повторить спектакль и умереть под тяжестью преданных чувств.
Но так больше не могло продолжаться.
Мона резко остановилась, не совсем понимая в каком помещении дворца они очутились. Здесь было столько дверей и зеркал, что казалось, они попали в какой-то миниатюрный бальный зал, в котором танцевала лишь пыль и тишина под мелодию завывающего на улице ветра. Астролог столь же резко обернулась и наткнулась на прямой, внимательный взгляд синих радужек.
– Слушай, во-первых, мне очень стыдно из-за всего, что я наговорила тебе. На самом деле ни о чем подобном я не думала, просто была слишком напугана – это, конечно, меня не оправдывает, но всё-таки... Прости меня, Скар, – она говорила сбивчиво, чуть задыхаясь, будто боялась, что хаос мыслей разрастется так, что слова уже не смогут передать все их многообразие. Руки чуть подрагивали, когда астролог ими взмахивала. – Я просто хочу сказать, что даже если у меня был бы выбор между беспечной, спокойной жизнью астролога, знающего лишь печали, как бы ему заработать и не проспать в следующий раз подъем на работу, и жизнью, полной опасности, где за каждым углом поджидает неизвестность, но при этом если в этой жизни я смогла бы просто держать тебя за руку, – и она импульсивно взяла его ладонь с золотистым узором. То, как контуры касались друг друга на их коже, слегка обезоруживало. Сказитель чуть нахмурился каким-то своим мыслям, пока Мона все никак не могла уняться: – То, знаешь, я, не раздумывая, выбрала бы второй вариант.
– Мона, – тихо начал юноша, встречаясь с её взглядом, в котором было столько чувств, что сам он смешался, не зная, как реагировать, – то, что ты сказала Царице, – правда?
Она моргнула, пытаясь собраться, распутаться из вороха чувств и мыслей. Дыхание пресеклось, как только до неё дошел смысл вопроса. Хоть раньше они мимоходом упоминали о своих чувствах, это не шло ни в какое сравнение с тем, как она заявила об этом перед богиней. Неловкость вынудила её потупить взгляд.
– Мои слова… Сейчас это не самая важная наша проблема, так что…
– Для меня это важно, – напряжение в его голосе придало ей уверенности. Астролог снова подняла взгляд, но теперь ей видно было не сдержанное безразличие, а явное беспокойство, волнение. Его голос прозвучал ещё тиши, более беззащитно: – После всего, что ты видела… Ты знаешь, мои руки в крови, и всё равно хочешь держать их? Я не могу назваться хорошим человеком, но даже так, ты всё равно хочешь выбрать меня?
– Порой мы все вынуждены делать ужасные вещи, – она понимающе улыбнулась.
На её руках тоже была кровь другого человека, которого ей пришлось убить просто для того, чтобы еще один раз вдохнуть. Невинную девушку, которой воспользовалась безжалостная богиня, и, может, если бы тогда Мона знала чуточку больше, смогла бы что-нибудь изменить. Но сейчас уже нет смысла предполагать о возможных исходах, есть только то, что уже свершено, и остается жить с последствиями, и пытаться быть лучше себя прошлых.
Мона подняла его ладонь и прильнула к ней щекой – мягко, нежно, точно все его слова для неё ничего не значили. Она понимала, какой он человек, знала о том, что он делал, но вместе с тем принимала это, видя за внешними обстоятельствами, внутреннюю, скрытую истину.
– Скар, я всегда буду на твоей стороне, – она чуть повернулась, и губы коснулись его ладони. Юноша на мгновение замер, а потом осторожно провел большим пальцем по женской щеке. – Мы вместе со всем справимся. Даже если придется расстаться, это ничего не изменит. Наша связь будет существовать всегда, где бы мы ни были, в каком бы из миров не очнулись – я всегда найду тебя. Ты и есть моя судьба, которую я выбираю сама.
Теплое дыхание согревало кожу. Но еще больше жар наполнял тело под оживающим, полнящимся ответными чувствами взглядом, под мягкими касаниями. Мона закусила губу, ругая себя за вдруг проснувшуюся неуверенность. Стоя перед величественной женщиной, она говорила, даже не моргнув глазом, но сейчас, рядом с этим юношей, со всей этой неисчерпаемой силой, оберегая окутывающая её, Мона млела, спотыкалась на каждой мысли и любом слове. В ней разрасталось сильное чувство, которое необходимо было как-то выразить, описать.
– Я…
– Мона, – он коснулся ладонями её лица, со всепоглощающим наслаждением произнося её имя. Только Скарамучча мог так по-особенному произносить его, так, что даже её кости содрогались, а мышцы во всем теле сводило от нежности, от потуги касаться его, прильнуть, попробовать на вкус каждый звук, срывающийся с его губ. Стремление столь естественное, как нужда в кислороде. – Мона, Мона, Мона…
И каждый повтор он оканчивал поцелуем: терпкий в губы, мягкий в щуку, быстрый в переносицу, осторожный в краешек глаза. Откуда в нем столько нежности, чувственности, Мона не могла сказать, но в ней самой было не меньше. Её пальцы скользили по его шее, рисуя кончиками кружочки на скулах, висках. Но всего этого было пугающе мало, недостаточно – потуга сокрушала, она скручивала нервы, и только усиливалась от осознания близившейся разлуки. Им придется расстаться, и только богам известно, на скользкий срок – это ощущалось жестоким, кощунственным после того, как они, будто бы только снова смогли найти путь к сердцам друг друга, ощутить мимолетную легкость от того, что их безумный план приобретал новую подпорку, прочувствовать будоражащий адреналин после встречи с богиней и какого-никакого успеха.
Мона обхватила Скарамуччу руками и крепко – на столько, на сколько было возможно, – прижалась к Предвестнику, желая чувствовать, чувствовать, чувствовать… Каждый контур скрытого под формой тела, все то тепло, что исходило от бурлящего в нем колдовства – всего его от начала и до конца.
– Сегодня же мы можешь убраться отсюда. Вместе.
– Нет, не можем, – хоть она так и сказала, но испытывала отчаянное желание сбежать вместе с Предвестником. Будто бы чувствуя это, он только сильнее обхватил её руками, утыкаясь в ямку между плечом и шеей. Жаркое дыхание рождало мурашки. – Нам нужна её помощь, иначе мы не сможем добраться до веретена. Я не хочу оставаться здесь, но так надо.
– Знаю, – он чуть отстранился, чтобы взглянуть ей в глаза, и поморщился. – И я ненавижу это. Не могу думать, что тебе придется остаться здесь, одной, с… Ней.
– В любом случае я буду в большей безопасности, чем ты, учитывая, что придется встретиться с другими Предвестниками, – её вздох получился утомленным. Мона провела кончиками пальцев по контуру брови, виску, чувствуя как касания отзываются током в нервах. Молнии даже вспыхивали на его плечах, тянулись к ней, желая тоже коснуться, влиться в её силуэт, наполнить её кровь. От этого её собственная магия только пуще разрасталась, снова и снова сталкиваясь с ментальными стенами. – Знаешь, когда судьба предлагает, наверное, стоит иногда прислушаться.
Он непонимающе склонил голову. Забавно нахмурился, пытаясь разгадать смысл её слов, и Мона ощутила забытую щекотку на губах, трепет в душе. На мгновение можно было сделать вид, что они уже спаслись, сбежали от рока и обрели неожиданную свободу. Для чего? Для друг друга. Для таких простых слов, реплик и совершенно обычных поцелуев и объятий. Она была удивлена, что нашла в себе такую крохотную, но горячую мечту. Ей просто хотелось быть рядом с этим юношей, касаться его, разговаривать с ним, слушать его ворчание и редкий смех, чувствовать обжигающие колдовством поцелуи на коже, тяжелые и всеобъемлющие взгляды на каждой грани своего тела – ей просто хотелось жить. Так сильно, что сердце сжималось в груди, а горло перехватывало. Рядом с ним она снова вспоминала, каково это – чувствовать, желать, а не бороться и выживать.
– Никто не посмеет теперь тронуть тебя, пока ты здесь, но когда ты уйдешь.. – голос её на мгновение оборвался, но астролог дала себе мысленную пощечину, приводя в чувства. – Может случиться что угодно. Я бы хотела провести один совершенно простой и скучный вечер, когда нам ничего не угрожает. Думаешь, это глупо?
– Нет, – он снова поцеловал её, будто не мог насытиться этим. Её дыханием на своих губах, её едва слышимым вздохом, её теплом и мягкостью. – Давно я не скучал. Слишком много веселья в моей жизни в последнее время.
Мона чуть улыбнулась. Сказитель же не поддался желанию улыбнуться, он внимательно, с ярким желанием смотрел на неё, касался взглядом её лица, оголенных плеч и едва ли скрытого под чарующими складками платья тела. Чувственно, живо – и только одним взглядом. Мона зарделась, чуть прикусив губу. Они вели себя неосмотрительно, глупо — слишком влюбленно, чтобы вспомнить, что беда ещё не прошла и враги где-то рядом. Но иногда, иногда это того стоило.
Эти мгновения – стояли любого риска.
– Ты прекрасна, Мона. Твоя сила, твой дух – невероятны. Каждый миг рядом с тобой заставляет меня сомневаться, что ты реальная, что весь мир – не вымысел. Что это правда моя жизнь, в которой есть ты и не просто есть – ты здесь, ты будто бы и правда моя, – и его голос чуть дрогнул в настороженности. Он раскрыл ей то, о чем думал, но о чем страшился сказать, предполагая, что его мысли могут напугать её, оскорбить или задеть, но Мона только смотрела и почти не дышала. Глаза её раскрыты, аккуратно обрамленные мягкими ресницами, которыми она могла очаровательно взмахивать и только этим заставлять его вздрагивать от эмоциональных бурь, с которыми он еще не научился справляться. – И я сделаю всё, чтобы этот мир и правда был реальным, чтобы все, о чем ты желаешь – действительно исполнилось. Если придется, я сверну горы, найду всех богов и вырву их Сердца, добуду самые сказочные артефакты и соберу все Глаза Бога, но я сделаю так, чтобы ты могла беззаботно наслаждаться своими звездами, всем небом.
Её сердце предателем замерло, и тут же устремилось к нему. Оно билось так, что Мона вдруг ощутила беспокойство, что его желание оказаться в руках юноши столь опасно, что может обернуться трагедией. То ошеломляющее чувство, которое в ней уже жило давно и день ото дня только росло, расцветало садом в душе, наполнило её возможностями, верой, силой – надеждой. Быть может, все злые слова богов – только отзвуки зависти, а на деле, уже не важно кем он и она были, каким роком связаны, ведь теперь они нашли друг друга, и все остальное сгорит в огне их чувств.
Мужские пальцы скользнули по распущенным темным прядям, и те, слегка завиваясь, обхватывали их мягкими волнами, струясь по коже. Наверное, в пустоте древнего зала они выглядели вполне уместной парой: солдат да милая дама, – и их одеяния, и то, что под ними скрыто – души так причудливо прекрасно сочетались, что казалось, как вообще могло быть иначе. Блеск её шелков и атласов в отражениях множился и вплетался в полутьму его формы, танцевал на всполохах фиолетового волшебства, как бывало, когда Скарамучча чувствовал всё слишком сильно, чтобы удержать магию в себе.
– Мона, я вернусь. Найду тебя, где бы ты не оказалась, куда бы эта карга тебя не упрятала, – его слова вынудили её чуть улыбнуться, отозвались теплом в груди. Она знала, верила каждому его слову. Так и будет. Всегда. – Потому что я и правда люблю тебя.
Её губы дрогнули. Слова раскаленными угольками побежали по рукам, раскалились в сердце. Она верила, догадывалась и слышала нечто похожее от него, но сказать так, открыто, обезоруживающе и столь просто – это ошеломило, в один момент опустошило и в следующий же наполнило до краев. Мона содрогнулась не в силах удержать все это в себе и притянула Предвестника к себе, с жаром, с уничтожающим пылом целуя его. Снова, потом снова, пока ничего не осталось, кроме этих поцелуев.
И его рук в прядках её волос, на спине и талии.
Шумное дыхание сплелось как магия под ногами. Как сила, зазвеневшая в костях. Сила, о которой она могла лишь догадываться.
Хотелось ощутить тепло кожи, ток в крови, но столько лишнего в этом мгновении – приличия, затаившиеся тени, а главное одежды. Мона раздосадованно царапнулась по каким-то эмблемам, железным знакам на его форме, ненавидя каждый её миллиметр. Сказитель тихо рассмеялся ей в губы – глубинно, хрипло, и её поразило самым настоящим током – молнией.
– Сюда в любой момент кто-нибудь может явиться, – приглушенно пробормотал он, не сильно пытаясь сбежать от её губ, в очередной раз сорвавшие какой-то его звук или вздох, пока женские пальцы раздраженно дергали за пуговицы на его груди, чем почему-то крайне забавляли какую-то еще не погибшую часть его души. – А вероятнее, кто-нибудь из особо любопытных уже наблюдает.
– И чертовски завидует, – она улыбнулась, обрывая это безумие поцелуев и касаний.
Её сердце задрожало, когда Мона увидела чуть покрасневшее лицо юноши, опухшие, влажные губы – вероятно такие же, как и у неё самой. Волосы растрепались, одежда слегка измялась. Но почему-то это только раззадоривало её внутреннее пламя. Оно согревало так неистово, будто бы вокруг не смыкался вековой ледник чужой страны. Не смыкалось непроглядное будущее. Сейчас ничего из этого не имело значения. Они почти выбрались, получили шанс, сделали невероятное, и можно было дать себе передышку. Короткую. Единственную. Желанную.
Скарамучча прочитал это желание в её глазах, и астролог видела, как потемнели его глаза, как защелкали где-то в глубинах молнии, точно разверзнулся шторм. Неужели они могли надеется? Ужасна была сделка, но она давала шанс – и более ничего не имело значения. Тяжесть, что тянула ко дну, уменьшилась и даже боль пережитого притупилась, сменяясь невероятным облегчением, удивлением, что такое тоже может быть. Удача. Она существует, да? Иначе не описать, что сейчас вдруг казалось, что мир перестал быть таким мрачным и безжалостным.
Они, конечно, слегка обманывали себя. Но Мона крепко сжала его руку с узором, продолжая их странную игру в гляделки, и думала, что впервые за долгое время, она поверила, что ничего еще не предрешено.
– Идем.
Мона безропотно последовала за ним. Они оставили смущенный их страстными чувствами зал и всех тех, кому хватило наглости подглядывать позади. Коридоры были теми же, что и в первые её дни здесь, но теперь холод интерьера напоминал чуть замерзшую гладь реки, нежность первого снега и аккуратность укутанных в белое деревьев. По-новому рождалось восхищение, любовь к красоте окружающего убранства: к мягкости синего ковра, услужливо скрывающего их тайны, к танцующей в причудливом танце лепнине на стенах и потолке, к высоким окнам и плотным синим портьерам, чуть прикрывающим беспокойство погоды. Всё менялось, когда он был рядом. Когда держал её за руку и пальцы их переплетались не в попытке удержать друг друга, отгородить от чего-нибудь, а просто для того, чтобы касаться и чувствовать тепло.
Тени не покинули его лица или силуэта – они следовали невидимым фантомом, ревностно цепляясь за Предвестника. Но тем не менее плечи его чуть расправились, хмурость побледнела, тяжесть покинула очертания лица – но не взгляд. Он всегда был и останется таким. Этого никак не изменить, и Мона не пыталась, не мечтала, ведь она восхищалась им, лелеяла и обожала. И все то, что он будил в её уставшем, казалось, заледеневшем сердце.
Для Скарамуччи в нем всегда будет место. Несмотря ни на что, она сохранит его.
– Куда мы идем?
Он вдруг остановился, и Мона почти влетела ему в спину. Все произошло так быстро, что только и успела, что ахнуть, когда одним текучим движением Предвестник обхватил её и нырнул за плотные, объемные шторы. Где-то послышались голоса, топот нескольких пар ног. Идущие были чем-то взволнованы и не боялись, что здесь их кто-нибудь услышит. Наверное, они забрели в какую-то малопосещаемую часть дворца, иначе астролог не могла объяснить такую смелость служанок, шедших по коридору. Их смех был на удивление полон жизни, местами колкий и задорный.
Служанки обсуждали каких-то общих знакомых, обменивались слухами и даже упомянули неожиданные связи Предвестников с некоторыми девицами. Сказитель и колдунья переглянулись и по-глупому заулыбались. Втиснутые между окном и портьерой, прижатые всеми немыслимыми изгибами тел друг к другу, вдыхая будоражащий аромат волшебства они даже не были слишком против такой неожиданной встречи с болтливыми служанками, явно отлынивающими от своих обязанностей. Их шаги были спокойны и размерены, неспешны в то время, как голоса – буйны, эмоциональны и открыты. Но это было так пусто и бессмысленно, когда он смотрел на неё так, как всегда бывало, когда думал, что прекрасно владеет своими чувствами.
И лгал себе.
Снова взгляд, снова жаркая волна и электричество между их телами – всё почти выдовало их присутствие. Их тайну, скрытую за синими тканями, в облаке белых тюлей.
Скарамучча коснулся губами её уха, когда прошептал и даже не догадывался, – или же все-таки догадывался? – как задрожали колени и слабость прокатилась по костям:
– Мы угодили в ловушку. Эти девицы всегда такие болтливые? – его вдох опалил мочку, пока контур губ едва охлаждал её своими редкими, почти призрачными касаниями. Мона вытянулась, ощущая бегущие по шее мурашки, волшебство соскальзывающее с её пальцев неожиданными капельками сверкающей воды. Кто-то где-то даже ахнул, быть может, вдруг заметив какую-то странность, но астролог ничего не могла поделать с тем, с какой силой на неё обрушивалось присутствие Предвестника. Скарамуччи. Такого, какой он сейчас. – Если тебе приходилось это слушать каждый день, мне искренне жаль. Я бы свихнулся.
– Я тоже люблю поболтать, – в ней проснулось коварное желание ответит чем-нибудь столь же обезоруживающим, отчего её пальцы вдруг скользнули между пуговицами формы, легонько касаясь кожи под ней. Оборвавшийся вдох знаменовал её успех. – Могу целую вечность говорить о всякой ерунде.
Он помолчал, но только для того, чтобы поцеловать её в шею у самого лица – медленно, скользяще. Пришлось прикусить губу, чтобы сдержать выдох. Шедшие мимо их укрытия девушки вдруг остановились, будто что-то их смутило. Это не осознание, это предчувствие, которое, вероятно, рождается, когда волшебство сильных колдунов вдруг перестает таится и вырывается в мир, и это ощущают даже те, кто не обладает Глазом. Их переговоры перешли на шепот – растерянный. Но Моне было безразлично беспокойство каких-то неизвестных ей девушек, безразличен ей и был мир за окнами, расстилающийся зимним пологом к высоким и острым пикам гор. К перекатывающемуся из светлого в темный небу.
Ко всему, что не было им.
– Мне интересно всё, о чем ты говоришь, – прошептал юноша. – Твой голос, то, как дрожит он или поднимается в эмоциях, как прерывается в волнении или вскипает от негодования – я люблю это. Как ты вздыхаешь, как приоткрываются твои губы, а легкий вдох скользит по ним, по их острому контуру – и это я тоже люблю.
Их сердца бились одинаково быстро, навстречу друг другу и от этой гармонии кружило голову, перехватывало дыхание, подкашивало ноги. Как мало нужно для счастья, подумалось астрологу, всего-то вера в лучшее и надежная рука рядом.
Его слова – они буравили душу, пробирались ещё глубже, чем это возможно, сворачивались и точно семя прорастали, распускали лепестки. Это дурманило. Мона почти задыхалась, ощущая неуместное жжение в глазах, дрожь на губах.
– Я люблю тебя, Мона. Всю тебя. Всё, чем ты являешься.
Он как-будто больше не мог остановиться, единожды разрешив себе произнести это. Как если бы замок сорвали с его мыслей, чувств, будто бы он наконец отпустил цепи, вдохнул чуть полнее, не боясь получить стрелу в грудь. Скарамучча мягко поцеловал её влажную щеку, и когда Мона хотела ответить ему, высказать всё, что накопилось, он взял её руку и вывел в пустой коридор. В какой-то момент служанки всё-таки смекнули что к чему и ретировались, а астролог только смотрела на молодого человека, ведущего её куда-то. Куда угодно – она пойдет. Даже в ад.
– Скар, я хочу сказать тебе…
– Позже, – он слегка повернулся к ней и уничтожил все её былые сомнения этой неуместной, казалось бы, в их положении открытостью. Ясностью всего, что он испытывал сейчас. Никого не было, только она, и юноша вверял ей ту часть себя, которая всегда была надежно спрятана от этого мира. Ту искреннюю и крайне ранимую часть, которую Мона боялась, не сможет уберечь. Эти мысли горчили на языке. – Сначала давай сыграем в это снова. Есть только одна возможность немного пожить в настоящем, и я хотел бы за неё ухватиться. Потом мы подумаем обо всем, решим как правильно поступить.
– Да, ты прав, – она кивнула, ускоряя шаг и ровняясь с ним, пока коридор не завернул их к арке, открывающей путь к винтовой лестнице с красивыми железными завитками на перилах. – Давай сыграем в жизнь. Еще немного.
Колдун покрепче сжал её ладонь, и они начали подниматься по бесконечной спирали лестниц башни. Их голоса легких разговоров звучали тихо, потому что они всё еще таились, скрывались от мира, от обитателей этой берлоги, но слова Царицы и правда имели вес. Сказитель тоже это знал, и не хотя, признавал, что она не спроста оставила подле себя Первого и позволила ему слышать каждое их слово. Теперь поглощенный своей слепой верностью он сделает всё, чтобы ни одна напасть не свалилась на голову Шестого Предвестника и его колдуньи. Даже Марианна на какое-то время была им не страшна – сестра никогда в открытую не выступала против воли брата, так что и теперь не станет, как бы сильно её не разрывала злость. Всё складывалось неожиданно удачно, предоставляло им шанс действовать, а ему – наконец вспомнить о ребятах, оставленных в городе, рассказать бы о них астрологу, поделится их договоренностями и вообще тем, что произошло, но, может, дело было в том, что и он ощущал это странное чувство ведения чьей-то рукой. Чьей-то невидимой силой их подталкивало к тому, чтобы они воспользовались этим шансом, чтобы подарили еще немного приятных воспоминаний друг другу, ведь их было пугающе мало, столько времени утрачено зазря: на противостояние, ссоры, обманы и ненужное ребячество.
Может, даже не зная тайн самой Моны, он чувствовал что-то неумолимо приближающееся. Чувствовал: если не сейчас, то уже никогда. Что это последний момент, которым они могут насытиться, попытаться утолить ту нескончаемую нужду в друг друге. В любом случае что-то было чужеродного в их решениях, а может, так вели себя влюбленные, у которых было слишком мало времени, слишком мало друг друга, чтобы не отвлекаться на возможности?
Когда лестница вывела их в небольшую круглую комнату с пылающим камином, книжными полками и несколькими креслами. День и правда волшебным образом схлопнулся. Скарамучча снял теплый плащ и накинул астрологу на плечи, бережно застегнув на груди и на долгое мгновение его пальцы замерли на обнаженной коже, разгоряченной их поцелуями и частыми вдохами. Потом он снова взял её за руку, и Мона увидела небольшую дверь, скрывшуюся между полками.
– Там лютый мороз!
– Я же не совсем человек, – он пожал плечами, поворачивая ручку. – Не беспокойся, иногда в этом и правда есть свои прелести.
– Ты сам по себе та еще прелесть.
Юноша обернулся к ней, вздернув бровь, но колдунья тихо пронырнула мимо него, выскакивая в холод. Он тут же проник под теплую одежду, кусаясь. Шок длился секунды, потому что как только Мона опомнилась от мороза, её затопило восхищением. Они стояли на балконе высокой башни дворца, и под их ногами простирались другие крыши и башенки поменьше – и все они усыпаны разбившимся хрусталем, а, может, стеклом, но каждый осколок выхватывал кусочек неба, заключал в себе, воровал и приумножал его волшебство. Белые стены мерцали в вечернем свете, как будто в них вкраплена звездная пыль.
Мона прикрыла ладонью рот, потому что не могла совладать с собой и чувствовала, что выглядит как дурочка, но это и правда было невероятно.
Небо порозовело, где-то вдалеке растекались синие и фиолетовые чернила – но еще далеко. Большую часть купола затопило огнем, как если бы пламя самой Натланты добралось до них даже сюда, в сердце мороза и льдов. Скарамучча обхватил астролога руками, притягивая к себе, отдавая ей все больше своего тепла, пока жестокий ветер, который здесь, на высоте, выл лишь свирепее, нещадно путал ему волосы, пробирался под одежду и обжигал холодом.
– Не знаю, когда я смогу исполнить своё обещание, но будем считать, кусочек неба я уже принес к твоим ногам.
Далекие изломанные контуры гор, лабиринтом пересекающие друг друга, и леса, окружившие столицу Снежной, переливались серебром, а когда закатное солнце бросало на них прощальный свет, вспыхивали золотом – плавленным, текучим. Контуры черных пиков выделялись, оттеняли мозаику бликов на оранжево-красном снегу. Туман, укутывающий их, клубился, рассеивал природное волшебство и приумножал, создавая ощущение, точно солнце расплылось, его стало так много, что оно окружило весь дворец, будто обещая: ночь никогда не наступит. А под всем этим расстилался огромный, ярусный город с множеством белокаменных и серых домов с удивительной архитектурой, которую можно было только угадывать, с бесконечными, широкими улицами, по которым бежали лошади, ехали повозки, мельтешили люди. Закат плясал на золотых куполах церквей, умножался звездами на их символе на шпилях. И везде был снег, лед и укутанные ими растения.
Сказка, представшая наяву.
И не важно, что в ней были и злые волки, и другая чернь. Сейчас, в это недолгое мгновение, когда Мону так по-свойски, но в то же время столь бережно обнимал мужчина, которому она подарила своё сердце, которого не просто полюбила, с которым связала свою душу, разделила судьбу, пока мир под их ногами золотился и плавился в сочетании холода и тепла, не было места печали, страху или отчаянию. Только горячее, полнящее счастье. Незваный гость, но такой долгожданный.
– Мона?
Она не могла ответить. Вид сковал её, пленил, и он был намного, намного прекраснее всех тех фантазий, которые лелеяла маленькая колдунья, когда гостила в ледяной стране. И может, дело было даже не в нереальности природных искусств, а в том, что она больше не была одна.
Хотя колдунья только сейчас поняла, что никогда не была одна. Этот парень – он всегда был рядом, даже когда она не знала об этом, не помнила его, не ведала. И ничего не изменится завтра, в будущем. Даже если они расстанутся, даже если на годы оставят радость встреч и разговоров, она была уверенна – неожиданно сильно – что ничего не изменится.
– Мона, все хорошо?
Она кивнула, повернулась к нему. Ветер совсем всклокочил ему волосы, оставил алые пятна на щеках, носу. Он был прекрасен, как осколок тайного греха, как чистое желание богов.
– Никогда не видела ничего прекраснее.
Какое-то время они еще простояли там, пока небо совсем не залилось, пока звезды не начали вспыхивать в осколках хрусталя, и пока все нутро Моны не заледенело от сильного ветра. Вернувшись в башню, вопреки этому, она чувствовала лишь горячее восхищение. Некое воодушевление.
Мона обернулась, широко улыбаясь:
– Скар, это было просто…
Молнии щелкнули по губам, когда он наклонился и поцеловал её – неожиданно, жарко и глубоко. Она успела шумно выдохнуть, но тут же вцепилась в его форму, оставляя всякие мысли, которые хотелось озвучить. Ни одно слово не смогло бы выразить все её бушующие чувства, смягчить лавину, пробившую дамбу, которую пришлось выстраивать, чтобы выжить, за которую без остановки она прятала и мысли, и переживания, и весь мир, что пугал и грозил уничтожить её. Но сейчас уже все это было неважно. Он был здесь, с ней, его волшебство скользнуло по губам, шипело на языке и проникало в легкие, наполняло тело с каждым новым касанием, жарким поцелуем, вдохом и выдохом, которыми они делились друг с другом, точно уже несколько дней сдерживали дыхание.
Кожа вдруг вспыхнула, ощущения обострились и обнимающий её плечи плащ неприятно её грел, цеплял. Мона проворно расстегнула пуговицы, и шумно груда ткани скатилась к их ногам, в которой они едва не запутались и не рухнули, но жесткая мужская рука на спине удержала её, стоило астрологу отшагнуть, скользнула по всему обилию мерцающей ткани платья и предостерегающе зацепиться за замочек на боку. Мона вздрогнула, разорвав поцелуй, чувствуя, как ещё одно мгновение и вся она вскипит как кипяток в чайнике. Её элемент бушевал в жилах, бился о стенки, отдаваясь пульсацией в висках, сводя биение сердца к новым ритмам, от которых пуще кружилась голова, перехватывало дыхание. А может дело всё-таки было в том, как юноша приник к ней, как их тела сомкнулись и обжигали жаром при любом трении, оттого, что губы его скользнули по щеке, скуле и оставили расцветший поцелуй на шее, сменившийся легким укусом. Она не могла не думать, не ощущать всё так остро, что нервы грозили воспламениться, сгореть и не оставить после себя ничего.
Как волшебство электричества скользнувшее по воде. Все искрилось, грозя разрушить мир.
– Обычно я не загадываю желания, – прошептал он, и слова клеймом легли на коже оголенного плеча, пока пальцами он подцепил мягкий контур рукава и потянул. Под его касаниями она дрожала, плавилась и снова собиралась воедино. – Но однажды, увидев падающую звезду, мне вдруг сильно захотелось попробовать.
Мона перешагнула через бугристую преграду теплого плаща, потянула Предвестника за собой, снова перехватив его лицо ладонями и запечатлев тягучий, лишающий дыхания поцелуй на губах. Такие сводили её с ума. Они напоминали, как ценен воздух, как ярка жизнь вокруг, когда делаешь следующий вдох – общий вдох, изредка обрывающийся касаниями губ, пальцев и тел.
Запнулась о спинку кресла и вдруг ощутила холодную каменную стену за спиной. Она отрезвила на мгновение, но только на мгновение, потому что тут же астролога поймали в капкан. Грудь вздымалась, вжималась в него, стоило мужским ладоням лечь на бедра, резко сжать ткань на них и потянуть, вынуждая колдунью прижаться к его бедрам, животу, груди и ощутить едва заметную дрожь в юноше. Её присутствие, её близость подчиняли, сносили преграды и возможные цепи разумности, осмотрительности. Но правда была в том, что её разум распадался так же стремительно, как и у него. Желание чувствовать его присутствие, его требовательные, порой жесткие касания пальцев, раздосадованно цепляющихся за обилие атласной и кружевной ткани платья, а вместе с тем одурманивающие нежные поцелуи на ключицах, на контуре между лифом и оголенной кожей, – все это ослепляло.
– И… – пугающе громкий вздох сорвался с губ, когда он прикусил кожу на окружности груди, а потом палец чуть отстранил лиф и обжог её круговым движением. – Что же это было?
Он поднял голову, взглянув ей в глаза – такие же темные, с расширенными зрачками, точно они оба вдруг опьянели от странного, тяжелого спиртного, но то был не алкоголь, нет. Чувство, которое сдерживали, прятали, заглушали наконец предъявило права на их сердца, заполняя кровь, насыщая мгновение – любовь сверкала в радужках. У Моны подогнулись колени, но Скарамучча удержал её и как-то лукаво улыбнулся. Ладонь скользнула по щеке, пальцы нырнули в её волосы, чуть наклоняя ей голову для поцелуя. Только их губы коснулись, как его шепот согрел ей душу:
– Ты. Я желал тебя, как больной – панацею, как безумец – очередную галлюцинацию, как грешник молит о прощении, – поцелуй затянулся. Мона потянулась за ним и прикусила его губу, когда они медленно отпрянули. – Как тьма мечтает о свете.
– Скар, я не знаю, что могу сказать, чтобы переиграть тебя, – она улыбнулась, вынуждая и его поддаться этому желанию к улыбке. – Хотя нет, кажется, знаю.
Его бровь заинтересованно изогнулась, а пальцы раздражающе медленно кружили по изгибу талии, играясь с замочком на боку, точно дразня её. Ранее мягкая, невесомая ткань платья теперь ощущалась тяжелой и шершавой.
Мона вдруг почувствовала, как горят щеки, и дело было даже не в том, чем они занимались здесь, в этой башне, рискуя быть обнаруженными, рискуя по большей частью всем, что у них получалось. Воздуха явно не хватало, и голова кружилась от волнения, страсти, полыхающей под кожей, от сладостной тяги к молодому человеку, окружившему её своим теплом, волшебством и отдающему все свои чувства ей, только ей и никому больше.
Скарамучча не из тех людей, кто открыто говорит об эмоциях, о мыслях, что беспокоят и тревожат, а может – возбуждают, волнуют. Обычно он утаивал их не только от окружающих, но и от самого себя, и Мона не могла не ценить его открытость, его готовность в действительности отдать ей свою душу, своё сердце, зная, что она теперь может сделать все что угодно. Если возжелает, она способна и разрушить его, сломать, но астролог даже представить не могла, что способна на такое. Что когда-нибудь воспользуется этим.
Она чуть склонила голову, расправляя плечи, как бы то не было неудобно в той тесной связи, что окутала их. На левой ладони мерцало золото узора, который связывал их, обличал то, что было создано богами, то, что должно было доказать им и всем, что чем бы они себя не представляли, что бы не чувствовали, всё заранее спланированная, – искусная ложь, и раньше, немного раньше, Мона могла бы в это поверить, убедить себя, что её чувства, его чувства – всё это ненастоящее, навязанное другими. Некоторое время назад всё, что она испытывала к юному Предвестнику было еще слишком хрупким, оттого могло не выдержать хоть малого давления, страха и опасения. Но сейчас как-будто бы все изменилось, а может, она и правда стала смелее, а её сердце крепче после всех потрясений, после жизни на грани, после принятых решений и в преддверии будущих опасностей. Астролог хотела верить, что как и Скарамучча, так и она изменилась – в лучшую сторону, и тоже хотела быть сильнее, увереннее ради него, стать лучше, мягче и не такой эгоистичной. Ей много чего хотелось сделать для него, вместе с ним. Узнать о нем больше, раскрыть совсем глупые и наивные тайны его личности: не те, что связаны с тяжелым прошлым, не те, которые оставили неизгладимые шрамы на личности, а те, что всё-таки неотъемлемо построили её. Например, есть ли то, что он по-настоящему любит в жизни? Что-нибудь, что может его радовать по-мелочи как рассвет или же, может, закат. Или это запах мира перед бурей, перед сильным дождем? Эти желания были таким обжигающими, будоражащими и светлыми, что никак не могли быть выдуманными, навязанными волшебством и даже той страстью, что пылала в их крови.
Что бы не ждало их завтра, Моне хотелось верить в это. В них.
Предвестник поправил её растрепавшиеся волосы, чуть пригладил, скользя ладонью от макушки к плечу. Откуда в нем было столько нежности, когда сам он едва ли знал её на себе? Хотя, может, она просто еще не все знает, не все увидела в нем. И это тоже нескончаемо волновало её, усиливало ту связь, что теперь была. Не волшебную, не судьбоносную – личную, сердечную связь.
– Так ты мне скажешь, что придумала?
– Скажу, – её ладонь скользнула по его плечу, остро ощущая волны твердых, чуть напряженных мышц. Пальцы легли на тыльную сторону шеи, и юноша даже не вздрогнул, как бывало когда-то в прошлом, стоило ей просто упомянуть причудливый рисунок на коже, указывающий на то, кем его создали, но чем он в сущности не являлся. – Я…
Скарамучча никогда не был просто сосудом для богини. Мона это поняла еще тогда, далеко в детстве, когда даже не догадывалась, кого встретила в лесу. Это был мальчик, не похожий ни на кого, с удивительно ужасной болью в глазах и тяжестью, от которой не скрыться. Но даже так он умудрился стать таким невероятным, хоть и сложным парнем.
И она знала, что чувствует, когда смотрит на него, когда слушает его и когда заботится о его ранах. Когда он защищает её, когда они ругаются, когда она невольно из-за скверности характера задевает его. Когда они целуются, обнимаются – так, точно простых касаний никогда недостаточно, чтобы до конца ощутить друг друга, дотянуться до сакральных мест тел, сердец и душ. Мона правда знала, что чувствует. Всегда.
– Я люблю тебя, – и она неловко рассмеялась, прикрыв ладонью губы. Слова точно шоколад на языке, тепло, расплывшееся в груди, когда позволяешь открыться правде, что так пугала и в то же время будоражила. – О звезды, как сильно я люблю тебя, Скар.
– Это… – его голос хрипло прозвучал между ними. Предвестник качнул головой, точно сказанное было слишком невероятным, чтобы поверить, но нежность, превратившая синеву глаз в самую яркую, звездную ночь, отражала его внутреннее счастья. И это его ошеломляло, ведь он до сих пор не привык к этому чувству и пока не совсем знал, как вести себя, как реагировать и что говорить, но Скарамучча вздохнул, оставив легкий поцелуй на её губах: – Хорошо, ты все-таки выиграла.
Огонь полыхал в камине, треск поленьев наполнял комнату, а золотистый свет окрашивал её в сказочна мягкие оттенки, сглаживая острые углы теней. Вечер перетек в начало ночи, укрывающей мир темным одеялом, вышивающей на нем звездные узоры. Хотелось поверить, что это конец, как и всем, кто слишком влюблен, кажется, что единственное, что им нужно – их любовь, ведь она и правда способна уничтожить мрак в сердце, подарить надежду. И так было, пока юноша и девушка тихо смеялись, пока он ей что-то говорил, а она улыбалась, но не от того, что он говорил, а потому что это был он, и детали были не так важны, как и для него не столь было важно, существовал ли смысл в их разговорах, пока они обнимались и целовались – так беспечно, как никогда до этого. Как может только юность, полная сил и желаний.
____
Где-то в коридорах дворца тикали напольные часы и в тишине надвигающейся ночи их звук казался громогласным, эхом, разносящимся по коридорам, но их звук не достигал башни. Прошли часы до того, как стрелка царапнула последнюю риску и соединилась с сестрой на двенадцати, и бой уже дрожью прокатился по стенам и даже огонь в каком-то далеком камине дрогнул и погас. Где-то бродила богиня, душа которой давно потеряла все чувства, заострилась как кинжал и заледенела как лед, и она бесчувственно созерцала звездную карту над своими владениями, пока ей тенью был огромный черный волк и вальяжный белый барс, ступающие за своей правительницей бесшумно, точно рябь на воде.
– Как прикажете поступить с ним?
Богиня, облаченная в серебро и белый шелк, точно ей никогда и не было холодно среди снегов и застывших льдов, как если бы злой и острые ветер всегда был ей шалью, которой она любила укрываться, скучающе качнула головой, поднимая взгляд к небу, застывая у бесчисленного окна, украшенного цветной мозаикой по краю. Её тонкие, изящные и идеальные пальцы провели по стеклянной поверхности, оставляя дорожку узорчатого инея. Она владела мечами, но кожа на ладонях оставалась мягкой и нежной – еще одна неправильность в её очаровательно замерзшей фигуре.
– Сегодняшняя ночь обещает быть интересной, – но голос её звучал бесчувственно, серо, как если бы сказанное и не было правдой. Бледные глаза, как если бы на их былой цвет легла пленка, скрывшая чувства, скользили по каждой звезде, и хоть в лице ничего не изменялось, волк навострил уши, чувствуя перемену. Его хозяйка злилась, и злость её была как обрушивающиеся пласты с высоких скал снега. Смертоносная и неумолимая. – Будущее предстает теперь смутным и неясным. Давно мне не было так любопытно, в какой мир придет солнце на рассвете. Будет ли этот мир все тем же или его сотрясут невероятные перемены?
Она текуче обернулась, и длинный полупрозрачный шлейф обернулся вокруг стройного силуэта, украшенного жемчугом и хрусталем. Во мраке коридора её взгляд легко нашел волка, почтительно склонившего голову, и барса, замершего в серебристом отсвете луны. Мрак и свет. Два решения, которые ей нужно принять. Кому отдать приказ? Справедливому, хоть жестокому палачу или же безжалостному, но верному?
Если бы она была моложе, если бы не прожила в этом мире столько веков, укутавшись в мороз и бури, возможно, в её сердце еще остались бы искренние чувства, и решение принять было бы проще. Всегда можно было бы пойти на поводу чувств. Положиться на желание сберечь последнюю чистую звезду, оставшуюся от той, кого когда-то она любила. Единственное, что в этом мире могло её связать с прошлым. Но богиня уже и не помнила, что это такое – дорожить кем-то, любить, заботится. Это были старые, слишком человеческие чувства, чтобы переживать их сейчас. Вся она – стужа да промозглый ветер.
Все её выборы и приказы отражали лишь сторону выгоды, способ достигнуть поставленной цели. Цели вернуть то, что принадлежало ей отражения, то, без чего она никогда не будет целой, не будет собой. То, что заполнит пустоту в душе. Это было невыносимо, и богиня сделает всё, чтобы достигнуть цели. Неважно, кто погибнет, не важно, сколько придется отдать, но она это сделает. Это был и без того долгий путь, она собрала стольких людей, разделяющих её мысли, приняла бесчисленное количество решений, которые могли показаться жестокими и бессердечными, и сейчас, когда осталось не так долго, она не могла отступить. Несмотря на то, что на короткое время она почти вспомнила как это – чувствовать.
– Дождитесь, когда она явится и наблюдайте. Если девица не справится, и история повторится, убейте его раньше, чем Селена получит дар, – она отвернулась к окну, чувствуя легкое движение воздуха, рассказавшее, что её слуги отправились исполнить указ. – И как же он поступит, когда откроется правда? Какой мир будет завтра? Станет ли в нем на одну нить меньше?
На её лице не было ни улыбки, ни злорадства – только безразличие. Богиня была так стара, в ней не было ничего, чтобы беспокоится и переживать о смертных, обрекших себя на гибель. Она могла помочь тем, кто ей был нужен, ведь помощь ей ничего не стояла, и она ничего не теряла. Ею не управляла жажда власти, нужда в подчинении или стремление к бессмысленной жестокости, поэтому когда её просили, она помогала. Не из жалости и сострадания, а оттого, что ей было все равно, а иногда потому, что это принесет ей выгоду. Но сегодня… Что же было сегодня? Какой это был случай?
Неужели и эта любовь обречена?
Что-то шевельнулось в её сердце в тот момент, когда та девчонка так нагло заявила о своих чувствах, о той любви, что её связала с мальчишкой. На краткий миг богиня могла ощутить легкое послевкусие чувств, которые давно уже её оставили. Она видела мальчишку, который вырос в её дворце, который стал её солдатом, который повиновался ей пока его связывала клятва, но не было ни одного момента, чтобы в нем она не видела её. Встречаясь с ним, она снова чувствовала это странное «нечто» в душе, будто помнящее, кем она когда-то была и что могла испытывать. Оттого она сторонилась встреч с ним, не видела так часто, как остальных подданных, поэтому его судьба была отдана в руки её подчиненных. Но он выжил, и пришел к ней вместе с девицей, в которой был божественный дар.
Он сказал, что любит её.
Богиня ощутила презрение. Наверное, это было все-таки оно. Хоть чувств в её сердце и не осталось, но воспоминания картинками ещё хранились в голове. Давно выцветшие, покрывшиеся льдом, не вызывающие тревоги и ненависти – просто плоские картинки. Но чужие чувства сегодня будто бы пролили краску на них, чуть смягчили серость, и богиня точно поймала за хвост призрака былого.
Первая мысль – порвать нить его жизни. Но пальцы ухватились за воздух, ведь она не могла им навредить. Этот дар был отдан девчонки подле него.
Вторая – ударить её жесткой ладонью, чтобы привести в чувства, отрезвить. Не было никакой любви – только проклятие. Коварная шутка Селены.
Третья и последняя – сострадание.
Богиня коснулась груди, но её сердце мерно билось, хотя, может, это было лишь воспоминание о том, как оно билось раньше?
Правда ли тогда она испытала сострадание? Сейчас все было тихо, как мерная гладь воды. Но в любом случае своей же рукой она подарила им метку. Это случилось раньше, чем разум взвесил последствия и возможную удачу от этого решения. Она была, но не так велика, чтобы давать им возможность. Намного выгоднее было бы оставить всё так, как есть и просто подождать, когда явится Селена. Так и есть, и все-таки она сделала это.
Завязала узелок на ниточке.
Чуть ранее она встретилась со старой знакомой и выслушала её мольбу. Это было издевкой, подумалось богине? Никакие клятвы не способны продержаться столько веков. Ей бы стоило потушить пламя, но она отпустила её, не ответив на её мольбу. И всё-таки...
Богиня сухо улыбнулась звездному небу.
– Смотри внимательнее, Астролог Мона, и, быть может, твоя история закончится иначе, – она отпрянула от окна, шагнула во мрак коридоров, бесшумно ступая по нему. Мелодичный голос эхом отражался от стен: –
На небесах созвездие Судьба. Таит оно в себе рождение и забвение…
____
Мона ускользнула из его рук, мягко улыбаясь. Её волосы явно растрепались совсем не невинным образом, и покрывшаяся алыми пятнышками кожа на плечах и груди выдавала её с головой, но астрологу было все равно. Она смотрела на то, как Предвестник закатывает глаза и затем бурчит что-то недовольно, потому что ему слишком сильно хотелось её удержать, а она не позволяла, постоянно уворачиваясь от его рук и сейчас стояла за спинкой кресла, чувствуя себя победительницей. Детские игры, но ощущались как ириски на языке.
– Ты как ребенок.
– Вообще-то это не я начала первая руки распускать.
– Это всего лишь щекотка, не выставляй меня невесть кем, – усмехнулся он, медленно обходя кресло, пока колдунья, сощурившись, продолжала этот танец между мебелью. Подолы юбок то и дело зацеплялись за её ноги и подлокотники кресел, наполняя пространство шорохом. – Кто же знал, что ты её так боишься, и будешь прыгать от меня как мышка от кота.
Она цокнула.
– Почему это я мышка? – он пожал плечами. – Мне нравится думать, что это я тебя ловлю в свои лапы. С когтями.
– Ну-так не я здесь кружу вокруг кресел, загораживаясь ими от тебя, – в глазах блеснули искорки. – Но можешь попытаться поймать меня своими лапками.
Сказитель остановился, протянул ей руку, и Мона только короткую минуту думала, прежде чем принять её. Их пальцы переплелись, пока теплый свет камина укутывал касающиеся друг друга тела. Он золотил узоры на их сплетенных руках, творя чудесную картину единства созвездия, о котором им было ничего не известно, кроме того, что оно было будто бы ими. И не только ими – всеми, кем они дорожили. Кроме друг друга, в жизнях каждого были свои звезды, яркость которых они старались сохранить, и, может, поэтому количество узелков в узоре было различным, но тем не менее они напоминали, что, быть может, все пройденное было и правда не зря.
– Уже поздно, – вздохнула астролог, очарованная тем, как свет огня золотит глаза юноши. – Наверное, пора вернутся в реальность. Есть вещи, которые еще требуют решения. Например, ты упомянул, что, – её голос стал тише: – что ребята остались в городе и что ты с ними встречался. Надо рассказать им о нашей договоренности с Царицей, а еще, может, перед тем, как ты покинешь эту страну, я успею как-нибудь договорится с ней и о семье Аякса. Точнее о тех, кто остался.
Между всем Предвестник все-таки рассказал ей немного о том, что произошло, пока она сидела взаперти, явно упуская детали, отчего рассказ вышел сухим и обобщенным, но Мона примерно представляла положение дел. Радость за друзей была ужасной, учитывая, что Аякс всё-таки потерял отца, но она все равно позволила себе немного её испытывать, ведь несколько дней её посещали мысли о гибели друзей. А сейчас все чудилось вполне решаемым. Аякс мог покинуть страну вместе с братьями и сестрой, вернутся в Натланту, где благодаря Калли их примут без вопросов, а Люмин сможет отправится на поиски своего брата, когда соберет всю имеющуюся здесь информацию. Томоко, наверное, будет упрямится из-за сестры, но Скарамучча сказал, в письме, которое им передал, было расписание патрулей, караулов и обновленная схема дворца, где он указал место, куда ей стоило бы заглянуть, если она желает проверить лаборатории самостоятельно. Он сам же не верил, что что-то после стольких лет могло остаться от Хотару, и Мона знала почему, но не стала говорить. В этом не было нужды. Знает она или нет, события прошлого уже не изменить.
Скарамучча согрел ладонью ей щеку, пока его взгляд цеплялся за её собственный. Радужки совсем позолотели, преображая его лицо. Юноша склонился и поцеловал её, и все в ней тут же ответило ему трепетом.
Сердце вздрогнуло, будто чья-то теплая рука обняла его, и знакомый шепоток скользнул по слуху.
–
Ты лишь моя Судьба, Мона.
Что-то ледяное коснулось нутра, и астролог вдруг очнулась, дернулась и запнулась о ножку кресла, ошарашенно уставившись на парня, которого только что с силой оттолкнула. Он склонил голову, вздохнул и выпрямился, потирая плечо, будто бы ему и правда было больно. Может и было. Её одолела странная сила, точно ей не принадлежащая, как если бы кто-то забрался в её тело и управлял им. От этой мысли все внутри замерло.
– Что за…
«Мона, смотри» – суровый женский голос звучал так ясно, точно его владелица стояла здесь, в этой комнате и наблюдала за ними. Астролог потеряла дар речи, когда обнаружила, что дух наставницы действительно будто бы заполнил своим жаром её существо. Что это за пугающий жар в душе? Она не знала, но сейчас это не имело значения, потому что когда молодой Предвестник поднял взгляд, на его бледном лице отобразилась острая усмешка. –
«Беги, девочка моя, беги и не оглядывайся».
Но ноги не слушались. Её собственное сердце задрожало в предчувствии. В преддверии осознания. Этого не могло быть, но она уже давно знала, что так оно и есть.
– А было бы крайне поэтично, если бы и ты умерла при столь сердечных обстоятельствах, – такой знакомый, но в одно же мгновение совершенно чуждый ледяной голос наполнил комнату. Предвестник поднял руку и в ней блеснуло небольшое короткое лезвие. Всего доля мгновения и удача уберегли колдунью от его железного укуса. – Но, вижу, в этот раз Огонек всё-таки смогла что-то сделать.
Он раздосадованно вздохнул, качая лезвием в руке. Золотой узор мерцал также ярко, как и его собственные глаза. Мона обомлела, только сейчас понимая, что то был не отсвет – это и правда было плавленное золото в радужках. Как тогда, в духовном мире. Как у древней богине из её снов.
– Селена.
– Аплодисменты твоей сообразительности, – юноша изобразил шутливые хлопки, удивительным образом избегая лезвия. – Где же она была, когда ты решила, что будет разумно умолчать о том, что Предвестнику суждено оборвать твою жизнь? Или тебе нравилось слушать его, когда он говорил, что твоя смерть сломает его?
Мона отшагнула. Слова ударили точно пощечина. Откуда она знала? Очевидно, она же богиня луны, а все, что они так беспечно обсуждали, было среди её владений, в час её правления. Астролог внутренне сжалась. Тошнота скрутила желудок. Какая же она дура, какая же дура…
– Меня так восхитило твоё двуличие, – его смех резал её глубже любого ножа. Как бы разум не убеждал её в том, что сейчас это был не Скарамучча, все остальное противилось этому убеждению. Он выглядел, говорил так же, как и всегда. Непрошеная слабость почти подкосила её, но колдунья только сделала шаг назад под взбудораженным взглядом Сказителя. Он заинтересованно склонил голову. – Если тебе станет легче, хотя не то, чтобы мне было не наплевать, но мальчишка в целом может даже что-то слышать из всего, что мы с тобой так мило обсуждаем. Правда, сил ему не хватит, чтобы пробиться обратно.
– Как это вообще могло произойти? – она выпалила это раньше, чем смогла себя остановить. Ею правили разбившиеся чувства, неверие, ведь кто угодно мог пасть во власть лунной богини, но не он. – Почему сейчас?
– Не понимаю, а что не так? – он нахмурился, будто и правда не понимал. – А, подожди, ты имеешь ввиду, почему я раньше не попыталась тебя убить, используя это тело? Занятный вопрос. Сначала я так и планировала сделать, но потом узнала о твоём желании встретиться с Царицей, и решила, что это будет очень занятно. Да и вообще, какая теперь разница, мальчишка сам согласился отдать мне своё тело, так что нечего так смотреть. Это было его решение.
– Что?
В голове опустело. Мона моргнула, а потом у неё вырвался сдавленный смешок.
– Ты лжешь.
– Ни в коем разе. Зачем мне лгать? Тогда тебе грозила смерть, но я не могла позволить тебе умереть до того, как смогу извлечь дар, иначе пришлось бы ждать еще несколько веков, вот и предложила ему свою силу. Парень не отказался, а теперь расплачивается, – Предвестник перебросил нож и шагнул к астрологу. Тени укутали его силуэт, расползаясь по полу. – Думаешь, мне есть дело, больно тебе от его предательства или нет? Я просто желаю забрать то, что принадлежит мне, и, знаешь, будь на твоем месте кто-то другой, ничего бы не изменилось. Понимаешь? Дело не в тебе, Мона, а просто в том, что ты зачем-то украла мой дар. Выбрала бы себе другую нить, но нет, ты захотела быть особенной, так и плати за это.
– Что за чушь! – крикнула девушка, вздергивая руки и бледнея. Её магия была закрыта. – Ничего я не крала.
«Беги, беги!» – не унимался голос, почти оглушая. Постепенно её ноги стали двигаться самостоятельно, к выходу, но Мона никак не могла успокоится, пораженная неожиданной правдой.
– Крала не крала – это не важно, – отмахнулся Предвестник. – В любом случае я заберу его, а потом верну мальчишке его тело. Он даже успеет попрощаться с тобой до того, как ты умрешь. Представляешь? У меня не было такой роскоши, так что будь благодарна.
«Беги, Мона!»
Молодой Предвестник улыбнулся ей, и эта улыбка разбила ей сердце, а затем вспыхнули молнии. Они бросились на неё, как когда-то очень давно. В один момент будто бы всё стерлось, вернулось к началу. Он вырвет дар из её души, и она умрет.
Колдунья успела отскочить, запутаться в подолах и почти упасть. Богиня рассмеялась, взмахнула рукой и башню осветила фиолетовая вспышка, оставляя трещины в стене. Мона хотела бы что-то сделать, но голос становился всё громче и в итоге лишил её воли. Она бросилась к выходу, чувствуя как чужое волшебство опаляет кожу. Бежала так, будто спасалась от врага.
Этой ночью он был её любовью.
Этой же ночью стал ей врагом.
