***
Как только за капитаном закрылась дверь, Микаса рухнула на кровать. Яркий электрический свет заливал комнату, и Микаса хотела бы скинуть на лампу свой сбитый сон, но дело было совсем не в этом. Микаса думала, что случилось с капитаном, почему он вдруг стал так внимателен к ней, что заставило его по-настоящему обратить на неё внимание, и почему она совсем не сопротивлялась? Ладонь ещё горела, заставляя помнить прикосновение чужой мозолистой руки, и Микаса резко щёлкнула выключателем, погружая комнату в кромешную темноту. Микаса откинулась на подушки, прикрывая горячее лицо ладонями. Леви был так близко, что она могла почувствовать его дыхание на своём лице. Неужели её любовь к Эрену могла так быстро уступить место другому чувству? Нет, это было невозможно. По крайней мере, она пыталась убедить себя в этом. Тем не менее, её алые щёки и сбившееся от волнения дыхание говорили об обратном. И всё же она не готова была признать, что что-то чувствовала к капитану. Ей просто стало стыдно, вот и всё. Леви назвал её красивой. Она никогда не ждала комплиментов от него, даже и не думала о таком. Порой получала сухую похвалу, когда хорошо получалось перенять что-то из техники боя, но не больше. Леви всегда был крайне немногословен, а если и говорил, то по делу, в приказном тоне, порой сдабривая свои слова хорошей порцией оскорблений. Теперь Микаса не могла даже вспомнить, когда он последний раз называл её мрачным отродьем. Она задумалась над тем, почему капитан вдруг решил о ней позаботиться. Сразу же после окончания битвы именно он нашёл её и остался с ней, когда все остальные радовались победе. Именно он вытаскивал её из этого ужасного состояния беспомощности и полного отчаяния, хотя другие уже даже не пытались пробиться сквозь её тоску. Наверное, он и сам чувствовал что-то похожее, только эмоции притупились со временем. Может, именно поэтому он не бросил её. Может, ему просто стало её жалко. Но только ли жалость послужила причиной его доброты? Микаса не могла точно ответить на этот вопрос. Она понимала, что не была капитану совсем чужой, что они многое прошли вместе, и что ему искренне хотелось её поддержать. Но люди не приглашают в свой дом тех, кого всего лишь жаль. Микаса смутилась окончательно. Она была благодарна Леви за возможность начать всё заново, но слишком многое не складывалось. На что рассчитывал капитан, когда покупал за свои деньги дом для двоих? Когда дарил шаль? Когда позволял обрабатывать раны? Она когда-то слышала рассказы о женщинах в столице, которые живут исключительно за счёт богатых мужчин. Всё бы ничего, но их жёнами они не были. Слухи, грязные заявления — всё это крутилось вокруг тех дам, и что-то ёкнуло внутри. Не стала ли Микаса вдруг именно такой? Она с тяжёлым вздохом перевернулась на живот, пытаясь остудить лицо прохладной подушкой, но ткань уже нагрелась и неприятно липла к щекам. Конечно не стала, что за глупые мысли, — говорила она себе, вспоминая о том, что Леви был её капитаном, человеком, которому она легко доверяла собственную жизнь, которую теперь так же легко отдала ему снова. Да и деньги у неё свои были. Достаточно для того, чтобы уйти, когда она пожелает. Только вот уходить не хотелось. Ей нравилось чувствовать себя не такой одинокой. Они с капитаном слишком многое прошли, они неплохо понимают друг друга и освоиться вместе будет гораздо проще. Микасу пугала необходимость стать самостоятельной. Она никогда не оставалась одна. С самого раннего детства и до сих пор кто-то всегда был рядом. Ей было тяжело принять то, что Эрена больше нет, что друзья далеко за морем и что единственный знакомый человек — Леви. Рядом с ним было не так тоскливо. Пусть не друг, не возлюбленный, но надёжный, хоть и немного суровый, капитан хорошо влиял на неё, успокаивал, и не лез лишний раз в душу. Микаса чувствовала его силу и уверенность, знала, что он поддержит в ответственный момент, и что до самого конца останется верен своим словам. И если он говорил, что совсем не против поддержать её, значит, это не было пустым звуком. Микаса внезапно задумалась о своих деньгах, и в порыве, было, захотела написать письмо с благодарностями для Хистории, но поняла, что ни бумаги, ни пера, и уж тем более новомодной ручки у неё нет. С чётким планом покупок на завтрашний день, Микаса немного остыла. Мысли переключились на что-то совсем незначительное, лёгкое. Она прислушалась — не решил ли капитан снова проведать её, — но дом молчал, и она быстро скинула с себя платье, натянула бельё, и закуталась в пушистое одеяло, прикрывая глаза.***
Проснулась она на удивление поздно. Привыкшая к ранним подъёмам, Микаса не ожидала, что откроет глаза, когда солнце будет уже высоко. Она бросила взгляд на часы — стрелка медленно двигалась к десяти. Микаса поспешила одеться. Капитан Леви наверняка уже давно на ногах, а она развалилась в постели, как невежливая гостья. Микаса спустилась вниз, но дома было тихо. Леви куда-то ушёл. На кухонном столе остались уже холодный чай и пара жареных яиц. Очевидно, для неё. Леви ни за что не оставил бы грязную посуду, а уж тем более еду. Армия даже её приучила держать в порядке кухню. Микаса отхлебнула холодного чая и поморщилась — горько. Коричневая полоска следа от чайной заварки тянулась внутри чашки, и Микаса отставила фарфор. Будет сложно отмыть. Но живот призывно заурчал и, привыкшая к противной каше, Микаса с удовольствием заглотила остывший завтрак, мысленно поблагодарив капитана. В голове проскользнула мысль, что надо бы раздобыть продуктов, чтобы не объедать Леви. С этой идеей она потеплее оделась, завернувшись в пальто и шаль, и вышла на набережную. Шаль приятно согревала плечи, но холодный ветер гулял под пальто, несмотря на добротные шерстяные брюки. Стало очевидно, что к зиме нужно будет утеплиться ещё. В третий раз за столь короткое время идти в магазин было совсем неловко, но Микасе никогда не приходилось самой заботиться о собственной одежде — она была на обеспечении армии и не задумывалась о том, какие вещи и когда ей будут нужны. Всё поставляли по чёткому расписанию. Теперь же надо было утепляться, и если она не найдёт парочку тёплых свитеров, то к зиме точно продрогнет. С её настроением и слабостью недолго и заболеть, и возиться с ней простывшей будет некому. Дорогу до магазина отсюда найти было нелегко. Микаса несколько раз сворачивала не туда, понимала, что так недолго и заблудиться, поворачивала назад и снова натыкалась на незнакомые здания. К тому времени, когда она всё же отыскала лавку, Микаса окончательно продрогла. Продавец уже узнал её, и Микасе опять стало неловко. Она ведёт себя, словно кисейная барышня из столицы, хотя ни средств, ни манер у неё не было. Чётко решив, что теперь-то она расспросит обо всей необходимой одежде, Микаса вежливо поздоровалась, желая больше не захаживать сюда, пока не станет действительно необходимо. — Добрый день госпожа Аккерман, посидите немного, я вам всё принесу, — приветливо сообщил господин, и Микаса присела рядом с вешалками, чувствуя, как закоченевшие руки начинают согреваться, неприятно покалывая. Продавец принёс целый ворох ткани и выложил её на прилавок. — Вот, пожалуйста, примеряйте! Микаса сразу приметила алое платье, наощупь приятное и тёплое, и сердце кольнуло воспоминанием о собственном шарфе, который уже давно потускнел от времени, затёрся и выглядел совсем уж неопрятно. И всё равно эта вещь была для неё настолько важной, что она никак не могла заставить себя избавиться от него. Понимала, что это просто клочок ткани, но ничего не могла с собой поделать. Теперь он просто лежал в шкафу, вместе с остальными вещами, потому что даже смотреть на шарф Микаса не могла. Слишком много воспоминаний было связано с ним, слишком много боли причинял его вид. Носить его она попросту не решалась. Она перестала надевать его ещё в больнице. Не могла даже смотреть в его сторону — слёзы тут же поступали к горлу, хотя казалось, что ей было просто не чем плакать. Она ещё раз коснулась платья. Брюки были бы всё-таки удобнее, но что-то заставило её потянуться к красному цвету. Прекрасно понимала что, очень хотелось заменить это горькое воспоминание чем-то более светлым. Надеялась, что с обновкой получится. Посоветовавшись с господином о женской моде, Микаса примерила ещё несколько вещей. Стало совсем жарко, и это дело ей быстро надоело. Микаса не могла понять, действительно ли господину важно, чтобы ей было тепло зимой, или же ему просто хотелось продать всего побольше, но отказываться от свитеров и чулок Микаса не стала. Несколько новых вещей не помешают. Теперь, когда она вылезла из армейской формы, хотелось быть похожей на обычную городскую девушку. Заодно выбрав себе домашний костюм, чтобы не ходить по дому в одежде, в которой Микаса ходила по «грязной», как выразился капитан, улице, она расплатилась и вышла. Нужно было отыскать бумагу. Найти нужный магазин оказалось не так уж и легко. Она проходила мимо каких-то маленьких лавочек, но те были закрыты. Может, не смогли пережить изнурительной войны с другими странами, а может, владельцев уже не было в живых. Пускай город остался цел и невредим, Микаса замечала отголоски кошмара, произошедшего на этой земле. Она сочувствовала жителям, хоть и понимала, что многие до сих пор могли считать её своим врагом. На улице холодало, но от ходьбы Микаса согрелась, и стало не так неприятно. Прогулкой она наслаждалась, внимательно рассматривала попадающиеся магазинчики, лавки, жилые дома, запоминала улицы. Нужно было привыкать к этому месту. Сможет ли она когда-нибудь назвать его домом? Микаса почувствовала, насколько проще было вместе с капитаном. Когда они прогуливались по местным аллеям, она даже и не думала запоминать дорогу, полностью положившись на него, наслаждаясь видами. Снова почувствовала, что беспричинно доверяет ему. Магазинчик с вывеской в виде пера появился перед ней неожиданно. В задумчивости она могла пройти мимо, не заметив неприметную лавку, но взгляд уже упёрся в витрину с красивыми ручками, перьями и чернильницами. Ей быстро помогли выбрать всё необходимое и, довольная, Микаса отправилась в дом. Внимание привлекла красивая витрина с безделушками. Такими, которыми богатые люди украшают свои дома. Прикинув, сколько всё это стоит, Микаса уже собиралась пройти мимо, но что-то заставило её задержаться. У неё никогда не было таких вещиц. В доме матери и отца это всё было не нужно. Мама красиво вышивала, а отец приносил с охоты перья и шкурки животных. Отец Эрена же был против лишнего в доме, говоря, что это вредит здоровью. Сама же Микаса никогда особенно не задумывалась об уюте. В казармах не разгуляешься. Да и зачем было тратить свой совсем небольшой заработок на глупости, если завтра она могла не вернуться с поля боя? И всё же, Микаса вошла в магазин. Может, она подберёт себе что-то недорогое, хотя бы просто на память. Денег теперь было достаточно, и немного расточительности вряд ли навредит. Взгляд цеплялся за каждую мелочь. Все эти безделушки казались ей такими очаровательными, такими интересными, что она подолгу вглядывалась в очередную вазу или статуэтку. Не могла поверить, что у кого-то в доме просто так стояли такие красивые вещи, и что были настоящие люди, обычные жители, которым хотелось украшать свои дома. Так сильно отвыкла от мирной жизни, что едва ли могла понять их и внезапно проснувшееся собственное желание. Она вдруг увидела красивую, вытянутую вазу с голубыми разводами. Совсем не знала, чем она ей так понравилась, и что она будет с ней делать, но непременно захотелось поставить её в своей комнате. Может, ваза сделает её более уютной, и ей не будет так тяжело привыкать к новому месту, где нет совсем ничего от неё. Ваза оказалась на удивление дешёвой, и все сомнения тут же отпали. Она вертела её в руках, уже зная, что непременно купит, и в голову хлынули воспоминания. Она точно так же, как и когда-то мать, захотела преобразить место, где живёт. Микаса тут же вспомнила про красивые вышивки, про то, как мама учила её рисовать настоящие картины невзрачными нитками, в маминых руках превращающихся в настоящее искусство. Микаса плохо помнила, как выглядели мамины вышивки, может и не было в них той красоты, которая виделась ей, маленькой девочке, но захотелось вспомнить каково это — снова держать в руках грубую ткань, холодную, тонкую иголку, и создавать маленькие рисунки, украшающие дом. Микаса не бралась за вышивку с тех самых пор, как погибли родители. Всё было некогда. Да и воспоминания о том страшном дне отравляли всю радость от вышивания. Ещё и денег на такую ерунду было не найти. Теперь-то Микаса понимала, что боль будет оставаться с ней, пока она не примет её, пока не отпустит, и не перестанет снова и снова прокручивать в голове страшные картинки. Гораздо приятнее было вспоминать о тёплых маминых руках, о вкусной домашней еде, о её нежных колыбельных, нежели о том, насколько красной была её кровь. Микаса дёрнулась, прогоняя прочь противные воспоминания, забрала из рук продавщицы завёрнутую в бумагу вазу и вышла. В руках едва помещались свёртки с разными вещами, когда она, наконец, добралась до рынка, закупившись продуктами и более удобными сумками, напоминающими рыболовные сети. Руки неприятно оттягивало тяжестью, и Микаса спешила домой. К тому же, начинало темнеть. Микаса подумывала о том, чтобы приготовить что-то на ужин, отблагодарить капитана за завтрак, но её кулинарные способности ограничивались кашей в походных условиях и не менее непривлекательной похлёбкой, сваренной из того, что они нашли или поймали в лесу. Самой приходилось готовить совсем нечасто, и, прикупив кулинарную книгу, она надеялась научиться. В доме горел свет. Леви явно уже вернулся. Интересно, чем он занимался целый день? Микаса вошла в залитый светом коридор — быстро сбросила тяжёлые сумки, пальто, надела подаренные Леви тапки и направилась на его поиски. Однако долго искать не пришлось. Громкое «привет» тут же раздалось откуда-то с кухни. От усталости Микаса не сразу почувствовала, как приятно в доме пахнет едой. Желудок свело неприятным спазмом. Она давно не ела, с самого утра, и приятный аромат заставлял аппетит разгуляться. Лучше бы и не принюхивалась, как обычно делала в казармах. Там никогда не пахло чем-то, что вызывало аппетит, и скорее даже наоборот. Микаса взяла пакеты с едой и отправилась на кухню. Леви стоял у плиты в белом фартуке и что-то готовил. Восхитительный запах съестного разносился по кухне, но Микаса настолько не ожидала увидеть за готовкой Леви, что даже не смогла посмотреть, что же там готовится. Следила за тем, как он разбирает продукты из сумки, как рассматривает купленные ею овощи, кивает, словно соглашаясь с собой, как начал раскладывать продукты по полкам. — Хорошие продукты взяла, спасибо, — сказал он, и замер на полуслове, натыкаясь на книгу. — Это тебе зачем? Микаса смутилась. Как могла она теперь признать, что вообще готовить не умеет, когда капитан кашеварил у плиты? Он продолжал смотреть на неё, и пришлось отвечать. — Я хотела попробовать приготовить что-нибудь на ужин. — По книге? — По книге. Леви усмехнулся, и Микаса нахмурилась. Нечего было над ней смеяться! Когда ей было учиться, если всё свободное время занимали тренировки и борьба за существование? — Что смешного? Леви внимательно разглядывал Микасу, её слегка покрасневшие щёки, сдвинутые брови, этот привычный я-вас-терпеть-не-могу взгляд и едва сдерживал улыбку. — Что ты так распереживалась? Могла бы просто сказать, что не умеешь. Казалось, это её сильнее разозлило, потому что она упёрлась своими огромными серыми глазами прямо в его лицо. Конечно. Наверняка было стыдно признаться. Она ведь не простая девчонка, а сама Микаса Аккерман. Микаса, которая может всё, для которой не существовало слова «невозможно», схватывающая всё на лету, талантливая разведчица. И совершенно никудышная хозяйка. — Не умею, и что с того? — уже гораздо тише буркнула она. Всё-таки призналась. Леви с шумом положил книгу на стол, отодвигая обратно к Микасе. — Ничего. Я научу, если тебе интересно. И получше какой-то книжки. Микаса опешила. Леви тут же отвернулся к кухонным шкафчикам, возвращаясь к каким-то своим делам, ясно показывая, что разговор окончен. Микаса хлопала глазами. Она не ослышалась? Капитан собирался её чему-то учить? Ещё с минуту они сидели в полной тишине, пока Леви не бросил через плечо: — Ну, чего расселась, мой руки, переодевайся и спускайся сюда, скоро будет готово. Микаса кивнула, несмотря на то, что Леви её видеть не мог, и, забрав у входа оставшиеся свёртки с одеждой, отправилась наверх. Руки вымыла, разложила по полкам новую одежду — в шкафу заметно прибавилось вещей, и быстро переоделась в домашнюю рубашку и брюки. Даже странно было носить в доме что-то, что отличалось от формы разведчиков. Микаса огляделась, поставила на пустующий комод новую вазу, покрутила её, любуясь, и, немного подумав, стянула с себя домашнюю одежду. В магазине она слукавила. Соврала самой себе, чтобы ещё хоть немножко продлить удовольствие от свободной, вольной жизни. Пускай на душе лежал огромный груз, всего на одно мгновение она почувствовала неподдельную радость, когда продавец в лавке вынес невероятной красоты шёлковое платье. Микаса никогда не думала, что её может заинтересовать такая ерунда, но разноцветный орнамент не позволил ответи взгляд. Микаса накинула струящуюся, плотную ткань на плечи, неловко подвязываясь неудобным поясом. Покрасовалась с мгновение перед зеркалом, любуясь, и тут же отшагнула подальше. Как же глупо она себя вела. Покупала дорогие вещи, совсем ненужные и бесполезные, даже понимая, что они не помогут ей залечить глубокие раны. Но как приятно было обманывать себя! Микаса снова подошла к зеркалу, разглядывая длинные рукава. Это платье сшили на её родине — Хиздуру. Пускай её никогда туда не тянуло, не чувствовала, что хоть как-то связана с этим местом, но глядя на себя в зеркало, разглядывая одежду, так напоминающую то, в чём появилась Киёми Азумабито, невольно почувствовала тоску по упущенной жизни, по возможному счастью. Что было бы, если бы она послушалась и уехала вместе с этой женщиной с такими же странными глазами, как и у неё самой? Смогла бы Микаса теперь чувствовать себя на своём месте? Красивое, белое платье, расшитое яркими красными цветами, золотыми нитями и серебристыми журавлями сидело на ней так, словно шили как раз для неё. Будто бы такие наряды и были тем, что ей следовало носить, но Микаса, едва сумев распутать неудобный пояс, сбросила с себя ткань, аккуратно вешая на место в шкаф. По дому ходить в таком точно не стоит. Слишком ярко. Капитан не поймёт, если она спустится поужинать в таком наряде. Она сидела за столом в своей новой домашней одежде и разглядывала что-то невероятно ароматное. В голове не было ни единой мысли, кроме желания скорее попробовать, что приготовил капитан. Пахло восхитительно. — Никакой дисциплины, всё уже почти остыло, — заявил капитан, со скрипом отодвигая стул. Быстро положив по тарелкам по порции, Леви протянул одну тарелку Микасе. Было неясно, шутил он, или нет. Тон, как и всегда, недовольный. Но, взглянув на часы, Микаса поняла, что провозилась от силы минут пятнадцать, и решила не думать ни о чём. Сейчас и так в голове всё смешалось. Странно, что он не стал есть без неё. Где было видано, чтобы капитан ждал солдат, чтобы поесть. Микаса одёргивала себя, напоминая, что он больше ей не капитан, а она больше не его подчинённая разведчица, теперь всё иначе. Они сидели на красивой кухне, наполненной приятными ароматами, за устеленным чистой белой скатертью столом. Перед ней стояли красивые тарелки и чашка для чая. В тарелке — жареная рыба и рис. Вроде бы всё такое простое и знакомое, но совсем чужое и неизведанное. Рис часто не лез в горло — столько его приходилось есть, а рыба единственная восполняла нехватку мяса, но лишь то, что это приготовил капитан Леви, заставляло улыбаться. В армии это всё было бы скорее похоже на кашу из остатков еды, нежели на настоящий ужин. — Даже и не подумала бы, что капитан умеет готовить. Молчать было невыносимо, но никакие другие слова не приходили в голову. В последний раз она ела уже много часов назад, и теперь ароматы еды только распаляли её аппетит. Леви странно глянул на неё, и Микаса поняла, что она ляпнула что-то не то, вместо благодарности. — То есть, конечно, вы умеете, и…в общем, спасибо за завтрак. Она затараторила, уже не пытаясь исправить своё лишнее «вы», чувствуя, как лицо снова наливается жгучей краской. И почему только при капитане постоянно приходилось краснеть? Леви отложил приборы, и Микаса уже приготовилась к наставлениям, но его голос зазвучал мягко, успокаивающе, будто бы он разъяснял ребёнку простейшую вещь. — Пожалуйста. Готовка отключает мысли. Он немного помолчал, снова берясь за приборы, но заметил, что Микаса сидит, потупив взгляд в тарелку, даже не притронувшись к еде. — Ешь уже. Холодное точно будет невкусно. Микаса подняла голову, кивнула, словно получив разрешение, и быстро запихнула пару кусочков рыбы в рот. Вкусно. Даже по виду было понятно, что на вкус будет сильно лучше армейской похлёбки, но то ли Микаса действительно сильно проголодалась, то ли капитан правда готовил более чем сносно. Леви, заметив её реакцию, только усмехнулся, отхлёбывая чай. — Где ты научился? Микаса, наконец, взяла себя в руки, возвращаясь к обращению на «ты», но вопрос вырвался быстрее, чем она подумала, может ли вообще спрашивать его о личных вещах. Всё же они так и оставались далёкими друг от друга людьми. Всего лишь соседи. В голове никак не получалось понять, как капитан, бросивший жизнь на служение человечества, войну и убийство титанов способен так хорошо готовить. Он ведь сам говорил, что времени у него не было. — Не важно. Но ещё до вступления в Разведкорпус. Я с детства готовил сам, и хотелось, чтобы хоть еда приносила удовольствие. Микаса кивнула, чувствуя, что приближается к какой-то черте, к вопросам, которые никогда не посмела бы задать капитану Леви. Но у соседа можно было спросить. В этом ведь не было ничего плохого? — Что ты делал до того, как стал капитаном? Теории, одна безумнее другой, роились в голове. Разведчики ставили свои медяки на догадки, но наверняка не знал никто. И вот теперь у неё появилась возможность по-настоящему поговорить с капитаном, возможно, узнать что-то, что он никогда бы не рассказал подчинённой. Но Леви отреагировал совсем не так, как ожидала Микаса. Он резко посмотрел на неё своими глазами-льдинками, осаждая, заставляя Микасу пожалеть о своём вопросе. Ему это явно не понравилось. Он с шумом поставил чашку на стол и облокотился о спинку стула, словно собираясь с мыслями. Микаса уже хотела извиниться за свой нескромный вопрос, но Леви заговорил: — Боюсь, то, что я скажу, тебе не понравится. Леви рассматривал её, пытаясь понять, действительно ли ей было интересно, или же она просто пыталась разбавить тишину вопросами. Было заметно, как она опустила взгляд, доедая остатки ужина, словно постыдилась того, что спросила, и Леви задумался. Им предстоит вместе жить, почему бы и не рассказать? Микаса быстро закончила с ужином, молча встала из-за стола, тихо благодаря за еду, скинула посуду в раковину и включила воду. Шум разбавил гнетущую тишину. Микаса поняла, что спросила что-то, что пробудило неприятные воспоминания и не настаивала на том, чтобы капитан открывался ей, и за свой интерес стало стыдно. Вот же глупая. Капитан мог и сам рассказать всё, что ей было нужно знать, задавать лишние вопросы точно не стоило. — Ладно, теперь уже нет смысла это скрывать… — начал капитан, и Микаса обернулась на его тихий голос. Чувствовалось, что это решение далось ему нелегко. — Заканчивай с посудой и пойдём присядем на диван. Я заварю чай. Она кивнула, позволяя Леви подойти совсем близко к ней, налить воды в чайник. Микаса собрала со стола остатки посуды, убрала еду и вымыла тарелки, просушила их полотенцем и поставила на полки. Слова Леви её заинтриговали, и она поспешила закончись с уборкой, наблюдая за тем, как капитан относит в гостиную две фарфоровые чашки. Микаса поспешила за ним. Леви уже поставил чашки на небольшой столик и дёрнул за выключатель на торшере. Комнату залило мягким желтоватым светом, у дивана было уютно, в камине потрескивали остатки брёвен, и Микаса присела на диван — по другой край от капитана. — Прости, если спросила что-то, о чём тебе неприятно говорить, я не могу настаивать, — шепнула Микаса. Пускай ей вправду было очень интересно, но она знала каково это, бередить душевные раны. Леви помотал головой, отпивая из чашки. — Нет, всё в порядке. Просто не думал, что когда-то придётся об этом рассказывать. Микаса напряглась. Подтянув ноги под себя, она взяла в руки горячую чашку, не в силах сделать глоток. Поставила на место, поёрзала. Леви снова молчал, будто собираясь с мыслями. Наконец, он заговорил: — Я родился в подземном городе. Ты, наверное, даже не знаешь, что это. Его тщательно скрывают. Там живут все отбросы общества. Преступники, работорговцы, проститутки, и такие везучие, которым не посчастливилось быть рождёнными там, как я. Моя мать была проституткой. Не знаю, что привело её в бордель, не знаю, кто был моим отцом. Я не успел ничего узнать, она умерла, когда я был совсем маленьким. Какая-то болезнь. Я бы умер от голода, если бы меня не нашёл Кенни. Микаса дёрнулась. Это имя было хорошо ей знакомо. Леви рассказывал про то, что Кенни, покромсавший их товарищей, был ему дядей. Но обо всём остальном она слышала впервые. Леви тоже сильно досталось в детстве. Сердце сжималось от его слов, Микаса хорошо знала каково это, лишиться матери будучи ребёнком. — Кенни научил меня выживать. Я знал только его имя, и что у него можно получить еду и ночлег. Но стоило мне чуть подрасти, научиться самостоятельно добывать себе еду, Кенни исчез. Просто однажды он не вернулся, и я, зная законы подземного города решил, что его кто-то прикончил в подворотне. Я грабил и убивал, чтобы жить, и тогда даже не думал о том, что это плохо. В подземном городе был лишь один закон — или ты, или тебя. Понимаю, что выжил, только благодаря силе. Леви внимательно посмотрел на Микасу, словно ожидая, что она что-то скажет. Но слов не было. Сложно было даже представить, через что ему пришлось пройти. Когда она потеряла всё — с ней был Армин и Эрен, она не была одна. Леви же мог полагаться только на себя. — Я пронёс эти навыки сквозь всю жизнь. И клинки держал так же, как и когда-то нож. Там всегда было сыро, грязно, воздух чем-то вонял. На поверхность никого из нас не выпускали, многие умирали от какой-то болезни, которой не страдали на поверхности. С тех пор, наверное, я и полюбил чистоту, хоть вы и смеялись над этим. — Мы не… — попыталась возразить Микаса, но Леви только усмехнулся, махнул рукой. — Думаешь, я правда не слышал, как ты называешь меня чистоплюем? Микаса вжалась в спинку дивана, смущённая. Знала, конечно, но тогда ей было всё равно, будет это приятно капитану, или нет. Она хотела, чтобы ему было неприятно. Но это время давно ушло. Теперь Микаса понимала, какой была глупой. — И ты всё это время был один? — спросила, чтобы поскорее сменить тему. — Когда я стал старше, у меня появились друзья. Леви на секунду остановился. Этими воспоминаниями он не делился ни с кем. Даже Эрвин и Ханджи многого не знали. Просто не считал нужным говорить об этом. И Микасе это, наверняка, тоже мало интересно. — Не знаю, зачем я всё это тебе рассказываю, ты уже получила ответ на свой вопрос, — сказал Леви, поднимаясь с дивана. — Подожди, расскажи ещё! — Она вдруг подалась вперёд, словно собиралась его остановить, но так и не вытянула руку, откидываясь назад. — Это неинтересно. — Неправда. Леви упёрся в Микасу взглядом в попытке разгадать, правда ли она хотела бы послушать о его жизни. Сдался быстро. Сел обратно на диван, тяжело вздыхая. Не привык говорить о себе. — Что ты ещё хочешь узнать? Микаса немного подумала. Может у неё больше не будет шанса задать вопрос, может капитан не будет так настроен рассказывать о своей жизни когда-то ещё. Она даже не знала, что спросить, и выдала первое, что пришло в голову: — Как ты оказался в разведке? Леви напрягся, но кивнул. — У нас была небольшая банда. Я, Фарлан и Изабель. Уже не помню как, но мы достали УПМ, научились пользоваться, зарабатывали на жизнь грабежом. Нас особо никто не трогал, несмотря на то, что мы были совсем молоды, нас побаивались и лишний раз не лезли. Пока однажды на нас не напал отряд Эрвина. Он хотел заполучить нас для работы в разведке. Мы позволили нас поймать. Но это было частью плана. Однажды богатый мужчина попросил нас об одолжении. Взамен на работу — безбедная жизнь на поверхности. Мы быстро согласились, не думая о последствиях, о том, что шайка таких сопляков не справится с таким тяжёлым заданием. — Тяжёлое задание? Что за часть плана? — Микаса заинтересованно смотрела на капитана, уже представляя, какие вещи он может рассказать. Чувствовала, что с разведкой связана какая-то совсем неприятная история. — Мы должны были убить Эрвина Смита. Глаза Микасы расширились от удивления. Ей всегда казалось, что между капитаном и командиром была особая связь. Они были такими хорошими друзьями, это было видно. — О нас и наших умениях заранее рассказали. Мы знали в каком месте нас будет ждать западня и умело делали вид, что нас поймали случайно, что мы хотели скрыться. Эрвин лично предложил нам вступить в ряды разведчиков пообещав, что не сдаст нас полиции. Мы, конечно, согласились. Только этого и ждали. Мы не хотели сближаться ни с кем. Вели себя отстранённо, ведь не собирались оставаться в разведке. Нас ждала свободная жизнь на поверхности — всё, что нам было нужно. Видимо, это и стало нашей ошибкой. Эрвин знал всё с самого начала. И о плане, и о том, что мы собирались его убить. На первой же вылазке Фарлана и Изабель разодрал титан. Леви замолчал. Рассказывать об этом было тяжело. Он никогда не делился этим. Эрвин и так знал, остальным знать было необязательно. Думал, что давно отпустил их, но боль внутри всё так же глодала его. Леви чувствовал вину. Он должен был выдвигаться за стены один. Знал же, что друзья не справятся, что оба слабые и слишком уверены в себе. Но он не настоял на своём, позволил им умереть. Как интересно повернулась жизнь. Эрвин мёртв. Цель достигнута. Леви свободен. Только Леви уже не хотел этой свободы. Смерть Эрвина не принесла успокоения. Леви почувствовал лёгкое прикосновение к плечу. Видимо, молчал слишком долго. Он тяжело вздохнул. Микаса участливо смотрела на него, ничего не говорила. Но это лёгкое касание придало сил закончить свой горький рассказ. — В тот миг я хотел убить его прямо там, на том же месте. Но не смог. Он предложил остаться. Выбора у меня не было. Я мог прямо оттуда отправиться в тюрьму. Честно говоря, в тот момент мне было плевать, что со мной будет. Мне было некуда возвращаться. Всё, что я делал, я делал ради них — Фарлана и Изабель. Помню, как смотрел в его спокойное лицо, как тихо ненавидел и понимал, что у меня только один путь. Леви снова замолчал, отпивая уже порядком остывшего чая. Поморщился от растекающейся по языку горечи. — Только не думай, что я такой сентиментальный идиот. Мы были семьёй… — Я бы и не подумала, — резко прервала его Микаса, пока он не наговорил ещё каких-то совершенно глупых вещей о себе. Этот удивительный рассказ сильно тронул её. Подумать только, через что Леви пришлось пройти. Микаса искренне сочувствовала ему. У неё хотя бы было детство. Девять самых светлых лет в её жизни. Пускай она помнила совсем немного, но это было с ней, и никто не смог бы этого отнять. У Леви же не было даже этого. Он молча сидел, словно ожидая её реакции, и Микаса не знала, что теперь делать. Могла ли она утешить его, показать, что он не остался совсем один? Нужно ли это было капитану, мог ли он принять поддержку от неё? Было ли ему это нужно? Капитан пожертвовал всем, чтобы жить на поверхности, получить то, что принадлежало ей просто потому, что она родилась наверху. Леви же просто не повезло. Чем больше она задумывалась над этим, тем тяжелее становилось на душе. К рассказу Леви промешались собственные чувства. Она тоже теряла семью, и картинка ярко встала перед её глазами. Она тоже не могла ничего сделать, и ей казалось, что сейчас снова расплачется. Растрогалась. Трясущимися руками она потянулась к его чашке. Леви с недоумением взглянул на неё, но разжал пальцы, и Микаса поставила её на стол. Леви не ожидал, что она обнимет его. Так мягко и осторожно. Он ждал, что его рассказ её напугает, разозлит, заставит передумать жить под одной крышей, но ничего из этого не случилось. Она тихо шептала ему, что ей жаль, что ни один человек не заслуживает такого, что не могла и подумать, что его детство мало отличалось от того, что они вместе прошли. Она звучала так успокаивающе, что Леви быстро расслабился. Микаса едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Собственные потери терзали её, и рассказ Леви только заставил её нервничать ещё больше. Чувствовать её тепло на себе было приятно, и Леви поддался, обнимая её в ответ, крепко прижимая к себе. Уткнулся в её волосы, чувствуя тонкий аромат мыла. Эмоции накрывали его с головой. Леви свёл брови, чтобы держать себя в руках. Боль от нахлынувших воспоминаний, радость от поддержки, изящный изгиб спины под ладонью — всё смешалось в одно всепоглощающее чувство благодарности за то, что Микаса оказалась рядом. Он не ждал, что она поймёт, но она поняла. — Я не стыжусь своего прошлого, но и не горжусь им. Кроме Эрвина никто не знал о том, кто я такой. Если бы пронюхали, я мог бы давно гнить в тюрьме. Я не хороший человек. Может, и не стоило всё это тебе рассказывать. Леви ещё раз провёл ладонью по её спине, чтобы почувствовать, что Микаса ещё здесь, и отпустил её. Она привстала и отодвинулась, влажными глазам глядя не него. Всё же расплакалась. — Нет, наоборот. Мне приятно было узнать о тебе чуть больше. Микаса смахнула слезинку, покатившуюся по щеке, заставляя себя успокоиться, не позволить выплеснуться всему тому потоку слёз, что назревал внутри. — И бинты уже пора сменить, — сказала Микаса, поднимаясь с дивана. Нужно было срочно что-то сделать, чтобы не расплакаться сильнее. Пускай за вчерашнее всё ещё было неловко, но она чувствовала, что капитан не сделает ничего, чтобы ей навредить. Теперь понимала это как никогда отчётливо. Если бы хотел, давно бы уже сделал. Он был преступником слишком долго.***
Они сидели в его полупустой комнате, и Микаса заканчивала с перевязкой. Леви задумчиво глядел сквозь неё, и мало обращал внимания на то, что Микаса делает. Она посмотрела на него, желая хоть немного поднять настроение после тяжёлого разговора. Может, она могла разбудить в нём хоть какие-то приятные воспоминания? — Можно задать тебе ещё один вопрос? Леви кивнул. — Ты хорошо помнишь свою маму? До слуха донёсся лёгкий смешок капитана. — Я был совсем ребёнком, когда она умерла, но у меня есть пара-тройка воспоминаний о ней. Как она ухаживала за мной, когда я болел, как стригла мне волосы. Наверное, она меня любила. На мгновение Микасе показалось, что на губах капитана промелькнула тень улыбки, а может просто свет от лампы необычно падал на его лицо. И всё же, Микаса чувствовала, что капитан уже не был таким мрачным, как пару минут назад. — Я тоже была совсем маленькой, когда погибли родители. Работорговцы убили отца и хотели продать меня и мать, но она бросилась на них, чтобы защитить меня. До сих пор помню, как брызнула её кровь. Она кричала мне, чтобы я убегала, но я так сильно испугалась, что ничего не смогла сделать. Просто стояла и смотрела на то, как стекленеют её глаза. Леви коснулся её ладони, словно пытаясь поддержать, и Микаса приняла этот маленький жест. Этот миг до сих пор преследовал её в кошмарах. Если бы только её сила пробудилась раньше. Всё было бы теперь иначе. Может, она была бы счастлива. Может, если бы её научили любить, она смогла бы признаться, смогла донести Эрену, что чувствует, и тогда всего этого не случилось бы? — Они забрали меня, но мне повезло. В тот день отец Эрена должен был прийти вместе с ним на осмотр мамы. Эрен нашёл меня. Не знаю, каким чудом, но он смог убить их. Его семья забрала меня к себе. — Вот почему ты от него не отлипала, — усмехнулся Леви. — Ну, отчасти поэтому, — буркнула Микаса, сразу же заливаясь краской. Было неловко говорить обо всём этом. Страшно. Тяжёлые воспоминания. — Он стал мне семьёй. Как и твои друзья. Микаса отвернулась, чтобы Леви не видел выражения её лица, но ему не нужно было видеть её, чтобы всё понимать. Она могла сколько угодно врать про семью, но даже если это и было отчасти правдой, Леви видел, что чувствовала она что-то гораздо более глубокое, чем любовь сестры к брату. Но настаивать ни на чём он не стал. Ему не нравилась её болезненная привязанность, но лезть к Микасе, забираться в её личную жизнь, Леви не собирался. Нечего было бередить её чувства, ей и без того тяжело. Но если ей хотелось поговорить о прошлом, то почему бы и нет. Хотелось узнать о ней побольше, даже если ради этого придётся немного рассказать о себе. — Ладно, не дуйся, я могу рассказать ещё кое-что из детства. Леви похлопал по другой стороне кровати, и Микаса недоверчиво посмотрела на капитана. Он что, приглашал её в свою постель? — Ну? Забирайся. Или так и будешь на полу сидеть? — спросил капитан, снова хлопая по белоснежной простыне. Микаса всего секунду помедлила, и всё же забралась к нему. Не было совершенно ничего такого в том, чтобы побыть рядом с капитаном. Не впервой. Только что до сих пор непривычно оставаться с ним наедине. Микаса поджала под себя ноги и опёрлась о подушку сзади. Леви выключил яркий свет, и капитан принялся рассказывать всё, что вспомнилось. Микаса сонливо отвечала ему, интересовалась и говорила о своих приключениях. Рассказала, какими были Армин и Эрен, такие мелочи, о которых Леви даже не подозревал. Разговор расслаблял. Становилось так спокойно и хорошо. Все ужасы прошлой жизни остались позади. Теперь всё должно было измениться. Леви не привык надеяться на лучшее, но предчувствие подсказывало, что теперь всё будет хорошо. Леви медленно говорил о каких-то привычных ему вещах, когда заметил, что в комнате стало подозрительно тихо. Он повернул голову и усмехнулся. Микаса уснула, свернувшись калачиком возле него. Подумал было разбудить, пожурить за то, что она посчитала его рассказы настолько скучными, но почему-то не стал. Один из первых спокойных дней. Не хотелось её тревожить. Леви привык спать полусидя, без подушек и одеял, пристроился поудобнее, накидывая на Микасу пуховое одеяло. Из незашторенного окна сочился жидкий лунный свет, освещая лицо Микасы. Леви мог рассмотреть каждую маленькую деталь, подрагивающие ресницы и пухлые губы, аккуратный нос и спутанную, упавшую на лицо прядь. Он видел Микасу словно впервые. Думал, что не сможет найти ничего нового в её привычных чертах, но он ошибался. Леви и раньше разглядывал её, ненамеренно, неосознанно. Просто порой взгляд останавливался на ней, а порой на ком-то ещё. Но теперь это ощущалось иначе. Микаса нахмурилась во сне, сжалась сильнее, прежде чем окончательно расслабиться. Может быть ей что-то снилось. В свете луны взгляд выхватил и маленький шрам на щеке. Он часто замечал его, но никогда не считал нужным спрашивать, откуда он взялся. Будто бы на их телах их было мало. Но об этом шраме захотелось расспросить. Леви вытянулся на кровати, глядя в потолок. Предстояло пролежать так остаток ночи, он был уверен, что не уснёт. Но веки тяжелели, и он провалился в приятную темноту. Проснулся он лишь когда в глаза ударил яркий свет. Леви зашевелился, пытаясь скрыться от солнечных лучей, когда почувствовал на себе чей-то прямой взгляд.