Созвездие

      Мона почти слетела с лестниц, путаясь в тканях. Она ненавидела всё их многообразие, но под рукой не было ничего острого, поэтому оставалось только подхватить их и бежать. Ужас мешался с удивлением, что богиня не нагнала её, но потом когда рокот грома пробежался по коридорам, отдаваясь дрожью в спине, предположение нервно скользнуло в разум: Селена просто наслаждалась, зная, что шансов у колдуньи все равно нет.       Дворец затих, наполнился темнотой. Все Предвестники по указу Царицы покинули его, слуги давно где-то притаились или отправились по домам в город, а сама Сага будто бы обо всем знала, что-то замыслила, и Мона проклинала свою глупость, но больше она ненавидела желание остановиться и попытаться сделать что-нибудь, вышвырнуть древнее существо из тела юноши. Но голос наставницы кричал на неё, Дух стал её второй сутью, и астролог послушно бежала.       Дворец – лабиринт. Она не знала, где находится, не догадывалась, как выбраться из дворца и не представляла, как найти помощь. Свернув куда-то, она влетела в какую-то небольшую комнату, отдаленно напоминающую музыкальную. У стены – фортепиано черной махиной выделялось в ярком лунном свете, а под ногами квадратная плитка. Мона огляделась в поисках чего-нибудь острого или тяжелого и наткнулась на своё всполошенное отражение. Очередной зал? Сколько же их в этом логове зверя? Но астролог уже побежала к зеркалу, сняла с ноги сапожок и со всей силы ударила по зеркальной поверхности. Она пошла трещинами, а следующим ударом разбилась.       Осколки полоснули руки, но Мона не ощутила боли. Она была слишком ошарашена, сбита с толку, чтобы чувствовать, как её тело ноет, просит пощады. Её душа слишком громко трещала по швам, чтобы слышать хоть что-то другое.       Не медля колдунья без колдовства подхватила широкий осколок и безжалостно разрезала ткань платья, отрывая куски и портя его блеск и очарование. Алые капли набухали на пальцах, но и этого она не замечала, поступая импульсивно, быстро, лишь бы вернуть себе подвижность, зная, что любое промедление может закончиться для неё гибелью. И закончится, потому что Скарамучча найдет её. Нет, Селена найдет её. Она точно знала, где искать астролога. Связь или дар – но что-то её приведет к ней.       Кровь пятнами осталась на разорванном подоле, а потом еще на лбу, когда Мона отвела намокшие прядки от лица. Волосы были длинными, они мешали – девушка мгновение смотрела на лезвие, в разбитое отражение. – Нет, я еще не так отчаялась, – с этими словами она подхватила оторванную ткань и быстро перевязала волосы, собирая на затылке. – Отрезать волосы, ха, какое старье. – «Самое время, конечно, думать о своей внешности!» – А чье это, скажите мне, влияние? – раздражение вспыхнуло пламенем в груди, и Моне сильно хотелось увидеть наставницу, накричать на неё. – И вообще, это ваша помощь? Залезть мне в голову? – «Если бы я этого не сделала, убил бы тебя твой милый и глазом не моргнул». – Это Селена, а не он. – «Формальность». – Вы невыносимы! – «Взаимно».       Где-то разбились окна – все разом, и невероятный шум прокатился по дворцу. Мона содрогнулась, оборачиваясь к двери, через которую она попала в зал. Богиня нашла её, и астролог почувствовала это за долю секунды перед тем, как петли дверей вырвало с корнем. Дым и пыль клубами влетели внутрь. – «Продержись немного, Мона. Попробуй сделать так, чтобы он все-таки не убил тебя... Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива, моя маленькая принцесса».       Странная сила покинула её. Мона ошеломленно моргнула, вдруг ощутив тяжесть собственных костей, а потом отпрянула, потому что в неё прилетела фиолетовая змея. Магии у неё не было, но двигаться быстро и ловко она ещё умела, несмотря на свои старания это забыть, и когда тело инстинктивно дернулось в сторону, пригибаясь, а стекло за ней посыпалось, грозя оставить раны серьезнее обычных царапин, Мона поблагодарила себя в прошлом, что не сильно отлынивала от занятий. Нельзя владеть магией, если твоё тело – дряхлый мешок с костями. – Хорошо, я дала тебе фору, но всё равно это оказалось слишком быстро, – дым разошелся и темный силуэт прорисовался сквозь него. Предвестник окинул помещение взглядом и улыбнулся, заметив астролога у дальней стены. – Я так долго ждала, поэтому эта скоротечность событий выбивает из колеи. Знаешь, как будто все должно быть чуточку сложнее, раз для того, чтобы заполучить тебя, мне пришлось играть на опережение. Причем на века.       Он похлопал себя по груди. Золото в его глазах было темным, совсем не похожим на то, какое сверкало в радужках её подруги и даже далеко не такое невероятное, как было у юноши в духовном мире. Это только больше убеждало её, что перед ней был лжец и обманщик. Божество, использующее другого для достижения желаемого. – Даже создала это тело или нет… Поучаствовала, хорошо, – извиняясь качнул он головой, неспешно сокращая расстояние. Мона отшагивала, не отрывая взгляд, следя за ним, поджидая какой-нибудь выпад и вместе с тем размышляя, за какую бы теперь дверь рвануть. – Ты не представляешь, как я умаялась с этими тануки. Эти перевертыши такие глазастые, что так и поднывало у меня повыкалывать им их пуговички. – Тебе, что, в твоей Селестии не с кем поговорить, раз все никак не уймешься? – Вот это мне и нравилось в тебе, Мона. Твой колючий нрав странным образом вызывал во мне ностальгию. Жаль, конечно, что он тебе не поможет.       Может, она её разозлила? Но Селена щелкнула пальцами, и откуда-то из пола вырвались фиолетовые всполохи – они обожгли щиколотки, и астролог отскочила, не сдержав возгласа, упала на пол и резко откатилась, когда в место, где мгновение назад была её голова, вонзился фиолетовый меч. Она поднялась, но только для того, чтобы получить сильный удар в живот. Ноги снова подогнулись, притягивая тело к разбитому полу. Предвестник был быстр и до этого, но сейчас его скорость ужасала. Он застыл темной фигурой над ней и на лице лишь странная печаль.       Мона попыталась вдохнуть, но получалось скверно. Легкие схлопнулись, а в крови скользил ток, посланный ударом. Нервы на мгновение все отключились, как перенапряженные провода, и мир померк, чувства её погасли и оторопь сковала разум. – Без своего волшебства ты даже попытаться не можешь, это так несправедливо, – богиня провела ладонью по лицу, и тонкие пальцы знакомо скользнули по бровям, переносице. Мона вздохнула, опуская взгляд. Она не могла смотреть и видеть чужого человека. Горло обхватывало терновым венцом, а глаза щипало, и колдунья с силой ударила себя по щеке, чтоб выбить эту зудящую нужду в слезах. Нельзя, не сейчас, и всё-таки она всхлипнула. – Великий Хаос, ты плачешь? Да брось, Мона, все не так уж и плохо. Я же не убила его, а просто позаимствовала тело – не делай из меня монстра.       Предвестник присел перед ней, ладонь легла на макушку, и астролог содрогнулась, поднимая взгляд. Золото. Никакой синевы. Ничего знакомого, кроме лица. Ни чувств, ни даже привычной сдержанной тяжести. Она не знала этого человека. Не знала и слишком хорошо знала одновременно. Противоречие наполнило душу, сорвав еще один всхлип.       Богиня поморщилась, точно её это печалило или, может, раздосадовало. – Хочешь я отвечу на некоторые твои вопросы, милая Мона? Ты хотела узнать, почему именно ты унаследовала эту судьбу. – От тебя мне ничего не нужно. – Да ты что? А мне кажется, все-таки нужно. Думаю, вряд ли моя подруга что-нибудь толковое да рассказала. Она, знаешь, не особо была многословной и в прошлом.       Он улыбнулся. – Это ты, потому что так вышло. Тебе не повезло или же повезло, как посмотреть. Годами ты могла касаться нитей других людей, чувствовать их, помогать им. Видишь? Все было не так уж скверно, – его ладонь бережно скользила по волосам, и Мона не могла не чувствовать в этом жесте его жест. Она поджала губы. – Не все в этом мире имеет смысл. Смысл помогает вам, смертным, удержаться на плаву бурного течения вселенной. Если вы не сможете найти чему-то объяснение, это раздавит вас. Проще же верить, что во всех лишениях и жертвах был смысл, да? Что твою мать убил бандит, потому что в этом был смысл. Или же что в разорванной нити жрицы тоже был смысл. Так тебе было легче жить, думая, что и в твоем роке был смысл. В том, что это ты.       Лунный свет наполнял пространство, он укутывал их силуэты и теперь казалось, что тьмой была Мона, а юноша же воплощал свет. На его плечах лежал белый плащ, точно растворяющийся в лунном луче, а кожа – бледной, как фарфор, только волосы да форма чуть выбивались, точно клинышек. – Но почему именно он должен убить меня? – ей с трудом верилось, что она и правда переживет эту ночь, но также Мона не хотела думать, как её смерть повлияет на Сказителя. Когда он вернется, какая вина обрушится на его плечи. Он сломается, Мона точно это знала. И больше никто его не соберет. – Если ты так хочешь, сделай это не его руками. – Я не могу, Мона. У меня нет своего тела. Я – лишь Луна и свет ночной. Как мне дотянуться до тебя с небосвода? – ей даже чудилось сожаление в голосе, в словах, но астролог не верила в него. Нельзя сожалеть и обрекать на такие муки. Это невозможно. – Но сначала я пыталась, используя чужие тела, но в ту злополучную ночь, когда ты порвала свою первую нить, все стало ясно. Если попробую забрать дар чужими руками, ты просто умрешь, а дар ускользнет и скроется в другой нити. Мне нужен тот, кто связан с этим миром богов так же, как и я, как и Сага, как и ты, Мона. – Это разрушит его, – тихо, жалко прозвучал голос. Она ненавидела себя, но если нельзя было спасти свою жизнь, ей бы хотелось спасти его душу.       Богиня молчала, только мерно поглаживала девушку по голове, будто старалась успокоить, но лишь причиняла ей боль. Мона хотела, но не могла отпрянуть – сладость покрытого медом лезвия. Опасно, но необходимо. – Таков мир. Он разрушает всех в той или иной степени, – на мужском лице отразилась уже более спокойная улыбка. – Может, в другой жизни он снова найдет тебя и вы сможете прожить другую судьбу. Для вас еще не все потеряно.       Она не успела – даже не моргнула, не ахнула, а просто смотрела миг как лезвие вонзается под ребра. Судорога пробежала по телу, и острие беспрепятственно скрылось среди ткани и плоти. Кровь медленными цветами расцвела на лифе и поясе юбки, а дыхание пресеклось, когда боль накатила волной. Мужская ладонь сжала плечо, не давая сбежать, пока второй рукой юноша в молчании провернул лезвие, и вздох увял на поалевших, женских губах. Хотелось вдохнуть, но кровь скопилась в горле.       Слезы скатились по щекам – у него. Он вдруг сам задохнулся, опустил голову и задрожал, но кровь все стекала по рукояти, измазывая пальцы, покрывая золотой узор. Нить скользнула в мир, окрутила их силуэты. В её свете кровь почернела.       Мона закашляла. Сиплые вдохи, но воздух соскальзывал с губ, не попадая в легкие. Слабость свинцовым грузом свалилась на тело, и астролог упала, клинок выскользнул, и ручей увеличился. Черной лужей кровь испачкала красивый пол, пока юноша, стоя на коленях, смотрел на свои руки, потом на колдунью и не мог двинуться. Он хотел закрыть рану, помочь ей – и это был он, настоящий, сражающийся с клятвой богине, с её силой, и также в другой ладони уже блестела белая магия, которой Селена вырвет дар. Две силы вырывались изнутри, они почти способны были расколоть оболочку – и трещины правда побежали по лицу и рукам.       Мона открыла рот, ей хотелось что-то сказать, но слов не было, воздуха тоже – ничего, кроме пронзающей боли, жжения в легкий и сиплого бульканья где-то в горле. Она умирала. Острие задело что-то важное. Наверное. Астролог не знала, но никогда раньше она не видела столько крови, пропитавшей лиф, подол платья и измазавшую пол под ней. Так много.       Глаза закрывались. – Мона, пожалуйста… – Предвестник почти потянулся к ней, но тут же задохнулся, сгибаясь, как если бы богиня ударила его, вырвала воздух из груди и ворошила в ней жесткой ладонью, вынуждая подчиняться.       Боль отступала, как и весь мир. Тело тяжелело, но медленно будто бы исчезало. Мона заставила себя открыть глаза, поднять руку – но дрогнули только пальцы. Больше она ничего не могла сделать. Ей хотелось сказать ему, что сама виновата, ведь она солгала ему, извиниться за это и поведать, что любит его – еще раз, еще много раз сказать об этом. Уверить, что он не виноват, что никто не виноват, но губы онемели. Ни слова, ни вдоха, а грудь опустилась и не могла подняться.       Звуки отдалились, и эхом до неё долетел громогласный крик боли и отчаяния. Он сотряс стены. Люстры пошатнулись, и фиолетовое волшебство взорвалось, разбив стекла, зеркала да окна. Осколки разлетелись опасными снежинками. Мир наполнился расплывающимся блеском, бесчувственной трагедией и ясным концом.       Мона закрыла глаза, и ничто в мире не смогло бы их открыть.       Последний вдох застыл.       Лед придавил грудь.       Нить оборвалась… – Таков мир. Он разрушает всех в той или иной степени, – на мужском лице отразилась уже более спокойная улыбка. – Может, в другой жизни он снова найдет тебя и вы сможете прожить другую судьбу. Для вас еще не все потеряно.       Мона резко вдохнула, открывая глаза. Импульсивно она пнула юношу коленом, оттолкнула и отползла, поднялась и секунду пораженно смотрела на него, явно ощущая, как мир срывается с бездну. Как обрывается стук сердца следом за порванной ниточкой. Той, что скользнула сейчас по её пальцам – по тем, на которых золотом засиял узор.       Узелок развязался. – Вот же хитрая гадина, – прохрипел Предвестник, поднимаясь на ноги. – Дубль два, Мона? Попробуем еще раз. – Спасибо, воздержусь.       Она отшатнулась и побежала к первой боковой двери, но в неё полетело белое пламя: Селена разозлилась. Мгновение назад богиня почти получила дар, но какое-то заклятие Саги выхватило эту возможность прям из её рук, и это не могло не задеть её – и не обрадовать Мону, нырнувшую за фортепиано. Она мысленно поблагодарила Сагу, до сих пор не веря, что всё это было видением. Нет, это случилось на самом деле, но судьба обманула сама себя.       Иронично.       Черные доски полетели в стороны, астролог пригнулась, пытаясь придумать, как выбраться, добраться до двери и уже мчаться без оглядки. У наставницы был план, а ей нужно всего-то не умереть. Ерунда какая.        Сарказм её не спасет, и всё-таки иного не было, иначе она свихнется от отчаяния. – А ты что здесь забыл? Охранным псам пристало сидеть в будках, не высовывая носа.       Клацнули зубы, заскрежетали когти по полу. Мона вскинула взгляд к небу, вздохнула и выглянула из-за своего укрытия. Это был и правда невероятно огромный волк – как тот, который лежал подле Царицы у трона. Дыхание перехватило надеждой.       Первый Предвестник.       И сейчас он явно заинтересован только Сказителем, а может даже богиней в нем. Но Мона не стала думать дольше секунды, выбежав из-за укрытия и цепляясь за ручку первой двери. Она верила, что как бы не был силен Первый, с древним божеством ему не справится, а значит, Скарамучча тоже будет в порядке, чего нельзя сказать о ней самой. Ей остается бежать, пережидать, и если она выживет, то спасет сразу две жизни. Неплохо для одной ночи.       Двери распахнулись, и астролог побежала по очередному коридору, пока ей вторило рычание, взрывы стекол и треск льда. Тени углубились, подсказывая, что в стены дворца нагрянул Хаос с его мощью – Порчей. Все самые опасные игроки выходили на доску, пока ей просто хотелось выжить. Невероятно. Пусть попробуют перебить друг друга, а там, может, она вместе со Сказителем потом попирует на их костях.       Злорадство тоже ей не помощник.       Но могло ли быть иначе, когда невероятным чудом избегаешь смерти? Точнее, умираешь и снова воскресаешь? Вероятно, так и было, ведь Мона все еще чувствовала жжение в легких, послевкусие крови во рту и касание холода к душе. Эта ночь будет сниться ей в кошмарах, но астролог даже не против, если она выживет.       Мельком глянув в окно, колдунья вздохнула. Они оказались на втором этаже, и идея прыгнуть из окна все еще казалась не такой соблазнительной, как и в первый день. Снег выглядит жестким, застывшим, и даже если она не погибнет, то точно сломает или ноги, или позвоночник – хотя результат один. Передернув плечами, колдунья огляделась, мысленно подсчитывая, сколько сделала поворотов и пересекла анфиладных окон. Перед ней были двери, двери, двери… Сколько же их здесь? А ко всему прочему мучило чувство, будто она бегает по одному и тому же коридору, ведь интерьер во всем дворце был одинаково роскошный.       Нельзя просто стоять. Лучше двигаться, чем ждать, когда Селена расправится с Предвестником и пойдет на её поиски. Надо сбежать из дворца, найти ребят в городе и дожить до утра. Власть богини луны не будет длиться вечно, и это всё, что стоит знать. Об этом и говорила Сага, подумалось Моне, когда она распахнула первые двери и скользнула в узкий коридорчик, выглядевший беднее своего соседа. Её шаги слишком шумно разносились по полупустому пространству: здесь не было ковра. Она оказалась босой и всё равно шлепала так, точно шла в каблуках.       На момент Мона остановилась, стукнула себя по голове и дальше шла тише, сдержаннее, совершенно не понимая, где она находится. Тут окна зашторены, если они вообще были. Редкие окошки, совсем узкие и крохотные в отличие от тех, что она видела в других частях дворца. Лепнины на стенах и потолке не было или всё-таки была, но давно рассыпалась. Взбудораженная происходящим Мона не ощущала царившего здесь холода, не замечала, как он кусает голые ступни.       Послышался торопливый шаг, забегал по дальней стене желто-оранжевый осколок света. Астролог замерла, огляделась и поняла: прятаться негде. Это был пустой, узкий коридор с иногда встречающимися на стенах портретами неизвестных мужчин и женщин. Сердце подскочило, когда мрак распался из-за вспыхнувшей свечи в подсвечнике и искаженного тенями и острыми бликами лица. Мона почти закричала, но прикусила язык, а вот служанка, наткнувшаяся на девицу в изодранном, слегка замараном кровью наряде, с всклокоченными волосами и явно лихим взглядом не сдержалась. Она закричала, и колдунья бросилась к ней, раздраженно зашипев: – Замолчи! Это я, Анна, успокойся! – Ох, Великие Архонты, – она пошатнулась, побледнев от страха. Служанка, которая ей составляла компанию в дни заточения, с широко раскрытыми глазами смотрела на свою госпожу и не могла её узнать. Мона догадывалась, что выглядит, наверное, каким-нибудь призраком, стенающим в стенах дворца, но ей было безразличны страхи этой девицы, а вот то, что она могла знать, очень даже интересовало. – Госпожа Мона, что вы здесь… Почему? А… Моя голова! – Говори тише, пока они нас не нашли, – шикнула она. – Кто они?       Анна съежилась, озираясь. Желтый свет свечи немного разгонял мрак, но совсем его кроху, и разойдись девушки на шага полтора, уже не разглядят друг друга. – Чудовища. Они во дворце, – Мона махнула на себя, на капли крови, смазанные на руках и лбу. – Я же предупреждала тебя, Анна, не шатайся ночью поздно. – Я… – она икнула от ужаса, вцепившись в подсвечник. – Старшая меня завалила заданиями, и я…       Мона отмахнулась. – Это не важно. Лучше покажи мне, как отсюда выбраться. Мне нужен теплый плащ, сапоги и желательно нож, – она задумалась. – И еще, чтобы ты отвела меня в пекарню, о которой ты мне рассказывала. – Сейчас? Ночью? – хоть служанка и опасалась упомянутых монстров, но заявление девушки вызвало у неё очевидные сомнения. – Госпожа, я не понимаю, зачем вам… – Тебе не нужно что-то понимать, Анна! – впервые, наверное, она повысила голос, и удивительно не почувствовала сожаления. Не после всего, что она пережила. Не после всего, что могла потерять. Сейчас нужно действовать и быстро. – Или я брошу тебя здесь, на съедение чудовищам, и даже не пророню слезы. Делай то, что я тебе говорю, Анна.       Служанка резко кивнула. Она была послушной девочкой, очень верной и пылкой, но вместе с тем слишком молодой и невинной, чтобы спорить в людьми, обладающими властью или же безоговорочно уверенными в себе как Мона, которую научили быть такой, и хоть она не знала, что уроки наставницы когда-нибудь пригодятся, сейчас была благодарна за все жестокие, суровые выговоры. Она прекрасно понимала, как вести себя с такой девочкой, как Анна, поэтому не была удивлена, что служанка повернулась и безропотно поспешила по темному коридору, уводя куда-то плутающими путями свою госпожу.       Им пришлось пройти несколько дверей, даже пробежать через чью-то спальню – Мона не стала думать о том, что в туалетной комнате нашлась тайная дверь, – спуститься по ржавой лестнице как та, по которой когда-то астролога вел к её покоям Салем. Весь путь девушки молчали, объятые слабым, дрожащим светом маленькой свечи. Но если Анна молчала из страха быть услышанной чудовищами, то Мона отчасти из-за того, что не могла перестать думать. Она прокручивала случившееся в голове и оплакивала свои чувства, принятые решения. Могло ли что-нибудь измениться, если бы астролог рассказала ему правду? Конечно, он бы ушел или же еще похуже, что учинил. Скарамучча был склонен к радикальным и импульсивным поступкам. Как часто и Аяксу приходилось спасать его от самого себя? Мона покачала головой, пытаясь себя отвлечь иронией и сарказмом, пока боль не стала совсем невыносимой.       Когда все наладится, он поймет, почему она не рассказала ему. Обязательно. Это не разрушит то, что между ними было. Все будет хорошо. Они справятся.       Так, неожиданно, держа в руках теплые шубы, девушки оказались в парадной, обутые в сапоги и готовые окунуться в ледяную ночь, озаренную яркими звездами и полной луной. Мона глубоко вздохнула, вынырнув в парадное помещение из двери, спрятанной под извивающейся лестницей. Во дворце и правда было множество путей для слуг, и они казались намного причудливее, но короче. – Госпожа, ночью можно наткнуться на какую-нибудь нечисть.       Мона вздохнула, мысленно закатывая глаза. Простые люди были такими суеверными. Что может быть ужаснее, чем снизошедшие на землю боги, способные вершить свою правду так, как им вздумается? – Не переживай, Анна, если мы и наткнемся на нечисть, то вся она в первую очередь бросится на меня. Ты успеешь сбежать, – колдунья пожала плечами, встретив удивленный и даже возмущенный взгляд. – Что? Это правда. – Не говорите ужасов, госпожа. Я ни за что вас не оставлю! – Анна…       Низкий рык прокатился по полу, когда они пересекли половину парадной. Спина напряглась, и Мона взмолилась всевышним силам, когда обернулась. Но молитвы больше никто не слышал. На лестничном пролете вальяжно замер зверь, лишь немного уступающий размером темному волку. Глаза сияли алым, а пасть разомкнулась в оскале. Язык скользнул по белым клыкам. Хищник предвкушал расправу.       Мона резко развернулась и, дернув служанку за собой, бросилась к выходу, потому что явно знала, кто пришел по её душу, и это было ужаснее чем, если Селена всё-таки нашла бы её. Это существо не остановится, пока не порвет её в клочья и не насытиться кровью, а улыбка не на миг не покинет её изящного, заостренного лица.       Но стоило им только ощутить надежду на вкус, как снежный барс метнулся в их сторону и удивительно проворно загородил своим телом выход, снова издав рык. Девушки остановились, отпрянули. – Не сегодня, мышонок, – грубый, звериный голос изменялся так же, как и уменьшалось, ссыхалось, приобретая более человеческие, мягкие очертания тело хищника. Шерсть опала, кости изменились, уменьшились и приняли знакомые формы. За мгновение вместо барса перед ними предстала молодая, нагая женщина с идеальными черными волнистыми волосами и горящим жаждой крови алым взглядом. – Нам еще есть о чем поговорить, Мона. – Марианна, – астролог скривилась, будто это имя было само по себе оскорблением. – Разве ты не должна слушаться свою хозяйку и не позволять Селене убить меня?       Предвестница улыбалась, совершенно не смущаясь своего внешнего вида, и сказать честно, колдунья понимала почему. Её не смущала, не волновала откровенность этой женщины, потому что всё, чем она была – являлось ей омерзительным. Красота не дает позволения свершать жестокие и кровавые поступки. Но, очевидно, барс так не считала. Она вальяжно простерла ладонь в сторону и поманила кого-то из тьмы коридора. Молодой паренек подбежал к ней, но запнулся за свои неуклюжие ноги и упал. Он мгновенно поднялся, побелев как снег за окнами, подобрал черно-алый плащ и протянул Предвестнице.       Анна подле Моны тихо ахнула, сжимая подсвечник с почти догоревшим огарком свечи. – Молодец, – Марианна накинула на плечи плащ и просунула в рукава руки, взяла пояс и обвязала вокруг талии так, будто сейчас было самое время прихорашиваться. Астролог мельком оглядела пространство, подмечая пути отхода. Они могли бы рвануть в один из боковых коридоров или же в дверь под лестницей, но для этого придется повернуться спиной и надеется, что когтистая лапа не вырвет им позвоночники. Жуткая картина. – Ты хорошо поработал, Салем.       Она отряхнула пятно на плаще, оставленное неуклюжим слугой. Он так трясся, что вполне мог откусить собственный язык, если бы попытался что-нибудь сказать. Светло голубые глаза судорожно метались между присутствующими, зацепившись за притихшую за спиной Моны Анну. Странная картина: две знатные дамы и два слуги, но это могло обмануть кого-нибудь в другое время, если бы не ночной сумрак и животный ужас, растекшийся по помещению. – Хорошая работа, правда жаль, что столь небрежная, – резко брызги крови украсили белый пол под их ногами, сорвался девичий визг, а следом глухой удар. Мона молча смотрела в пустое пространство, а потом опустила взгляд и увидела мертвого юношу с разодранным горлом. Он дергался и быстро затих. – В следующий раз будь осторожней.       Анна, всхлипывая, отшатнулась и упала, с искаженным ужасом лицом наблюдая за тем, как густая лужа растекалась по камню, заполняя прожилки. Огарок свечи упал и затух. – У тебя неплохая выдержка, должна признать. – Зачем ты это сделала? – астролог не отшатнулась, не вскрикнула, она спокойно приняла случившееся, и единственное, что её удивило – само отсутствие какой-либо реакции. Мона чуть отвела руку в сторону, чувствуя притороченный поясом к боку кухонный нож. Его она с Анной позаимствовали в какой-то из комнат, может, даже на кухне, колдунья не могла вспомнить. Вряд ли это жалкое оружие сможет хоть как-то навредить Предвестнице, но его наличие лучше, чем полная беспомощность. – Или тебе не нужны причины, чтобы убивать?       Марианна накручивала на палец локон, приобняв себя одной рукой. Она фыркнула, услышав столь опрометчивое обвинение. – Я просто не прощаю свои обидчиков, вот и всё. Любой, кто посмел расстроить или задеть меня, в конечном итоге достоин смерти, – она взглянула на свою новую жертву из-под опущенных ресниц. – А ты расстроила меня столько раз, что одной смерти будет мало. Царица сказала, что если ты не справишься, сделать так, чтобы Селена не заполучила твой дар. Ну, поздравляю, Мона, ты с треском провалилась и теперь я могу сделать с тобой и Скаром всё, что мне заблагорассудится. – Больше вероятно, что сейчас это он может оторвать тебе твою головушку.       Она усмехнулась, качнув бедром, когда переступила через мертвого парня так, словно через мертвую крысу. На её лице отразилась соответствующая гримаса. – Всем вам так завидно, что постоянно только о моей голове и думаете? Ты бы о себе побеспокоилась. У тебя ни магии, ни верного защитника – никого, – Марианна остановилась на расстоянии вытянутой руки, распахнув свои огромные алые глаза, которыми могла видеть всё, что творилось в душе человека и это чувство сравнить можно было только с тем, когда врачи вскрывают грудную клетку и на живую вырезают сердце. – Мона, ты осталась одна. Что еще я могу у тебя отнять, чтобы увидеть, как ты плачешь, услышать мольбу? Что же это…       Быстро. Астролог только клацнула зубами, но Марианна уже сорвала с её шеи подвеску – просто веревочка с алым камушком. Колдунья дернулась за ней, но Предвестница легко увернулась, точно играясь с ней, будто бы рядом не лежал мертвый человек, а другой – не захлебывался в слезах. Женщина подняла камушек к лунному свету, разглядывая его. – Что же это, Мона? Откуда? Не помню его, когда ты явилась, – она втянула воздух носом и фыркнула. – Какой кошмар. Ну и запах. Это тебе твой дружок подарил за то, что вы спите? – Замолчи и отдай! – А ты забери!       Марианна жестко ударила колдунью по лицу, обезоруживая, но та тут же полоснула по ладони ножом, не мало удивив Предвестницу. Щека хоть и горела, но выражение на лице Марианны стояло и десяти пощечин. Камушек упал на пол. – Ты только что ранила меня.       Колдунья бросилась за камушком, но тут же перед ней вырос сталактит, вынуждая её увернуться, чтобы его острие не проткнуло ей грудь. Предвестница встряхнула раненой рукой, брови её нахмурились, и вся она вдруг выглядела сильно обиженной. Это было даже смешно, вот только Моне слишком сильно нужно было забрать камушек, а потом бежать прочь, пока эта женщина всерьез не вознамерилась её убить.       Пальцы сомкнулись на камушке, и тут же боль пронзила кисть. Острые каменные иглы пронзили ладонь. Ещё несколько вонзились вдоль руки. Мона втянула воздух, громко выдохнув, но ладонь горела, а главное – камушек вылетел из неё и подкатился к ногам Предвестницы. Над её пальцами кружились каменные осколки. – Ты и правда ранила меня, Мона, – больше не было в её голосе привычного веселья, только опасная настороженность, и астролог вдруг остро ощутила исходящую от неё ярость. Она подняла взгляд и встретилась с яркими желтыми радужками. Глаз Порчи задрожал на предплечье. – Да как ты смеешь, безродная девица? Думаешь, коль Царица благоволит тебе, ты имеешь право поднимать на меня руку? Видимо, у тебя есть лишняя.       Боль разрушила разум, и мир провалился во тьму, и когда он снова восстановился, астролог не могла пошевелить левой рукой. Каменные иглы прибили её гвоздями к полу, раскалывая его. Кровь измазала все вокруг, даже её собственное лицо, а Анна тихой тенью жалась к ступенькам лестницы, но ей было не о чем переживать, ведь как Мона и говорила, если они встретят нечисть, та бросится в первую очередь на неё. Она может сбежать, если преодолеет страх и поднимется. Марианна даже не видела её, поглощенная злостью.       Порча почти лежала на плечах женщины, искаженными осколками меняя её внешность и снова возвращая, как если бы Предвестница стояла на грани падения во тьму. Неужели этот мелкий порез – безобидный по сути, – ввел её в такое бешенство? Мона судорожно дышала, пытаясь справится с паникой, но получалось плохо, ведь в словах Марианны была правда – она была беспомощна, одна и теперь еще обратила на себя гнев могущественной колдуньи. – О, чуть не забыла, – Предвестница медленно наступила на алый камушек, и Мона успела крикнуть, но алая пыль уже рассыпалась на белом мраморе. Он уничтожен и всё, что в нем было спрятано тоже. Навсегда. – Итак, теперь попробуй еще разок. Давай. Ударь меня! Я даже дам тебе оружие, вот, держи.       Она махнула рукой и к обездвиженной руке колдуньи подлетел каменный кинжал с острым длинным лезвием. Марианна кивком указала на него, не прекращая пугающе пялится. – Ну же, я жду. Не можешь? Вот и славненько.       Её плечи расслабились. – Ты боишься быть раненой, поэтому ведешь себя как тварь?       Что-то жесткое и тяжелое влетело в бок. Мона застонала, но тут же получила ещё один удар в спину, ударившись подбородком по пол. Стальной вкус свернулся на языке, неприятно заскрежетали зубы. Жестко Марианна дернула её за волосы, заставляя поднять голову. Она скручивала черные локоны, не беспокоясь, что может выдрать несколько. Ледяная боль прокатилась по голове и лицу. – Я не убью тебя, птичка, но повырываю тебе перышки, – её пальцы сжимались в кулак, и Мона не могла сдержать стон боли, пока Марианна тянула её за волосы, вынуждая подниматься вопреки вбитым в левую руку гвоздикам. Она безвольно повисла, кровоточа, отупляя и оставляя после себя лишь белый шум. Слова Предвестницы звучали непонятно, их смысл был слишком далеким, а вот боль – она существовала сейчас, прямо в ней, в каждом мгновении. – Ты будешь молить меня о смерти, Мона, но я не дарую её тебе, пока твои глаза не опухнут от слез, а горло не станет кровоточить от криков. Пока от разума не останется – лишь пыль.       Ноги почти не держали, но какой-то животный инстинкт вынуждал стоять, бороться с желанием рухнуть камнем и лежать, лишь бы боль прекратилась, выпустила её из своей острой, огненной хватки. Колдунья дернула правой рукой кисть Предвестницы, пытаясь высвободится, но Марианна только рассмеялась, острые зубы скользнули по алым губам, а воздух смердел черной магией, кровью и смертью. Ночь укуталась в самую темную, плотную накидку.       Женская рука обернулась вокруг талии, впилась острыми ногтями – это были точно когти самого барса – в бок, и Мона вздрогнула, отпрянула, но сила, с которой её держали, лишала возможности сбежать. Марианна отпустила волосы, и часть боли схлынула пульсацией. – Ты не боишься меня, а зря, – она втянула зловонный запах носом и грубо прижала астролога к себе, точно пытаясь утопить в нависшем мраке. Руку пронзила боль, и Мона закусила губу, но вздох выдал её. – Тебе больно? Скарамучче тоже было больно, когда я ломала ему пальцы. Хочешь расскажу, сколько раз мне пришлось прокрутить щипцами фаланги, чтобы он перестал их чувствовать?       В груди вспыхнул гнев, он вдруг отгородил океан мучений, в котором тонули разум и тело, в котором она почти захлебнулась, забыв и о том, куда бежала, и что ей надо спастись. Колдунья вперилась в Предвестницу взглядом, но та только расхохоталась, скользнув свободной рукой по её щеке, легко царапая её. Язык скользнул по губам, будто бы она наслаждалось, вкушала коктейль из чувств, исходящий от жертвы и даже боль была только одним из ингредиентов. Ничто её не беспокоило, никакие человеческие мечты, желания и мольбы не тревожили – это только вызывало в Предвестнице скуку, а вот ненависть, гнев, отчаяние и боль – это веселило, забавляло, точно хорошо рассказанная шутка, как поднимает настроение вовремя поданный обед.       Ослепительное, неугомонное чувство растекалось в грудной клетке, и Мона не старалась его подавить, потому что оно спасало от боли, отстраняло ту агонию, что прожигала руку, а вместе с тем – мрак перестал наседать, давить на разум, и присутствие могущества этой женщины уже не угнетало. Она была сильна, но в равной степени жалкой. – Было бы замечательно, если бы он все-таки хоть раз попросил меня остановится, но… – она раздосадовано вздохнула, склонив голову и проведя языком по контуру скулы. Мона дрогнула, сжалась, но не могла избежать этого, и странное, унижающее ощущение наполнило кровь. – Зато каким же он стал шелковым. Мона, ты не представляешь, очарование его лица, пронизанное страданиями и полное покорности. Ради этого я готова ломать ему косточки столько, сколько потребуется. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты помешанная?       Марианна вздернула бровь, а потом её ладонь скользнула по женской шее, плечам, и каждое её касание отзывалось дрожью. Что-то скручивалось в душе, скукоживалось. – Возможно раз пять или… Там было несколько нулей? Но какая разница? – Не связана ли эта твоя неугомонная жажда подчинять с тем, что когда-то тебя саму подчинили? – она даже смогла усмехнуться, заметив тень в глазах Предвестницы, настороженность. – Сколько тебе было, когда к тебе впервые отнеслись просто как к телу, Маргарита?       Вторая Предвестница оскалилась, толкнула астролога, и та только чудом не запнулась за свои ослабшие ноги и устояла. Лицо женщины изменилось почти до неузнаваемости: из изысканного, утонченного оно стало грубым, животным. – Ты ничего не знаешь, девчонка, – голос напоминал рычание, и даже стены в тон ему задрожали. Где-то осыпались камушки, но Мона только уверилась в своей догадке, и совершенно не испытала сожаления. – Не испытывай моё терпение, иначе… – Заставишь меня страдать? Это вряд ли, Маргарита.       Это было последней каплей перед тем, как женщина обернулась бурей. Она кинулась на неё как тайфун золотого, алого и черного. Волшебство исказило её, нарядило в изорванные, острые доспехи – в какой-то степени завораживающие своей нереальностью, эфемерностью, точно существовали сгустками пыли, но в другой – ужасали своей искаженностью и неправильностью. Часть лица Предвестницы скрывала алая вуаль, стекающая с него на плечи как водопад крови. Когти разодрали воздух, когда астролог чудом увернулась, сильно ударившись плечом, проглотила вскрик и резко ухватилась за каменный нож, который некогда ей предложила сама Предвестница, и развернулась на спину, вскинув его в момент, когда сама смерть, облаченная в алое и золотое, как погибшая невеста, лишенная жизни у алтаря, накрыла её. Марианна вонзила острые когти в женские плечи, а рев её был полон гнева.       Острие ножа глубоко вошло в горло.       И не упало ни капли крови. Ведь женщина уже была мертва.       Рука, сжимающая кинжал, дрожала, приближалась рукоятью к лицу, когда чудовище вдавило астролога в пол. Он ухнул, поднялась пыль, а трещины разбили его осколками вокруг. – Ты не знаешь, что такое страдание, Мона Мегистус, – и звук её голоса эхом разнесся по парадной. С потолка посыпались осколки камней, зазвенели канделябры и окна, и даже буря за окном взметнулась с новой силой. Существо, что сейчас заполнило весь мир, вцепилось в девушку так, точно собиралось разорвать её на двое одним рывком худых, обтянутых кожей рук, не было похоже ни на что, виденное ранее. Нет, всё-таки… Мона вскрикнула, неожиданно сильно вдавив нож в скукоженное, сухое горло над алым воротником. Это не невеста, оставленная у алтаря, приобнятая смертью, нет, это точно святой дух, отринутый божеством. Святая, павшая с пьедестала веры, искупанная в крови грешников, разодранная демонами и сожранная ими изнутри. Марианна улыбнулась, и кончики её губ растянулись так, что на сухой коже лица обозначились трещины, а острые зубы потянулись к лицу колдуньи: – Но ты узнаешь. Все вы узнаете – весь мир утонет в страданиях и поймет. Они все поймут!       Былая уверенность куда-то испарилась, мысль, что позволила так бесстрашно играться на подожжённых костях, заперлась в недоступной разуму комнате, а сознание заполонил первозданный ужас, и Мона не могла объяснить, откуда он взялся, чей он, ведь чувствовался так, точно её окунули в чан с отравой или же – с чужими чувствами. Это была такая сила, что она пронизывала не только тело – она испепеляла душу.       Чудовище склонилось к ней, будто вонзенный нож был лишь досадливым недоразумением и совершенно не мешал ему, а сама колдунья тряслась, чувствуя ледяное касание расплывшейся вокруг черни. Это было неуместно простое черное платье, с узким поясом и какими-то древними, безвкусными рюшами на впалой груди, из которой будто бы вытекала слизь – нет, это была гниль, а может, гной. Но смрад был невыносимым, он испепелял воздух в легких, пугал без конца, и Мона не могла выбраться из этого ужаса, цепляясь здоровой рукой за рукоятку, пытаясь оттолкнуть то, во что обратилась некогда прекрасная женщина, но та только наклонялась, а шея её изгибалась под неправильным углом хруст за хрустом. – Смотри, Мона, давай. Ты хотела, так давай посмотри правде в глаза!       Она пыталась отвернуться, упереть взгляд куда-нибудь в сторону, в потолок за развивающимся черный с алым подкладом апостольник. Мурашки ледяным градом поскользили по коже, когда колдунья узнала в этом облачении служительницу – давно погибшую, измученную и обозленную. Её открытый глаз горел алым, будто истекал кровью. Но как бы колдунья не пыталась, взгляд пленило что-то – могущество Порчи, источающей не только подавляющую мощь, но и весь этот клубок чувств. Он был как потоп, и Мона не могла с ним справиться – захлебнулась, дергалась, пытаясь выплыть, но тонула лишь сильнее, а чьи-то когтистые лапы утягивали её на дно, где ждали множество других погибших, а их кости уже готовы были уцепиться за жизнь, украсть её себе и сбежать.       Но никто не сбежит от той, что больше всех знала, что такое – бороться за жизнь, молиться о спасении, а встретить только жестокую, бесповоротную смерть.       Коготь скользнул по лбу. Теплые струйки крови согрели переносицу, и только потом она ощутила, как рвется кожа. Она клялась, что сдержится, не позволит ей услышать это, не даст ей победить, но в один миг на неё обрушилось прошлое, полное боли, страдания, насилия и нескончаемого отчаяния, а потому, как бы ей не хотелось сдержаться, Мона всё-таки закричала. Неистово, истошно. Выпустив клинок, она попыталась убрать костлявую руку от лица, но не смогла и пошатнуть её – Марианна вцепилась в неё как клещ, она высасывала из неё силы, все самые теплые чувства и воспоминания, но отдавала ей свои – самые мрачные, беспроглядные и острые. Они резали как бритва, отсекали от души куски – грубо, неумело, оттого еще более невыносимо. – Я покажу тебе, Мона, что на самом деле – страдания, – она зашептала, а коготь вырезал что-то на лбу, а вместе с тем будто бы насильно вкладывал в разум картинки, от которых все сжималось, а мир раскалывался на несколько отражений, и больше нельзя было точно сказать, где правда, где был её дом – её мир. Она затряслась, забилась, но монстр держал крепко, он насыщался её светом, погружая во всю большую мглу, из которой, возможно, она больше никогда не выберется. – Смотри, смотри, смотри…       Тьма проникла в неё, наполнила каждую жилу. Точно нефть по трубам, которые уже больше нельзя будет отмыть. Они холодные, маслянистые и тяжелые. Они утянули её на дно, и Мона не знала, как теперь выбраться.